И на вид совершенно обычный.
Шпион?
Да, странный, однако, сегодня выдался денёк!
– А откуда ты знаешь? – Элли украла вопрос с кончика моего языка.
Прежде чем ответить, дядя Дерек щёлкнул секундомером пять миллионов раз.
– Я имел с этим дело, ну, или вроде того, по работе. Не одно, так другое.
Настала моя очередь недоумённо посмотреть на него.
– Я тебе не верю, – заявила Элли. – Если бы все соблюдали закон о государственной тайне, тебе никто бы ничего не сказал, только если тебе положено это знать.
Дядя Дерек покраснел, как мак.
– Он всегда был частью моей работы, – произнёс он, обращаясь к ковру.
– Какой такой частью? – спросила я, вспомнив, как внезапно дядя Дерек появился в тот день, когда мы познакомились, в день, когда мы с мамой ревели; и как быстро он пришёл к чаю и притащил с собой Элли.
– Он был в моей зоне ответственности, мне полагалось знать, – ответил дядя Дерек. – Я должен был знать, что он никакой не вор-взломщик по части драгоценностей, а что на самом деле он шпион, в противном случае, случись кража со взломом, я, вместо того чтобы искать настоящего преступника, стучал бы в дверь Кэрол.
Похоже, дядя Дерек остался вполне доволен своим объяснением.
– Какой ужас! – воскликнула Элли.
Дядя Дерек заговорил дальше.
– И, конечно же, были враги.
Элли сделала большие глаза.
– Международные шпионы?
– Не столько шпионы, сколько гангстеры, и не столько международные. Некоторые задания он выполнял здесь, в Британии, и тем самым расстроил планы многих малоприятных персонажей.
Дядя Дерек глубоко вздохнул.
– Шпионаж – это не только работа на правительство. Иногда это связано с разоблачением коррупции, пресечением нарушений закона. Например, в Южном Лондоне случилось крупное ограбление ювелирного магазина; Дик Мак-Налли увёл награбленные драгоценности из-под носа у воров, укравших их.
Дядя Дерек встал и нанёс пару ударов в воздух, как будто лупил невидимого преступника.
– Банда Куини, так их называли. Разумеется, им это не понравилось. После этого твоему отцу поступало много угроз. Как полицейскому, мне следовало быть начеку. Дик Мак-Налли всегда был уязвим, так как был известной фигурой, и в нашу задачу входило охранять тебя и твою маму, – добавил он, глядя на меня.
– Ооо! – воскликнула Элли. – Ты хочешь сказать, что кто-то мог обидеть Скарлет из-за её отца?
– Да, – ответил дядя Дерек. – Но теперь уже нет, это всё в прошлом. Хотя довольно странно, что адвокат принёс тебе его инструменты. Что-нибудь ещё было с ними?
– Нет, – ответила я, покосившись на Элли.
Настала очередь Элли изучать ковёр. Было видно, что ей неприятно лгать.
– Дело в том, что, если верить слухам, Дику Мак-Налли всегда платили бриллиантами.
– Почему именно бриллиантами? – удивилась я.
Дядя Дерек вопросительно выгнул бровь.
– Ты этого не знала?
– Нет, – честно призналась я.
– Понятно, – тихо произнёс дядя Дерек и вздохнул. – Если это правда, хотя, вероятней всего нет, он откладывал их на чёрный день. Они занимают меньше места, чем золото, и надёжнее банковских счетов. И они дорого стоят в любой стране. Увы, чёрный день наступил раньше, чем он рассказал кому-нибудь, где он хранил бриллианты. И были ли они вообще.
Мы сидели, уставившись в пустой экран телевизора, и представляли себе бриллианты, которые так и не нашли.
– А как он умер? – спросила Элли.
Дядя Дерек посмотрел на меня.
– Он сорвался с обрыва, – прошептала я. – Нам сказали, что он ехал слишком быстро. И не смог удержать руль.
Я пожала плечами.
– Его преследовали, – тихо произнёс дядя Дерек. – Кто-то гнался за ним, свидетели это видели. В последний миг он резко свернул и сорвался с обрыва.
По моей спине пробежал холодок.
– Нарочно? – спросила Элли.
– Кто знает, – ответил дядя Дерек, в миллионный раз глядя на часы. – Я и так рассказал вам слишком много. Немедленно в постель. Вам пора спать.
Малиновое драже не всегда вкусное
– Бриллианты. Он ведь сказал «бриллианты»? – спросила Элли.
– Да, – ответила я. – Он так сказал. Но это только слухи, понимаешь? Возможно, их никогда не было.
– Ты и вправду знала всё это об отце?
Я уставилась вверх, на койку Элли.
– Нет, и мне кажется, что он не должен был нам рассказывать.
– Наверное, нет, – согласилась Элли. – Но ты не виновата, ты ведь не солгала ему, правда? Я хочу сказать, папу же никто не заставлял.
– Да – ответила я.
На самом деле я её не слушала. Я думала о своём папе. Значит, он не сидел ни в какой тюрьме, он выполнял секретные задания. Тюрьма была лишь прикрытием, когда он на самом деле запрыгивал в окна посольств, чтобы «освободить» документы. По большому счёту, он не был грабителем. И он не крал драгоценности, ему ими платили.
То есть он был человек честный.
Да! Мой папа был честный человек!
Он был никакой не вор, а герой. Ну, или почти герой.
Он заслужил почести, а его замели под ковёр.
Я включила фонарик и поводила лучом по матрасу верхней койки.
«Выше голову, Скарлет, всегда смотри вверх, продолжай заниматься в тренажёрном зале и не доверяй никому».
Мой папа был хороший человек.
Я через всю комнату навела луч фонарика на небольшой зеркальный шар, что висит у меня за окном. Он крутился на ветру, и отблески засверкали на стенах бликами.
Я перевернулась и сунула в рот малиновое драже. После зубной пасты оно показалось совершенно гадким на вкус, но всё равно зашипело на языке. Я несколько раз перевернула его во рту, пока маленькая дырочка не стала большой, и тогда я разгрызла его на липкие осколки, которые приклеились к зубам.
По идее, драже полагается быть вкусным, но это не так. А всё потому, что я сделала неверный вывод. Я решила, что, поскольку, по давней семейной легенде, мой папа был вор, он хотел, чтобы я тоже пошла по его стопам.
На самом же деле он никак не мог этого хотеть.
Какая я глупая.
Глупая, глупая, глупая.
И что теперь?
Коробка. Это намёк на что-то другое, не воровство, а поиск. Неужели я просто должна найти замок, к которому подойдёт этот ключ? Неужели это так просто?
Я нащупала на шее ключ. Ключ – это честный способ открывания дверей.
Вспомнив момент, как я проникала в магазин, я вздрогнула. Я всё поняла неправильно. Все всё поняли неправильно. Все люди, и особенно миссис Гейтон, которая вечно твердит, что мой папа был вор. Она тоже ошибается.
Но я не могу сказать им правду из-за «государственной тайны». В любом случае мама узнала бы, да и дядя Дерек не должен был нам ничего рассказывать, потому что подписал бумагу.
Блин.
Я провела фонариком по потолку; его луч упал на руку Элли, свисавшую с верхней койки.
Теперь она знает правду, она знает, и её отец знает, что мой отец был хороший человек. Хотя Элли жутко раздражает меня своими дурацкими гаджетами и их писклявой музыкой, но, по крайней мере, она никогда не лжёт. Она добрая и отзывчивая. Может, и я попытаюсь стать такой же.
Может, теперь я попытаюсь быть честной и сделаю то, чего на самом деле хотел папа. Я могу помогать другим людям и использовать отмычки в добрых целях. Если мне хватит смелости.
Признание
– Ты? Это сделала? Какой ужас! – Элли вытаращила на меня свои голубые глаза.
Вновь ощутив тошноту, я кивнула. Произнести это вслух – как страшная пытка. Вот почему мне потребовалось три дня, чтобы собраться с духом и признаться.
– Я думала, ты вела себя странно из-за твоего отца, а не потому, что ты… – Было видно, что у неё язык не поворачивается сказать «украла». – Но, Скарлет, это же преступление.
– Знаю, – ответила я и в миллионный раз намылила руки.
– Но что нашло на тебя? Ты просто последняя… дура!
– Знаю, – ответила я и попыталась найти часть полотенца, которая не была бы омерзительно грязной.
Конец обеда. Похоже, нам пора выходить из нашего тайника в туалете. Мы идём в класс.
– В любом случае, тебя отправят в тюрьму.
– Что?
– Да, десять лет – это возраст уголовной ответственности, и раз тебе десять, тебя могут посадить.
– В самом деле?
– Есть одна вещь, – сказала Элли, – называется сапог.
– Сапог? – удивилась я.
– Да, твою ногу суют в металлический сапог, насыпают в него опилки и наливают воду.
Слева от нас возникли Ведьмы.
– В конце концов, нога отваливается, и человек умирает от заражения крови, – закончила Элли.
– Сейчас так делают в тюрьме?
– Нет… в пятнадцатом веке, если не ошибаюсь.
– Итак, класс, а теперь сидим тихо.
Все дружно проигнорировали слова миссис Гейтон, с кислым лицом сидевшей за учительским столом.
У неё есть привычка втягивать щёки, и когда она это делает, волоски на её подбородке встают дыбом, и тогда она больше похожа на картофелину, чем на учительницу.