Лабиринт

— Какие некультурные девочки, — громко удивился Вадик.

— Пошел в … козел!

— Не отвлекайся, — я потащил Дубовицкого в вестибюль, где были установлены два телефона-автомата.

— Катя, привет! — кричал в трубку Вадик. — Как жизнь? И я тоже… Лариску давно не видела? Давай сегодня встретимся. Познакомлю с меном, ты обалдеешь. Одни мускулы… Мозги? Тоже есть.

Судьба продолжала дарить мне случайности. Катина подруга, Лариса, оказалась дома и согласилась составить компанию. Часов в шесть вечера мы оказались в захламленной однокомнатной квартире, принадлежавшей бабке Вадика.

— Времени мало, — озабоченно сказал приятель. — Надо прибрать и накрыть на стол.

Со старого комода на нас смотрела семейная пара. Круглолицая женщина с уложенными венцом косами и мужик в уродливом черном костюме с орденской планкой.

— Бабка с дедом, — пояснил Вадик. — Сейчас мы их уберем, чтобы не таращились. Ты только к Лариске не клейся. Она поприличнее, чем Катька, к ней все привязываются. А впрочем, зачем она тебе?

Наши дамы пришли в половине восьмого. Я посмотрел на потенциальную невесту и едва не застонал от досады.

Глава 2

Катя не была страшилищем, но и хорошенькой ее назвать нельзя.

Передо мной стояла худая девица с острыми, выпиравшими сквозь джинсы коленками и плоской мальчишеской грудью. Редкие светлые волосы, закрученные в подобие локонов, торчали в разные стороны. Джинсы ей совершенно не шли, однако в юбке было бы еще хуже. Выставлять ей было абсолютно нечего. Катя походила на подростка-недотепу. Впрочем, лицо у нее было довольно миловидным, а желтые, как у совы, глаза смотрели на меня с легкой усмешкой и любопытством. Глаза показались мне очень неглупыми. Я смотрел на нее, как давно научился смотреть в Москве на женщин, к которым проявлял интерес, и хотел это показать. Во взгляде Кати интерес читался сразу.

Таково было мое первое впечатление. Мы уселись за стол, пошли тосты, анекдоты, сплетни. Я продолжал почти физически ощущать на себе взгляд Кати. Ей было наплевать, что подумают про нее другие. Она знала себе цену и принадлежала совсем к другому кругу, до которого и мне, и Вадику было, как до Луны. Это угадывалось и по ее поведению, и по вещам. На шее у Кати висела золотая цепочка очень тонкой работы. Единственное кольцо на пальце было с бриллиантом. Рядом с пачкой «Честерфильда», из которой мы все таскали сигареты, лежала тяжелая желтая зажигалка.

— Золотая? — спросил я.

Катя пожала плечами, а подружка Лариса фыркнула, давая понять — какая же еще. Катя пила понемногу коньяк, шампанское и не обращала внимания, что апельсины мы купили мятые, а сыр переморожен и крошится. Вадик и Лариса перед ней заискивали, а мне почему-то стало от этого весело. Мы танцевали, погасив свет. Катя положила руку мне на плечо и не отстранялась, когда я осторожно прижимал ее к себе. Мы ушли на балкон, и я рассказывал ей, как ловил ночью на Волге осетров.

Потом мы целовались, и Катя гладила меня по щекам кончиками пальцев. Часов в двенадцать ночи она достала из сумочки сотовый телефон. Я первый раз в жизни видел такую штуку.

— Мама, я останусь с Ларисой у ее сестры… Нет. Все нормально. Не надо никакой машины. Ну, хватит!

Она облизнула губы и снова посмотрела на меня. Взгляд у нее был глупый. Как у влюбившейся семиклассницы.

Для порядка Вадик постелил нам две постели, а сам с Ларисой устроился на кухне. Я погасил свет и, выждав пару минут, переполз на тахту. В Москве стояли душные июльские ночи, но угловатое тело девушки было холодным. Я осторожно поцеловал ее, и она, подавшись навстречу, застонала.

