Стеклянный город

   - Ты подпишешь - и мы едем на прием к королю, - довольно бодро заявил он, щеголеватый и холеный, как всегда: прическа была гладкая, усики подкручены, на шее - кружевные брыжи.

   Смотрел он на меня так, как будто я полный болван. Возможно, он и самого Бриана считал таким же.

   - Это мой смертный приговор, - сказал я.

   И он перестал улыбаться.

   - Нет, братец, это всего-навсего мера предосторожности на тот случай, если власть и слава вскружат тебе голову. Ты же понимаешь, надеюсь...

   От слабости у меня темнело в глазах. Я сел на стул и надолго задумался, глядя на бумажку, где черным по белому было написано, что никакой я не Бриан, а самозванец. Мне снова захотелось удрать в окно.

   - Ну что? - спросил герцог.

   У него на губах появилась улыбка. Улыбка человека, который играет с котенком. Он смотрел то на меня, то на свои пальцы, увешанные перстнями, и спокойно ждал, прекрасно зная, что я уже слишком далеко зашел, чтобы отказаться. Меня две недели так усиленно готовили, что я уж свыкся со своей ролью. На стене у меня висела карта, утыканная флажками, на полу лежали камни, из которых Лаэрт строил мне крепости противника, под подушкой лежали списки моих военачальников и чертежи осадных орудий... я уже как мальчишка увлекся этой игрой. Теперь я знал об этой войне, знал так много, что хотелось вмешаться.

   - А по какому случаю прием? - спросил я вместо ответа.

   - О! Прием роскошный! - заявил герцог, - приехала известная актерская труппа из Казара. Даже сама несравненная Юнона Тиль. Будет грандиозный спектакль, потом фейерверк... На это стоит посмотреть, брат Антоний, вряд ли ты когда-нибудь такое видел! А главное - сам король желает с тобой говорить.

   Он искренне считал, что для мня это - искушение, а я подумал, что лучше уж война.

   - Король, значит? Актрисы? И весь мир в красках?

   - Да, мой друг, весь мир.

   - Или... подвал, солома, крысы? Так?

   - Ну, естественно.

   Мы смотрели друг на друга, натянуто улыбаясь. Долго смотрели.

   - Всю жизнь мечтал познакомиться с Юноной Тиль, - вздохнул я и подписал злосчастный листок, - держите...

   - Вот видишь, как всё просто! Сейчас тебе принесут костюм, Флора тебя причешет, и едем во дворец.

   И у меня даже в глазах потемнело.

   - Мне... мне надо еще освоиться с костюмом.

   - Час времени у тебя будет.

   - Всего час?!

   Герцог только поднял брови, он не понимал, в чем трудность.

   - Хорошо, - сказал я, - я успею за час. Только вот еще что...

   - Ну?

   - После беседы с королем я уеду. Сразу же.

   - Самое интересное будет потом.

   - Я еще слишком слаб. Вряд ли я выдержу.

   - А как же Юнона Тиль? - усмехнулся герцог.

   - Никак, - сказал я, - я монах.

   И он опять посмотрел на меня как на полного болвана и снисходительно похлопал по плечу.

   - Ничего, это пройдет.

   Костюм принесли, меч тоже. Бриан был приравнен к знати, а дворянин никуда не выходил без меча. Пришло мое время к нему прикоснуться.

   Я стоял перед зеркалом, я был одет скромно: в черное и белое, а на голове была всё та же деревенская соломенная копна. Я был слишком худ, чтобы напоминать мужлана-землепашца, но на человека после тяжелого ранения походил вполне. Сильное сходство понадобилось бы в войске, среди соратников, а здесь Бриана всё равно никто толком не знал. Я особо не старался.

   Тем не менее, я походил по комнате, не держась за бок, поискал осанку, взгляд, выражение лица... наугад, как себе это представлял. Лаэрт плохо объяснял, как актер он был бездарен.

   И вот мой час подошел к концу, пора уж было надевать перевязь с мечом, а я всё никак не мог заставить себя это сделать. Меч лежал на столе будто заговоренный. Как только я протягивал к нему руку, к горлу подкатывала тошнота, а сердце сдавливало обручем. Я знал, что это малодушие, Богу угодно, чтобы я был не монахом, а воином. Так уж получилось. И Богу угодно, да и мне уже угодно, а я всё медлю...

   Часы на городской ратуше пробили восемь раз. Мое время истекло. На девятом ударе я его взял. Во мне рвались тысячи связей, лопались тысячи пружин, под ногами разверзлась бездна, в которую можно падать до бесконечности, но все-таки я это сделал. И это оказалось не так страшно, как я думал раньше. Может, потому что я сам теперь попробовал, что значит железом по животу. Я хотел это знать, и я это узнал.

   Оба герцога: и Фурский, и Тиманский зашли за мной. Я сидел на кровати в глубокой задумчивости, меч в ножнах лежал у меня на коленях.

   - Ты готов? - спросил Лаэрт.

   - Да, - кивнул я, - сейчас.

   Барьер уже был перейден. Нацепить на себя перевязь было делом одной минуты.

   - Плечи расправь, - еще раз напомнил он.

   И я наконец распрямился. Мне почему-то дышалось легко, как будто скинул с плеч тяжелый мешок.

   - Ну, с богом, мальчик, - сказал мой грозный наставник, - не забыл, что нужно отвечать королю?

   - Пока помню, - ответил я.

   - Тогда пошли. Флора уже ждет. Верхом тебе трястись еще рано, так что поедешь с ней в карете. Там и причешетесь. Герцог не возражает, правда, Леонато?

   Герцог Фурский только усмехнулся и великодушно махнул рукой.

   - Этот пусть едет.

   Мы спустились во двор. Пока шли к карете, я отметил про себя, что сейчас июль, половина десятого, прекрасный и теплый летний вечер, и с этого вечера начинается моя новая жизнь. Третья по счету. На клумбах под окнами пышно цвели розы и георгины, сумерки подступали, но вечер обещал быть бесконечно длинным и чудесным... Меч постукивал по левому бедру, он уже мне не мешал.

   В карете было слишком темно, чтобы хорошо разглядеть красавицу-герцогиню. Ее узкое лицо белело, волосы чернели, платье блестело серебром и жемчугом. Леонато Фурский поцеловал ей руку и пристроился на своем черном скакуне возле правого окна, Лаэрт - на своем гнедом красавце - возле левого, эскорт - позади. Мы тронулись. Говорят, для меня был приготовлен белый конь, но я его еще не видел.

   Карета так тряслась по булыжникам, что мне пришлось схватиться за бок.

   - Что, больно? - спросила герцогиня обеспокоенно, - сказать, чтоб ехали потише?

   - Не нужно. Я потерплю.

   - Лаэрт, конечно, перестарался с тобой. Мясник!

   - Спасибо, что не убил, - усмехнулся я, мне показалось, что мы хорошо друг друга понимаем.

   - Бедный маленький монашек, - вздохнула Флора, - куда ты впутался!

   - Это Бог меня впутал, герцогиня. А епископ Маленский благословил.

   - Слушай, - наклонилась она, - а ты действительно такой набожный, как говорит про тебя отец Бенедикт?

   - А что он говорит?

   - Ну... что ты совсем не пьешь вина, ешь только хлеб и сыр, всё время молишься, мухи не обидишь?

   - Он прав, мадам. Я действительно безнадежный праведник.

   - А женщин ты тоже избегаешь?

   Я не смог сдержать улыбку.

   - Конечно, мадам, я же монах.

   Она посмотрела на меня насмешливо и достала из сумочки расческу.

   - А ну-ка, праведник, наклонись, уж больно ты гладко причесан!

   Я охотно подался вперед, она тоже, наши колени столкнулись, наши губы встретились и довольно надолго. Я пока что завис между двумя жизнями: где не было женщин, и где их не будет. Я наслаждался моментом. Да и Фурский мне ну очень не нравился.

   У Флоры же были свои причины соблазнять бедного монашка.

   - Когда сядешь на трон, не забудь об этом, - шепнула она.

   Такого быть, конечно, не могло, мне и в голову такое не приходило, но нельзя рассуждать о своем бессилии, когда целуешь женщину.

   - Не забуду, - пообещал я.

   - Вот и прекрасно, - улыбнулась она довольно, - а что это за Марта, которую ты всё время звал в бреду?

   И мне пришлось откинуться на спинку сиденья, чтоб она не видела так близко мое окаменевшее лицо.

   - Марта? Я так говорил?

   - Ну да.

   - Теперь буду говорить: "Флора!"

   И она тихо засмеялась. Мы въезжали во дворцовый парк.

       * * *** ** * ** * ** * * *

   * * * * * * * * * ** * * * * * * * ** * * * *

   *************************5

     Целых три года шла война, а во дворце почти ничего не изменилось. Та же роскошь, те же действующие фонтаны, те же ухоженные газоны. Впрочем, я знал только одну часть дворца, куда меня в свое время пускали. А в тронном зале я, конечно, никогда не был.

   Там висели ослепительные люстры, там были огромные зеркала и прекрасные статуи из цветного стекла. И всё это - из Алонса. Из Алонса, который давно уже был захвачен триморцами.

   Король отвел меня в сторону, в дальний угол, где одиноко притулилась голубая статуя Диониса.

   - Я очень рад, Бриан, что вижу тебя живым.

   - Я сам этому рад, ваше величество.

   - Говорят, ранение было опасным?

   - Уже всё в порядке. На днях я вернусь в расположение войск.

   - Как ты думаешь, - спросил Эрих доверительно, - к весне мы их отбросим?

   - Нет, ваше величество, - ответил я тоже со всей откровенностью, - к весне мы сможем освободить только две провинции: Тарль и Тифон.

   - Как?! - ахнул он, - а Алонс?!

   - В Алонсе одни пески, - сказал я, - а мне нужен хлеб, чтоб кормить армию.

   - Да, но в Алонсе - Стеклянный Город!

   - Скорее то, что осталось от Стеклянного Города.

   - Однако герцог Тиманский обещал мне...

   - Он поторопился, ваше величество. Расклад сил совсем другой. Я вынужден разочаровать вас. Если к осени мы не вернем Тарль, в армии начнется голод.

   Король смотрел на меня с надеждой и опасением одновременно. Он хорошо разбирался в искусстве, средне - в политике, и совсем не разбирался в военном деле. Впрочем, как и я. Лаэрт сам мне всё это говорил и почему-то настаивал на походе в Алонс. Видимо, у него были такие же причины туда идти, как у меня - туда не ходить.

   Король подозвал Лаэрта к себе, а я отошел и засмотрелся на статую Диониса. Она напомнила мне другую статую того же бога, только из темно-красного стекла, которая стояла у нас дома. У нас дома, где мы так мирно и счастливо жили с моей сестрой Мартой и ее детьми...

   Лаэрт дернул меня за рукав.

   - Как это понимать? Я тебе что велел говорить?!

   Яркие глаза его метали молнии, а брови грозно сходились над орлиной переносицей. Я представил, что бы ответил ему настоящий Бриан. Я уже глубоко вошел в его роль, да и с королем уже познакомился.