Помоги проекту - поделись книгой:
— Меня интересуют твои прелести, в смысле — прелестные кастрюли, — пьяно пошутил Влекомов, крутя в руках конверт. — Наводчики!
— Кастрюли посылкой идут. А почему наводчики? — всполошилась Эмилия.
— Все, кто видел твой конверт — и на почте, и по пути в квартиру, и гости, — почти все подумают, что ты скоро разбогатеешь, — снисходительно пояснил он. — И кто-то захочет поохотиться на такую куркулиху.
— Ну тебя! Каркаешь! — рассердилась Эмилия. — Поохотиться! Я со страха помру!
— Разбогатеть — большой риск! — мрачно изрёк Влекомов. — Можешь спросить у Абрамовича!
— Вечно ты умеешь испортить настроение! — произнесла Эмилия после паузы.
— Я могу его исправить! — пообещал он. — Ты никогда не получишь приза! И это может тебя спасти! Но если хочешь оплачивать безбедное существование своих возможных благодетелей, делай это с открытыми глазами! Или хочется питать иллюзии? А вдруг повезёт?
— Ну да! — заскучала Эмилия. — Где я денег напасусь? С пенсии, что ли?
— А что — если позволяет размер, — продолжил было ехидничать Влекомов, да самому надоело. — Хочешь, проведём одну маленькую проверку? — предложил он, подтягивая к себе телефон.
— Куда ты собрался звонить? — насторожилась Эмилия.
— В Москву, куда же! — шокировал её Влекомов. — Не беспокойся, я по своей карте позвоню! А ну-ка, достань их письмо, там должен быть номер телефончика!
Эмилия, не прекращая кудахтать, исполнила его просьбу. — Здравствуйте! — услышала она вскоре непривычно вежливый голос Влекомова. — Мне сообщили, что я стал победителем акции и имею право запросить триста тысяч рублей…
Он прервал гладко стелившуюся речь — похоже, ему отвечали.
— А зачем мне делать заказ? — продолжил Влекомов. — Давайте заключим соглашение. Я жертвую вашей фирме половину призовой суммы, а вы сразу высылаете мне вторую половину!
Пауза.
— Ах, финал не скоро, процедура утверждена! Значит, не согласны? А как позвонить руководству? Телефона не даёте? Понял! Спасибо!
— Соображаешь? — повернулся он к Эмилии, дав отбой. — Им вроде должно быть выгодно — я отдаю им половину приза! А они не согласны! Значит, рассчитывают получить больше с тысяч «победителей».
— Что это ты моими деньгами распоряжаешься! — возмутилась в ответ экс-супруга.
— Эх! — крякнул Влекомов. — Давай ещё по одной!
— Давай! — последовал незамедлительный ответ.
Влекомов, как истинный Овен, упрямо пытался снова что-то объяснить, но Эмилия только вздыхала и томно поглядывала на ещё не опорожнённую бутылку.
6
Прошу прощения — я снова о весне. Не юноша — ну что она далася мне? Тем более я, как и любой мыслитель, скользить и падать в лужи не любитель.
Снег тает, скукоживается, а торжествующая грязь, смыв слои белого пушистого грима, подставляется солнечным лучам: я первая загорела!
Весеннее обострение охватило «Фотон» — он готовился к юбилею. Не генерального директора, не главного инженера, не 80-летнего инженера Федотова — к своему собственному, полувековому! То есть к празднику своей «элиты» (без этого словца нынче и в нужник не сходить) — генерального директора, главного инженера и их присных.
Нет, среди рядовых сотрудников тоже имелось немало достойных. Но — достойных смотря чего. Значительная часть оказалась достойной приглашения на торжественное заседание в арендованном клубе, поскольку собственный актовый зал «Фотона» давно не допускал проведения никаких актов, даже самых невинных.
Незначительная часть значительной удостоилась приглашения на ещё более торжественный ужин. А некоторую часть сотрудников предполагалось наградить подарками различных стоимостных категорий в зависимости от заслуг. Тех, кто не удостоился попасть даже в низшую ценовую категорию, удостаивали бесценных грамот городской администрации.
Именинным тортом должен был послужить юбилейный альбом. Альбом, отражающий героическое восхождение института к вершинам телевизионной электроники и его загни… в смысле — процветание на данном этапе под мудрым руководством руководства.
И то — участие в фотографировании обратной стороны Луны, Марса, Венеры, кометы Галлея, обнаружении запусков МБР вероятных противников, кое-что для «Тополя» и «Булавы» — не стыдно признаться. Стыдно, что всё это — на базе разработок 50-х — 80-х годов.
