Помоги проекту - поделись книгой:
Ника Ракитина, Наталья Медянская
ТЕРАПИЯ
«Вкалывают роботы, счастлив человек!»
Эти гады меня бросили. Одного. В каменистой пустыне. Мне холодно, боязно и страшно. Какая-то тварь трется о мою опору. А вдруг как перевернет. И буду я лежать, беспомощный, одинокий… И никто не подрисует мне на борту пять звездочек и гордое название «Бессмертный».
Хотя… это я, конечно, загнул. Потому что на самом деле ношу дурацкое имя «Парацельс — 12», а мои нынешние подопечные зовут меня «Няней». И плевать им на то, что голос у меня мужской, а душа отважная. Это если допустить, что у программы душа бывает. Я попробовал однажды обсудить это с «Парацельсом-11», с которым мы целую неделю стояли бок о бок в ангаре родительского судна, пока летели на эту чертову планету. Сосед долго не отвечал, гудел, мигал лампочкой над шлюзом, а после заявил, что его микросхемы настроены на исцеление души человеческой, а все остальные измышления на тему он считает ересью и сбоем настроек.
Хорошо ему говорить. Моего собрата делали специально для Великой Миссии — способствовать терапии Потерянных. Великая Миссия сомнений не приемлет. А я…
Я родился в одном из научных педагогических центров, в цехе начального воспитания особо одаренных детей. И корпус у меня был другой — веселый селезень из ультрастойкой пластмассы, с разноцветным искусственным оперением, изящным алым клювом и добрыми глазами из световолокна. Дети меня любили. Во всяком случае, я так считал, пока в моей жизни не появилась Она — Ирма, младшая дочь главного координатора проекта «Парацельс». Мелкий гений с вечно вымазанными шоколадом руками и постоянно распускающимся синим бантом в косичке. Умом и организаторскими способностями Ирма пошла явно в папочку, а изворотливостью не иначе как в ужей-мутантов с планеты Лакоонь. Иначе как бы девчонка умудрилась отвлечь внимание Главного компьютера и всей бригады детсадовских роботов — да, я уверен, что именно она впустила в группу компанию лабораторных мышей! — и коварно изъять мою микросхему? Чертовка просто залепила куском пластилина сенсорный датчик и, пока я стоял, ошарашенный свалившейся на меня тишиной, сняла предохранительную панель.
Вот так и аукнулись мне манная каша да молоко с пенками…
Очнулся я уже в лаборатории проекта, среди других роботов, с ужасом осознавая, что вместо любимой уточки подсунули мне не то что тело — здоровенный космический челнок. Хорошо, хоть автопилот понятливый оказался — за всю дорогу на Терра-Пию[1] молча выполнял свою работу и не лез с соболезнованиями.
Мои новые подопечные — четверо мужчин и одна женщина — проспали всю дорогу. Ну и правильно, кому захочется рисковать, выпуская Потерянных из кубрика?
Не понимаю я это человечество, ведь все-то у них есть. И здоровье — последняя вспышка насморка была ликвидирована лет триста назад, и благополучие — экологически чистая пища, предметы обихода и даже недвижимость: все производится автоматизировано, с учетом новейших технологий. Проблема перенаселения решилась с изобретением сверхскоростных двигателей, покорение космоса идет вперед семимильным шагом. Даже развлечения — и те поданы на блюдечке. Уникальные программы что ни день дарят счастливому человечеству очередной шедевр искусства. Живи и радуйся! Так нет же. Двести лет назад статистическая программа зафиксировала рост самоубийств, неуклонно увеличивающийся с каждым десятилетием. Тогда впервые и прозвучала идея терапевтического проекта. Не тела — души.
Из недр электронных библиотек были вытряхнуты заархивированные по ненадобности медицинские труды, а проекту дано гордое имя какого-то типа эпохи Первого Возрождения. Суть терапии, как выразился однажды детсадовский охранник ДМ-4, сводилась к выражению «сытый голодного не разумеет». И потянулись космические корабли высаживать зажравшихся сынов человеческих на суровые ландшафты едва освоенных планет. Дабы осознали и прониклись, от чего носы воротят.
Само лечение занимало около недели, к концу которой пациентов начинала мучить неодолимая тоска по оставленным благам цивилизации.
Программы-лекари направляли мысли пациентов в нужное русло, проводили проникновенные беседы, а также собирали информацию, отслеживали графики душевного состояния, вносили коррективы в процесс лечения и т. д., и т. п.
И пусть навеки будет проклят недоумок-конвейер, впихнувший в космический челнок искусственный интеллект детсадовской няни! Хотя, чего уж тут… программа у него такая.
Когда я в первый раз влез в файлы подопечных, то испытал легкий шок. Меня аж скукожило от всех этих фрустраций, мотиваций и персонификаций. Это потом уж я разобрался, что имелось в виду — счастье, что в информационную систему корабля была внесена целая библиотека. Итак, на момент отлета на борту собралась дивная, отчаянно депрессирующая компания.
«Пациент № 1. Густас Пулле, 42 года, свободный домохозяин.
Особые увлечения — резьба по дереву.
Не выдержав ежедневных попыток создать шедевр, превосходящий продукцию домашней программы „Буонаротти-5“, получил нервный срыв. А также вызов в суд за вандализм — машина-созидатель была зверски изувечена при помощи резца и стамески.
Пациент № 2. Эмилия Томкуте, 36 лет, свободная домохозяйка.
Особые увлечения — поэзия.
Была найдена в бессознательном состоянии на собственной кухне после попытки суицида, сунув включенный миксер в раковину с водой. Причина — разрыв с мужем.
Пациент № 3. Андрюс Гринюс, 40 лет, инженер корпорации „Творец“.
Особые увлечения — риторика.
Был снят полицейским роботом с опоры моста Мегаполиса в приступе параноидального бреда. Кричал о всепланетном заговоре машин против человечества.
Пациент № 4. Йонас Гинтаутас, 19 лет, студент факультета информационных технологий Центрального института Мегаполиса.
Особые увлечения — музыка.
Был задержан на концерте группы „Механическая волынка“ в попытке перерезать себе вены струной, выкраденной у временно отключенного гитариста.
Пациент № 5. Каспер Петкивичус, 37 лет, свободный домохозяин.
Особые увлечения — отсутствуют.
Вызванная обеспокоенными родственниками коррекционная группа диагностировала у пациента полную потерю интереса к жизни, двигательную пассивность и отказ идти на контакт с внешним миром».
Я помню как впервые увидел их через видеокамеры — не безвольные фигуры, точно куклы, лежащие в лечебном сне, а вполне живых людей. Только проснувшиеся, испуганно хлопающие глазами, всклокоченные и помятые, они остро напомнили моих одаренных детишек из прошлой жизни. Я встрепенулся и привычно бодро продекламировал:
— «Встаньте, детки, умывайтесь, петушок пропел давно!».
Они отреагировали вполне адекватно своему тогдашнему состоянию, то есть, не удивились, не стали возмущаться, а покорно побрели принимать душ.
Первый значимый контакт случился у нас после завтрака. Штудируя документы с предписаниями настоящим Парацельсам, я уяснил, что значимым пунктом терапии являются душеспасительные беседы. Ужасно, но я понятия не имел, о чем следует говорить с этими мрачными типами, рассевшимися в креслах и недоверчиво косившимися друг на друга. Я решил импровизировать и предложил поиграть в «горячо-холодно». Ну, вы знаете, это когда каждому нужно угадать любимое занятие соседа. В результате все страшно переругались — Андрюс стал язвить, Эммочка закатила истерику, а я, движимый раскаянием, ретировался и запустил на мониторы веселый мультик про котенка Шнырика.
Пациенты как-то разом замолчали и расползлись по кают-компании — Андрюс углубился в чтение старых журналов, Каспер и малыш Йоник прилипли к иллюминатору, Эмилия принялась ощипывать увядшие листья фикуса, а Густас — сворачивать из газеты птичку. Надо бы дать им кубики и пластилин… Одно хорошо, к обеду подопечные перезнакомились, вот только Каспер молчал и пристально созерцал инопланетный пейзаж.
После обеда я собрался с духом и огласил новое задание. На этот раз группе доверялось ответственное дело — установить на Терре маячок. Откровенно говоря, связь с родительским кораблем и так работает круглосуточно, но, как я понял из того же плана реабилитации, Потерянные должны ощутить важность возложенной на них миссии. Наверное. На всякий случай я дал им дополнительное задание — сочинить стишок о планете — и скомандовал идти облачаться. Скафандры сели идеально — тщательно подгонялись еще на родительском корабле. Устроив проверку связи, получил в ответ не слишком уверенное «здесь» от Андрюса, Йонаса и Густаса, тихое «але» от Эмми, и невнятное сопение Каспера.
Минут пять я придирчиво оглядывал каждого, командуя наклоняться, сгибать конечности и крутить головой — вспомнил привычку пятилетнего Яника натягивать на ноги рукава. Вообще-то еще на Земле при помощи гипноза в головы Потерянных были вложены основные навыки обращения с космическим оборудованием, но не очень-то я этому доверял. Ведь если гипноз не мог излечивать, мало ли в чем еще состоит его несовершенство?
По моей команде они гуськом отправились в шлюзовую камеру и там терпеливо пыхтели, дожидаясь, пока тонкая автоматика постепенно увеличит давление. Терра-Пия отличается от Земли размером, и ходить там куда тяжелее, чем внутри челнока. А чтоб ребята не скучали, я им музыку включил. Героическую. Наверное, от того они, хоть и Потерянные, страха поначалу не показали. Даром, что цифры жизненных показателей всполошено метались на моих мониторах. Вот только Эмма тихонько пискнула, когда разошлись двери, да Йоник заметно побледнел, увидев, как к нему тянется рука манипулятора. Нежно, бережно, почти по-матерински я приподнял скафандр со студентом за шкирку и мягко опустил под одну из своих опор. А вот потом началось…
Не скажу, что первая высадка на Терру оказалась удачной. Хотя место установки маяка предполагалось на нашем плато, буквально в сотне шагов, Потерянные тащились туда битый час. Во-первых, сама планета тянула силы из непривыкших тел, ну и, конечно, обособленность тоже сыграла роль. Поначалу пациенты не могли договориться, кто какое оборудование будет нести. Хорошо, хоть, в Густасе проснулся рыцарь, и он, дабы освободить и без того спотыкающуюся на каждом шагу Эмилию, взвалил на себя двойной груз. Потом они долго спорили, в каком именно месте следует долбить поверхность для фиксирующих опор. Каспер, похоже, просто из вредности зажилил полученную на корабле карту с меткой. В результате, после кропотливой работы, сдобренной нытьем и руганью, одна из установленных опор рухнула, с силой впечатавшись в грунт, и треснула.
Никогда не слышал, чтобы люди ругались так много и так единодушно. Я же, боясь по неопытности навредить их хрупкой психике, сделал вид, что отключился. Жалко, что не смог видеть лица, возможно, их выражение пригодилось бы для анализа и отчетов.
К слову, об отчетах. Да, я повел себя некорректно и, наверное, по возвращению на родительский корабль меня отстранят от дела, а то и вовсе предадут аннигиляции. Это, конечно, если раскроется подлог. Как бы там ни было, я самым недостойным образом перехватывал послания других Парацельсов, комбинировал данные, подставлял имена своих подопечных и даже придумал пару собственных психологических ситуаций, чем несказанно горжусь. Но что мне оставалось делать? В случае разоблачения мою группу сразу же отозвали бы обратно, что затормозило бы процесс терапии, а этого я допустить не мог. Программа нянечки диктует защищать подопечных до последнего.
Но это было позже. А в тот момент, глядя на медлительные фигуры и слушая возмущенную торопливую речь, я был готов сдаться. Если бы не Эмилия…
Они возвратились ближе к вечеру — усталые, мрачные, но истерик больше не закатывали. Части маяка так и остались лежать на плато — поломанная опора ремонту не поддалась. Хорошо хоть мы — да, я снова включился в работу и, по мере сил, пытался советовать — решили закатать оборудование в брезент, подальше от вездесущей пыли, и заложить валунами — мало ли какие зверюшки водятся на Терре? Тащить все это обратно оказалось уставшим людям не по силам, а электронный метеоролог бурь не обещал.
Выслушав приветственную речь и похвалу за отлично выполненное задание со стишками, первопроходцы устало поплелись в душ, а я, растрогавшись, ввел в программу ужина дополнительные порции печенья. Даже для Каспера.
По поводу провала первой части поручения я не переживал. Процесс терапии включал три крупных задания — установку маяка, исследование флоры и фауны и геологическую разведку. На выполнение каждого отводилось по три дня, со сроками мы вполне успевали, так что следующую ночь я занимался сканированием эфира, анализом отчетов других терапевтических групп, а также словарем жаргонизмов. Некоторые выражения из дневного лексикона Потерянных меня заинтересовали, и, проштудировав словарь, я невольно восхитился изобретательностью человеческого разума.
Следующие два дня дело медленно шло на лад. Обязательные беседы я решил строить вокруг поэзии и упивался собственной удачей, глядя, как розовеет от возбуждения Эммино лицо. Она, наверное, часами могла говорить о поэтах Второго Возрождения, о классицизме Старого времени, об эпосе. Мужчины вежливо слушали, а Йоник, краснея, даже зачитал сонет собственного сочинения.
На следующий день поэтическую идиллию разрушил Андрюс, ворчливо заявив, что предпочитает болтологии хорошую трансляцию спартакиады. Так нашлась еще одна тема для разговоров.
Предложенные кубики команда возмущенно отвергла, однако пластилином не на шутку заинтересовался Густас. Отобрав у остальных пациентов коробки, он уселся в углу и принялся ваять. Я был готов наказать воспитанника за жадность, однако, жаловаться никто не стал, и я решил оставить все как есть.
К третьему дню они вполне освоились с выходами на планету, мне даже показалось, что их медленные движения приобрели особую плавность и грацию. Поначалу различать пациентов на расстоянии было трудно — схожие светлые комбинезоны, примерно одинаковый рост, из них из всех только Йонас выделялся долговязостью. И тут я очень кстати вспомнил шкафчики в детском саду и всю следующую ночь гонял хозяйственный манипулятор, воплощая в жизнь гениальную идею. На складе оборудования нашлись разноцветные фликеры, из которых мы и вырезали забавные фигурки. Зеленая елочка получилась кривоватой, рыжая морковка больше напоминала треугольник, но я все равно предвкушал радость подопечных и чувствовал, что работаю не зря. И пусть даже возмущенный Андрюс попытался отодрать от рукава золотую бабочку, василек пришелся Эмме по душе. Во всяком случае, она улыбнулась и поблагодарила. Густас по привычке что-то пробасил в свисающие к подбородку усы, Йоник нервно захихикал, а Каспер и вовсе красную белочку проигнорировал. Их можно было понять — впереди ждал последний день установки маяка. И они справились! И даже улыбались за ужином, звонко чокаясь бокалами с земляничной шипучкой.
Второй этап программы заставил меня изрядно поволноваться. И дело даже не в том, какие опасности могли подстерегать моих подопечных на Терре — в конце концов, родственники пациентов устроили бы бучу, вздумай координаторы бросать Потерянных куда-нибудь в жерло действующих вулканов. Меня стал настораживать Андрюс. Может, всему виной фликер? Еще накануне оживленный и разговорчивый, мужчина внезапно замкнулся в себе, то и дело нервно пощипывал отрастающую бородку, а на сеансе групповой терапии вскочил из кресла и стал раздраженно мерить шагами комнату.
Если бы у меня были локти, я бы постарался их покусать. Способна ли машина испытывать обиду? В тот момент я не задавался этим вопросом, а спешно копался в медицинских файлах, пытаясь диагностировать состояние бедолаги-инженера. Самым ужасным в тот момент мне казалось, что, прибегни я к насильственным действиям, пусть даже во благо, Андрюс, отойдя от успокаивающего укола, утвердится в своих мыслях. И в чем-то будет прав. Но мой мальчик меня не разочаровал. Он постоял некоторое время в сортире, впившись пальцами в хромированную раковину, после сходил облегчился, вернулся и, поплескав водой в лицо, присоединился к остальной группе. Сидел, мрачно уставившись в журнал, а на выходе даже не пытался освободиться от фликера. В любом случае я решил видеокамер с него не спускать. Жалко, что вне корабля Потерянные оказываются так далеко от манипуляторов…
Вскоре вооруженная контейнерами группа снова высадилась на поверхность и медленно двинулась по направлению к горам — туда, где угрюмо щетинились неведомые блеклые кустики. Вчера ночью мои сенсоры зафиксировали там движение, и я отметил соответствующий сектор. Карту на этот раз я вручил Йонасу. Малыш даже плечи расправил от гордости, и я долго наблюдал, как его долговязая фигура плыла во главе процессии.
Они остановились внезапно, ткнувшись друг в друга, чем напомнили мне поросенка Пятачка из старинного мультика.
Поделиться книгой: