Чужой, плохой, крылатый

— Вы же были там, эдэ, с Анной, в Арате, когда повозка сбила мальчика, и сьерита кинулась ему помогать. Неужели не заметили ничего подозрительного?

— Признаться, само присутствие Марлока уже было подозрительным. Выходит, всё это был спектакль? — и вот теперь он выпил.

— И прекрасно организованный. Этот мелкий стервец похвалялся потом целым состоянием, что ему отвалили за то, что он всего лишь облил себя свиной кровью и юркнул под колёса. Плюс его ещё накормили, помыли, полечили, одели и пристроили в приют.

— Щедрость молодого преда Оланда не знает границ, — вздохнул священник.

Бесс, конечно, знал ответ: всё это было устроено для того, чтобы они познакомились, Анна и этот белобрысый, что с лёгкой руки Бесса выиграл целое состояние за карточным столом. И Бесс даже догадывался куда вложил его деньги этот идиот: в упомянутый сиротский приют, конечно.

Он покачал головой: до чего бестолковы люди. Как они не понимают, что, подавая милостыню, занимаясь этой мнимой благотворительностью, обрекают себя сразу на несколько грехов. Тут же начинают упиваться своим превосходством над собратьями, что не столь щедры, не так великодушны, как они. Считают себя выше, лучше, милосерднее других. А в довесок наслаждаются властью над теми, кто зависим от их щедрот. Хотя не все столь лицемерны. Большинство искренне заблуждается, что таким образом они заботятся о спасении души. И дурень Оланд поди решил, что от полученных столь не богоугодным путём денег только так и нужно избавляться: направить на богоугодное деяние, чем и очистить от скверны.

Бесс тоже вздохнул. Да, зачем был устроен спектакль — понятно. Но зачем Марлок устроил Оланду эту встречу с Анной?

Марлока не устроила столько "жалкая" подачка? Он хотел сам занять место корона? Но, чтобы пойти за Марлока замуж добровольно, женщине нужно быть не только слепой, но и глухой. Коронесса глухонемой не была, да и не по статусу ей брать в мужья кетлорда. Хотя при повторном браке, наверно, это неважно. Но на что рассчитывал Марлок? Что Оранта не будет неволить племянницу, если той понравился Оланд?

Конечно будет. Особенно если встанет вопрос: ей самой выйти замуж за Марлока или отдать за него Анну. Тем более Оранта уже озвучила Бессу своё решение. И вряд ли всё настолько просто.

Только Анну уже втянули в эти интриги.

Бесс встал и, ничуть не стесняясь эдэ, начал стягивать с себя изрядно пропотевшую за столько дней одежду. Сходил включил в ванной газовую колонку.

Природный газ, щедро поставляемый по всему Энту с материка научились использовать столетие назад. И изрядно преуспели. Теперь он везде: шипит на кухне у каждой домохозяйки, мерцает в освещении улиц, толкает по трубам и греет воду.

Теперь Бесс не мог усидеть на месте. Глупое желание: срочно объяснить Анне какую ловушку ей устраивают, словно жгло изнутри, подгоняло. Только разве ж она ему поверит.

"Кто в этом мире вообще верит Бессариону Бриару?" — усмехнулся он.

Он остановился посреди комнаты в одних подштанниках.

— Дант, её нельзя оставлять одну. Под присмотром одной малахольной тётушки.

— Скажу вам больше, Бриар, — встал эдэ. — На неё поставлено так много, что Анну ди Тру в принципе нельзя оставлять одну, — и он явно не случайно словно проговорился. Выдержал паузу, давая Бессу время оценить его взаимную откровенность (намекнул, выводы пусть Бесс делает сам), а потом добавил: — Но в первую очередь её нужно защищать от вас.

— А я-то думал, мы подружимся, — скорчил издевательски жалобную гримасу Бесс.

— Братство, созданное защищать этот мир от зла и Зло? — усмехнулся Дант. — Да вы мечтатель, Бессарион.

Бесс громко искренне рассмеялся.

И дёрнул дверь клетки лифта, когда они вышли.

— Спасибо, я пешком, — повернул в другую сторону эдэ.

— Там ветер, а ступеньки давно искрошились, — предупредил Бесс, открывая дверь на лестницу, что шла крутой спиралью прямо по скале.

— На всё воля божья, — поклонился на прощание эдэ и, встретив в лицо порывистое солёное дыхание моря, бесстрашно схватился за выступ стены.

Значит, не зря Бессу показалось, что Анна как-то подозрительно дорога Братству.

Он, конечно, уже подстраховался и приставил служанку, которая не то, что Марлока или этого недоумка Оланда, комара к ней не подпустит. Но то, что и Братство теперь будет тщательнее присматривать и за сьеритой ди Тру, и за ним, и за Марлоком, Бессу было только на руку.

Он наскоро помылся и переоделся.

Встал на подоконник. Набрал полную грудь воздуха и шагнул… в окно.

Мягко рассекли воздух кожистые крылья. И чёрная крылатая тень беззвучно заскользила над безмолвием моря.

Возможно, Тереса и не ждала его в Терце, но Бесс больше не мог ждать. Знал, что она не прохлаждалась и ей есть что рассказать. Но главное, в её жарких объятиях Бессарион надеялся хоть немного приглушить ту невыносимую тоску, что съедала его после встречи с Анной.

Острый, невыносимый, неутолимый голод плоти, что она в нём разбудила, лишил его и сна, и покоя.

Боже, храни её от меня! Убереги её от меня, отец! Если ты хоть изредка слышишь меня, убереги!

Глава 7. Анна

"…не знаю, как б я жила эти месяцы без тебя, без твоих писем, Ригг", — Анна задумчиво покусала наконечник ручки, затем обмакнула перо в чернильницу, вздохнула и продолжила.

"В выходные снова приезжал эдэ Дант. Наверно, он один так искренне и глубоко переживает смерть корона. Я, кажется, не писала тебе об этом, а ведь он, оказывается, был его другом. Мне показалось, он корит себя за его смерть. Словно мог что-то изменить, если бы был рядом.

Как же мне это знакомо. Я так и не смогла простить себя, что не донесла отцу лекарство. Что не пошла другой дорогой, в обход, а поторопилась через лес. И хоть говорили, что отцу всё равно ничего бы не помогло, даже если бы ему отрезали ногу, даже сам Отче, не то, что настой старой блажницы: от хвори, что его поразила, нет спасения. Но чувство, что это я его подвела, так и осталось. Иногда мне даже кажется, что и корона можно было спасти. Что я недостаточно старалась. Что зря послушала сьера Бриара…

Как это трудно — смириться с неизбежным. Как сложно принять, согласиться, что нельзя предусмотреть все ужасные стечения обстоятельств. Писание говорит, что это гордыня, ведь на всё воля Отче. Но Дант сказал, что скорбеть не грех, только всему нужно знать меру.

Прости, что я опять о грустном. Дождь. Холодно. Небо такое хмурое за окном. И уже чувствуется приближение осени. Слава Отче, хоть этот ужасный траур закончился. И Её Могущество даже сняла чёрное. Она приезжала к нам вместе с Лули, её детьми и, конечно, своими собаками, куда без них.

Местная знать её не одобрила. У нас в Пелеславии траур принято носить год. Но церковь дала официальное пояснение, что трёх месяцев строгого траура достаточно. — Кому достаточно? Что значит это "достаточно"? Разве можно измерить горе количеством дней или выплаканных слёз? Анна покачала головой, снова макнула перо в чернила и продолжила: — А в газетах Энта напечатали обращение Оранты к своему народу, где она сказала, что это её долг — быть сильной, особенно сейчас. Что сломленная горем коронесса — не лучшая поддержка для страны.

Сообщаю тебе последние новости, вдруг ты не слышал. Ведь в последнем письме ты писал, что дела отца заставили тебя уехать на Корнуэльские острова.

Надеюсь, ты уже благополучно вернулся и моё письмо застанет тебя в Арате. А ещё больше надеюсь, что ты приедешь. Две коротких встречи за три месяца — как же мне этого мало, мой дорогой Ригг. Если бы не твои письма, наполненные светом и нежностью, не знаю, как бы я пережила эту разлуку. Но я никогда не устану тебя ждать…

Твоя Анна"

Она поцеловала тонкий бумажный лист, положила его в конверт. Надписала.

С лёгким треском разгорелся огарок свечи, что во времена отца ещё был толстой свечой, и специально стоял на письменном столе, чтобы топить сургуч. Под давлением печати коричневая клякса, закрепившая клапан конверта отпечатком герба, растеклась и застыла.

— Мина! — крикнула Анна, погасила свечу. И вдруг услышала лай собак, а следом конский топот.

Она подскочила, отдёрнула занавеску. Протёрла запотевшее окно.

Отчевы заусенцы! Стекло снаружи забило дождём, ничего не видно.

— Ваша Верность, — служанка склонила голову, покрытую по местным традициям белым чепцом. Анна поспешно обернулась:

— Мина, там кто-то приехал. Ну-ка беги узнай!

И это мог быть кто угодно: братья, что давно грозились наведаться из столицы, посыльный с письмом, новая блажница, что чуть не каждый день приезжала к тётке и держалась в седле как бравый солдат. Анна могла бы долго перечислять, кто мог навестить их верхом, но сердце так бешено колотилось в груди хорошим предчувствием, что она рванула за служанкой.

Мельком глянула на часы. Такой день, что не поймёшь: день ли, вечер на дворе. Анне показалось, что только отобедали, но в гостиной уже растопили камин, значит, пятый час. И в столовой звякали чашки — время пить чай. Уже пять.

— Тётя? — заглянула она в столовую. Но увидела только блестящий тканью, мягко говоря, круп тётушки, да кокетливые оборки нижней юбки, выглядывающей над её пританцовывающими ногами, — Сантивера сама усиленно тёрла запотевшее окно, налегая обширной грудью на подоконник.

— Матушки-кондратушки! — попятившись, как медведь вылезающий из берлоги, развернулась она к Анне и всплеснула руками. — Твой!

— Святая Ассанта! — рванула было в свою комнату Анна, но поздно. Шаги уже слышались на парадной лестнице, отрезая ей пути к отступлению в гостиной.

— Сьер, позвольте ваш плащ. Позвольте я вас представлю, — едва поспевала за мужчиной в дорожной одежде Мина. Но поздно, уже и это было поздно.

— Ригг, — прошептала Анна и закрыла глаза, когда, встав на колено, он припал к её руке. И затаила дыхание, пока его холодные мокрые губы оставляли дорожку жадных поцелуев на коже. — Ригг, — выдохнула она и теперь смотрела на его волосы. Такие тёмные сейчас от влаги, его светлые с золотистым оттенком волосы, покрытые мелкими бисеринками дождя, вьющиеся, непослушные.

— Сьерита Сантивера, — заставил её поднять глаза мужчина, что вошёл следом и раскланивался с тётушкой.

— Сьер Марлок, — степенно подала та руку для поцелуя.

— Сьер Марлок, — сделала книксен Анна, едва справившись с лицом, что вечно норовило сморщится от его вида, пока Ригг Оланд вставал с колен. И с недоумением они обе с тётушкой уставились на седого представительного мужчину, что стоял позади всех, у самых дверей. И чей плащ всё же забрала настойчивая служанка.

— Дамы, позвольте представить, верн Корделио Пасс, — пригласил его рукой Марлок, — владелец крупнейшей плантаций красных апельсинов, секрет выращивания которых его семья хранит со времён Терции Великой, как и секрет Кровавого Ликера, что назвали в её честь. Хозяин табуна чистокровных азиррийских лошадей и поместья в Южном Риксе, — он обернулся к гостю: — Я ничего не забыл?

— Зануден, бездетен, старомоден, изрядно изношен, — улыбнулся тот, кланяясь. — Имел неосторожность быть дважды женатым, но ныне вдов и закоренелый холостяк.

— Да, большой друг эдэлорда Данта, — закончил свою рекомендательную речь Марлок, но Анна с тётушкой оценили самоиронию верна намного выше всех этих подобострастных скрипучих расшаркиваний Ирса.

— Добро пожаловать, господа, — широким жестом пригласила тётушка.

И уже после, когда господа переоделись к столу, в столовой накрыли не чай, а полноценный ужин, на правах хозяйки дома не стесняясь принялась расспрашивать о новостях, ценах, погоде в Южном Риксе и прочих глупостях, которыми обычно заполняют паузы в застольных беседах.

Анна всё застолье просидела как на иголках. Ей не терпелось увести Ригга куда-нибудь в укромный уголок, отдать ему письмо, что она не успела отправить, и обнять, наконец.

За те три месяца, что они переписывались, не было для неё теперь человека ближе, дороже, важнее. Буквально во втором письме Ригг признался ей в своих чувствах, что просто не мог скрывать. И она ответила ему взаимностью.

Но то бумага — она стерпит всё. Траур, что Анна соблюдала как член королевской семьи, хоть и жила в Пелеславии, а Ригг — как верноподданный коронессы, не позволил им встретится ни на одном балу, которые просто не устраивались. Этикет не позволял Ригго и праздно являться в гости в печальные для семьи дни. К тому же у него были дела.

Но кроме длинных подробных писем, у них были те две недолгих встречи.

Первая, когда Ригг заскочил якобы проездом, хотя от дороги вглубь континента, что шла через Пелеславию, до столицы и их имения пришлось сделать приличный круг. А потому им отмеряли: час в одной комнате под присмотром бдительной тётушки и один быстрый поцелуй украдкой.

И вторая. В этот раз уже Анна ждала Ригга в гостинице при монастыре в городке, где на обратном пути он остановился. И, слава отче, что ей досталась такая душевная и понимающая тётушка, которой Анна, не смея соврать, рассказала, как есть: и куда направляется, и к кому, и почему. И тётя отпустила. Правда к вечеру они с Миной обязательно должны были вернуться, а Мина не оставила их наедине с Ригго ни на минуту, как Анна ей ни угрожала.

Тогда они промолчали несколько часов кряду, словно все слова, что хотели друг другу сказать, уже были сказаны, а точнее, написаны. Бродили по монастырскому саду, держась за руки, и только смотрели, смотрели друг на друга и всё никак не могли насмотреться.

В остальном Анна провела все летние месяцы в уединении.

Навещали их с тётушкой, что грустила не меньше, чем её печально обвисшие на траурном берете кружева, кроме эдэ Данта, только святые мужи местной епархии, родственники да блажница.

Тётя нашла развлечение в гаданиях и беседах о своих болезнях, которые блажница, что была внучкой старой, кажется, забавы ради, каждый день находила у тёти новые, вернее, сама на ходу их придумывала. Да и саму блажницу в народе так и прозвали Новой, от имени Нова. Или наоборот.

Анна же брала у неё уроки верховой езды, писала письма, читала, мечтала и "готовила приданое", как шутила тётя. На самом деле вечерами Анна просто вышивала крошечное овальное панно со старыми Пелеславскими соснами, знаменитыми своими скрученными стволами, чьи сросшиеся кроны покрывал первый снег.

Это панно, почти законченное, она первым делом поторопилась спрятать, когда гости перебрались в гостиную поближе к камину. И решила, что будет работать всю ночь, если Ригго опять ненадолго, чтобы подарить ему эту милую безделицу.

Но, когда она вышла, чтобы унести к себе в комнату оставленное рукоделие, обратно в гостиную её неожиданно не пустили.

— Мина, это нечестно, — недовольно топнула у двери Анна. Хотя знала, что сколько бы она сердито ни упирала руки в бока, ни угрожала и ни уговаривала непреклонную служанку, та не сдвинется ни на воробьиную лапку, и раз приказано: не пускать, Анну не пустит.

— Простите, сьерита, — стояла насмерть ширококостная крепко сложенная Мина, словно специально рождённая для работы стражем, а то и вышибалой в каком-нибудь вертепе. Даже голос у неё был низкий, грубоватый, мужской. — Но это для вашего же блага.

— И как только я согласилась тебя взять, — попыталась столкнуть её Анна, чтобы хоть в замочную скважину заглянуть. — Где только были мои глаза, — оставив тщетные попытки физической расправы, теперь Анна пыталась давить морально и вывести из себя невозмутимую девушку. Хотя справедливости ради, эта девушка, из всех, что прислуживали им у коронессы, одна ей и понравилась, да и работала отлично. Анна сама уговорила тётю её забрать.

— Когда будет можно, они сами вас пригласят, — как отрубила Мина и вдруг улыбнулась, опустила глаза.

— Да что у них могут быть за секре… — осеклась на полуслове Анна. — Нет, нет, нет. Этого не может быть, — всматривалась она в ставшее вновь непроницаемым лицо служанки. Кровь прилила к лицу, потом отлила. И вместе с ней сердце ушло в пятки.

"Так вот зачем приехал этот влиятельный господин, — сглотнула она — так резко пересохло во рту. — Выступить свидетелем". Но даже про себя боялась произнести, назвать то, что сейчас происходило за закрытой дверью.

— Он… просит… моей…

Анна выпятила нижнюю губу и подула на лицо, словно ей резко стало жарко, но произнести так и не смогла. Да и надо ли, когда Мина и так согласно кивнула.

— Сьер Марлок.

— Кто?! — выпучила Анна глаза. И со всей силы стукнула паршивку кулаком в плечо, когда та улыбнулась, показав большие белые ровные зубы. — Дура! Я чуть не умерла от ужаса из-за твоей дурацкой шутки.

Но страх, что Мина не шутила, и посвататься может Марлок, не отступил, даже когда, не видя смысла больше околачиваться у двери, в своей комнате Анна выпила целый стакан воды.

Теперь урчало в животе. Но то, что творилось в душе, было ещё хуже.

"В любом случае, если у тёти попросили моей руки, то прежде чем дать ответ, она придёт и спросит меня. И неволить не станет, — уговаривала себя Анна. — Моя любимая добрая тётушка не отдаст свою кровиночку в лапы этому соплеволосому, будь он хоть трижды верн".

Она даже села, когда услышала знакомые торопливые шаркающие тётины шаги.

— Девочка моя, — начала та с порога, но увидев, что Анна сидит, словно кол проглотила и через раз дышит, и сама тяжело плюхнулась на стул.

— Верн Марлок? — выдавила из себя Анна ненавистное имя, с ужасом глядя на раскрасневшееся тётино лицо в ожидании приговора.

— Да, — кивнула и одновременно махнула рукой запыхавшаяся тётя, но до того, как Анна успела медленно сползти со стула, добавила: — Настаивает, чтобы ты дала ответ немедленно. Но я сказала, что не буду тебя торопить.

— Верн Марлок попросил моей руки? — всё же сползла по изогнутой ножке кушетки на пол Анна.

— Матушки-кондратушки, — подскочила тётя и плюхнувшись рядом на пол, принялась бить её по щекам. — Девочка моя, да ты что, какой к обосратушкам Марлок. Ригг, сьер Ригг попросил твоей руки. Да как только такое в голову могло тебе прийти.

И круг её юбок, блестящих голубым шёлком вдруг показался Анне небом. Чистым красивым сияющим небом, к которому она отлетала на собственных крыльях.

— Ригг! — выдохнула она. И определённо передумала падать в обморок, отстранив тяжёлую руку тёти.

— Но ты можешь думать. Сколько захочешь. Хоть целый год, — усиленно кивала тётя, и её весёлые кудряшки из-под голубого чепца так радостно подпрыгивали, что Анна улыбнулась.