Дальше — ползком на брюхе. Например, бурная радость охватывала «Фотон», если военным удавалось пробить в правительстве замену хотя бы одного из некогда большой армады разведывательных спутников «Космос». «Фотону» заказывали один прибор. Значит, запускать в производство надо было несколько — с учётом процента выхода, испытаний и т. п.
А тратиться жалко. Извлекались из сусеков некогда полукондиционные экземпляры, заново измерялись, перепроверялись — и лучшие из худших предъявлялись заказчику. Один проходил приёмку и улетал охранять мирный сон страны.
Спасибо китайцам — они боролись за экономический и научный прогресс, а не за рынок западного типа. Поэтому дела у них резво шли в гору и денежки водились. Их хватало на покупку СССРовских технологий для развития собственных. Тем «Фотон» и спасся.
А тем временем шла кулуарная возня за право увековечиться в наиболее эффектной форме. Особенно усердствовали главный инженер Рудиков и учёный секретарь Боровик. Под надзором генерального директора Засильева.
Первым остро встал вопрос о формате книги. Вполне достойным казался формат А4 — размер писчебумажного листа. Но возникла загвоздка: при обычной типографской технологии четвёртый формат подвергался обрезанию — и фотографии директоров, а их за полвека было четверо, в достойном масштабе и с подписями, напоминающими о научных заслугах и наивысших государственных наградах, размещались только на двух страницах.
Таким образом, Засильев попадал на обратную сторону листа не в лучшей компании со своим предшественником и без заслуг — ни учёной степени, ни Госпремии, ни орденочка, как у остальных.
Это было невыносимо. Пришлось слегка пожертвовать масштабом личности (портретной) директоров, обойтись без обрезания и перечисления титулов — зато теперь Засильев втиснулся на одну страницу и в одном масштабе с основателем «Фотона» Вильдграббе — доктором наук, профессором, лауреатом Ленинской премии (регалий неупомянутых).
А вот главного инженера Рудикова размер фотографий интересовал меньше. У него другое хобби — научные звания и ордена. До 90 года он стал доктором наук, лауреатом Госпремии.
Зато когда научная деятельность в «Фотоне», как и во всей России, развалилась — Рудиков заблагоухал — умудрился стать членом-корреспондентом двух академий. Такие новообразования плодились со скоростью раковых клеток на останках прежней науки. И ещё принял на грудь килограмма полтора каких-то орденов — больших и блестящих.
Известно: чем незначительнее государство или организация — тем ярче и габаритнее их награды. В большинстве — платные и звучные по именам. Например, орден Спящего Льва или медаль Недремлющей Совы. Казалось, эти Львы и Совы не просто отдыхают на его груди, но устроили гнёзда и размножаются там.
Его незаживающей раной было двукратное недопущение к директорской должности. Казалось бы — кто должен взойти на престол при смене высшего лица, если не второе лицо? Ан нет!
Ускользало кресло! Интриги — что же ещё! И Рудиков принял единственно верное решение: виноград зелен! Вокруг — дураки. А он — самый умный! И, как самый умный, с кресла не вставал даже в самые тяжёлые 90-е годы.
Не такие умные, как он, главные инженеры других предприятий метались по стране, сидели в министерствах и любых закоулках, где могла свалиться со стола малая крошка, чтобы успеть клюнуть.
А Рудиков предпочитал просматривать газеты на предмет поиска объявлений о тендерах (термин «конкурс» вышел из моды, не выдержав то ли конкурса, то ли тендера) на подходящие разработки. Не учитывал одного: результаты всевозможных тендеров определялись по-чубайсовски — заранее, по откату. Заказов почти не было.
И чтобы о нём не забыли, Рудиков стал снова проводить регулярные технические совещания, где вещал и поучал неразумную паству столь усердно и велеречиво, что удостоился от Влекомова не совсем учёного звания «Великий Гуру», прилипшего к нему крепче академического.
И что совсем удивительно, «Великий Гуру» научился напрочь отказываться от своих слов и сваливать свои промахи на других. Непогрешимым стал.
А чтобы о себе не забывать, учредил малое предприятие, о коем пёкся, аки о дитяте родном.
Впрочем, тогда почти все генеральские замы и начальники отделов обзавелись малыми предприятиями. Поощрялось это повсеместно с целью сбережения кадров. Начальники отделов свои «малые дела» профилировали соответственно профилю отделов. Замы директора — по усмотрению своему, или лучше сказать — «по умолчанию» директорскому, не бескорыстному, разумеется. Директору от этого двойная выгода — замы стали не только «несушками», но и более управляемыми.
