Стеклянный город

   - Ему понадобится Стеклянный Город со всеми его песками, мастерами и стеклами.

   Я сразу вспомнил о Лаэрте. Да и король что-то очень переживал об Алонсе!

   - А мне зачем Стеклянный Город? - спросил я, - у меня нет книги. Да и у тебя, как будто тоже?

   Амильо Алонский какое-то время решал: говорить - не говорить, но выхода у него не было, он не знал, что Лаэрт завтра утром выступает к Стеклянному Городу со своей армией, да и был он ему, судя по всему, не помощником, а соперником.

   - Дело в том, - решился-таки гость на последнюю откровенность, - что есть кое-что получше книги. Есть вещь, с помощью которой можно узнать все. Ее сделал Главный Стекольный Мастер, тот, которого убили.

   Я напрягся, мне было жарко, а тут даже уши запылали, благо, их было не видно под моей копной.

   - И... что это за вещь?

   - А это я скажу тебе, когда ты освободишь Стеклянный Город, - заявил Алонский.

   И был прав. Он же не знал, что если я что-то обещаю, то уж не обману.

   - Заманчиво, герцог, - сказал я, - но почему не подождать до весны? У меня сейчас совсем другие планы.

   - Триморцы тебя боятся. Они уже начали вывозить из города всё, что можно. А это очень красивая вещь. Она и сейчас, наверно, у меня во дворце, лежит в одной из комнат. Увезут - потом не сыщешь! Надо торопиться, Бриан.

   Я знал, что не соглашусь, что никакая сила не заставит меня пойти на Стеклянный Город, и не только потому, что судьба Лесовии была для меня важнее всего, были и личные причины. Не мог я там появиться!

   - Слушай, герцог, - сказал я, - я ведь вижу, что ты не трус и не слабак. Я кое-что понимаю в людях. Объясни мне все-таки, как случилось, что, удирая, ты не прихватил такую бесценную вещь с собой?

   - А ты поверишь? - посмотрел он исподлобья.

   - Должно же быть объяснение!

   Он усмехнулся криво, прикрыл лицо рукой с растопыренными пальцами, утер лоб.

   - Стыдно сказать... Накануне я напился. Напился, как свинья, до беспамятства. Можешь верить, можешь - нет, но целые сутки тело мое жило и двигалось само по себе. А когда я опомнился, оказалось, что город сдан, жена моя в руках у кардинала Всей Империи Измаила и его Тайной Канцелярии, а сам я позорно бежал, переодевшись угольщиком.

   - Как?! - меня из жара бросило в холод, даже туман перед глазами в миг рассеялся, - как ты сказал?

   - Я себя не оправдываю. Я сделал то, что сделал. И нет мне прощения, а душе моей покоя! Теперь не беру в рот ни капли, даже смотреть не могу на вино, но ничего уже не исправишь.

   Теперь я понял, кого он мне напоминает - одного смиренного монашка из монастыря Святого Себастьяна. Я наклонился к герцогу, раздвигая локтями тарелки.

   - Как же тебя угораздило так напиться, когда враг у ворот города?

   - Сам не знаю. К жене приехала подруга из Трира. Надо было выпить за ее приезд.

   - В такое время из Трира - в Стеклянный Город? Не странно ли?

   - Для нее - нет. Это отчаянная женщина! Она ездит в мужском костюме и владеет мечом.

   - Герцогиня Флора Фурская?

   Алонский удивленно поднял на меня глаза.

   - Откуда ты знаешь?

   Я с трудом скрывал волнение, лицо мое уже давно горело, волосы прилипли ко лбу, а теперь еще и сердце бешено заколотилось.

   - Она поила тебя из кубка? Из огромного кубка синего стекла с рубинами?

   - Да...

   В это время вошли Клавдий и знахарка Эрна, с ног до головы одетая в черное. Мой друг всё еще держал над ней накидку, с которой стекали на пол крупные капли. Я велел им подождать в другой комнате.

   - Откуда ты знаешь? - прошептал Амильо.

   - Сдается мне, герцог, - ответил я хмуро, - не ты один знаешь про эту вещь. Этот случай мне знаком: человек пьет из кубка, а потом теряет контроль над телом. Над тобой жестоко пошутили, Амильо Алонский.

   Мой гость какое-то время не мог осмыслить, что же я ему сказал. Я и сам был потрясен не меньше. Значит, Водемар напоил меня из кубка умышленно? Зачем?! Кому я помешал? И знал ли Водемар, что делает, или слепо выполнял чужую волю?

   Сейчас же, немедленно захотелось бежать, выяснять, трясти за грудки, отворять двери пинком ноги, посылать проклятья и кого-нибудь в конце концов убить. Досталось однако только оловянной ложке, которую я согнул.

   - Ты хорошо знаешь Флору? - спросил Амильо Алонский.

   Почему-то вспомнился теплый летний вечер, смеющиеся губы самоуверенной красавицы и чуть живой монашек с проколотым боком. "Когда сядешь на трон, не забудь об этом!" Кажется, не трон ей был нужен, а кое-что другое!

   - Эту женщину нельзя хорошо узнать, - сказал я, - но в том, что она на это способна, я не сомневаюсь.

   - Но зачем?! Зачем она хотела, чтобы я отдал Стеклянный Город Мемнону? От этого он не стал для нее доступнее!

   - Значит, стал. Ты прослыл трусом и потерял все права на него. Вернуть тебе Стеклянный Город могу только я. А я вовсе не обязан этого делать. Зато я могу быть обязан кому-то другому. Ты меня понял?

   Герцог посмотрел на меня как на обреченного.

   - Ты? Обязан этой женщине?!

   - Это она так считает, - усмехнулся я, - она глубоко уверена в этом.

   - А что ты сам об этом думаешь?

   - Я думаю прежде всего о Лесовии, - сказал я, - кто-то должен о ней думать, пока вы все гоняетесь за чудесами! Раньше следующего лета я туда не пойду. Ты можешь остаться у меня, герцог. Я дам тебе отряд, небольшой на первое время. Освободим Тарль и Тифон, а к лету повернем на Алонс. Только так.

   - Будет поздно! - простонал он.

   Соблазн был велик, я и сам зажмурился: сосны, белый песок, дети, ясные голубые глаза Марты... Но даже это не стоило жизней живых людей и их судеб. И ни одна стекляшка не стоила.

   - Нет.

   Он ударил кулаком по столу. Задрожали тарелки.

   - Но ты можешь присоединиться к Лаэрту Тиманскому, - сказал я, - ты не того просишь, Амильо.

   - Что?..

   - Завтра утром, если он не передумает, то выступит как раз туда, куда тебе нужно.

   - Лаэрт Тиманский?! И ты это допустишь?!

   - Я ему - не указ. Извини, что не сказал сразу, - добавил я, - очень хотелось понять, почему он туда так рвется. Оказывается ему нужно ни много, ни мало - всемогущество!

   - Оно ему не нужно, - покачал головой Амильо, - он в этом ни черта не понимает! Что он видел в своем глухом Тимане? Не нужны ему ни мастера, ни секреты...

   - А чего же ему тогда нужно?

   - Мою жену!

   - Твою жену?

   - Конечно! И у меня нет другой цели, как ее освободить. Всё остальное я предложил тебе, всё, что я мог. Я хочу спасти ее, Бриан! Любой ценой!

   - Тогда не переживай. Лаэрт ее спасет и, может даже, не тронет. Всё будет зависеть от нее.

   Амильо посмотрел на меня так выразительно, что я без слов понял: Лаэрт Тиманский скорее расстанется с жизнью, чем с прекрасной женой герцога Алонского. Оставалось только догадываться, до чего хороша была эта синеокая красавица из страны Озер, которую, увы, мне увидеть не удалось.

   - Дорогая женщина, - заметил я, - из-за нее я теряю чуть ли не половину армии! Надеюсь, впрочем, что к утру он проспится, протрезвеет и передумает. С ним это бывает.

   Алонский хмуро молчал. Я ничем не мог помочь ему, хоть и видел в нем товарища по несчастью. Я не мог пойти на Стеклянный Город по двум причинам: потому что Тарль и Тифон были гораздо важнее сейчас для Лесовии, и потому что в этом городе слишком хорошо знали Батисто Тапиа, актера, сумасброда и пьяницу.

       """"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""

   """"""""""""""""""""""""""""""""8

     Женщина, которая взялась лечить меня, была немолодая, со страшными черными глазами. Она глядела словно с того света. Суровое иконописное лицо было обрублено с трех сторон черным платком, как у святой Гертруды.

   Иногда я видел ее в лагере. Она проходила мимо, мрачно зыркая провалами темных глаз, сама как ворон на пепелище, и на душе становилось зябко. Я невольно провожал ее взглядом, словно чувствуя, что когда-нибудь судьба нас столкнет. Вот и встретились.

   Она поила меня горьким отваром, сидела на краю кровати и держала ладонь на моем раскаленном лбу. И боль куда-то уходила, пряталась, отпускала. К утру я чувствовал себя бодрее, чем когда-либо.

   Весь ее демонический облик и особенно ее руки не могли не вызвать у меня подозрений. Я еще помнил наш разговор с Амильо. Когда она поправляла мне подушки, я поймал ее руку и внимательно рассмотрел ладонь. Ладонь оказалась обыкновенной: маленькой и слегка шершавой.

   - Эрна, ты правда ведьма?

   - Нет, Бриан.

   - Но почему у тебя такие руки?

   - Всему можно научиться, если слушать природу.

   Серый рассвет уже заглядывал в окна. Впереди был еще один длинный и тяжелый день, он уже начинался криками за окном, стуком копыт, бряцаньем оружия. Всё это надоело смертельно, в войну я уже наигрался, потому что это было - не мое. Хотелось натянуть на голову одеяло и забиться в щель. Видимо, я посмотрел на Эрну с такой выразительной тоской, что она как ребенка погладила меня по щеке и сказала очень мягко:

   - Ты просто устал, Бриан. Даже великие устают.

   Я закрыл глаза, чтоб забыться еще хоть на минуту. От ее руки шла теплая усыпляющая волна.

   - У тебя всё будет хорошо, - говорила она тихо, - боги любят тебя, Бриан, ты непобедимый, ты самый сильный, самый умный, самый красивый...

   Мне сладко после этого спалось, как ребенку, которого приласкала мамочка. Вокруг меня в избытке ходили силачи, мудрецы и красавцы, но мне было приятно, что сказала она это мне. Артисту всегда приятна похвала!

   Когда я проснулся, было уже совсем светло. Я был здоров как бык, голова ясная, тело легкое и упругое, а сердце свободное и радостное, как в том далеком мире на сосновом берегу.

   В горнице сидели мои командиры, Клавдий и Лаэрт Тиманский.

   - Ты еще здесь? - спросил я усмехаясь.

   Чувство юмора отсутствовало у него напрочь. Я ни разу не видел даже, как он улыбается.

   - Тарлероль прислал парламентеров. Они сдаются.

   Это была приятная новость. Осада под проливным дождем измотала уже всех.

   - Отлично! - сказал я.

   Воистину, день начинался удачно. Только по Лаэрту этого было не сказать. Мрачным он бывал всегда, это его обычное состояние, но таким угрюмым я его видел лишь однажды: когда он понял, что я не тот, за кого себя выдаю. Расспросить же его было уже некогда.

   Сначала были парламентеры. Мы оговаривали условия сдачи. Потом обсуждали, как накормить голодных горожан, как доставить в город лес, как распределить трофейное оружие, куда распределить пленных и где, наконец, сжигать умерших. Потом я собрал военный совет, и мы просовещались до самого вечера.

   В город вошли части Клемана, которые стояли в окружении, стрелки Малха Молчаливого и Кастор Железная Лапа со своей тяжелой кавалерией. Войска Лаэрта я так и оставил на юге, на самом критическом тогда направлении. Это, конечно, не значило, что мой наставник отдалялся от меня больше, чем на десять шагов. Он всегда был у меня на глазах, а я - у него.

   Бриан Непобедимый въехал в освобожденный город на белом коне, в окружении своей дружины. Истощенные, измученные жители всё же нашли в себе силы выйти на улицы, покричать от радости и даже поплясать, хотя и погода не располагала к веселью.

   Комендант города облюбовал для себя дворец герцога Тарльского, которого давно не было в живых, он погиб еще при защите Тарлероля. Дворец мне тоже приглянулся, я разместился в нем со штабом, а коменданта с его свитой отправил пока в подвал, чтобы потом обменять на своих.

   Сумерки сгущались, погода портилась. Я стоял у окна и смотрел на дворцовую площадь. Люди выстраивались в очередь за хлебом, который раздавали с телег интенданты, дождь моросил как из сита. Женщины заматывали головы платками и кутались в меховые накидки, мужчины натягивали капюшоны на самый нос. А у меня жарко горел камин, на столе стоял недоеденный ужин, во всех проемах висели огромные сияющие зеркала, каких не было даже во дворце у короля Эриха, и в них отражался бодрый, довольный победитель. На спинке стула у него за спиной как мокрая тряпка висел белый плащ настоящего Бриана...

   Я актер, и я очень остро всё это чувствовал. Я был в чужом доме, я проживал чужую жизнь. Всё тут было не мое. А меня самого как будто и не было, меня убили еще тогда, отравили из этого злосчастного кубка...

   Внизу, в толпе, среди тех, кто уже получил хлеб и теперь мог плясать, я увидел женщину в черном. Пестрела на ней только меховая безрукавка. Она шла медленно, но уверенно, людей для нее словно не существовало. Я торопливо открыл окно.

   - Эрна!

   Она обернулась, прикрыв лицо от дождя, подняла вверх голову.

   - Зайди ко мне! Слышишь?!

   Уже не только Эрна, но и все, вся площадь смотрела на мое окно, и кто-то уже кричал: "Слава великому Бриану!".

   Я привык и к публике, и к овациям, но на этот раз кланяться мне не хотелось. Я задернул штору.

       * * * *** ************** * * *

   *** ************** * *9