Безликая [СИ]

Ника Ракитина

БЕЗЛИКАЯ

Безликая

Ноги мальчишки дрожали и приплясывали, оставляли грязные следы на ковре из белой овчины с яркими узорами. Руки комкали холщовые штаны на бедрах. Зубы постукивали, подбородок трясся. Рябое, точно кукушкино яичко, лицо выражало покорность судьбе.

— Д-дядя Квадрига…

— Хорек тебе дядя. Сколько раз повторять, чтоб звал меня «мастер»? И для чего у порога тазик поставлен? Чтобы ты ноги мыл…

— А Аликс сказала, что если тебя не дождется, будет нам красный пеун под стрехой.

Тот, кого рябой мальчишка назвал дядей, кинул хмурый взгляд на темнеющее окно.

— А ты бы ей сказал, что в «Удавленнике» встретимся.

— А она сказала, что там на «наследников» нынче засада.

— Да чтоб они провалились, — Квадрига в сердцах захлопнул торговую книгу. Хороша засада, если, вон, о ней даже мальчишки знают. То ли храмовники дураки, то ли всерьез никого не собираются ловить. А мятежники вконец обнаглели, устраивая встречу в людном трактире.

В Хоррхоле нарывом зрела гражданская война, и лучше уж подписаться на любую авантюру проклятой лерканки и на время исчезнуть из города, над которым душным покрывалом висит, давит на голову ненависть самозваных оборотней, пытающихся противостоять Храму. Да и Храм с его магами отнюдь не благо. И куда деваться торговому человеку? Того гляди, прикрываясь великими целями, последние штаны снимут не те, так другие.

— Ступай на кухню, пусть Бьянка тебя накормит ужином. А меня не ждите.

Мастер сунул книгу в ящик стола, запер тот на ключ, приладил маленький арбалет к запястью, а кистень за пояс, накинул куртку и вышел в ночь.

Филогет Квадрига, хоть ростом не вышел — как все мужики в их семье, — а постоять за себя умел: и плечи широки, и кулаки пудовые. И темного, разбойного города не страшился, даже в одиночестве. Просто планы у него на этот вечер были другие: посидеть, расправив пергамент под мерцающим лепестком огня, нанося отточенным пером подслушанные и придуманные дивные истории, то бойко строча, то замирая, грызя это перо до ости, оставляя на широких губах чернильные следы. Слушая, как потрескивает огонь в очаге да возится за сундуком с сырной коркой мышь.

Да и ночь ожидалась неспокойная. Низко-низко летели над плоскими да горбатыми крышами тучи, похожие на черные крысиные хвосты, мерцала в их разломы бледным зрачком убывающая луна. Да море ударялось в берег так, что он шатался, будто корабельная палуба. Что-то глухо дрожало и трескалось, порыкивал в отдалении гром. Вспыхивали, вырезая бархатные контуры домов, далекие зарницы. А потом и первая тяжелая капля упала путнику на горбатый нос. У, проклятая лерканка, нет бы с утра заглянуть в лавку или гильдию, как положено порядочным людям.

Поругивая Аликс шлюхой — что было недалеко от истины, — Квадрига поднял воротник и прибавил шаг, наклоняясь навстречу ветру. И раздумывая, какой выйти к порту дорогой. Поверху было длиннее, понизу опаснее. Когда штормило, берег превращался в кашу из соленой воды и гальки, и случайного путника могло запросто утянуть в море. Но мастер решил рискнуть, чтобы вернуться домой до дождя.

Маслянистая поверхность моря была исчерчена пенными бурунами.

Валы торопились, налезали друг на друга, перемешивались, взлетали пенными стенами у гряды позеленевших колючих камней. Шипели, точно змеи, обдавая сапоги путника. Море напоминало бурое ведьмино варево.

В прихотливом мелькании теней померещилась хватающаяся за камни рука.

В спокойную погоду Квадрига допрыгал бы до цепи рифов, вымокнув едва по грудь, а сейчас не раз и не два его накрыло с головой, мастер едва не захлебнулся, когда нога застряла между камнями, отбил пальцы сквозь сапоги, а сколько раз скользил и срывался, и поминать не стоило.

Аликс не обладала терпением, и он сам корил себя на все корки и за задержку, и проклятую погоду, и не менее проклятое свое воображение, заставляющее гнаться за химерой.

Дыша тяжело и шумно, словно кузнечные мехи, добрался до шершавой дырчатой скалы и, вцепившись раскровяненными пальцами, выждал время между валами, чтобы ее обогнуть. Поскользнулся, стукнулся грудью, зашипел сквозь зубы и — убедился, что чувства не солгали. На камне, вцепившись правой рукой, по-кошачьи висела женщина, льнула к губчатой шершавой поверхности всем телом в насквозь промокшей, грязной, облипающей рубахе. Левая рука и голова свисали, море яростно лупило по спине.

— Эй! — Квадрига попытался оторвать пальцы незнакомки от скалы. Те закостенели, пришлось разжимать по одному. Удерживать безжизненное тело было делом нелегким, а увиденное мельком разбитое, опухшее лицо пугало.

Обратный путь на берег мастер старался не вспоминать. Как они оба не захлебнулись, знал один Корабельщик. Но куда больше, чем волны, толкающие в море, и скользящее под ногами дно, тревожила луна. Ее отражение (серебряной россыпью на взвихренной воде) все чаще гасло из-за туч. Если луна скроется совсем — им берега не найти. Это не верхний город с фонарями, тут все огни давно потушены. Скала с прильнувшими домиками теряется в ночи. Но мастер принуждал себя не паниковать, не торопиться, выверять каждое движение, и именно потому они выжили.

На берегу он завернул находку в плащ, поднял на руки и понес дальше — к пустому портовому складу, где назначила встречу Аликс — потому что туда уже было куда ближе, чем домой.

Филогет не стал выслушивать вопли раздраженной красавицы, а просто сказал:

— Приведи Бастиана. А если не пойдет — скажи, что пора отдавать долги. Еще добудь верхового. И плащ мне оставь.

— Ты отправишь меня на дождь без плаща?

— Он еще не пошел. А там разживешься у лекаря.

Аликс хмыкнула, небрежным движением плеч скинула на пол плащ и ушла, притворив скрипучую дверь.

Осторожно действуя ножом, мастер избавил свою находку от мокрых окровавленных лохмотьев, осмотрел и ощупал, покусывая губы. Очень ему не нравились белый осколок кости, торчащий из раны на голени, кровавая маска вместо лица, сипящее дыхание и исходящий от кожи липкий жар.

Разрезав на лоскутья собственную нижнюю рубашку, Квадрига перевязал самые крупные раны и осторожно завернул женщину в шерстяной плащ Аликс — плотный и сухой. Прикрутил фонарь и устроился в тени с натянутым арбалетом, чутко вслушиваясь в окружающее. И так провел, казалось, целую вечность.

Тяжелая дверь склада заскрипела, и Аликс, попав в свет фонаря, стоящего на ящике, завертела головой, точно ослепшая сова.

— Эй! Это я! Не стреляй!

— И не думал, — буркнул Квадрига и перевел дыхание.

Лекарь Бастиан, сейчас намокший и потерявший половину своей красоты, подтолкнул женщину, провел внутрь ослика и закрыл двери, отсекая завывание бури и шум дождя.

— Ты смерти моей хочешь! — завопил капризно. — Счас! Почему счас? Не мог дождаться погоды попристойнее? Ты где?

— Здесь! — из темноты отозвался мастер. — Фонарь возьми и иди сюда.

Бастиан сбросил на пол мокрый плащ и попытался с большего отжать рукава и волосы. Пошел, держа фонарь перед собой, на голос. Лерканка ядовито хмыкала сзади.

— М-мастер Торарин! Это что такое?!

Фонарь со скрипом закачался на кольце. Бастиан на всякий случай поставил его на пол.

— По-моему, все же «кто», — разорвала молчание Аликс. — У нашего друга сегодня острый приступ благотворительности, я так понимаю. Он даже не поленился слазить в море…

— Лучше бы он утонул. Я пошел.

— Стоять! — рыкнул мастер.

Лерканка от неожиданности ткнулась грудью Бастиану в спину.

— Что тебя напугало, красавчик? Побитых девок не видел?

— Вы спятили! Она ведьма!

— С чего ты взял?

— Зрю! Если вы, люди, слепы, как курицы на закате, то у меня с глазами все в порядке! Смотрите!

Мастеру показалось на миг, что вокруг раненой у него на руках разлилось сияние — местами яркое и чистое, а местами рваное.

— Займись делом, — выдохнул Квадрига устало.

— Каким делом? На ней же места живого нет! Поломанная, побитая, еще лихорадка начинается… Кто мог ее так, а? Не догадываетесь?! — почти визжал он. — И на кого кивнут, если что? Вы не понимаете, во что ввязались, во что впутываете меня. Если она умрет, меня будут пытать, а потом убьют.

— Так сделай все, чтобы не умерла! — ответил Квадрига резко и закашлялся. — А не то я убью тебя прямо сейчас, правда, без помпы и церемоний. Или лучше отказать в бессрочном кредите?

— Я отверженный! Меня не допускают к ритуальным чашам! А без крови я ничто!

— А я как чаша тебе не сойду?

Мастер испытал бесшабашное веселье и легкость — как всегда в Ритуал Приобщения, хотя ничего еще не происходило. Аликс с восторгом взглянула на него:

— Сумасшедший!

— У меня нет миски, чтобы сцедить кровь. Я могу не сдержаться! Высосать тебя досуха!

Лерканка оскалилась и погладила рукоять одного из парных кинжалов:

— «Девичьей честью» тебя меж ушей не оглоушивали, а, Бастиан? Увлечешься — я буду настороже.

— Подчиняюсь грубой силе, — проныл красавчик. — Тут стол есть? Клади ее и руку давай.

Маг прокусил запястье Квадриги и присосался губами. Теплыми и влажными, как вывернутые наружу внутренности. Прикосновение казалось блудливым, желанным, омерзительным настолько, что мастер едва подавил в себе желание дать Бастиану промеж глаз.

— Может, хватит уже? — потеряла терпение Аликс, и Филогет был внутренне рад ее вмешательству.

— А, да… — красавец поднял голову. Глаза масляно светились, губы покраснели, волна исходящего от Баси жара была ощутимой и чувственной. Наклонившись над столом с раненой, он поставил фонарь в изголовье, отбросил угол плаща и повел ладонями над телом.

— Не стой трупом. Повязки сними. Мастер, — процедил Бастиан сквозь зубы.

Квадрига беспрекословно повиновался, а закончив, стал напротив лекаря, взяв находку за руку. Пальцы женщины неожиданно шевельнулись и больно стиснулись на запястье. Впились до синяков. Но Филогет лишь хрипло выдохнул, не отнимая руки. Бастиан метнул в него короткий, непонятный взгляд.

— …от меча отметина… а это о камни било… раздели и в воду бросили… а это…

Лекарь шатнулся и вцепился ладонями в стол, вперившись взглядом в рваную рану на щеке найдены.

— Кто ее так?..

— Кто-кто, — Аликс еще раз отжала роскошную черную гриву, пропустив через ладонь. — Сегодня облава на оборотней в «Удавленнике». Эти ведьм не любят…

— Бред! — выдохнул лекарь. — Тут не только зубы… Ее заклинанием достали… и проклятием.

Он побледнел, что было видно даже в неярком свете фонаря.

— Сумку подай.

Лерканка не спорила для разнообразия. Скривила моську и сунула красавцу его имущество. Бастиан вытянул свернутый бинт, салфетки, катушку ниток, иглы и темный пузырек с вычурной пробкой. Прихотливым образом переплел пальцы, и Квадрига почувствовал, что рука ведьмы на его руке стала каменной.

— Ты что это удумал, гад? — протянула Аликс насмешливо. — Изуродовать красу несказанную?

Бастиан метнул на нее безумный взор и процедил сквозь зубы:

— Я лекарь, а не магистр. Мне этой раны не вылечить.

И, обеззаразив рану и иглы, взялся шить.

— «Ведьмина радость», — определила Аликс зелье по запаху. — Щедрый юноша.

— Заткнись, — сказали Бастиан и Квадрига хором.

Наконец лекарь перекусил кончик нити и, выпрямившись, постоял, перекатываясь с пяток на носки.

— Переверни ее на живот. Да не телись, я и так чуть живой, — бросил маг раздраженно, пока мастер аккуратно разжимал пальцы раненой свободной рукой.

— Уймись, неженка.

Красавчик дернул губами. И стал массировать ведьме спину, до синяков защипывая пальцами.

— А это зачем? — полюбопытствовала Аликс.

— За надом. От лихорадки. При ней крылышки внутрь врастают, отсюда боль за грудиной и кашель. Как же я вас ненавижу… — протянул Бастиан тоскливо.

А раненая вдруг приподнялась на здоровой руке. Распахнула мутные от боли глаза.

— Крылышки в спину растут, — и безумно захохотала.

Втроем ее удалось уложить, туго замотать бинтами треснувшие ребра и подлеченный перелом, взять в лубки вправленное запястье.

Маг-отщепенец высосал остатки зелья из пузырька и уселся на пол, привалившись к ножке стола, тяжело дыша.

— Лучше б я сдох. Пора выбираться… отсюда…

Лерканка отхлестала его по щекам, приводя в чувство:

— Ты ее знаешь?

— Нет. И не хочу. В тепло ее надо.

Квадрига опять завернул женщину в плащ. Аликс разумно подвела ослика.

— Если кто-то из своих… с ней решил разобраться… и спихнуть на «наследников»…

— Я разузнаю, — трепыхнула лерканка густыми ресницами.

— Всегда знал, что ты без мозгов, — Бастиан, держась за стол, поднялся. Выглянул наружу: буря начала стихать, только далеко-далеко били в море острые молнии.

— Хотите сдохнуть — ваше дело. Мы в расчете?