А вначале строптивость и неуважение даже проявляли. Засильев такого не прощал, «затаивал хамство». Но не слишком — сразу пускал его в ход. Натура у Ивана Семёновича такая.
Сказ о Ванечке
Дураки директорами не становятся. А обратное явление случается. Чаще всего — становятся самодурами. В «Фотоне» это явление получило диагноз «Синдром Засильева».
И это было несправедливо, ибо самым выдающимся самодуром в истории «Фотона» был второй генеральный — Родченко. Но Родченко пришёл с Северного Кавказа вполне сформировавшимся стихийным бедствием, а Засильева взрастила почва «Фотона». Но не только.
Первым признаком перерождения является крепнущая уверенность руководителя, что не образование, не компетентность, не организаторские способности, а сама должность обеспечивает ему интеллектуальное и прочее превосходство над подчинёнными.
Засильев дураком не был. Но любил им притворяться, ваньку валять. Потому многие называли его заглазно Ванечкой. А вот хамом не притворялся — был им по натуре. Натуру не переделаешь, да и скрыть её трудно.
Хамство и придурь Ванечки питались глубокой уверенностью в собственном превосходстве над окружающими. Поскольку детство его прошло в оккупированной немцами деревне, часто приходилось слышать презрительное «унтерменш» и высокомерное «юберменш». Предпочёл второе — для себя, и первое — для прочих.
В результате у Ванечки сформировался стереотип поведения «первого парня на деревне». То есть: я самый красивый! Я самый умный и сильный! Кто не согласен — тот в морду получит! В школе некоторые в этом убедились.
Поступив в Ленинградский политехнический, Ванечка слегка поумерил свой пыл — оказалось, среди студентов водятся боксёры с поставленным ударом. Этих следовало обливать холодным презрением — их ведь по башке бьют.
Один оказался особенно неприятен — боксёр, а посмел за Ликой приударить, Ванечкиной сокурсницей, на чей счёт у Ванечки были собственные намерения. А боксёр — жених перворазрядный, но узкого профиля — только в деле махания кулаками. Но если даже взять одну внешность, у него постоянно синяки под глазами, а у Ванечки — глаза синие, неотразимые.
И этот настырный боксёрик мало того что не почувствовал разницы — он ещё чемпионат Политеха выиграл! Кричали девочки «ура!» и поцелуи посылали. У Лики тоже глаза поволокой подёрнулись.
Любят женщины смотреть, как мужчины дерутся. Особенно — если из-за них.
Проигравший, правда, успел наградить чемпиона хорошим фингалом. Это слегка утешило Ванечку. Но наблюдать процедуру награждения было выше его сил — повернулся и ушёл.
Организаторы наградили махальщика букетом цветов и медалью на ленточке. В раздевалке братья по перчаткам поднесли триумфатору, как и предусмотрел хитрый Ванечка, хорошую дозу анестезирующего и вдохновляющего средства, прозрачного, как слеза поверженного.
А Ванечка поболтался минут пятнадцать на улице и подрулил к уныло фланирующему комсомольскому патрулю, заскучавшему без улова. Указал на выходящего чемпиона:
— Там драка пьяных была. Вон один из них идёт!
Патруль обрадовался: не было ни ерша, а можно взять леща! Навалились на чемпиона — схлопотали по лещу на личность. И остались бы лежать, не подоспей милиция. Неостывший чемпион попортил и ментовский имидж.
В итоге переехал он из институтского общежития в общежитие для ВИП-постояльцев, воспитательно-исправительный приют.
А Ванечке собственная находчивость очень понравилась. Пару слов шепнул — а какая эффективность! Наглость, говорят, второе счастье. Хитрость — второй ум. Надо чаще за него браться. Один ум — хорошо, а два лучше.
Лика посочувствовала боксёру, чем очень задела Ванечку.
— Он к тебе клеился! — гневно воскликнул он.
— Просто симпатизировал, — попыталась утешить его она.
Но Ванечка был непоколебим:
— Так ему и надо!
Перебравшись в «Фотон» после отбытия трёхлетнего срока распределительной службы на заводе, Ванечка смекнул, что сидеть разрабатывать, паять, настраивать — дело неплохое, но слабо перспективное. Делать надо что-то такое, в чём руководство лично заинтересовано.
Особенно преуспел Ванечка с такой тактикой при втором директоре. Родченко сам такой же придерживался: стремился отличиться перед райкомом партии, а повезет — и перед обкомом.