Когда спустя полчаса я пробежал мимо кухни в ванну, там горел свет. Магнитофон бубнил что-то из «Бонни-М», а Вадик занимался со своей подругой любовью. Лариса стояла на четвереньках и ахала, мотая гривой желтых волос. Тело у нее было великолепное, но зависти к Вадику я не чувствовал. В комнате меня с нетерпением ждала дочь миллионера.

— Я хочу еще, — шепнула она мне на ухо. — Лариска там кричит… Чем они занимаются?

— Сходи, глянь.

— И пойду, — Катя прошлепала босыми пятками в сторону кухни. — Эй, вы, чего свет не гасите?

— Боимся промахнуться, — ответил Вадик. — Ты к нам в компанию?

— Вот еще! — фыркнула Катя. — Ты с одной справься.

Вернувшись, Катя свалилась рядом на тахту и, прижимаясь ко мне, объявила:

— Я тоже так хочу.

Я был у Кати не первым, но сексуальный опыт моей новой подруги был явно ограничен. Она возмещала его неподдельной страстью, с которой отдавалась мне. Я понравился Кате — в этом я не мог ошибиться. Однако, из своего немалого опыта, я хорошо знал, как легко рвутся такие отношения. Ночью — страсть и слова любви, а наступает день, и все кончается. У каждого своя собственная жизнь. Конечно, как красивый и мускулистый мужчина, я был для нее наверняка желанным партнером. Но я хотел большего.

На рассвете, когда моя обессиленная подруга крепко спала, я осторожно открыл ее сумочку. Среди губной помады, ключей и прочей мелочи россыпью, вперемешку лежали доллары, червонцы, двадцатипятирублевки. Я еще раз оглядел разметавшуюся во сне Катю, ее торчавшую из-под одеяла ногу с детскими синими пупырышками. Товар был не ахти, но денег на карманные расходы таскала подружка целую кучу. Наверное, всю мою стипендию за пять лет учебы…

— Ну как? — спросил Вадик, когда мы, проводив наших женщин, остались одни. — Процесс пошел?

Крылатая фраза, запущенная пустословным генсеком, была в Москве в то время модной.

— Да так… У нее действительно родители богатенькие?

— Я ж тебе говорил. Если хочешь, могу показать загородный дом. Недалеко от кольцевой. Ищи машину.

Я нашел машину, и в тот же день, похмелившись, мы отправились глянуть, как живет только что появившийся класс — новые русские. Большой трехэтажный особняк родителей Кати стоял в сосновом лесу над озером в ряду таких же богатых собратьев. Высокий забор отгораживал их владельцев от назойливого любопытства. Дом блестел новенькой крышей из красной металлокерамики, сверкал металлическими жалюзи. По зеленой лужайке к озеру неторопливо шла женщина с полотенцем через плечо. На площадке стояли две автомашины, тоже блестящие, словно умытые дождем. Вся эта яркая разноцветная панорама дышала таким сказочным благополучием, что я невольно сглотнул.

Рядом позевывал хорошо похмелившийся Дубовицкий. Наш водитель, нанятый за четвертак, ковырялся в грязном моторе «Москвича». Возможно, он завидовал людям за высокой оградой. Вадик хлопнул меня по плечу.

— А че, я здесь уже два раза бывал. Если повезет, и тебя пригласят.

Я ничего не ответил. Меня сюда уже пригласили на пятницу в восемнадцать ноль-ноль.

Побывав в гостях в Катином доме, я понял, что такая удача светит только раз в жизни. Катя была дочерью по-настоящему богатых родителей. Вечеринку она устроила в основном из-за меня. Правда, мать и отец на ней не присутствовали. Катя решила показать приятелям своего нового друга и не скрывала, что мною увлечена.

После дней, проведенных в богатом доме Кати, мгновения чужой веселой и богатой жизни сверкали, словно во сне. Я понимал, чтобы стать мужем Кати, надо действовать очень расчетливо и умно. Но все мои планы перечеркивались отсутствием денег. Я не мог посидеть с Катей даже в простеньком кафе-мороженом, не говоря о чем-то более приличном. Платить за себя Кате я не позволял. Это тоже было частью игры. Я занял триста рублей у Дубовицкого.

Вадик долго мялся, но я знал, что деньги у него есть. Я пообещал отдать шестьсот и помочь устроиться в совместную фирму. Конечно, после свадьбы.

— Когда она еще будет, твоя свадьба? — недоверчиво смотрел на меня Вадик.

— Скоро, — соврал я и пригрозил: — Не выручишь — никакой фирмы!

Вадик уже ходил в техникум и своим местом работы был разочарован. Обшарпанные коридоры, шум, дети, как очумелые, носятся, и зарплата сто семьдесят рублей. Только название, что техникум, а так самая завалящая школа. Школу Дубовицкий терпеть не мог.

— А если не женишься, плакали мои денежки?

— Кто не рискует, тот не пьет… портвейна!

— Гони свой магнитофон, — наконец решился Вадик. — Если не отдашь шестьсот, он у меня останется.

Мы хлопнули по рукам, и я получил деньги. Теперь я не лез к Кате в постель. Мы просто гуляли по городу или сидели в кафе. Я изо всех сил давал понять, что серьезно увлечен и не хочу сводить наши отношения только к постельным. Однажды я сообщил, что должен недели на две уехать.

— Куда? — всполошилась Катя.

— К себе на родину.

— Это обязательно?

— Обязательно.

— Зачем?

Я наотрез отказался объяснять, намекнув, что уезжать никуда не хочу, но таковы обстоятельства. Скоро обязательно вернусь. Это был рискованный ход. Катя могла попросту найти другого. Но я чувствовал — надо рисковать. Я возился с Катей уже целый месяц, но никакого разговора о нашей дальнейшей жизни не шло. Катя была влюблена, как кошка, но ей хватало свиданий. Между тем начался август и что-то надо было решать.

Отец встретил меня на станции. Кажется, семья разбогатела. Вместо древнего «Москвича-412» мы сели в «жигуленок». Тоже не новую машину, но приличнее, чем «Москвич». Из-за спинок сиденья с визгом выскочили младшие братья Витька и Славка.

— Шурка приехал! Ура!

Пришлось открывать сумку и оделять братьев подарками. Славке — портативный плеер, а Витьке — пластмассовый набор полицейского, наручники и дубинку.

— Па, гляди че у меня!

Товарное изобилие еще не дошло в наши края. Витька дергал из рук у Славки двухлитровую бутыль кока-колы, а тот по складам читал надпись. Потом оба принялись пить прямо из горлышка. Попробовал и отец.

— Ничего. Лучше, чем наш лимонад. Только теплая.

Мы ехали через станционный поселок. «Жигули» прыгали по колдобинам. Вдоль дороги стояли дома железнодорожников, глухие, толстостенные, облепленные сарайчиками и будками. В горячей пыли купались куры. Козы, привязанные к колышкам, прятались от жары под заборами. Возле магазина стояла толпа. Давали что-то дефицитное.

— Как живете? — спросил я, хотя видел, что живут, как жили. Убого.

— Да ничего, — бодро отозвался отец. — Зарплату недавно прибавили. Правда, цены подскочили. Чехонь пошла. Славка штук сто насолил.

— Сто тридцать, — поправил Славка. — И судаки хорошо берутся. Я килограмма на четыре одного поймал. Зубы такие, аж глядеть страшно.

Я снова был дома. Вечером собралась родня, и от меня не отходила мама. Она сразу поняла, что я приехал ненадолго.

— В школу не пойдешь? — спросила она.

— Нет.

— Там тебя ждут. Ты же по направлению к нам.

— Мам, я остаюсь в Москве.

— А ничего, что по направлению не поехал? Раньше за такое дипломы отбирали.

Наивная моя мама! Как и отец, она всю жизнь чего-то боялась. Бумажек с печатями, родительских собраний, участкового.

Я твердо решил остаться в столице и в свой городок возвращаться не собирался. На диплом мне было наплевать. Главное — отношения с Катей.

— До конца месяца поживешь? — спросила мама.

— Нет. У меня всего пять дней.

— Ну хотя бы десяток. Мы все по тебе соскучились.

— Не могу. Надо ехать.

В те же дни я встретил в Красном Яре своего одноклассника Васю Кошелева. В десятом классе мы занимались в полузапрещенной тогда секции карате. Потом я уехал в Москву, а Вася, отслужив в армии, жил в Ростове. Небольшого роста, широкий в груди и плечах, он производил странное впечатление. Мне виделось что-то хищное в его спокойных светло-голубых глазах. Был он коротко стрижен и, судя по всему, продолжал заниматься спортом. Я бы назвал его крутым, но таковых в нашем захолустном городке тогда не водилось. Да и выглядел Вася по-другому. Без надоедливых к месту и не к месту адидасовских причиндалов, золотой цепи на шее и стриженного налысо затылка.

Василий Васильевич Кошелев, по школьной кличке Вась-Вась, тоже приехал погостить к родителям. Мы не были с ним друзьями, но жили на одной улице, и я позвал его отметить приезд. Мы чувствовали, что пригодимся друг другу, и даже успели в те дни съездить на рыбалку.

— Значит, остаешься в Москве? — спросил он.

— Да.

И неожиданно для себя рассказал про Катю. Наверное, мне требовалось с кем-то поделиться. Он слушал внимательно. В Кошелеве чувствовалась жестокость уже успевшего много повидать человека. На правом боку темнел лиловый уродливый шрам.

— Ты повоевать успел? — показал я на шрам.

— Немножко.

— Афган?

— Теперь за этим необязательно за границу ехать. На Кавказе уже в полный рост пуляют.

— И наших убивают?

— Убивают, — вздохнул Вась-Вась. — Наплачемся еще с Кавказом. Вначале Карабах, теперь Осетия, а Горбачев, сволочь меченая, будто ничего не видит. А в Москве как жизнь?

— Перестройка. Иностранцев полно. Офисы шикарные открываются.

— В столице есть где развернуться. Правильно сделал, что решил там остаться. В нашей деревне только небо коптить да детей строгать.

— А ты, Вася, где сейчас? — спросил я.

— С братвой кручусь, — просто ответил Кошелев. — Ты не упускай эту Катю. В жизни только один шанс дается. Я вот своего пока не нашел.

— Живешь-то ничего?

— Ничего. Тачка есть, хата… Но все ненадежно. Сегодня есть, завтра нет.

Мы расстались, договорившись, если понадобится, найдем друг друга через родителей.

В Красном Яре у меня имелись более близкие друзья, чем Вася Кошелев. Но я не стремился с ними встретиться. Я не мог объяснить, что нас объединяло с Кошелевым, но чувствовал — с прежними своими друзьями мне говорить не о чем. Здесь можно только коптить небо. Тихая рутинная жизнь нашего пыльного поселка, работа в рыбхозе или на лесопильном заводе — все, что они имели. Я хотел большего.

Через два дня я был у Кати.

— Вернулся, — просто сказал я. — Ты знаешь, я, кажется, не могу без тебя.

Богатая избранница смотрела на меня блестящими, сразу поглупевшими глазами.

— Больше я тебя никуда не отпущу, — заявила она ночью, прижавшись ко мне всем телом.

В ее словах звучала театральность. Что-то давно увиденное в фильмах. Но Катя не лицемерила. Она влюбилась и не хотела со мной расставаться.

Вопрос с моим распределением и пропиской решился быстро. Катя через свою тетку устроила меня техническим переводчиком в подмосковный исследовательский институт. Прописку сделали в каком-то соседнем городке, а жил я в однокомнатной квартире недалеко от Кати. Квартиру сняла и оплатила она сама, несмотря на мои протесты. Ездить на работу было далековато, но Катя сказала, что это ненадолго. Речь о женитьбе я не заводил, угадывая чутьем, что этого делать пока не надо. Мог получиться перебор. Слишком неравная партия.