ЛИСТАЯ ПАМЯТИ СТРАНИЦЫ

УРОК

Мы стоим на остановке и ждем автобуса или попутной машины. Вместе с нами на остановке ждут автобуса ребята со своими родителями — они, по всей видимости, домой едут. Мы едем на низа — так называют люди колхозы, лежащие в Чуйской долине вниз от Тянь- Шаня. Ехать далеко, километров сорок.

Собирались мы на рыбалку загодя и тщательно. Удочек, закидушек (там, говорят, сомы водятся!) набрали, крючков купили, продуктов запасли. Одного мы только немного побаивались — тамошних пацанов. Чужих у нас, четырнадцатилетних, по всей Киргизии принято было бить. А мы ехали на чужую территорию. Поэтому я на остановке демонстративно, когда старшие не смотрели в нашу сторону, поправил торчащий за поясом (совсем как настоящий) револьвер и снова прикрыл его рубашкой на выпуск. Револьвер был из пластика, но это было видно, только если взять его в руки. Я заметил, как ребята многозначительно переглянулись. Довольный произведенным впечатлением, я с деланным равнодушием отвернулся.

Доехали мы благополучно. Нашли лежащий за селом большой пруд и расположились на дальнем берегу. По тому, как под вечер сазаны по всему пруду всплескивались, видно было, что рыбы в пруду много. Но мы пока ничего не поймали. Надеемся на закидушки, которые мы поставили на сомов.

Вечер в Киргизии короткий. После жаркого дня вдруг с гор тянет прохладой, солнце быстро садится за Киргизский хребет, в последний раз ярко осветив покрытые вечными снегами вершины. И небо раскрывается бесчисленным количеством звезд. Красота! Лягушки задают концерт. Громко мычит возвращающееся в село стадо.

Наш лагерь мы расположили в небольшой ложбинке, чтобы нас не было видно издалека. Совсем стемнело. Время от времени бегаем проверять закидушки и постепенно, один за другим, засыпаем неспокойным сном.

Пр осыпаемся от голосов. От множества голосов. Осторожно выглядываем из ложбинки. Нас ищут!

Огромная ватага пацанов под предводительством длинного, как жердь, парня лет семнадцати, цепью идет по берегу в нашу сторону. Очень слабая надежда, что не найдут, еще теплится в сердце. Нашли!

— Эй! Вы откуда? — спрашивает «старший».

— Из Беловодского...

— А здесь что ищете?

— Мы на рыбалку приехали.

Тем временем все наши вещи подвергаются тщательному досмотру. Все, что представляет для пацанов тринадцати-четырнадцати лет хоть какую-то ценность, отнимается. Возражений с нашей стороны — никаких. Какие могут быть возражения против тридцати возбужденных ребят посреди ночи?!

— Где пистолет?

— Какой пистолет? У нас только поджиг есть.

Поджиг тоже забирают. Но все усиленно ищут пистолет. Я догадался, о чем речь идет, но упорно молчу. Разбросав все наши вещи и забрав более или менее ценные, но так и не найдя пистолет, банда удаляется в сторону соседнего села, делая вид, будто они детдомовцы. Но я узнал нескольких ребят с остановки.

И еще я узнал, что тщеславие иногда наказывается сразу.

ЭССС

Андрей за меня переживает. После школы я только и делаю, что хожу с друзьями на Крепостной пруд на рыбалку. Время идет, а я еще не знаю, где и на кого буду учиться дальше. Школу я закончил с хорошими оценками, общий балл 4, 5.

Андрей меня спрашивает, кем бы я хотел стать. Я говорю, что историком или геологом. Андрей берет мои документы и едет во Фрунзе искать мне место учебы. Он находит техникум и отделение, на которое записалось меньше всего абитуриентов.

Фрунзенский политехнический. Самое красивое здание в городе. Его можно увидеть на открытках во всех киосках Союзпечати.

Я получил приглашение на третье августа на вступительные экзамены. Экзамены я сдал, и меня приняли. Я узнал, что буду техником-электриком по специальности электрические станции, сети и системы. Учеба мне очень нравится, специальность — тоже. Через некоторое время меня выбирают старостой группы, и я получаю место в общежитии.

Три года учебы прошли быстро. Оставались только производственная и преддипломная практика, потом — работа над дипломом и его защита.

Я до сих пор с благодарностью вспоминаю решительность и заботу Андрея, отказавшегося от своей учебы в индустриальном техникуме, чтобы дать возможность учиться мне. Родители не в состоянии содержать двух студентов, а стипендии хватает только на еду, да и то очень скромную.

ПРАКТИКА

Мне исполнилось девятнадцать лет. После сдачи экзаменов я, по распределению, попал на практику на юг Киргизии, в город Ош. В отличие от столицы, здесь, в основном, живут киргизы и узбеки. Нашел я камвольносуконный комбинат, где мне предстоит работать, и общежитие, где я буду жить восемь месяцев. Ошский камвольно-суконный комбинат — комсомольско-молодежная стройка. Сюда приехали «по зову комсомола» десять тысяч ткачих и пять тысяч слесарей из разных регионов Советского Союза, в основном из Орехово-Зуево и Иваново.

После первого знакомства с сотрудниками, мастером и самой работой потянулись будни. Но какие будни! До глубокой ночи над микрорайоном, где расположены общежития, стоит гул. Пятнадцать тысяч молодых людей далеко от дома, оторванные от родных и друзей, развлекаются на танцплощадках и в залах общежитий, в парке и прямо на улице. Содом и Гоморра!

Местные жители реагируют на это нашествие агрессивно, там и тут вспыхивают драки. Среди ткачих много девчат легкого поведения, что привлекает молодых людей со всего города.

Почти каждый день среди рабочих разносится слух: опять в реке или в кукурузе труп нашли.

Я помню, когда я начал молиться. Я приходил поздно вечером домой, подвыпивший, после какой-нибудь вечеринки, которую обычно сам и организовывал. Ложился в постель, потолок шел кругом, в душе сумятица: я не хотел так больше жить. «Господи, где выход? Если Ты есть, ответь мне. Я больше не хочу так жить!» Я засыпал, и мне казалось — Бог молчит.

Сегодня мы с девушкой до обеда, так как оба идем на работу во вторую смену, ходили на речку купаться. Речушка протекает между кукурузными полями и большим лесопарком. Погода чудесная. В тени склонившейся над речкой ивы, у ее корней, мы нашли укромное уютное место. Вода в речке чистая и холодная. Мы радуемся нашей молодости, говорим о смысле жизни, о Боге.

С местными, узбеками и киргизами, у меня, немца, сложились хорошие отношения. Вечером, во время работы, один из слесарей, узбек по национальности, подошел ко мне и спросил:

— Ты ходил сегодня купаться с твоей девушкой?

— Да, — отвечаю. — Почему ты спрашиваешь?

— Мы играли сегодня в карты в кукурузном поле. Выигравшему должна была первому достаться девушка. Проигравший должен был избавиться от тебя. Но я узнал тебя и отговорил моих товарищей от этого дела.

— Спасибо! — отвечаю, зная, что он не шутит.

Я понимаю, что Бог еще молчит, но Он держит Свою руку надо мной. Я думаю, что ради молитв моих родителей. «Когда в следующий раз буду дома, пойду с ними на собрание», — принял я тогда решение в сердце.

Однажды вечером я стою у окна и смотрю с высоты четвертого этажа на тротуар между домами. Я вижу там кучку курящих и разговаривающих между собой молодых людей.

Приближается полночь. Мне нужно идти встречать с работы свою девушку и проводить ее в женское общежитие. Идти страшновато. Беру нож и прячу его в руке. Спускаюсь на улицу. Никого не видно. Иду, настороженно оглядываясь. Прошел уже довольно далеко. Вдруг слышу топот догоняющих меня людей. Окружают меня и требуют:

— Раздевайся!

— Вы что, совсем... — пытаюсь возразить и получаю удар в лицо, от которого все же успеваю уклониться.

Мгновенно принимаю решение. Кидаюсь на одного, стоящего на пути к дому, он уклоняется. Я бросаюсь в образовавшуюся брешь и бегу, как только ноги несут. Навстречу попадаются несколько человек. Они кидаются в сторону. Влетаю в подъезд, на одном дыхании взбегаю на четвертый этаж и влетаю в квартиру. Внутри все трясется.

Времени на размышления у меня нет. Моей девушке нужно идти домой. Одной — смертельно опасно. Я кладу на стол нож. Молюсь и иду вниз. Встречаю девушку, провожаю ее домой и возвращаюсь к себе. Бог все еще молчит, но Он учит меня надеяться на Него.

После этого я никогда больше не ходил вооруженный.

Мне казалось, что, вооружившись, я отказываюсь от Его защиты.

НЕ УПАДИ!

Уже не первый раз на собрании баптистов в Романовке. Родители мои перешли в эту общину, надеясь привлечь и нас. Здесь, в отличие от калининской, куда они безуспешно пытались ввести и нас с Андреем, проповедуют и поют по-русски.

На утреннем воскресном собрании присутствуют человек сто пятьдесят. Григорий Максимович Слисенко — пресвитер. Он и в хоре поет. У него очень красивый голос. Поет он басом. Говорит с украинским акцентом.

Я люблю слушать пение хора. Поэтому сажусь впереди, на третьей или четвертой скамье. Рассматриваю лица. Мне нравятся все: старики и старушки, молодежь и люди среднего возраста. Я не могу этого понять и не могу описать, но эти люди отличаются от всех, с которыми я был до сих пор знаком. Во время проповеди, а их в воскресенье утром целых четыре, никак не могу сосредоточиться. Я не понимаю, о чем говорят проповедники. После каждой проповеди пение. Пение прекрасное. Опять проповедь. Просыпаюсь оттого, что кто-то сует мне в руки записку. Читаю на клочке бумаги: «Володя, берегись, упадешь со скамейки». Смотрю на маму. Она улыбается. Она рада, что я на собрании.

СВЕТ И ТЬМА

Я уже несколько месяцев посещаю собрания. Моя двоюродная сестра Фрида, с которой я в дружеских отношениях, тоже приходит на собрания. Я подружился с ее подругами, моими ровесниками, вернее, ровесницами: Ирмой и Эльвирой. Правда, они немного стесняются меня, потому что после каждого собрания я выхожу с ними и сразу закуриваю сигарету. Я несколько раз пытался бросить курить, но у меня ничего не получилось.

За это время я многое узнал из Библии, а также о Библии. Во время наших студенческих сабантуев мы дискутируем за полночь о Библии и Боге. Аргументов у меня еще не много, но и оппоненты мои знают мало. Во время споров я пытаюсь доказывать правоту Библии и опровергать учение Маркса и Ленина.

Сегодня воскресенье, восемнадцатое января 1970 года. Выхожу покурить перед сном. Снег завалил огород и сад. Все деревья в снегу. Вдоль тропинки, ведущей к домику в конце огорода, сугробы. Выкуриваю сигарету и бросаю ее в сугроб. «Мама увидит утром, огорчится», — подает голос совесть. Закидываю окурок снегом.

Вспоминаю собрание. Когда я вошел в молитвенный дом, в дверях меня, как и каждого входящего, остановила старушка. Вибетанте, так называют ее в церкви. Она сунула мне в руки клочок бумажки, вырванный из школьной тетради. Найдя свободное место, сажусь. Раскрываю бумажку и читаю: «Приблизилось Царствие Божие, покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк. 1:15).

Собрание идет своим чередом. Вместе со всеми я встаю, когда нужно, сажусь, когда можно, слушаю хор и проповедников, но ничего не слышу. Я держу в руках бумажку с текстом из Библии. Я его понимаю так: «Если уж ты говоришь, что Библия права, что не коммунизм, а Царство Божие приблизилось, то тебе самому следует покаяться и веровать в Евангелие». Я только значительно позже увидел, что слабо понимающая по-русски Вибетанте выписала текст из Библии, вырвав его из контекста. Но в тот момент это меня не волновало. Бог начал говорить со мной!

Стою на морозе, смотрю на усеянное звездами небо. Ощущение, что Бог говорит со мной, не проходит. Захожу в дом. Все уже спят. Андрей тоже уже лег. Я становлюсь на колени с мыслью: «Или сейчас, или никогда». Я открываю Богу свое сердце. Я молчу и плачу. Андрей просыпается и становится на колени рядом. Просыпаются родители. Отец и мать становятся со мной рядом на колени. Я молчу и плачу безудержно. Отец, мать, Андрей молятся обо мне. Отец кладет руку мне на плечо и спрашивает:

— Володя, неужели ты не веришь, что Господь простил тебе твои грехи?

— Верю, — отвечаю я сквозь слезы.

— Поблагодари Его.

После молитвы я лежу в постели и думаю: «Мне теперь нужно заснуть, как пишут в книгах, „с детской улыбкой на устах“». И тотчас засыпаю.

Утром мир для меня обрел контрастность. Я знаю, что принадлежит к светлому Царству Бога, что чисто и свято, и что принадлежит к царству смерти, что греховно и нечисто. Я вдруг осознаю, что я наконец на правильной стороне, я вернулся к своему Отцу.

ЗАВЕТ