Ванечка, возглавлявший отдел изделий культурно-бытового назначения, легко увлёк его своими предложениями — различными видеокамерами на «фотоновских» приборах. Уйма образцов была разработана — и ни один не пошёл в серию.
Зато Ванечка всё время был на виду. И всё время подозрительно осматривался в поисках недругов. И что характерно — постоянно находил оных.
Особенно он ненавидел сослуживцев с учёной степенью.
У самого Ванечки со степенью не сложилось. Муторное это дело — что-то там копать, разрабатывать, писать. Жизнь проходит мимо со всеми своими истинными ценностями. А надо и машину заиметь, и квартиру получше, и дачу. И ведь на пути к каждой из этих целей — куча конкурентов и сволочей. На разборки и поиски обходных путей время и силы уходят.
В таких обстоятельствах всё решает поддержка руководства. И решала! Вот когда пригодилось умение быть на виду.
К примеру, захотелось Ванечке машину поменять, а председатель профкомовской комиссии по распределению самоходных благ, работяга какой-то, заартачился:
— У вас, Иван Семёнович, ещё нестарый «Жигуль», лет десять ещё пробегает. А другие по семь лет в очереди стоят и ни разу машины не имели. Хотя тоже заслуженные люди!
Так кто же он после того, если не сволочь, работяга этот? Вот тут близость к руководству и пригодилась. Комиссия комиссией, а руководство имело право своей волей парочку «Жигулей» распределить. И Ванечка всё-таки оседлал вожделенные лошадиные силы.
Практически тем же образом был решён и квартирный вопрос.
А когда Валентин Алексеевич Фролов, начальник машиностроительного отделения, вышел на пенсию, по правилам советских времён — по достижении шестидесятилетнего возраста, Ванечка сел в его кресло.
И первым его актом на этом посту стала приватизация секретарши Анечки, перешедшей по наследству.
Нет — никакой пошлости! Она ему давно нравилась. И он ей нравился.
Впрочем, чужих жён это касается в меньшей степени.
В новом статусе всё свершилось на законных основаниях. Словно в загс сходили. Разгоревшаяся страсть была обоюдной и порою — на пороге наглости. Лика всё поняла и смирилась.
Ванечка, теперь Иван Семёнович, вскоре праздновал полувековой юбилей, пришедшийся на начало 90-х и потому, ввиду финансовых трудностей, отмечавшийся на дому.
Ванечка воссел во главе стола, Лика, как хозяйка, у противоположного торца, ближе к кухне. Припозднившаяся Анечка, ничтоже сумняшеся, подняла всех сидящих и через их коленки и туфли пробралась к Ванечке, где и расположилась со всеми удобствами.
Влекомову стало жаль Лику. После перерыва в возлияниях, заполненного танцами в соседней, свободной комнате, сославшись на духоту, остался в ней. И Анечке предложил ещё отдохнуть. Она, раскрасневшаяся, охотно согласилась. Остальные приступили ко второму акту возлияний.
Через две минуты в комнату влетел взбешённый Ванечка. Представшая взору картина потрясла его: Влекомов и Анечка мирно сидели в креслах на значительном удалении друг от друга. Ванечка ожидал от Влекомова большего и удалился, ругаясь себе под нос.
Лике было бы приятней, если бы Ванечка застал Анечку с Влекомовым в более пикантной позиции, но — и на том спасибо.
Анечка Влекомова не волновала совершенно. Но Ванечка и таких безобидных обид не забывал.
Наступили тяжёлые ельцинско-чубайсовские времена. «Фотон», как и весь ВПК, терял госзаказ, росли задержки зарплаты, в отличие от номинально многотысячных зарплат. Руководство выглядело парализованным — генеральный приболел, Рудиков не в состоянии был оторвать мягкое место от мягкого кресла.
Самым мудрым и честным оказался заместитель генерального по маркетингу Деев, сравнительно молодой и несравненно способный. Его прочили в преемники генерального директора. Но он не захотел принять сильно потускневший титул — уволился и организовал собственную фирмочку. Занялся самым актуальным в эпоху беспредела делом — системами безопасности, арендовал часть первого этажа в «Жёлтом доме на ЧР». И сам совершал челночные рейсы за комплектующими изделиями.
Влекомов однажды утром, подходя к ЖД, увидел Деева, вытаскивающего из багажника «Нивы» огромную пёструю «челночную» сумку. Помог донести её, поинтересовался:
Поделиться книгой: