Помоги проекту - поделись книгой:
Иван лежал на кровати и сосредоточенно изучал потолок. Вопрос, которым он недавно задался, так и повис без ответа. Ни у него, ни у Петра пока не нашлось никаких соображений. Хорошо, здесь есть маг, способный исказить свой почерк. Тогда откуда он взялся? Если он местный, то откуда взял ключ и, главное, узнал способ? Родился с таким знанием? Нет, это даже не смешно. Тех, кто изучал такую тонкую работу, в Камне нет; это уже известно. Вычитал в книжке? Нет, может быть, если поискать как следует в библиотеке города, и найдется интересная книга, в которой описывается искажение заклинаний. Но если кто-то из местных списал с нее обряд, то надо обладать поистине выдающимся умом, чтобы не понять — по такому следу найдут сразу же. Значит, след если и был, то уже почищен.
Колдовал пришлый? Тогда это сразу тянет за собой другой клубок вопросов. Откуда он взялся? Кто он вообще? Умов несколько раз возвращался в своих мыслях к причине таких странностей в обряде вызова, и каждый раз он приходил к одному и тому же — наложенное искажение. «Придется проверять все», — подумал Умов. Потолок начал расплываться перед его взглядом, и он прикрыл глаза. Пока есть возможность, надо поспать.
…Снег таял. Посреди середины февраля, ясным днем в лесу вздрагивала бурая зыбкая масса, и всюду, где она касалась земли, снежный покров исчезал, оставляя только облачка пара и ручьи. Где-то на опушке леса разрасталась язва, в глубине которой скользили разнообразные силуэты. От одного вида копошащихся там созданий неподготовленному человеку могло стать дурно. С каждым содроганием облака оно становилось все ярче, как будто его подсвечивало изнутри пламя огромной топки.
В хлопьях тумана, который постепенно из бурого становился оранжевым, все чаще и чаще проявлялись очертания мелких тварей. Некоторые из них подходили к самой границе и разглядывали чужой холодный мир глазами, похожими на угольки. Их лапы недоверчиво трогали густую завесу, но дальше какой-то неосязаемой преграды они пройти не могли. Что-то еще держало существ у самой границы миров, в шаге от чужих деревьев, чужого солнца и чужой жизни.
Когтистая лапа с силой оттолкнула одну из тварей. С обиженным верещанием стая разбежалась, освободив место для совсем другого создания. Поигрывая огромными когтями, Костлявый стоял на полусогнутых ногах у границы до тех пор, пока не произошло что-то одному ему известное. Демон с силой ударил лапами по краю тумана и вынырнул под солнце из зыбкой рыжей массы. В тот же миг Умов проснулся.
Зимний день превратился в летнюю ночь. Иван сел в кровати и — на всякий случай — коснулся пальцами бревенчатой стены. Осязание окончательно вернуло Ивана в реальность. Что это было — воспоминание о когда-то прочитанном или придуманное по мотивам — Умов не помнил, да и, если честно, не задавался этим вопросом.
В сумраке голова Костлявого выглядела безжизненной; больше всего она напоминала горшок, который зачем-то обернули мешком и поставили на полку. Умов еле заметно улыбнулся. Как и все демоноборцы, он не чувствовал безотчетного, животного страха перед драконовыми детьми, но вид поверженной нечисти приносил ему настоящее удовлетворение. Иван повернулся на спину и прикрыл глаза. Через несколько минут он уже похрапывал; Иван умел быстро засыпать когда угодно, на чем угодно и в какой угодно позе.
Корпус магов никогда не терпел безделья. Крепости волшебников каждый год принимали новых учеников — десятилетних мальчиков и девочек. Некоторые не выдерживали казарменных условий, жесткой дисциплины и постоянной учебы; таких прогоняли прочь. Подавляющее большинство проходило через эти жернова. В тринадцать лет ученики уже знали достаточно, чтобы приступать к тому, ради чего их набирали — к обучению колдовству.
Те, кто не справлялись на этом этапе, превращались в «писарей». Так в крепостях называли любого, кто связал жизнь только лишь с пером и счетами. Остальные же медленно поднимались все выше и выше. Крепости магов методично просеивали своих учеников, отправляя на подходящую им службу тех, кто не мог тянуть все возрастающие нагрузки. Несколько десятков оставались после шестнадцати лет; пара десятков после восемнадцати; совсем немногие в двадцать лет получали синий кафтан полноправного волшебника. И лишь единицы оставались после этого в крепостях, чтобы идти еще дальше.
Умов дошел до предпоследней ступеньки синего кафтана. Южная крепость вырастила из десятилетнего паренька хорошего волшебника. Иван умел не просто колдовать. Его научили грамотно писать, быстро считать, варить зелья, смешивать порох и даже плавить металлы. Он знал множество вещей, начиная с того, как откусить от стального прута кусок нужной массы, и заканчивая тем, как правильно закладывать бомбу под стены. Он постиг многое, но прежде всего научился учиться — без такого умения не получаются хорошие волшебники. К его услугам были знания, накопленные и сохраненные корпусом магов. Но всего этого не хватило, чтобы остаться в Южной крепости после учебы. Умов был хорошим волшебником. Но на два места в его выпуске нашлись два отличных волшебника.
Иван еще лет в пятнадцать понимал, что синий кафтан будет последней ступенькой, на которую он заберется с относительной легкостью, соперничая с такими же, как он сам. С нормальными, работоспособными, сообразительными людьми. Тягаться с действительно талантливыми учениками Умову было трудновато.
Он проснулся ранним утром — не с самым рассветом, но комната еще оставалась в сумраке. Сквозь узкие окна почти не проникал свет. Умов еще пару секунд полежал с открытыми глазами, окончательно приходя в себя, и поднялся с мягкой постели. Сразу же после умывания он сел за бумаги и еще раз, на свежую голову, проверил вчерашние выкладки. Результат остался таким же; в свое время нужные знания накрепко вбили в голову Ивана. Он не ошибся. Но все же, если быть откровенным, Умов до последнего надеялся найти ошибку в расчетах.
Чутье подсказывало Умову, что книгу в городе они не найдут. Где она может быть, в чьем бабушкином сундуке, Иван понятия не имел. Хорошо, если книга вообще есть где-то в окрестностях, а не трясется в чьей-то сумке по дороге в Степь. Проба подарила им вал утомительной работы, от которой не ждут результата, но которую все равно придется проделывать. Чутье, предвидение и интуиция ни для кого не будут достойным аргументом. Искаженное заклинание обнаружено — изволь искать ключ, чтобы выявить почерк.
Могло быть и такое, что следы скрывал не колдун, чудом раздобывший нужную книгу, а по-настоящему искусный волшебник. Маловероятно, но все-таки возможно. Умов физически ощущал проклятую неизвестность, которая давит и угнетает, заставляет перепроверять каждый шаг и ежесекундно ждать внезапностей.
Город за сутки не изменился; ему и не с чего было меняться. Слухи о нечисти или не пошли гулять по Камню, или не особо напугали горожан. Все-таки это был пограничный город, почти крепость, а не глухая деревня. Иван отправился в путь после утренней молитвы и завтрака; самое подходящее время для того, чтобы застать дома старшину местных магов. Он уже успел узнать, что старшина Бронников посвящает это время работе с бумагами.
Умов шел пешком и без оружия. Не те расстояния, не та обстановка. Синего кафтана хватало, чтобы ему уступали дорогу. Иван давно привык к тому, кто вокруг него есть незаметный барьер. Еще в юном возрасте он понял, что корпус магов — это такое сообщество, в которое сложно войти. Но выйти из корпуса почти невозможно. Волшебник мог служить в Особом приказе, мог заниматься исследованиями, мог стеречь берега Имии… но что бы он ни делал, он делал с одобрения и разрешения корпуса. Его служба кончалась только со смертью или с полной утратой сил. Но до второго почти никто не доживал.
Снаружи сообщество магов выглядело настоящей кастой, почти не выносящей сора из избы. Это сообщество давало своим членам свободу от одних условностей и одновременно опутывало их другими обязанностями. Волшебник, хочет он того или нет, всегда будет немного иным для других людей. Нет в этом никакой мистики. Есть замкнутое сообщество, которое занимается своим делом.
Но никто не мешал горожанам смотреть на Умова. Он чувствовал, как он притягивает внимание. Это внутри корпуса он был одним из многих, хорошим, но не самым лучшим волшебником. Здесь, на городской улице, он был человеком, который успел узнать за несколько лет больше, чем все эти люди постигали за свою жизнь. Умов шел и чувствовал кожей взгляды. Почтительные. Застенчивые. Любопытные.
Как говорил старый и умный Змеев, такие взгляды — лучший способ осознать, что такое волшебник и какая на нем лежит ответственность.
Бронников не понравился Умову с самого начала. Водянистые глазки, бегающий взгляд, какая-то заискивающая улыбка создавали вполне определенное впечатление. Старшина местных магов оказался невысоким тощим человеком, лет на двадцать старше Ивана. Умов назвал бы его сухим, если бы не одно но: скользкие люди сухими не бывают. А в том, что Бронников не хитрый, а именно скользкий, Иван уже не сомневался.
Радушие, доходящее до показного. Обильная еда, как будто в доме никто не завтракал, ожидая Ивана. Нотки подобострастия от человека вдвое старше. Все это накапливалось и сливалось в образ человека, который больше всего хочет одного — чтобы его оставили в покое. По знакам на одежде Умов понял, что Бронников покинул одну из крепостей после восьмого года обучения. Посвященные в волшебники, которые имели право на синий кафтан, почти никогда не жили на границе. Они там появлялись, когда требовала служба.
Умов сразу сделал два важных вывода. Во-первых, местный старшина — не волшебник, только колдун. Здесь нет полноценного выпускника крепости, кроме самого Умова. Это значило, что среди городских магов вряд ли найдется человек, который мог бы зашифровать следы от своих чар. Не та у них выучка. Во-вторых, для Бронникова Умов был и останется человеком, стоящим выше в иерархии магов. То, что Иван еще и младше, только сильнее напитает странную смесь зависти, уважения и чинопочитания.
— Итак, — Умов покрутил кружку, машинально отметив ее дороговизну, — выпускников крепостей в городе и окрестностях не живет. Проезжих выпускников не было. Я правильно вас понял?
— Все верно, Иван Михайлович, — кивнул Бронников. — никаких волшебников тут не живет, только колдуны. Город у нас пограничный, если и приедет — то только вместе с войском или по делам, вот как вы. Они и не утруждаются тем, чтобы зайти и объявить, кто они и зачем идут.
«Значит, на самом деле вместо того, что их не было, правильно сказать, что ты их не видел», — подумал Умов. Старшина должен знать свою территорию и ее особенности. Формально он, конечно, не обязан вести учет, сколько и каких магов проехало через его участок; он должен знать тех, кто живет здесь постоянно. Иван уже понял, что если Бронников не был обязан что-то делать, то он и не делал. Можно, конечно, привлечь его к какой-то работе, но только вот к какой? Ведь за ним придется все перепроверить. Хотя бы бумаги и отчеты в порядке — и то хорошо.
— Так что знатоков опасного или высокого искусства у нас нет, Иван Михайлович, — старшина опять улыбнулся, чуть ли не заискивающе. — На вас одних вся надежда.
— Ну да, — согласился Умов.
«На вас одних вся надежда. А меня только не трогайте», — это Умов не произнес вслух, но очень громко подумал. Еще и «высокое искусство»! Иван привык, что так называют сложную магию, в том числе и ту, которая скрывает или выявляет следы. Бронников уже в курсе? Да быть такого не может. Или не должно. Что-то проскользнуло во взгляде Умова такое, что заставило Бронникова торопливо добавить:
— Волшебников, конечно, у нас нет, но мы можем хотя бы попытаться вам помочь…
— Когда был последний проезд? — перебил его Умов.
— Прошлым летом, — тише обычного сказал Бронников.
— Про-ошлым ле-етом?! — переспросил Иван. Он отставил кружку и подался вперед, нависая над столом. — Слушай, Бронников, а зачем ты здесь вообще сидишь и получаешь жалованье старшины? — Умов сам не заметил, как перешел на «ты». — Какую вообще помощь от тебя ждать, если одного ты не знаешь, другого ты не слышал, третьего не делал? Чем ты вообще тут занимался?
Старшина вжался в стул, как хорек, которого загнала в угол собака.
— Порох, — сказал он и облизнул пересохшие губы. — Молол порох. Проверял стены. С верлами повоевать успел.
— Так все успели повоевать, — Умов сказал это даже удивленно. — Тебе предписано — раз в год опрашивать народ на своей земле, проверять факты и с началом осени, обновлять хронику. Где эта работа? Кто должен опрашивать местных? Два года нет набегов, Бронников. А вот происшествие на твоей земле есть.
Старшина открыл было рот, но Умов резко припечатал:
— Я, что, должен сейчас пробежаться по всем деревням? У меня других дел нет? — он секунду подумал. — Значит, так. Завтра же в детинец за приказом и в путь. Книгу учета магов требую выдать мне сейчас же.
— А… — Бронников не успел сформулировать мысль, но Умов уже понял, что от него захотят.
— Расписку напишу прямо сейчас. Давай перо, бумагу, чернильницу…
— …И вот еще что, — добавил Умов, стоя в дверях. — Если вдруг окажется, что правила учета нарушены, то вот тогда, Бронников, я рассержусь по-настоящему.
Особых надежд на Бронникова Иван не возлагал. Даже если у старшины проснется исполнительность, время все равно упущено. Зона поиска — это полоса вдоль берега Имии: сто верст в длину, полсотни в ширину, на которой полно густых лесов. Крестьяне, живущие в глухих деревнях, все как на подбор. Мысли этих людей вертелись, вертятся и будут вертеться вокруг простой мысли: «Как бы чего не вышло?» Вытянуть из них хоть что-то дельное — та еще задача.
Умов уже успел немного подумать над тем, что и как он прикажет Бронникову. С его точки зрения, старшине надо было поручить задачу, которую просто нельзя понять превратно. В этой задаче не должно быть ни слова «найти», ни тем более слова «уничтожить». Найти и уничтожить — это хлеб Особого приказа, кроме них, эту работу никто выполнять не будет и не должен. Изяслав по этому поводу высказывался предельно четко: «На местные власти рассчитывать нельзя. Даже если у них голова на плечах. Надеяться можно только на команду». Местные или упустят какую-то важную деталь, или, как в случае с Бронниковым, что-то не доделают. Именно поэтому Изяслав еще утром уехал к Узольской пуще, не полагаясь на отряд, выделенный воеводой.
Иван сел за стол и машинально почесал бороду. Если быть честным самим с собой, то им сильно повезло в самом начале. Капище показало демоноборцам, что они имеют дело с умелым и подготовленным магом. Оно же показало, что вызов был не один. Умов уже представлял себе, что Изяслав будет делать дальше. Войска и местные власти превратят район в настоящую рыболовную сеть, между ячейками которой нельзя пройти незамеченными. Демоноборцы проверят наиболее опасные участки, в которых слишком велик риск потерь. Рано или поздно они выяснят, где скрывается чужой волшебник.
И вот тогда охотничья команда примется за ту задачу, ради которой она сюда приехала.
Найти и уничтожить.
— Такой маг не может остаться незамеченным, Петр прохаживался по комнате, заложив руки за спину. — Если даже он сам ни разу не появился на людях, то есть его сообщники. Он должен хотя бы что-то есть. Не охотится же он.
— Может, за него есть кому поохотиться, — предположил Умов.
Он склонился над картой. Теперь Петр скрипел сапогами за его спиной. Умов его не видел, но хорошо представлял, как священник медленно идет, напоминая большую черную ворону.
— Может. Только тогда их неизбежно кто-то должен заметить. Крестьяне знают обо всем, что происходит рядом. Если они не такие словоохотливые, то местный священник расскажет нам все, что знает сам. Впрочем, Петр помедлил, я допускаю… всякое.
— Со слов Бронникова, знатоков опасного искусства здесь нет, — Умов подпер подбородок руками. — Хотя его словам у меня веры мало.
— Да и сколько их, знатоков опасного искусства, — произнес Петр с непонятной интонацией.
— В моем выпуске один из семи, хмыкнул Умов. — Точнее, одна.
Он помолчал.
— Вот только вызывать нечисть может много кто, — добавил Умов.
— Об этом и речь, сухо сказал священник. — Драконово отродье вызвать несложно. Сложно удержать его в повиновении. Но судя по тому, что мы уже знаем, о повиновении тварей речи не идет. Вызывать их, да еще жертвой, мог кто угодно.
— Да хоть бы сам Бронников, — неожиданно произнес Умов. — Неправдоподобно, конечно, но слова про опасное и высокое искусство меня зацепили. Ладно, опасное, но высокое. Не могу отделаться от ощущения, что он знал про искажение.
— Ощущения надо проверять, — Петр чуть помедлил с ответом. — В это с трудом верится, конечно, но это вообще не вопрос веры. Это вопрос установления фактов. Я поговорю с приходским священником; он первый, кто должен был бы заподозрить неладное. А что с остальными магами?
— Я успел поглядеть записи, — Умов достал книгу. — Вот, полюбуйся.
Внимание Умова привлекли три мага.
Первым был сам Никита Бронников. Старшина сидел на этой должности уже десяток лет. В книге было написано, что Бронников отвечал за порох в крепости и часть крепостной стены. Умов примерно помнил, какое жалованье положено за эту службу. С точки зрения волшебника, Никита жил не по средствам. Откуда деньги? Даже не так: откуда деньги на границе с верлами?
Вторым оказался Савва Сидоров. Западная крепость за шесть лет сделала из крестьянского парнишки не самого плохого колдуна. Его отправили на службу в те места, где он родился, и парень за три года успел обойти весь район. Умов не мог не обратить внимания на человека, который мог побывать где угодно, не вызвав подозрений. Особенно если этому человеку не хватало стойкости и знаний полноценного волшебника.
Наконец, третьим в списке Умова стоял Степан Кошка, семь лет проучившийся в Северной крепости. В списках Бронникова было указано, что Степан, служивший в арсенале Камня, регулярно выезжал на поиски железной руды.
Всех троих объединяли две вещи: они часто выезжали из города, и у них хватало сил, чтобы вызвать нечисть. Всех троих следовало проверить.
Это было самым неприятным в работе Умова; сомневаться, подозревать, лезть в души и раз за разом находить порядочного и верного государю человека, которого он, Умов, оскорблял своим недоверием. Пусть это происходило заочно, пусть человек не знал, что его тихонько проверяли — Иван знал сам, в чем он копался, и этого было ему вполне достаточно. Но он также знал, что эту неприятную работу придется проделать. В практике Особого приказа встречалось всякое. В том числе и предатели среди корпуса.
— Действительно, интересно, — согласился священник. — Надо сначала проверить Бронникова и только потом его отправить из города.
— Знаешь, что меня удивляет по-настоящему? — спросил Петр, когда книга снова отправилась на полку. — То, что мы прибыли на границу. Драконовы дети здесь — редкость.
— Редкость, согласился Иван. — Но они здесь есть, и это факт.
Он хмуро посмотрел на карту. Один город, десяток деревень и сплошной зеленый ковер — две внушительных чащи и множество лесов поменьше. Не самая простая задача, но и не самая сложная. Решаемая задача.
Петр был прав. Демоны на границе — это редкость. Слишком много солдат, слишком привычное к войне население. Драконовы дети внушают местным жителям ужас, но не панику. Граница для тварей не такое вкусное место, как центр страны. И она куда опаснее для человека, который решился призвать нечисть. Подозрительных людей здесь выявляют раньше. По крайней мере, должны выявлять.
Как сейчас рассуждал Умов, на практике все может быть немного не так. Пограничников волнует Степь и набег верлов, а не тылы. Взгляд в другую сторону, легкое ротозейство — и злодей уже проник туда, куда ему требуется.
Яркие белые огни колебались в воздухе, и нарисованный небесный кесарь шевелился, как живой. Мастер попытался воспроизвести старинное изображение Защитника. Высокий человек в синем плаще стоял, опустив меч в левой руке, а правую поднимал для благословления. На старых образах небесный владыка стоял на поверженных бунчуках верлов. Но время изменилось, и рутенийский бог попирал ногами уже черного дракона.
Во время охоты демоноборцы редко ходят в храм. Считается, что само их занятие — одна большая священная служба. Но когда человек предстает перед лицом опасности, он не всегда может опираться на только лишь собственные силы. Сейчас, когда каждый новый час рождал больше вопросов, ни Петр, ни Умов не могли опереться на знания друг друга. Поэтому священник искал воодушевления у той огромной могущественной силы, которой служил с детства.
«Только знак, — попросил он. — Дай нам увидеть знак».
Петр пришел в часовню поздним вечером, чтобы помолиться в уединении. Он не просил об удаче, не просил силы. Он хотел лишь одного — не проморгать подсказку, которая выведет их к ответу.
Глава 4
«Часть контрабандных товаров, которые в Лодомерии не делают, на границе пропускают специально. Когда я спрашивал у дьяков, правда ли это, то все из них отрицали, боясь унизить своего государя в глазах иноземца. Но я видел своими глазами вещи наших ремесленников, которые продавать в Лодомерию запрещено».
Изяслав знал с детства: жизнь рутенийца ничего не стоит, если его не защищает государство. Оно дает отпор верлам. Оно направляет демоноборцев. Оно выжимает из крестьян многое, чтобы сохранить все. Изяслав воспринимал столицу не как сердце. Для него царский трон во Владимире был мозгом огромного израненного существа, которое уже несколько веков цеплялось за свою жизнь.
Себя же Изяслав видел одним из когтей этого существа. Он не представлял другой жизни с тех пор, как впервые сел на коня и проехал по двору, держа поводья пухлыми детскими ручками. Строго говоря, он ехал не сам — коня вел отец, но для четырехлетнего мальчика это все равно достижение. Он не просто знал, что вся его жизнь пройдет на войне; он свыкся с этим, принял такую жизнь окончательно и бесповоротно.
Умов, усердно изучавший историю, иногда рассказывал о временах до Прорыва, когда Отец драконов еще не вернулся. С точки зрения Изяслава, описание этих времен было сильно приукрашено. Сам Умов не мечтал вернуться в сказку и, как считал Игнатов, правильно делал. Лучшая жизнь на этой земле оставалась для Изяслава чем-то очень далеким, лежащим на самом горизонте. Изяслав твердо знал, что никакого светлого будущего он не увидит: вся его жизнь — вечная война за это будущее. Наводненный нечистью мир — вот реальность, в которой он жил. В этой реальности жили его родители и деды. В этой реальности будут жить его дети. Если они еще будут, эти дети.
Младшим сыновьям бояр не светило значительной доли в наследстве. Изяслав служил на жалованье; своего поместья у него не было. Он, конечно, мог жениться уже сейчас, но без земли или высокого звания нечего думать о невесте из хорошего рода. Именно поэтому Изяслав даже не думал жениться: оставить детей даже не боярскими детьми, а захудалыми дворянами, ему не позволяла гордость.
Игнатов давно обуздал это чувство, не дав ему превратиться в гордыню. Он очень рано повзрослел и быстро понял, что ослепленный гордыней человек не может командовать людьми. Командир должен выполнять задачу и отвечает за своих людей. Те, кто трясли самолюбием и не смотрели по сторонам, обычно погибали сами и без толку губили бойцов.
Изяслав самолюбием не тряс, но только глупец сказал бы, что у Игнатова не было самолюбия. Он знал, что привело его в Особый приказ.
Всадники двигались быстро, но без суеты. Их отряд растянулся в цепочку, похожую на волчью стаю — здесь, на границе Степи, все рано или поздно начинают напоминать волков. И рутенийцы, и верлы, и проходимцы без роду и племени рыскали по равнине быстрыми стаями, обезличенными, как сама природа. Любой человек, попавший в Степь, долго избавлялся от ощущения, что он стоит на месте — настолько одинаковым выглядел пейзаж. Здесь, возле Имии, было чуточку больше разнообразия; водная гладь рассекла зеленое поле, и даже неопытный взгляд мог уцепиться за береговую линию.
Вместе с Изяславом и двумя его людьми их было почти сорок человек. Три десятка боевых холопов и несколько бедных дворян; уже немолодые, обветренные, прожаренные степным солнцем бойцы — лучшее, что может дать воевода для такого дела. Они не задают лишних вопросов, они скурпулезно выполняют приказ, они просто отвыкли удивляться. В том, что выданные ему бойцы осмотрят опушку как следует, Игнатов был уверен.
Изяслав не знал, кто призывал демонов, но он мог предполагать, откуда эти люди пришли. Если они двигались от верлов, то могли отметиться возле Узольской пущи — дремучего, нехоженого леса, по соседству с которым никто не рисковал селиться. Другого места, в котором можно переждать день, в окрестностях попросту не было. Летние дни длинные. К полудню они прибудут на место и до темноты успеют осмотреть опушку до самой Узоли реки, по которой и назвали чащу. Должны прибыть, по крайней мере. Граница пущи подходила к Имии. Трудно сбиться с пути там, где надо просто ехать, не отдаляясь от огромной реки.
Вообще говоря, в пути могло приключиться всякое, от отряда верлов до какой-нибудь бродячей твари. Равнина полна сюрпризов. Даже на рутенийском берегу стоит ехать в броне и смотреть в оба. Опасность может появиться на горизонте в любой момент. Изяслав еще раз окинул взглядом чужой берег. Степь была чистой, кроме одной фигурки в небе. Крупный орел?
— Грифон! — Изяслав услышал чей-то крик сзади.
Темная крылатая фигурка повернулась боком. Теперь Изяслав видел задние лапы зверя. Отряд сбавил ход, бойцы возбужденно переговаривались между собой. Игнатов даже не пытался призвать их к порядку — он сам с любопытством наблюдал за крылатым зверем, который где-то далеко за рекой летел по своим делам.
Грифоны встречались в Рутении очень редко. За всю жизнь Изяслав видел живого зверя самое большее раз десять. Вблизи — вообще один-единственный раз. Грифоны обитали восточнее и южнее Имии. Их домом была Степь, и вся без исключения Степь их опасалась. Именно поэтому еще с тех времен, когда небесный кесарь ходил среди людей, рутенийцы носили на знамени двух грифонов. Единожды напугав рутенийцев, Степь научила их внушать страх.
— Слава кесарю небесному! — воскликнул кто-то из дворян.
— Слава! — все сорок человек подхватили крик. Слава!
Грифон откликнулся; до их ушей донесся звук, похожий на крик сокола. Зверь еще несколько минут провожал их, и только потом повернул в Степь. Теперь Изяслав не сомневался: у них все получится.
Поделиться книгой: