Помоги проекту - поделись книгой:
– Мрухинь собирался пойти с пятерки пик и побил бы твою девятку. Разве нет, Мрухинь?
– А потом дом разнесло миной[10]…
– Но игра все равно была наша.
– Не знаю, что там ваше. А вот если б не мина…
– …Спаси нас, Господи, на веки вечные.
– …Кобылка с белым пятном на лбу. Вот уж была хороша.
– …Ни слова не могу расслышать, Муред. О, Сыне Бога Милосердного! “Кобылка с белым пятном”. Да чтоб вы сами пятнами покрылись, если не прекратите о ней говорить…
– Я сражался за Ирландскую Республику…
– Да кто ж тебя просил…
– …А он меня зарезал…
– …Ну и ладно, жаль только, что язык не отрезал. Чтоб вы облезли оба налысо! Они меня сводят с ума с тех самых пор, как я попала на кладбище. Ох, Муред! Вот бы найти нам укромный уголок! Наверху-то, если тебе не нравится компания, ты волен оставить ее и пойти куда угодно. Но – увы и ах – никогда не покинут мертвые своего места в грязи кладбищенской.
3
… И меня похоронили на Участке За Пятнадцать Шиллингов. После всех моих предупреждений. Да Нель небось до ушей ухмыляется! Себе-то уж точно теперь приметила Участок За Фунт. Ничуть не удивлюсь, если это она подговорила Патрика положить меня в могилу За Пятнадцать Шиллингов вместо той, что За Фунт. Она и близко не подходила к нашему дому, пока знала, что я жива. Ноги ее не было на нашем пороге с тех пор, как я вышла замуж… Если только она не прокралась без моего ведома, когда я была при смерти…
Но Патрик простофиля, поддался на ее уговоры, а Патрикова жена с ней заодно. “Видит Бог, дорогая Нель, твоя правда. Участок За Пятнадцать Шиллингов кому хочешь сгодится. Мы ж не лорды какие…” Участок За Пятнадцать Шиллингов кому хочешь сгодится. Так она скажет. Господи, да что ей еще сказать? Дочь Норы Шонинь. Еще доберусь до нее. Она обязательно окажется здесь после следующих же родов. Доберусь я до нее, как Бог свят. Но еще я поквитаюсь с ее матерью. С самой Норой Шонинь поквитаюсь, пока суд да дело.
Нора Шонинь. С Паршивого Поля. С Паршивого Поля, где лужи. Мы вечно слышали, что там уток доят. Ишь ты какая любознательная! Учится у Старого Учителя. Право слово, самое время начинать, самое время! Да с ней ни один школьный учитель нигде на белом свете не стал бы говорить, кроме как на погосте. Да и этот не станет, если только узнает, кто она…
Ее дочь спровадила меня сюда на двадцать лет раньше срока. Полгода я мучилась, приглядывая за ее паршивыми ребятишками. Когда у ней дите – она болеет, когда нет – тоже болеет. Еще один сведет ее в могилу, сведет как пить дать. Бедняжке Патрику лучше было бы обойтись без нее. Но ведь он такой сын, упертый.
“Мне не останется ничего другого, мама, – говорил он. – Кроме как уехать в Америку и к чертовой бабушке бросить это место, раз у тебя к ней душа не лежит”…
Это было в тот раз, когда Баб приехала домой с Америки. Уж она и по-хорошему и по-плохому просила, чтоб он женился на Мэг, дочери Бриана Старшего. Так уж ее заботила эта никчемная уродина, дочь Бриана.
“Она так хорошо заботилась обо мне в Америке, – говорила Баб, – когда я занедужила тяжко – вдали от всех своих родичей. Мэг девушка славная, сметливая, и у нее есть кое-какие свои сбережения, кроме того, что я за ней дам. Я к тебе, Катрина, привязана больше, чем к любой другой сестре, и предпочла бы оставить деньги в твоем доме, чем у кого-то еще из близких. Мне было бы в радость видеть, как твой сын Патрик встает на ноги”.
“Теперь тяни свой жребий, Патрик, – сказала она. – Выбор за тобой. Я тороплюсь обратно в Америку, но не уеду, пока не увижу, что Мэг, дочь Бриана, здесь устроена, раз уж там у нее жизнь не складывается. Женись на ней, Патрик. Возьми в жены дочь Бриана Старшего, и я вас в нужде не оставлю. У меня есть больше, чем я успею потратить. Девушка уже просватана сыном Нель. Нель недавно сама со мной о ней говорила. И Мэг выйдет замуж за ее сына, если ты на ней не женишься, Патрик. Или так, или женись по своему выбору, но если женишься…”
“Да я скорее пойду милостыню просить, – сказал Патрик. – Не женюсь я ни на ком из тех, кто дышит воздухом на этой земле, кроме дочери Шониня с Паршивого Поля…”
Женился.
Мне самой пришлось надевать на нее рубашку. У нее не было даже денег на свадьбу, о приданом я даже не упоминаю. Приданое от сборища грязных босых оборванцев! Приданое с Паршивого Поля, где лужи и где уток доят… Он на ней женился, и она с тех самых пор при нем неотступно, как смертная тень. Ей ни свинью, ни теленка, ни курицу, ни гуся вырастить не по силенкам, ни даже тех самых уток, о которых ей все известно с Паршивого Поля. Дом у нее грязный. Дети у нее грязные. И трудиться она не умеет ни в поле, ни на берегу[11]. В доме все было пристойно, пока она туда не пришла. Я содержала его в чистоте и достатке. Не бывало в году субботнего вечера, чтобы я не мыла каждую табуретку, стул и стол в проточной воде. Я пряла и чесала шерсть. Были у меня пряжа и холст. Я держала свиней, телят и птицу, пока у меня хватало сил на все это. А когда не хватало, я стыдила дочь Норы Шонинь как следует, чтобы она не сидела сложа руки…
И во что же этот дом без меня превратится… Наша милая Нель будет довольна, как ни крути… Ей все удалось. У нее есть прекрасная работница – испечь, спрясть, подмести пол: Мэг. Легко ей теперь насмехаться над моим дурачком сыном, у которого никого больше нет, кроме этой транжиры и неряхи. И то и дело она будет расхаживать по нашему дому и говорить:
“Представь себе, мы выручили тридцать фунтов за свиней… Отличная была ярмарка для тех, у кого есть скотина. Мы получили шестнадцать фунтов за двух телят… Хоть куры сейчас и не несутся, наша Мэг всегда знает, как выкрутиться. В воскресенье она отвезла восемь десятков яиц в Яркий город[12]. В этом году у нас четыре выводка цыплят. Куры несут вдвое больше яиц. Вчера еще один выводок проклюнулся. Когда Джек увидел, как я перекладываю цыплят, то сказал, что они будто овес – и цветом, и числом…”
Пусть у нее свербит и чешется, когда она будет ходить по нашему дому. Нель! Гадина! Она мне сестра, но пусть ни одного покойника не окажется на кладбище вперед нее.
4
– …Я сражался за Ирландскую Республику, а ты обрек меня на смерть, предатель. Ты дрался на стороне Англии: сражаться за Фристейт[13] – то же самое… Ружье у тебя в руке было английское, деньги в кармане – английские, и в сердце твоем – дух Англии. Продал ты свою душу и наследие предков за “сходные условия”, ради службы…
– Лжешь! Ты сам был преступник, пошел против законного правительства…
– …Клянусь дубом этого гроба, Муред, я дала ей фунт, Катрине…
– …Я выпил дважды по двадцать пинт да еще две…
– …Я это хорошо помню, Проглот, в тот день я как раз вывихнул лодыжку…
– …Ты вонзил мне нож между желудком и нижними ребрами. Он мне печень проткнул с краю. Потом ты довернул его… Такой подлый удар всегда отличал Одноухих…
– …Дайте мне сказать, дайте…
– …Готова ли ты теперь к часу чтения, Нора Шонинь? Сегодня мы возьмемся за новый рассказ. В прошлый раз мы закончили “Двое мужчин и облако пудры”, верно? Эта же история называется “Пламенный поцелуй”. Так слушай, Нора Шонинь: “Нуала была невинной юной девушкой, пока не встретила Шерласа Ап Риса в ночном клубе…” Знаю-знаю. Не найти здесь ни уединения, ни возможности побеседовать о культуре… Как ты и сказала, Нора, обсуждают здесь прежде всего вещи мелкие и недостойные: карты, лошади, выпивка, насилие… Он терзает наш разум этой своей кобылкой каждый божий день… Ты права, Нора, без сомнения… Здесь нет никаких условий для того, кто жаждет развивать свой интеллект… И то, что ты сказала, – чистая правда, Нора… Это место столь же некультурное, столь же дремучее и варварское, как бесплодные земли[14] Участков За Полгинеи… Мы погрязли в Темных веках с тех самых пор, как санкюлоты, что наскребли денег на
“Нуала была невинной юной девушкой, пока не встретила Шерласа Ап Риса в ночном клубе…” Ночной клуб, Нора?.. А, ты никогда не была в ночном клубе? Что ж, ночной клуб не похож на это место… Да нет же, Нора, ночные клубы – это не то же самое, что места, которые посещают люди морского сословия. Те называются
– Бесстыжая баба! Дочь Шона Малиновки с Паршивого Поля! Куда она там, сказала, хочет пойти, Учитель?.. Ремесла-то своего не растеряла, да! Вы бы лучше не обращали на нее никакого внимания, дорогой Учитель, вот что я скажу. Знай вы ее столько, сколько я, держали бы при ней рот на замке. Я шестнадцать лет варюсь с ее дочкой и с ней. Не пристало вам, Учитель, тратить время на Нору Грязные Ноги. Она ни единого дня не была в школе, Учитель, и больше понимает во вшах, чем в азбуке…
– Это кто? Кто ты?.. Катрина Падинь. Поверю ли, что ты здесь, Катрина. Что ж… Как бы ни был долог путь сюда, в конце концов – пристанище для всех нас… Добро пожаловать, Катрина, добро пожаловать… Но, опасаюсь, Катрина, что ты… Как бы это сказать?.. Немного чересчур строга к Норе Грязные Ноги… То есть к Норе Шонинь… Ее разум значительно окреп с тех пор, как ты… Что за выражение ты использовала, Катрина?.. Да… Варилась с ней… Нам здесь нелегко отмерять время, но, если я тебя правильно понял, она тут уже три года – под благотворным влиянием культуры… Но послушай вот что, Катрина… Ты помнишь письмо, которое я написал тебе для твоей сестры Баб в Америке… Это было последнее из написанных мной. На следующий день меня сразил смертельный недуг… Ее завещание все еще обсуждается?
– Я получила множество писем от Баб с тех пор, как вы для меня писали, Учитель. Но она никогда не подтверждала и не отрицала ничего касаемо денег. Мы получили от нее ответ на то письмо, о котором вы говорите, Учитель. Это был последний раз, когда она упоминала свое завещание. “Я пока еще не составляла завещания, – сообщала она. – Надеюсь, мне не суждена ни внезапная кончина, ни смерть от несчастного случая, как вы напридумывали в своем письме. Не беспокойтесь, я отдам распоряжения вовремя, когда у меня будет в том нужда”.
И вот что я сказала, когда оно пришло: “Наверное, какой-нибудь школьный учитель написал для нее это письмо. Никто из наших таким языком не говорит”. Молодой Учитель – он ваш преемник – пишет для нас сейчас письма. Но боюсь, что для Нель пишет священник. Эта ведьма умеет задурить ему голову своими цыплятами, вязаными носками и взять голыми руками. Она из тех, кто в таких делах хорош, Учитель. Я-то думала, что проживу еще пару лет и успею похоронить эту заразу. Вы сделали для меня все, что могли, насчет завещания, Учитель. У вас рука к перу приспособлена. Я часто смотрела, как вы пишете письмо, и думала, что вы пером можете так же ловко и проворно увязывать слова на бумаге, как я – стежки во время штопки … “Да смилуется Бог над душой Старого Учителя, – говаривала я. – Он был такой предупредительный. Дай ему Бог жизни подольше, он бы вытянул для меня деньги…”
Думаю, скоро Учительша, – я имею в виду, ваша жена, Учитель, – снова наладит свой быт. У нее все сложится. Женщина она еще молодая, крепкая, храни ее Господь… Ох, простите великодушно, Учитель, не принимайте близко к сердцу все, что я говорю. Я часто болтаю так, про себя, – ну конечно, человеку самому с собой не сладить… Учитель, дорогой, не должна я была вам всего этого говорить. Вы станете волноваться за нее. Я подумала, Учитель, что у вас сердечко затрепещет при вести, что Учительша жизнь свою обустраивает…
Вы уж на меня зла не держите, Учитель… Я не сплетница… И не просите меня назвать того человека, Учитель… Да ну, Учитель, дорогой, не упрашивайте… Если б я только знала, что вы из-за этого уж так расстроитесь, я бы и слова не сказала…
Так, значит, она клялась и обещала, что после вашей смерти ни за кого не выйдет замуж? Учитель, дорогой, вы разве не слышали никогда такое: после клятвы женщины лучше всего… Не успело еще ваше тело остыть, Учитель, как она уже положила глаз на другого мужчину. Думаю, Учитель, – строго между нами, – что она всегда была малость веселого нрава…
Молодой Учитель… Да ну, нет, конечно, это не он… Учитель из Озерной Рощи? Он мужчина положительный и капли в рот не возьмет. Этот скоро женится на Сестре Приходского Священника. Маленькая такая, темненькая, невзрачная, которая носит брюки. Говорят, он тогда новую школу получит… Да нет, и, конечно, не Рыжий Полицейский. У него целая стая медсестер на крючке в Ярком городе, по слухам… Да нет, и не Картофельный Мужик[19] тоже… Попробуйте угадать еще раз, Учитель. Я вам дам попыток сколько хотите… Падинь уехал в Англию, Учитель. Грузовик у него забрали и продали. Ни одной дороги не осталось, где бы он не ездил, скупая торф, и где бы не оставил по себе ручеек долгов… Гадайте дальше, Учитель… А вот это точно, он самый и есть, Учитель, Билли Почтальон! Славно вы потрудились, чтоб его угадать. Все же у вас очень светлая голова, Учитель, что бы там люди ни говорили… Берегитесь Норы Шонинь. Я бы вам еще кое-что рассказала, Учитель… Ой, да забудьте вы про все про это, Учитель, и не расстраивайтесь так… Дьявол меня побери, если вы не правы, Учитель. Билли Почтальон по домам не только письма разносил… Ох, Учитель, да она всегда была слегка веселого нрава, супружница ваша…
5
– …Их послали туда как полномочных представителей, чтобы заключить мирный договор между Ирландией и Англией…
– А я тебе говорю, это гнусная ложь. Их туда послали только как делегатов, а они превысили свои полномочия и совершили предательство, и отметины его по сей день несет на себе страна…
– Кобылка с белым пятном. Вот уж была хороша. Ей ничего не стоило свезти и тонну, и полторы…
– …Клянусь дубом этого гроба, Нора Шонинь, я дала ей фунт, Катрине…
– …Да провались они к дьяволу – и Англия твоя, и эти ее рынки. Тебя всего-то и беспокоит пара пенсов в банке. Обожаю Гитлера!..
– …Вот что, Колли, я писатель. Я прочел полсотни книг на каждую, что ты прочел. И я найду на тебя управу, – по закону, Колли, – если ты полагаешь, что я не писатель. Ты читал мою последнюю книгу “Виде́ние медузы”?.. Не читал ты ее, Колли… Прости, Колли. Прости, пожалуйста. Я и забыл, что ты не умеешь читать… Это очень сильная вещь, Колли… А еще у меня было три с половиной романа, две с половиной пьесы и девять с половиной переводов в “Проекте”[20] и вдобавок рассказ с половиной “Закат солнца”. И я никак не пойму, почему “Закат солнца” так и не опубликовали до того, как я умер…
Если ты собираешься заняться сочинительством, Колли, то помни, что на “Проекте” лежит строгий гейс[21] публиковать что-либо такое, что дочь стала бы прятать от своего отца… Прости, пожалуйста, Колли. Мне очень жаль. Я думал, что ты мечтаешь начать писать. Но на всякий случай, если тебя посетит это божественное желание… Нет ни одного ирландскоговорящего, кого бы оно не посещало хоть раз в его жизни… Говорят, что этому виной стихии западного побережья… Я дам тебе кое-какие советы… Сейчас, Колли, имей терпение… Это моральный долг каждого ирландскоговорящего – обнаружить в себе талант к писательству, в особенности к сочинению рассказов, пьес и поэзии… Два последних обычно более распространены, чем талант писать рассказы, Колли. Возьмем, к примеру, поэзию. Нужно-то всего ничего: начать писать на странице снизу вверх… Еще, конечно, можно начать писать справа налево, но это вовсе не так поэтично, как первый способ…
Прости меня, Колли. Я очень сожалею. Я и забыл, что ты не умеешь ни читать, ни писать… Но рассказы, Колли… Я объясню это так… Тебе случалось выпить пинту портера, верно?.. Да, понимаю. Тебе частенько доводилось пить портер… Впрочем, не так уж важно, сколько ты выпьешь, Колли…
– Мне довелось выпить дважды по двадцать да еще две пинты одну за другой…
– Понимаю… Погоди минуту… Молодец! Дай скажу… Колли, есть у тебя хоть капля разума, дай скажу… Ты когда-нибудь видал макушку у пинты пива? Там пена, да? Дрянная, бесполезная пена. И все-таки чем ее больше, тем жаднее человек дорывается до пинты, а когда дорвется, то пьет ее до конца, вместе с осадком, хоть и чувствует посторонний привкус. Вот теперь ты видишь, Колли, что такое начало, середина и конец рассказа?.. Главное, не забудь, Колли, что конец должен оставлять горький привкус во рту, вкус священного напитка, желание похитить огонь у богов и отведать еще кусочек запретного плода… А теперь взгляни, как я бы закончил рассказ “Перезакат солнца”, – тот, над которым я работал, как раз когда внезапно скончался от приступа в судорогах сочинительства: “И едва только девушка произнесла это роковое слово, он развернулся и вышел прочь из душной комнаты на свежий вечерний воздух. В небе было черно от плотных облаков, надвигавшихся из-за моря. Мелкое пристыженное солнце вгрызалось в землю за холмами Старого Села…” Вот здесь
– Погоди немного, мил-человек, теперь я тебе расскажу историю: “Давным-давно жили-были три мужика…”
– Колли! Колли! Ну нет же никакого искусства в этих словах – “давным-давно жили-были три мужика”. Это избитое начало… Вот что, Колли, потерпи минуточку и дай мне сказать. Я полагаю, что я писатель…
– Закрой пасть, пузатый горлопан! Рассказывай, Колли…
– Давным-давно жили-были три мужика, и очень давно это было. Жили-были три мужика давно…
– Давай, Колли, давай…
– Жили-были три мужика давным-давно… Ну правда, жили-были три мужика давным-давно. А дальше я не знаю, что с ними сталось…
– …Пятью одиннадцать – пятьдесят пять; пятью тринадцать… пятью тринадцать… Это мы и не учили вовсе… А дальше, наверное, Учитель, я и не знаю!.. Пятью семь… Вы меня про это спрашивали, Учитель? Пять на семь, да? Пять на семь… на семь… Погодите маленечко… Пятью один – пять…
6
– …Только я не понимаю, Муред. Честной двигарь[24], не понимаю. Она поносила меня – Катрина Падинь, я имею в виду, – грязным словами перед Старым Учителем. За что же, я ведь ей ничего не сделала? Тебе известно, Муред, что я никогда не сую носа в чужие дела, а всегда занята культурой. И крест надо мной такой видный,
– Самое время тебе, Нора Шонинь, хорошенько поупражняться в том же языке, что у Катрины.
– Ну
– Но она всегда ко мне придирается. Не понимаю я.
– …И она все врет, Муред!
– Сохрани и спаси нас, Господи, на веки вечные. Да я вовсе не знаю, кто вы такие. Экая жалость, что они не отнесли мои бренные останки на восток от Яркого города и не положили меня в землю на Дивных Лугах Восточного Голуэя, у храма Бреннана, вместе с моими предками…
– Доти! Я тебе уже говорила, что такие речи – это “вздорные сантименты”. Что сказала Катрина?..
– Самые гнусные ее речи из тех, что я слыхала, были про ее собственную сестру Нель. “Пусть вперед нее ни один покойник в кладбищенскую землю не ляжет!” Так она и сказала. Вы никогда не услышите подобных речей на Дивных Лугах.
– Доти! А что же обо мне…
– О твоей дочери.
– Она говорила, что вы все из рода Грязные Ноги и что всех вас обсели вши…
– Доти,
– И что, бывало, моряки…
–
–
–
–
… Доти, это опять “сантименты”. Ты мой верный спутник в плавании по бескрайнему морю культуры, Доти. И ты должна суметь избавиться от всех предубеждений и выкинуть из головы всякое пристрастное суждение, точно как сказал Кликс в рассказе “Двое мужчин и облако пудры”…
– …Это Поэт сочинил, думается…
– О, тот самый мерзавец…
– Да нет, конечно, не он. Куда ему. А вот Большой Микиль Мак Конноли сказал так:
–
– …Баб Падинь так и не вышла замуж, потому что присматривала за старой седой каргой, с тех пор как приехала в Америку. И что бы вы думали: старая карга оставила ей все свои деньги, – ну или почти все, – когда умирала… Баб Падинь могла б засыпать каждую могилу на этом кладбище золотыми гинеями, – ну или, во всяком случае, такая о ней ходила молва, Доти.
– …Колли сам сочинил эту галиматью. Кто же еще.
– Катрина бы тысячу лет жизни отдала за то, чтобы вычеркнуть Нель из завещания Баб…
– И всякого учителя в округе она годами принуждала писать за нее в Америку.
– И Мануса Законника…
– Старый Учитель говорил мне, что составлял для нее очень культурные письма. Он подцепил много американских слов из кино…
Поделиться книгой: