Помоги проекту - поделись книгой:
Стало ясно – они его ждали.
Майор полиции огляделся.
– Документы!
Он прекрасно знал, что это значит, но уставился на майора непонимающе. Это его немного даже успокоило – навыки не забыты. Даже через столько лет.
–
Это не может быть случайностью. Почему они выбрали именно его? Он прекрасно знал о свирепой конкуренции разных ветвей правоохранительных органов в России за деньги, за привилегии, за власть. Возможно, полиция решила проучить его неизвестного работодателя. Скорее всего,
– Хайнц Андреас Браунхаймер? – весело спросил майор.
Может, им уже известно…
Хайнц Андреевич.
Это его
Из лихорадочного потока мыслей почему-то вынырнуло воспоминание: школа имени Жуковского в Эрфурте. Там учились почти исключительно дети офицеров ГСВГ – Группы советских войск в Германии. Имя Хайнц дала ему мать, немка, а отчество – отец. Хайнц Андреевич. Но в школе, понятно, все его называли Хайнц. Иногда только учителя в шутку говорили:
– Привет, Андреич!
Но с тех пор, как он поселился в Швеции, никто его так не называл. Только Хайнц. И второе имя Андреас, и фамилия Браунхаймер были выдумкой.
Неужели они знают и про это?
– На контроле безопасности большая очередь, – сказал майор, возвращая паспорт. – Пройдете через ВИП-контроль.
Он показал на дверь в стороне от конвейерных лент.
– Спасибо, – с трудом выдавил Хайнц.
Том стряхнул с башмаков снег и вошел в вестибюль главной конторы.
Ничего хорошего от сегодняшнего дня он не ждал. Весь вечер накануне убеждал Ребекку постараться что-то исправить, сделать еще одну попытку, хотя бы сходить к психотерапевту…
Она стояла на своем.
Никаких попыток. Никаких психотерапевтов.
А потом опять начались рыдания, и опять он ее утешал.
В ее непреклонности было что-то, что насторожило Тома. В частности, упрямый отказ попробовать психотерапию. Как это понимать – неужели она приняла решение давным-давно и только ждала удобного случая? Чем этот случай удобнее других? И полное нежелание выслушать его доводы. Может, она что-то скрывает?
Том кивнул девушке в приемной, отнес в гардероб пальто.
Выглядело так, что для Ребекки нет ничего важней, чем поскорее покончить со всеми формальностями. И ей, оказывается, совершенно не важна роль, которую он играет в жизни ее детей, хотя их биологический отец за последние годы не проявлял к потомству ни малейшего интереса.
И вдобавок ко всему – их разговор случайно услышала Ксения, так что пришлось рассказать ей все как есть. Развод.
Девочка кивнула, пошла к себе в комнату и поставила на полную мощность стерео. Что это значило? Что она хотела этим сказать? Шокировало ли ее известие, или ей просто-напросто все равно, живет папа с этой женщиной или нет?
Спрашивать бессмысленно. Все равно не скажет.
И завал на работе. Помимо все время возникающих и требующих немедленного решения вопросов по «Западному потоку», еще и эти чертовы немецкие теплоэлектростанции, коптящие небо ядовитым дымом. Хорошо, пока помалкивают активисты-экологи, но это ненадолго. Вот-вот поднимут шум, какого свет не слышал.
Поднялся на лифте и тут же столкнулся с Гелас. Роскошные черные волосы собраны в тяжелый узел на затылке. И на шпильках. На улице полметра снега, а она на шпильках. Переобувается, конечно.
– Как ты? – энергия, как у ультразвуковой пушки: попадется на пути камень – раскрошит.
– Живу пока. – Она замечательная, Гелас; при одном взгляде на нее поднимается настроение. Том тут же ругнул себя за иронично-пессимистичный ответ. И красивая при этом. Темные волосы и сияющие черные глаза. – А твой бывший… дает о себе знать?
– Этот прохвост? Ты смеешься? Пусть побережется, иначе я могу устроить ему суд чести с применением насилия. А у тебя такой вид, будто кто-то умер. Из близких, – смех испарился, и она посмотрела на него серьезно и участливо.
– Как тебе сказать… – он замялся и коротко произнес: – Проблемы на домашнем фронте.
– Ой. Я и понятия не имела. С Ребеккой?
Похоже, и вправду огорчилась.
Он молча кивнул.
– Что-то серьезное?
– Да.
– Ой, – опять это «ой». – Сколько же лет вы прожили?
– Десять. Десять лет.
Наступила неловкая пауза. Гелас отвернулась и потрогала пышный узел на затылке, словно хотела убедиться, не исчез ли он.
– Как прошел ваш вчерашний девичник? – спросил он, чтобы сменить тему.
– Замечательно, – Гелас широко улыбнулась. – Не виделись целую вечность. Но слушай… парни теперь совершенно обнаглели. За вечер я получила не меньше трех непристойных предложений.
Том улыбнулся.
– Погоди, погоди… – она подмигнула. – Глядишь, встретимся в баре для разведенных в «Рише».
– Жду с нетерпением, – он постарался поддержать шутливый тон.
В кармане зажужжал мобильник.
+7 495… Москва. Остальные цифры тоже знакомы, только он никак не мог связать их с конкретным лицом.
Но буквально через секунду вспомнил. Коммутатор Министерства энергетики.
У него совершенно не было настроения разговаривать с кем-бы то ни было, тем более с Москвой. Но не ответить – служебная ошибка.
– Извини… я должен поговорить.
– Разумеется. Я принесу тебе кофе.
Она отошла к капсульной эспрессо-машине.
– Алло! Том Бликсен.
Женский голос. Чья-то секретарша, чья именно – не разобрал, она говорила с пулеметной скоростью. Но все остальное понял.
Гелас поставила перед ним кружку и, многозначительно покачав головой, ушла.
– Я понял. Значит, завтра? Да, уверен. Кнут Сведберг будет на месте. Разумеется, конфиденциально. Ничто не просочится, пока мы не достигнем соглашения.
Он нажал кнопку отбоя и посмотрел в окно. В воздухе танцевали легкие снежинки. Совсем близко пролетела одинокая ворона. Тому даже показалась, что она одобрительно ему подмигнула. Впервые за последние дни он не думал о семейных неприятностях.
Заместитель Минэнерго Российской Федерации хочет обсудить возможность подключения Швеции к «Западному потоку».
Он глубоко вдохнул и зажмурился.
Может быть, завтра все же будет удачный день. Впервые за последнюю неделю.
Этот разговор менял всю диспозицию. То, над чем они с Кнутом работали практически весь последний год, становится реальностью.
Завтра они встречаются с человеком, облеченным правом принимать решения. А это хороший признак. Появляется шанс провести их с Кнутом идею в жизнь. Кнут будет счастлив. Очень редко удавалось поговорить с крупным русским чиновником – они окружены толпой секретарей, помощников и представителей.
А теперь он сам едет к нам, и это хороший, хороший… очень хороший признак.
Только когда самолет набрал высоту, Хайнц почувствовал себя в безопасности. Теперь уже не арестуют.
Он уселся поудобнее и закрыл глаза.
Они и в самом деле не жалеют сил. С таможней договорились, поэтому его и провели ни с того ни с сего через ВИП-коридор. А те наверняка получили инструкции – тщательно не досматривать. А в Швеции?
Надо смотреть на вещи трезво. За все время его ни разу не досматривали по приезде. Пожилой швед, постоянный сотрудник атомной станции «Форсмарк». Станцией владеет известный во всем мире энергетический гигант «Свекрафт» – с чего бы им вдруг заинтересовались на таможне?
Все, конечно, бывает, но вероятность – тысячная доля процента.
До него постепенно дошло, что его поручение – всего лишь часть системы мер, принимаемых Россией для расширения, как они это называют, «сферы государственных интересов». С недавних пор в эту сферу вошла и Швеция. И они, что называется, патронов не жалеют – организация безупречная. Начиная с приехавшего по случайному вызову таксиста и кончая подчеркнуто вежливой и даже, можно сказать, вежливо-безразличной процедурой в ВИП-секторе. Оркестровка почище, чем у Вагнера. Нечему удивляться. В Центре, службе внешней разведки, сидят еще те эксперты по части подобных операций.
Но есть и еще вопрос: что они сунули в его лэптоп? Что-то очень маленькое. Что туда можно втиснуть? Маленькое, но, несомненно, весьма важное. Иначе к чему вся эта канитель?
Ему стало душно. Он расстегнул верхнюю пуговицу на сорочке. Дрожащими руками вынул из портфеля компьютер и положил на колени.
И что там внутри? Можно ли нажать на кнопку «старт»?
Закрыл глаза и попытался заставить себя рассуждать логически. Не взлетит ли он на воздух, а вместе с ним и весь «боинг»? Скорее всего, нет.
Крепко зажмурил и без того закрытые глаза и нащупал кнопку.
Ничего не произошло. Привычное тихое урчание раскручивающегося диска.
Посмотрел – на кнопке остался дактилоскопический отпечаток влажного пальца.
На первый вопрос ответ получен. Все жизненно важные детали на месте, иначе компьютер не заработал бы. Что это значит? Это значит, что «посылка» очень маленькая. Не больше двух сантиметров в длину и намного меньше в ширину. Несколько миллиметров. Сам лэптоп очень плоский – полтора сантиметра от силы.
Хайнц достал ручку и набросал на салфетке схему лэптопа. Посчитал – объем посылки не больше трех кубических сантиметров.
Что же это может быть? Печатная плата? Не исключено.
Флешка?
Тоже нет. Во-первых, есть куда более простой способ передачи информации, а во-вторых, кто станет придираться к флешке на таможне? Их возят с собой сотнями. У каждого пассажира две-три штуки и еще пара в запасе.
И печатная плата тоже вряд ли. Даже если в ней есть что-то необычное, она ни за что не привлечет внимания таможенников.
Решил отдохнуть – спинка кресла поехала вниз, но он тут же отпустил кнопку. Не хотел беспокоить сидящих сзади.
Кто же он, в конце концов? Как, кем и когда очерчены границы его лояльности? Боже, как давно он не задавал себе этот вопрос… разве что в первые годы в Швеции, сразу после разведшколы, пока еще не рассеялся в голове пропагандистский туман. А он рассеялся довольно быстро, как только он понял, что собой представляет шведский «народный дом».
Но и тогда, и потом он не мог окончательно определить свою идентичность. Жена – шведка, дети – шведы, а кто он? Все тот же вопрос –
Вначале он мучился, а потом понял – какая разница. В те годы шведское правительство на волне небывалого послевоенного подъема экономики делало все, чтобы обеспечить народу достойную жизнь. Вывод прост – не надо быть доктором физических наук. Лояльность. Лояльность стране, с которой связано будущее детей, – его долг.
Но судьба распорядилась иначе.
Отец его участвовал во взятии Берлина. Там и остался – в оккупационных войсках. Женился на немке уже после дележа Германии, они оказались в ГДР. Отца он помнил прекрасно, хотя они почти не виделись после того, как ему исполнилось девять. Но отец приехал на выпускной экзамен. Кроме того, время от времени иногда приглашал сына отметить его день рождения в ресторане.
Приятели быстро объяснили: у отца завелась другая женщина, а мать на его прямой вопрос пожала плечами: «Ну и что? Наши пути давно разошлись».
А после поступления в политехнический институт в Лейпциге он не видел отца ни разу.
И тут серьезно заболела мать. Эрика.
Рак прогрессировал очень быстро. За все время учения Хайнц пропустил контрольные работы только дважды: когда мать положили в больницу в Эрфурте и когда через месяц ее похоронили на кладбище на окраине Карл-Маркс-Штадта, города, к которому теперь вернулось старое название Хемниц. Там были похоронены почти все ее родственники.
Когда
Поделиться книгой: