Помоги проекту - поделись книгой:
— Въ полдень, сударь! — ясно разбиралъ я. — Да, сударь, въ полдень!..
Наконецъ, пружины коекъ были спущены, и вагонъ превратился въ обширную спальню. Пассажиры залѣзли въ свои норы, но прежде чѣмъ я успѣлъ раздѣться, черный лакей подошелъ ко мнѣ съ чрезвычайно учтивымъ видомъ.
— Сударь! — сказалъ онъ вкрадчиво, — хотя и жаль разстаться, но я долженъ сказать, что сегодня въ четыре часа утра я смѣняюсь…
— Ну, такъ что же? — спросилъ я.
— О, не извольте безпокоиться, сударь! Я и сапоги вычищу и платье приведу въ порядокъ!.. Вы только вывѣсьте!..
— Я не безпокоюсь… — отвѣтилъ я.
— Но съ утра будетъ другой, сударь, — настаивалъ негръ.
— Ага! — догадался я. — Вы развѣ не дѣлитесь между собою?..
— Нѣтъ, нѣтъ! — энергично замоталъ головою негръ. — Какой дѣлежъ?.. Онъ что возьметъ, то ужъ мнѣ не дастъ. А я все время старался услужить вамъ!.. — прибавилъ онъ жалобно.
Я далъ ему полдоллара, и онъ отправился къ моему сосѣду.
Постепенно человѣческій говоръ совершенно утихъ; только вагонъ продолжалъ торопливо стучать по рельсамъ. Луна назойливо заглядывала въ окно сквозь прорѣхи занавѣски. Я чувствовалъ, что не могу уснуть, и, накинувъ на себя платье, вышелъ на площадку по боковому коридору, чтобы подышать свѣжимъ, холоднымъ воздухомъ.
Изъ полуотворенной двери выходилъ яркій свѣтъ. Мой негръ сидѣлъ въ боковушкѣ, отведенной для прислуги, и внимательно читалъ какую-то толстую книгу, лежавшую передъ нимъ на столѣ. Онъ, впрочемъ, тотчасъ же улыбнулся и дружески оскалилъ свои бѣлые зубы и коричневыя десны.
— Въ полдень, сударь! — повторилъ онъ въ десятый разъ свой неизмѣнный отвѣтъ и утвердительно кивнулъ головой.
Я вошелъ въ боковушку. Съ обѣихъ сторонъ возлѣ негра на скамьѣ и на полу стояли сапоги, которые должны были быть вычищенными, и лежали сапожныя щетки. Одинъ сапогъ, съ колодкой внутри, былъ недочищенъ. Повидимому, негръ отложилъ его въ сторону, чтобы заняться книгой.
— Садитесь, сударь! — пригласилъ меня негръ. — Тутъ, сударь!
Частое повтореніе слова «сударь» составляетъ характерное свойство негритянскаго языка въ Америкѣ, оставшееся отъ эпохи рабства.
— Что вы читаете? — спросилъ я не безъ любопытства, указывая на книгу.
— А какъ вы думаете, кто я такой? — отвѣтилъ негръ вопросомъ на вопросъ.
Я затруднился отвѣтомъ. Мнѣ не пришло въ голову ничего, кромѣ маленькаго дагомейскаго принца изъ извѣстнаго романа Додэ «Жакъ». Маленькій Кри-кри тоже былъ лакеемъ. Быть можетъ, передо мной былъ переодѣтый негритянскій принцъ.
— Я студентъ! — сказалъ негръ съ самодовольнымъ видомъ. — Вы что думаете?.. Студентъ-медикъ. Четыре семестра прошелъ, еще два осталось.
Я вспомнилъ, что въ Америкѣ студенты часто зарабатываютъ себѣ хлѣбъ лакейской службой, но негръ — студентъ и лакей, это было совершенно новое явленіе.
— Вотъ и книги, сударь! — продолжалъ мой знакомецъ. — Гинекологія — это моя спеціальность… Моего профессора Уокера! — прибавилъ онъ, указывая на книгу. — Тоже изъ цвѣтныхъ. Бойкій человѣкъ… Еще есть — терапія, анатомія. А вотъ и кости! — и онъ досталъ изъ ящика подъ лавкой пару длинныхъ и крѣпкихъ берцовыхъ костей, при взглядѣ на которыя у меня почему-то возникло убѣжденіе, что онѣ тоже въ свое время принадлежали какому-нибудь бойкому джентльмену изъ цвѣтныхъ.
— Днемъ бѣгаю, верчусь, — разсказывалъ негръ, — а вечеромъ урву свободную минутку, сейчасъ за ученье!.. Осенью экзаменъ, готовиться надо.
— Какъ же вы здѣсь служите? — не удержался я.
— Что жъ! — сказалъ негръ просто. — Насъ здѣсь трое, цѣлый факультетъ!.. Тотъ высокій человѣкъ въ обѣденномъ салонѣ, да еще тутъ одинъ, Гарри… Мы всѣ съ одного семестра и поступили вмѣстѣ сюда. Что жъ дѣлать?.. Надо зарабатывать деньги!..
— А трудная ваша служба!.. — замѣтилъ я.
— Да! — вздохнулъ негръ. — Въ два часа заснешь, а въ шесть часовъ вставать надо. Да цѣлый день не присядешь!.. Вотъ сегодня смѣниться надо, поѣзда скрещиваются въ Джексонѣ. Совсѣмъ спать не буду. Другой разъ до самаго Фриско не сплю. Потомъ только и отоспишься на мѣстѣ… Ну, да мое дѣло привычное!.. Смолоду въ трудѣ!..
— А какъ же вы попали въ университетъ? — спросилъ я.
— Отчего же мнѣ не попасть? — немного обидѣлся негръ. — Теперь всѣ цвѣтные люди ищутъ образованія!
Онъ, какъ это принято у негровъ, осторожно называлъ свою расу цвѣтной.
— Я еще семьѣ помогаю! — прибавилъ негръ. — У меня вся семья учится. Братъ въ колледжѣ, одна сестра въ юридической школѣ, другая тоже въ медицинской. Только молодые всѣ. Я самый старшій.
— А сколько вамъ лѣтъ? — спросилъ я.
— Двадцать три! — отвѣтилъ негръ. — Мы всѣ молодые… Этого времени, рабства, мы совсѣмъ не видали.
— Родители ваши живы? — спросилъ я.
— Нѣтъ, умерли! — отвѣтилъ негръ. — И отец и мать!.. У меня и отецъ и мать были грамотные! — прибавилъ онъ съ гордостью. — Знаете, тогда запрещали учиться. Тайно по амбарамъ собирались да грамотѣ учились, чтобы на людей похожими быть…
— Мы изъ Тенесси! — продолжалъ словоохотливый негръ. — Но изъ хорошей семьи. На плантаціяхъ никогда не работали… Мой дядя Божье слово въ устахъ имѣлъ. Пострадалъ отъ плантаторовъ въ 59-мъ году.
— Какъ пострадалъ? — спросилъ я.
— Мученикомъ! — отвѣтилъ негръ, и по его черному лицу прошло еще болѣе черное облако. — Повѣсили за шею въ Абботстоунѣ… Миръ праху его! Теперь его душа въ Божьихъ селеніяхъ… Но только я этому не вѣрю! — прибавилъ онъ вдругъ совсѣмъ другимъ тономъ.
— Чему? — спросилъ я въ крайнемъ изумленіи.
— Да этому!.. Какая душа? Божьи селенія? Кромѣ силы и матеріи ничего нѣтъ и не можетъ быть… Наука учитъ!..
Послѣднія два слова онъ произнесъ съ такимъ же благоговѣйнымъ выраженіемъ, съ какимъ недавно говорилъ о мученичествѣ своего дяди.
Я подивился тому, какъ въ его душѣ рядомъ уживались идеи и настроенія, взаимно исключавшія другъ друга. Но вниманіе его перескакивало съ предмета на предметъ съ чисто птичьей быстротой, и, я думаю, онъ просто не успѣвалъ согласовывать свои идеи.
— А много ли цвѣтныхъ студентовъ? — спросилъ я.
— О, — отвѣтилъ негръ. — Въ одномъ нашемъ университетѣ больше тысячи. Со всѣхъ сторонъ съѣзжаются. Изъ Тенесси, изъ Каролины, изъ Виргиніи. И дѣвушекъ много. Тоже иностранцы пріѣзжаютъ со всѣхъ сторонъ…
— Иностранцы откуда? — спросилъ я.
— Какже! Изъ Санъ-Доминго, изъ Бразиліи, изъ Африки, отовсюду… 20 % иностранцевъ.
— А трудно все-таки учиться! — продолжалъ онъ со вздохомъ. — Все время урывками. Я ни одного семестра полнаго не прослушалъ. Накопишь немного денегъ, вернешься, проживешь мѣсяцъ или два, глядь, за брата или за сестру надо плату вносить. Опять бросай и ступай на желѣзную дорогу или въ гостиницу…
— А мѣста всегда есть? — спросилъ я.
— Мнѣ всегда есть! — пояснилъ негръ съ хитрой улыбкой. — Я хорошій слуга, исполнительный… Другіе вонъ, когда джентльменъ приказываетъ, ушами хлопаютъ… А я на лету!..
Я опять внимательно посмотрѣлъ на него. Нѣсколько минутъ назадъ онъ точно такимъ же тономъ хвалился своимъ хорошимъ происхожденіемъ. Но въ этомъ негрѣ, очевидно, жило нѣсколько совершенно различныхъ душъ.
— А вы иностранецъ, я вижу! — началъ онъ вдругъ фамильярнымъ тономъ. — Кто такой? Нѣмецъ, я думаю!..
Во многихъ мѣстахъ Америки до сихъ поръ иностранецъ и нѣмецъ — понятія, большей частью практически совпадающія.
— Нѣтъ, я русскій! — отвѣтилъ я. — Это еще дальше, за Германіей!..
— О, я знаю! — отвѣтилъ негръ. — У васъ тоже было рабство! — напомнилъ онъ мнѣ, чтобы доказать, что положеніе Россіи среди цивилизованнаго міра ему извѣстно.
— Но мы его уничтожили! — возразилъ я.
— Вмѣстѣ съ нами! — подхватилъ негръ.
«Нами» относилось, конечно, не къ неграмъ, но къ Соединеннымъ Штатамъ вообще. Но рѣшительно географическія познанія этого чернаго студента выдѣлялись надъ обыкновенной американской толпой.
— А какъ у васъ живется теперь имъ? — спросилъ вдругъ негръ съ явнымъ любопытствомъ.
Я почувствовалъ, что вопросъ задѣлъ меня за больное мѣсто. Что было мнѣ отвѣтить этому сыну черныхъ рабовъ Америки, спрашивавшему о судьбѣ молодыхъ сыновей крѣпостной Россіи?..
— Разно! — отвѣтилъ я уклончиво, — ихъ вѣдь много.
— Плохо, должно быть, — догадался негръ. — У насъ тоже не всѣ хорошо живутъ. Земли мало. Всю плантаторы забрали… А закладныхъ много. Послѣднюю усадьбу отбираютъ… И работы на югѣ не хватаетъ. Разъѣзжаются многіе. Вонъ теперь на Кубу стали переселяться.
— А что вы потомъ думаете дѣлать, когда кончите? — перемѣнилъ я разговоръ.
— Докторомъ буду! — отвѣтилъ негръ. — Меня приглашаютъ ординаторомъ въ госпиталь, въ Чикаго… Это хорошо для практики. Потомъ на югъ уѣду, практики стану искать.
— Женитесь! — подсказалъ я.
По лицу чернаго студента прошло опять облако.
— На комъ жениться? — сказалъ онъ со вздохомъ.
— Какъ на комъ?.. Вы вѣдь сами говорите, и дѣвушекъ много въ университетѣ!
— Это все не то! — загадочно сказалъ негръ. — Я никогда не женюсь!
Я посмотрѣлъ на его веселые глаза и толстыя чувственныя губы. Но онъ на лету перехватилъ мой взглядъ и засмѣялся откровеннымъ смѣхомъ.
— Зачѣмъ же жениться? — пояснилъ онъ свой смѣхъ. — Можно прожить и безъ того.
Я ничего не отвѣтилъ.
— Вы любите Шекспира? — неожиданно спросилъ негръ послѣ короткой паузы.
— Люблю, конечно! — отвѣтилъ я. — А что?
— А кто изъ шекспировскихъ типовъ вамъ больше всего нравится? Изъ женскихъ, конечно?
— Дездемона! — отвѣтилъ я не безъ задней мысли.
— Мнѣ тоже! — подхватилъ негръ съ энтузіазмомъ. — Можетъ ли быть что-нибудь нѣжнѣе и выше?..
И онъ махнулъ рукой, не находя словъ для выраженія своего восторга.
Я припомнилъ нѣкоторые разсказы моихъ американскихъ пріятелей объ интеллигентныхъ неграхъ и внезапно понялъ, что этотъ странный, новый для меня интеллигентъ съ черной, какъ голенище, кожей усвоилъ себѣ женскій идеалъ бѣлой расы, не хуже бѣднаго Отелло. Быть можетъ, въ этомъ была виновата литература, на которой онъ воспитывался и которая, отъ «Пѣсни Пѣсней» до Томаса Мура и Лонгфелло, восхваляетъ лилейную бѣлизну и чистоту молодыхъ дѣвушекъ, или американская уличная пѣсня, злобно высмѣивающая негритянскую любовь и негритянское представленіе о красотѣ.
Я опять посмотрѣлъ на негра и почувствовалъ себя лицомъ къ лицу съ неразрѣшимой задачей Конечно, онъ имѣлъ право мечтать о комъ и чемъ угодно, но не думаю, чтобы бѣлымъ женщинамъ могли быть пріятны подобные претенденты.
— А какъ у васъ въ Россіи съ ними? — спросилъ негръ.
Я слѣдилъ за ходомъ его мыслей и понялъ, что онъ спрашиваетъ о потомкахъ крѣпостныхъ и о возможности браковъ между ними и другими слоями населенія.
— Они наши соплеменники! — неблагоразумно сорвалось у меня съ языка.
Негръ поблѣднѣлъ, т. е. лицо его приняло грязноватый оттѣнокъ, и въ большихъ глазахъ мелькнуло выраженіе, покорное и вмѣстѣ злое. Такъ смотритъ собака, которой показываютъ хорошо ей знакомый кнутъ. Такъ смотрѣли, впрочемъ, и нѣкоторые изъ моихъ товарищей по гимназіи, когда сосѣди кричали имъ сзади: «жидъ!..»
Поѣздъ замедлилъ ходъ, подходя къ станціи. Раздались свистки. Въ окнахъ замелькали фонари платформы.
— Газеты! Свѣжія газеты! — раздался за дверью голосъ, впрочемъ, довольно осторожный, такъ какъ будить спящихъ пассажировъ во всякомъ случаѣ не слѣдовало.
Молодой подростокъ съ кипой газетъ подмышкой, въ оборванной курткѣ съ желѣзнодорожными пуговицами, заглянулъ въ полуоткрытую дверь и, увидя меня рядомъ съ негромъ, скорчилъ полупрезрительную гримасу.
— Купите газету, господинъ! — предложилъ онъ, однако.
— А что новаго? — лѣниво спросилъ я.
Большія газеты съ Запада я просмотрѣлъ еще днемъ, а «свѣжая газета» мальчика происходила изъ маленькаго провинціальнаго городка, гдѣ трудно было разсчитывать на обиліе свѣжихъ телеграммъ.
— Есть новости съ Юга! — выпалилъ мальчикъ. — Двухъ негровъ линчировали въ Джефферсонъ-Сити! — и онъ посмотрѣлъ на моего собесѣдника, прищуривъ глаза.
Я даже не сталъ спрашивать, за что. Почти ежедневно то въ томъ, то въ другомъ углу южныхъ штатовъ съ поразительнымъ однообразіемъ разыгрывается одна и та же трагедія. Молодой негръ ухаживаетъ за бѣлой дѣвушкой и, отвергнутый ею, пытается навязать свою любовь грубо и насильно, какъ раздраженный павіанъ. Впрочемъ, такая попытка обыкновенно кончается безуспѣшно, ибо женщины Юга насторожѣ въ такихъ случаяхъ. При первой тревогѣ собирается толпа бѣлыхъ, отыскиваетъ и ловитъ по свѣжимъ слѣдамъ насильника и вѣшаетъ его на первомъ попавшемся деревѣ. Все время, пока я жилъ въ Нью-Іоркѣ, я не помню двухъ дней кряду, чтобы газеты не сообщали что-нибудь въ этомъ родѣ изъ Кентукки или Тенесси.
Разносчикъ досталъ газету и прочелъ вслухъ указанную телеграмму. Она отличалась возмутительными подробностями. Молодая вдова подверглась нападенію двухъ негровъ, родныхъ братьевъ, которые служили работниками на ея фермѣ. Она защищалась съ револьверомъ въ рукахъ и подъ конецъ успѣла вырваться. Тогда негры бѣжали и спрятались въ сосѣднемъ лѣсу. Женщина собрала толпу сосѣдей и во главѣ ея, верхомъ на лошади, съ распущенными волосами и въ истерзанной одеждѣ, бросилась на поиски обидчиковъ. Старшій братъ былъ скоро найденъ, раненъ выстрѣломъ изъ ружья и немедленно повѣшенъ. Младшій успѣлъ забраться подальше, но преслѣдователи не отставали и черезъ двѣнадцать часовъ нашли и его въ дуплѣ большого дерева. Женщина собственноручно всадила ему пулю въ животъ! Его взвалили на лошадь и потащили къ большой дорогѣ, но, пока выбрались изъ лѣса, онъ лишился чувствъ. Его оживили стаканомъ спирта и вздернули-таки на сукъ. Сукъ обломался, но импровизированные палачи всадили въ трепетавшее тѣло жертвы два десятка пуль и вздернули его снова на сукъ покрѣпче, въ назиданіе другимъ неграмъ.
Такъ сообщала телеграмма. Газета прибавила отъ себя нѣсколько краткихъ, но сильныхъ словъ, рекомендуя южной публикѣ привести въ границы всѣхъ негровъ при помощи горсти хорошихъ пуль.
— Всѣхъ бы ихъ перестрѣлять! — прибавилъ и разносчикъ съ своей стороны, злобно поглядывая на лакея.
Негръ молчалъ, но выраженіе побитой собаки выступило на его лицѣ еще замѣтнѣе. Я спросилъ себя мысленно, думаетъ ли онъ еще о Дездемонѣ.
Впрочемъ, вниманіе мое было отвлечено молодымъ разносчикомъ.
— Вы иностранецъ, я вижу? — спросилъ онъ безъ церемоніи тѣми же самыми словами, что и негръ раньше.
— Да! — отвѣтилъ я отрывисто.
Этотъ постоянный вопросъ моихъ американскихъ собесѣдниковъ сталъ раздражать меня.
— Откуда?
Поделиться книгой: