Помоги проекту - поделись книгой:
История всемирной литературы в восьми томах: том первый
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ им. А. М. ГОРЬКОГО
ГЛАВНАЯ РЕДКОЛЛЕГИЯ
Г. П. БЕРДНИКОВ (главный редактор), А. С. БУШМИН, Ю. Б. ВИППЕР (заместитель главного редактора), Д. С. ЛИХАЧЕВ, Г. И. ЛОМИДЗЕ, Д. Ф. МАРКОВ, А. Д. МИХАЙЛОВ, С. В. НИКОЛЬСКИЙ, Б. Б. ПИОТРОВСКИЙ, Г. М. ФРИДЛЕНДЕР, М. Б. ХРАПЧЕНКО, Е. П. ЧЕЛЫШЕВ
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ ТОМА
И. С. БРАГИНСКИЙ (ответственный редактор), Н. И. БАЛАШОВ, М. Л. ГАСПАРОВ, П. А. ГРИНЦЕР
ОТВЕТСТВЕННЫЕ РЕДАКТОРЫ ТОМОВ:
1 — И. С. БРАГИНСКИЙ; 2 — Х. Г. КОРОГЛЫ и А. Д. МИХАЙЛОВ; 3 — Н. И. БАЛАШОВ; 4 — Ю. Б. ВИППЕР; 5 — С. В. ТУРАЕВ; 6 — И. А. ТЕРТЕРЯН; 7 — И. А. БЕРНШТЕЙН; 8 — И. М. ФРАДКИН; 9 — Л. М. ЮРЬЕВА
Ученый секретарь издания — Л. М. ЮРЬЕВА
Вступительные замечания
Предлагаемая вниманию читателей девятитомная «История всемирной литературы», призвана охарактеризовать историческое движение литератур мира с древнейших времен, от самых истоков словесности, до 50‑х годов XX в. и выявить ведущие закономерности этого движения. В марксистском литературоведении это первый труд, столь широкий по охвату обобщаемого материала. Потребность же в создании такого рода труда очевидна. Необходимость эта диктуется самой логикой развития нашей литературоведческой науки. За последнее время заметно расширились географические и исторические границы исследованных литератур и художественных памятников. Вместе с тем все более острым становится интерес к поискам путей обобщения имеющегося богатейшего историко–литературного материала. Убедительное свидетельство тому — значительные достижения советской науки в разработке методов сравнительного изучения мирового литературного процесса.
Выход в свет марксистской истории всемирной литературы отвечает насущным общественным запросам наших дней. Созданное советским литературоведением монументальное исследование, проникнутое стремлением выявить исторические закономерности мирового литературного развития, зиждется на убежденности в неразрывной, органической связи, существующей между литературным процессом и ходом общественной жизни. В основу «Истории всемирной литературы» положена идея исторического монизма, восходящая к учению Маркса, Энгельса, Ленина. При всем внимании к специфике художественного творчества как одной из форм идеологической надстройки идея эта предполагает единство социального и культурного развития. В этом отношении данный труд противостоит идеалистическим концепциям истории литературы, утверждаемым буржуазной наукой. Одна из наиболее знаменательных черт этой науки — потеря веры в существование объективных исторических закономерностей и вытекающая отсюда утрата интереса, а во многом и способности к созданию широкомасштабных, синтетического характера историко–литературных трудов. В этой же связи следует подчеркнуть и еще один принципиально важный для «Истории всемирной литературы» момент. Речь идет об отсутствии предвзятости в отборе и оценке историко–литературного материала: будь то недооценка исторической значимости так называемых «малых» литератур, представление об «избранной» роли литератур отдельных регионов, влекущее за собой пренебрежение художественными достижениями других ареалов, проявление западноцентристских или, наоборот, восточноцентристских тенденций. И в этом отношении, с точки зрения концептуальной объективности и ее отражения в структуре издания, «История всемирной литературы» отличается от целого ряда аналогичных изданий, выходивших за рубежом.
«История всемирной литературы» возникла (и не могла не возникнуть) как попытка обобщить огромный опыт, накопленный советским литературоведением как в области изучения истории отдельных литератур мира, так и в сфере теоретической, в том числе в разработке принципов сравнительного рассмотрения художественной эволюции человечества. Работа над «Историей всемирной литературы» могла развиваться только в той мере, в какой она, в частности, опиралась на принципиально весьма важные результаты, добытые нашей наукой за последнее время в осмыслении таких основополагающих теоретических и историко–литературных проблем, как, скажем, закономерности судеб гуманизма и реализма — существеннейших начал в развитии мировой художественной культуры; марксистская трактовка категорий «метод» и «стиль» или понятия «прогресс» применительно к истории литературы; уточнение принципов системного анализа и многое другое. Вместе с тем создание «Истории всемирной литературы» само дало импульс для интенсивной разработки целого ряда кардинальных вопросов сравнительного литературоведения. Достаточно в этой связи упомянуть такие проблемы, как взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур, роль типологического метода в литературоведении, сравнительный анализ развития художественной культуры на Западе и на Востоке, содержание принципа единства мирового литературного процесса, характер взаимодействия этого принципа с другим основополагающим законом — неравномерности исторического развития. Способствуя обострению интереса к изучению только что перечисленных проблем, работа над «Историей всемирной литературы» одновременно и обогащалась многообразными результатами этого изучения.
«История всемирной литературы» — плод работы большого отряда ученых. В создании ее в содружестве с коллективом научных сотрудников Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР принимали участие представители научных коллективов Института русской литературы АН СССР, Института востоковедения АН СССР, Института славяноведения и балканистики АН СССР, сотрудники других институтов АН СССР и ее филиалов, институтов литературы и языка академий наук союзных республик, Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы, преподаватели высших учебных заведений и ряд других ведущих специалистов.
Подготовка столь объемного и сложного труда, каким является «История всемирной литературы», заняла немало времени, прошла разные стадии (в том числе широкое обсуждение научной общественностью проспектов и макетов отдельных томов издания), потребовала специальных научных мероприятий общесоюзного масштаба, способствовавших уточнению теоретических и историко–литературных принципов, положенных в основу труда. Перечислять все эти стадии и мероприятия нет нужды. Наш долг, однако, выразить в этой связи глубокую благодарность всем научным организациям и отдельным ученым, принимавшим участие в письменном рецензировании и устном обсуждении материалов, предварявших подготовку томов «Истории всемирной литературы», и работ, непосредственно вошедших в состав таковых.
Одновременно необходимо с чувством признательности отметить имена тех ученых, которые внесли особенно значительный вклад в руководство работой по созданию «Истории всемирной литературы» в ее целом и которых, увы, уже нет в живых. Это прежде всего Иван Иванович Анисимов. Будучи директором ИМЛИ им. А. М. Горького АН СССР, он выступил зачинателем этого капитального научного мероприятия. Это Николай Иосифович Конрад. Его яркие идеи стимулировали развитие сравнительного изучения нашей наукой мирового литературного процесса, одухотворяли и продолжают одухотворять содержание разных разделов выпускаемого ныне в свет труда. Это Борис Леонтьевич Сучков, в течение ряда лет деливший вместе с академиком Н. И. Конрадом обязанности главного редактора издания. Это Роман Михайлович Самарин, который, заведуя отделом зарубежных литератур ИМЛИ, также немало сделал для того, чтобы заложить фундамент здания «Истории всемирной литературы». Это Ирина Григорьевна Неупокоева. С самого начала создания «Истории всемирной литературы» она заведовала соответствующим сектором ИМЛИ (позднее превращенным в отдел) и на своих плечах, вплоть до кончины в 1977 г., несла основную тяжесть непосредственного научно–организационного руководства этим весьма сложным по своей структуре начинанием. Значителен вклад И. Г. Неупокоевой и в разработку теоретических принципов сравнительного исследования литератур.
Создателям «Истории всемирной литературы», определяя контуры задуманного исследования, пришлось решать немало сложных задач. Одна из первоочередных и главных теоретических проблем, стоявших перед ними, — определение «состава» предпринятого труда. Эта проблема, в свою очередь, неразрывно связана с выяснением содержания самого понятия «всемирная литература». В знаменитом определении, данном К. Марксом и Ф. Энгельсом, термин «всемирная литература» использован для характеристики закономерного этапа в эволюции литератур мира, возникающего как объективное следствие глубоких общественных сдвигов, вызванных завершающей фазой развития капиталистических отношений. Тогда–то, как отметили К. Маркс и Ф. Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии», имея в виду современную им действительность, «плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, а из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература» (Соч. 2‑е изд., т. 4, с. 428). Вместе с тем понятие «всемирная литература» не исчерпывается лишь этим исторически конкретным и локализованным значением. Сдвиг, очерченный классиками марксизма, был подготовлен всей предшествующей историей мировой литературы; он был ее своеобразным и, как уже отмечалось, закономерным итогом. Поэтому о «всемирной литературе» можно говорить и в более широком плане, а именно как о совокупности всех литератур мира с древнейших времен и до наших дней. При этом речь идет о совокупности, представляющей собой не простую механическую сумму, а изучаемой во внутренних соотношениях и взаимосвязях ее частей, в непрестанных изменениях этих соотношений и взаимосвязей, с тем чтобы выявить те основные закономерности, которые определяют суть и смысл этих изменений, этого движения, приводящего в конце концов к качественному скачку, отмеченному Марксом и Энгельсом.
Есть, однако, и совсем другого рода концепция всемирной литературы. Согласно этой концепции, понятие «всемирная литература» включает в себя лишь крупнейшие достижения художественной культуры человечества, обладающие непреходящим мировым значением. Подобная концепция получила особенно широкое распространение в западной науке, трансформировавшись в истолкование всемирной истории литературы как явления своего рода «универсального», «сверх-» или «наднационального», абстрагированного от конкретного анализа национальных вариантов литературного развития, и обретя тем самым совершенно недвусмысленную политическую окраску. С позиций марксистской идеологии такая точка зрения, согласно которой «целое всемирной литературы оказывается выхолощенным безнациональным „целым“» (формулировка И. Г. Неупокоевой), представляется неприемлемой.
Выпускаемая в свет «История всемирной литературы» строится на иных началах. Если неприемлемость восприятия всемирной истории литературы как простой механической суммы отдельных национальных литератур очевидна, то стремление к возможно более широкому охвату вклада отдельных литератур мира на протяжении всей истории развития литературы как словесного искусства имеет принципиальное теоретическое и методологическое значение (с учетом того, естественно, что само представление о том, что именно является «литературой» как таковой и входит в ее состав, — величина переменная, претерпевающая существенные изменения в ходе веков). Думается, что только осуществление такого рода задачи (она и поставлена в «Истории всемирной литературы») позволит создать оптимальные возможности для поисков объективных закономерностей мирового литературного процесса. Так называемые «малые» литературы могут иногда выдвигать художественные ценности мирового значения и служить почвой для таких обобщений, без которых в наших представлениях об этом процессе существовали бы серьезные изъяны. Наконец, следует подчеркнуть, что такой подход помогает преодолеть одинаково односторонние и в научном отношении пагубные крайности как европоцентризма, так и востокоцентризма.
В предлагаемом вниманию читателей труде сопоставление путей литературного развития Востока и Запада играет важную роль. Решая эту сложную историко–типологическую задачу, авторы и редакторы «Истории всемирной литературы» всячески стремились избегать, с одной стороны, прямолинейного сближения Востока и Запада, механического их сведения к одному знаменателю, как правило обусловленному критериями, почерпнутыми в западноевропейской культуре, и, с другой стороны, не менее предвзятой точки зрения, согласно которой Запад и Восток будто бы исконно чужды друг другу и поэтому на Востоке все обязательно должно быть не так, как на Западе, и прежде всего должно быть архаичнее. Проводя параллель между литературами Запада и Востока, выясняя существующие между ними генетические связи и типологические соотношения, участники коллективного труда одновременно анализировали и сложившееся в ходе веков своеобразие тех закономерностей, которые определяли и тут и там развитие литературы. Так, скажем, вплоть до XIX в. бросаются в глаза более медленные темпы развития восточной культуры, более устойчивая роль в ней традиционного начала, характерная для нее смена приливов и отливов прогрессивных тенденций, нередко связанных с городской цивилизацией. Последняя черта весьма знаменательна. Она имеет, видимо, и какие–то внутренние и внешние причины (в виде, например, опустошительных и катастрофических по своим последствиям нашествий — монгольских, татарских, турецких, сметавших с лица земли на огромных территориях в различных регионах Востока и Восточной Европы плодоносные очаги высокой культуры, обрывавших ее естественное поступательное движение). Востоку присуща в целом большая протяженность, но и большая емкость средневековой культуры, способной вбирать в себя, не подвергаясь решающей ломке, очень разнородные тенденции. Вместе с тем при всем своеобразии развитие литературы как Востока, так и Запада, если рассматривать его в типологически обобщенном плане, шло от Древности через Средние века и к Новому времени в стадиальном отношении в едином направлении.
Другой вопрос, связанный с проблемой «состава» истории всемирной литературы и имеющий также немаловажное теоретическое значение: в каком объеме должны в этой истории фигурировать факты отдельных национальных литератур? Отвергая в принципе теорию, согласно которой содержание понятия «всемирная литература» равнозначно представлению о некоем «золотом фонде» художественной культуры человечества, необходимо вместе с тем принять во внимание рациональное зерно этой теории. Очевидно, что «всемирная литература» — это понятие, обладающее наряду с синхронической также и диахронической протяженностью. Оно подразумевает не только литературную ойкумену определенной эпохи во всех ее внутренних соотношениях, но и совокупность всех литературных традиций прошлого, которые сохраняют свою животворную силу и в настоящем, тем самым продолжая оставаться активной силой литературного развития. Основные очертания вклада великих писателей прошлого в сокровищницу мировой культуры вырисовываются в нашем труде в самой характеристике, непосредственно посвященной их творчеству. Затем к анализу отдельных аспектов этого вклада авторы возвращаются в разделах, в которых речь идет о наиболее существенных конкретных проявлениях влияния, оказанного данным писателем.
Вместе с тем — следует еще раз подчеркнуть это обстоятельство — «История всемирной литературы» не ограничивается рассмотрением творческих достижений, претендующих на мировое или, во всяком случае, на широкое международное художественное значение. Поскольку в публикуемом коллективном труде основной единицей исследования является по преимуществу — с этапа своего появления — история национальной литературы в своей целостности и внутренней диалектике (а до того периода, когда складываются современные нации, история литератур, создававшихся различными народностями), объектом внимания и характеристики (пусть и очень различной с точки зрения развернутости, от краткого упоминания до специального очерка) должен стать любой писатель, внесший заметный вклад в развитие родной литературы.
Однако проблема основной единицы исследования не решается однозначно для всего издания в целом. В решении ее есть и некоторые отклонения, диктуемые особенностями литературного процесса на отдельных его стадиях, и прежде всего своеобразием тех форм, в которых находит свое воплощение закон единства мирового литературного развития. На некоторых этапах типологическое сходство литературного развития в отдельных регионах побуждает класть в основу обобщения и классификации материала не черты национальной специфики, а другие структурообразующие категории, вроде, например, литературных жанров (для более ранних этапов) или направлений (для Новейшего времени).
Одно из исключений в данном плане составляют, скажем, Средние века. Примером может служить структура того раздела второго тома нашего издания, в котором анализируются литературы Западной Европы. Ведущую роль здесь играет чередование глав, посвященных рассмотрению отдельных жанров или «пластов» средневековой литературы: литературы на латинском языке, народно–эпической литературы архаического типа, героического эпоса, куртуазной лирики, рыцарского романа, городской сатиры и дидактической литературы и т. д. Характеристика же национальных вариантов этих жанровых разновидностей играет в данном разделе в структурном отношении вторичную роль. Естественно, что такое построение этого раздела не произвольно, а определяется особенностями социальной и духовной жизни средневекового общества, а именно, с одной стороны, недостаточной в целом расчлененностью литературного процесса, национальной, социальной, индивидуальной, а с другой стороны, показательным для средневековой культуры тяготением к универсальности; каноничностью, которой отмечено в это время художественное мировосприятие; сравнительно ограниченным кругом непосредственных литературных связей и т. д.
В тех же частях труда (а они, как уже говорилось, доминируют), где основной структурной единицей выступает история национальных литератур, этот принцип организации материала в равной мере относится и к западным и к восточным ареалам.
Кратко охарактеризованный подход к построению сравнительной истории всемирной литературы отнюдь не является общепризнанным. Так, скажем, в западноевропейском литературоведении наших дней распространена тенденция рассматривать в качестве основной структурной единицы сравнительной истории литератур отдельный художественный текст. Встречаются и труды, в которых рассмотрение состояния ведущих литератур Нового времени (а не Средневековья с его исторической спецификой) подчинено анализу тех или иных жанров. Существуют, наконец, и попытки положить в основу всемирной литературы типологию художественных стилей или направлений
Попытки возвести все здание «Истории всемирной литературы» на только что упомянутых теоретических основах представляются односторонними, ибо они дробят литературный процесс, лишая его общей перспективы и отрывая от общественной, исторической почвы, с которой он органически связан. Только стремясь воспроизвести национальный литературный процесс в его целостности, можно раскрыть внутреннюю диалектику этого процесса, обусловленную борьбой противоречивых тенденций, и осветить глубинную внутреннюю связь художественного развития с социальной и духовной жизнью страны.
Характеристика закономерностей развития отдельных национальных литератур, их своеобразия — одна из основных задач нашего многотомного труда. Вместе с тем при всем внимании к целостности национального литературного процесса и его внутренней диалектике рассмотрение его в системе истории всемирной литературы обладает своей спецификой, требует особого угла зрения. Литературы эти рассматриваются в данном случае не изолированно, в себе. Они изучаются не только в своих конкретных общественно–исторических предпосылках, но и в общем контексте эволюции мировой художественной культуры. Понятие «исторический контекст» здесь является ключевым. Задача состоит в том, чтобы раскрытие внутренней логики развития национальных литератур сочеталось с определением места, которое они на том или ином историческом этапе занимают в общей динамике развития мировой литературы как некоей макросистемы. Только успешное применение такого рода метода может помочь, например, решить одну из существенных задач нашего труда — раскрыть мировое значение русской литературы. Это достигается не столько количественным способом, путем накапливания различного рода примеров, свидетельствующих о влиянии, оказанном тем или иным великим русским писателем на зарубежных литераторов, а в первую очередь посредством объективного анализа духовных ценностей, выдвинутых русской литературой, и выяснения исторических причин, обусловивших в XIX—XX вв. ведущее в мировом масштабе значение этих ценностей.
У сопоставительной перспективы, в которую включается характеристика отдельных национальных литератур, есть при этом не только синхронический, но и диахронический аспект. Причина этого заключается в неравномерности общественного развития человечества. Понятие «исторический контакт» подразумевает не только представление о современном состоянии «литературного окружения» той или иной национальной литературы. Сюда могут входить и параллели с явлениями, которые для других литератур представляют собой уже прошлое или, наоборот, еще нереализованное будущее.
Сравнительное освещение истории национальных литератур реализуется в «Истории всемирной литературы» различными путями. Национальные литературы изучаются как составная часть культурного наследия более широких территориальных и культурно–исторических комплексов (зона, регион) и, с другой стороны, в свете того, как в них преломляются эстетические тенденции и как воплощаются эстетические формы общего порядка (методы, стили, направления, жанры и т. п.). При этом понятие зоны или региона как образования более широкого типа не трактуется как обозначение чего–то застывшего, раз и навсегда данного. Наоборот, зона и регион — понятия подвижные, подверженные историческим сдвигам. Может меняться состав зоны или региона; соотношение между литературами, входящими в состав этих образований, с точки зрения ведущей роли, притягательной силы или темпов развития; сама роль факторов, способствующих формированию и сохранению зон и регионов.
Большое внимание в «Истории всемирной литературы» обращено на изучение взаимодействия отдельных национальных литератур, на так называемые контактные и генетические связи между ними, на определение уровня, системы и направленности этих связей применительно к той или иной литературной эпохе. Так, например, представление об основном направлении, в котором в ту или иную эпоху смещаются культурные центры, а тем самым и развиваются литературные влияния, определяет во многом построение — с точки зрения последовательности расположения материала — как отдельных разделов, посвященных литературам того или иного региона, так и томов в целом.
Материал первого тома «Истории всемирной литературы» убедительно свидетельствует о том, что культурные и литературные связи между народами, странами и континентами существовали изначально, какой бы фрагментарный характер ни носили следы этих контактов, дошедшие до наших дней. Это обстоятельство имеет принципиальное значение. Оно служит еще одним подтверждением правомерности распространять термин «всемирная литература», понимаемый как обозначение некоего целого, находящегося в непрерывном процессе становления и развития, на всю литературную историю человечества, начиная от ее истоков.
Однако еще большее значение для обоснования такого рода теоретической позиции имеют сопоставления типологического плана. Оба понятия — литературные влияния и типологические схождения и соотношения — диалектически между собой связаны. Это факт общепризнанный в советской литературоведческой науке. Значение его, впрочем, осознавалось и подчеркивалось еще А. Н. Веселовским. И все же историко–типологический подход занимает особое место в сравнительном изучении литератур. Перспективы, открываемые этим подходом, — один из основных источников превосходства марксистской науки над буржуазной компаративистикой со всей ее унаследованной от позитивизма односторонностью и узостью. Именно он и позволяет, в частности, нашему литературоведению преодолеть то искусственное разграничение между так называемой «всеобщей историей литературы» и «сравнительной историей литературы», которое в глазах буржуазной компаративистики принимает характер подлинной антиномии.
Поиски закономерностей, характеризующих эволюцию всемирной литературы, взятой в ее целом, во всей ее полноте, должны опираться на сопоставление путей развития отдельных национальных литератур или, как уже отмечалось, — на более ранних этапах — литератур, создававшихся различными народностями. Сопоставлять можно лишь явления, между которыми существует внутренняя связь. Явления, абсолютно чужеродные, несопоставимы. Ф. Энгельсу принадлежит знаменитое определение: «Чем дальше удаляется от экономической та область, которую мы исследуем, чем больше она приближается к чисто абстрактно–идеологической, тем больше будем мы находить в ее развитии случайностей, тем более зигзагообразной является ее кривая» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2‑е изд., т. 39, с. 176). Учитывая всю относительную самостоятельность эволюции отдельных сфер идеологической надстройки и придавая осмыслению этого феномена важнейшее значение, марксистское литературоведение исходит вместе с тем из убеждения, что сходные по своей социальной природе стадии общественного развития порождают сходные во многом типы художественного ви́дения мира. Проявления этой закономерности в истории мировой литературы обусловлены в конечном итоге единством общего хода социально–исторического развития человечества и обозначаются в нашей науке, как правило, термином «историческо–типологические схождения» или «историко–типологические аналогии».
При этом анализ подобных схождений и аналогий подразумевает, естественно, наряду с определением черт сходства и установление различий между сравниваемыми явлениями. В «Истории всемирной литературы» делаются такого рода сопоставления и обобщения. Они касаются темпов и характера развития литератур разных регионов, географических и хронологических границ существования той или иной литературной эпохи, а также закономерностей становления жанров, стилей и направлений, изменений, происходящих в природе и системе литературных связей. При этом авторы и редакторы «Истории всемирной литературы» не упускают из виду первостепенную роль другого важнейшего исторического фактора, а именно неравномерности развития мировой литературы. Характеристика тех конкретных форм, которые взаимодействие этих двух законов — единства и неравномерности — принимает на различных исторических стадиях и в различных культурных ареалах, — одна из первоочередных задач, стоявших перед участниками «Истории всемирной литературы». Только стремление к ее реализации и может позволить избегнуть опасностей упрощения, схематизации реальной картины движения историко–литературного процесса и воспроизвести его со всей присущей ему сложностью, динамикой и внутренними противоречиями.
Предлагаемая вниманию читателей «История всемирной литературы» строится и делится на тома на основе историко–хронологического принципа. Этот принцип включает в себя возможность типологического подхода к членению историко–литературного материала, но не сводится к последнему. Такая композиция многотомного издания обусловлена необходимостью считаться с действием уже упоминавшегося закона неравномерности темпов общественного развития человечества. Применительно к первым двум томам можно говорить о стадиальном единстве основных литератур мира (в I томе речь идет о Древности, во II томе — о распространении в мировом масштабе средневековых форм художественного сознания). Однако постепенно положение вещей осложняется — неравномерность мирового литературного процесса особенно ощутимо дает себя знать в период с XV в. по середину XIX в. (затем, но уже на качественно совершенно ином уровне, тенденция к синхронизации литературного развития вновь отчетливо обозначается). В этот же период, начальный этап которого отмечен на Западе расцветом культуры Возрождения, ход развития здесь протекает заметно быстрее, чем на Востоке. Отсюда — и большая расчлененность эволюции европейских литератур этого времени на этапы и большая четкость этих этапов. Так, скажем, в большинстве европейских литератур XVII и XVIII века представляют собой две различные самостоятельные эпохи (пусть и с не совсем одинаковыми в силу национальной специфики хронологическими гранями). Значение этих эпох для судеб художественной культуры побуждает уделить рассмотрению каждой из них отдельные тома (IV и V). Применительно же к подавляющему большинству восточных литератур эти века — понятие по преимуществу календарное. Оно обозначает определенный хронологический отрезок некоей значительно более широкой по своей протяженности эпохи, которую можно обозначить как Позднее Средневековье. Это обстоятельство и побуждает материал большинства восточных литератур этого времени распределять между только что указанными томами, руководствуясь прежде всего соображениями хронологической синхронности (так, например, в V томе центральное место занимает проблема Просвещения, мощного антифеодального идейного движения, распространившегося на этом историческом этапе во многих странах Европы, а также в Северной Америке и Бразилии. Хронологический же рубеж историко–литературного материала, охваченного в томе в целом, совпадает, как правило, с XVIII столетием).
Позднее же, со второй половины XIX в. опять все более заметно и властно дает себя почувствовать тенденция к определенной синхронизации темпов и характера литературного развития, но уже на совершенно ином уровне, чем в Древности или в Средние века: не в силу недостаточной расчлененности, а наоборот, на основе реализации всего того многообразнейшего спектра художественных перспектив, которые представляет литературе развитость общественных отношений, всеобъемлющий характер межлитературных связей, богатство накопленных традиций, возможность выявления индивидуального творческого начала.
Таким образом, в ряде томов «Истории всемирной литературы», и прежде всего в томах III, IV, V и VI, членение историко–литературного материала основано не на полностью однородных началах. Думается, однако, что именно такой подход (историко–хронологический в своей основе, но учитывающий одновременно и принципиальные доводы типологического плана) и позволяет, характеризуя отдельные литературы мира, соотнести конкретно их развитие на том или ином историческом этапе и тем самым уточнить наши представления об общих закономерностях мирового литературного процесса.
В соответствии с только что изложенными соображениями девятитомная «История мировой литературы» строится следующим образом.
Том I посвящен развитию мировой литературы с древнейших времен, от ее фольклорных истоков, до начала н. э. В томе анализируются как ранние литературы Азии и Африки, так и сменившие их и отчасти впитавшие в себя их достижения классические литературы Азии (китайская, индийская, иранская, еврейская) и европейской античности (греческая и латинская).
Том II охватывает период со II—III вв. н. э. до XIII — начала XIV в., т. е. Раннее и Зрелое Средневековье. В нем детально исследуется процесс радикального преобразования литературных традиций Древности и становление словесности у молодых народностей; показывается, как в результате сложного взаимодействия этих двух начал развивается литература нового типа — средневековая литература.
Том III воспроизводит картину мировой литературы от конца XIII — начала XIV в. до рубежа XVI—XVII столетий. В нем широко представлена литература европейского Возрождения — эпохи, определенной Ф. Энгельсом как «величайший прогрессивный переворот, из всех пережитых до этого человечеством» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2‑е изд., т. 20, с. 345) и подробно охарактеризована судьба гуманистических тенденций в литературах народов Востока.
Том IV охватывает литературу XVII столетия. Авторы тома прослеживают, как основной общественный конфликт эпохи — столкновение между силами, стремящимися сохранить господство средневековых устоев, и тенденциями прокладывающего себе путь Нового времени — своеобразно преломляется в литературе различных регионов мира.
Том V посвящен XVIII в.
Том VI дает картину мировой литературы от Великой Французской революции до середины XIX в. В нем показано, как неуклонное расширение международных литературных связей приводит к тому имеющему огромное историческое значение качественному скачку в развитии мировой художественной культуры, который, как уже упоминалось, был отмечен классиками марксизма в «Манифесте Коммунистической партии».
Том VII посвящен литературному процессу второй половины XIX в.
Том VIII охватывает развитие мировой литературы от 1890‑х и до 1917 г., т. е. в эпоху становления империализма и в канун пролетарской революции.
Том IX воспроизводит картину мировой литературы от Великой Октябрьской социалистической революции до окончания второй мировой войны.
В развернутом заключении к тому характеризуются основные тенденции, определившие развитие мировой литературы в период, последовавший за окончанием второй мировой войны и разгромом фашизма.
Необходимо, наконец, подчеркнуть еще одно обстоятельство. Авторский коллектив и редакторы «Истории всемирной литературы» стремились к тому, чтобы это издание было подчинено началу научной объективности. Это относится и к отбору и оценке художественного наследия, осмысляемого в труде, и к принципам и методам его научного исследования. Наше издание носит обобщающий характер и призвано прежде всего суммировать самое ценное и общезначимое из того, что достигнуто советским литературоведением и передовой зарубежной наукой в изучении отдельных литератур мира и всемирной литературы как целого. Вместе с тем работы, написанные для «Истории всемирной литературы», не могут претендовать на исчерпывающую полноту как с точки зрения излагаемого фактического материала, так и в смысле освещения затронутых проблем. В отдельных случаях, когда мы имеем дело с серьезными расхождениями в решении нашей наукой некоторых кардинальных историко–литературных вопросов (например, проблемы возникновения Ренессанса в литературах Востока или определения сущности и степени принципиальных расхождений между различными течениями внутри романтизма), это обстоятельство оговаривается в соответствующих разделах.
Авторы и редакторы «Истории всемирной литературы» прекрасно отдают себе отчет в том, сколь трудна поставленная ими перед собой задача. Сделанное ими лишь попытка продвинуться в меру сил по пути к намеченной цели.
Авторский коллектив поддерживала в процессе его работы надежда, что выход в свет «Истории всемирной литературы» облегчит решение советским литературоведением целого ряда стоящих перед ним неотложных задач и будет содействовать удовлетворению всевозрастающего интереса широких кругов читателей к истории мировой культуры, поможет им ориентироваться, осваивая ее поистине неисчерпаемые богатства.
От редколлегии тома
Томом «Литература Древнего мира» открывается девятитомное издание «Истории всемирной литературы, подготовленное Институтом мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР в сотрудничестве с рядом иных научных учреждений и организаций. Первый том посвящен развитию литератур эпохи Древности и охватывает период вплоть до первых веков н. э.
В работе над томом принимали участие:
С. С. Аверинцев, написавший главы «Древнееврейская литература» и «Истоки и развитие раннехристианской литературы»;
В. К. Афанасьева, автор главы «Литература Древнего Двуречья»;
И. С. Брагинский, написавший параграф «Характер и проблематика первого тома» Введения к тому и главу «Древнеиранская литература»;
М. Л. Гаспаров, написавший Вступление к разделу «Литература европейской античности», главы «Эллинистическая литература» (совместно с М. Е. Грабарь–Пассек и с использованием материалов, представленных А. П. Смотричем), «Римская литература III—II в. до н. э.», «Греческая и римская литература I в. до н. э.», «Греческая и римская литература I в. н. э.» и «Греческая и римская литература II—III вв. н. э.»;
М. Е. Грабарь–Пассек, автор параграфов «Феокрит» и «Аполлоний Родосский», параграфов «Каллимах», «Ликофрон» и «Герод» (совместно с М. Л. Гаспаровым) и параграфа «Менандр» (совместно с В. Н. Ярхо) главы «Эллинистическая литература»;
П. А. Гринцер, написавший главы «Древнеиндийская литература», «Мировая литература на рубеже новой эры» и Заключение к тому;
В. В. Иванов, автор главы «Хеттская и хурритская литературы».
Н. И. Конрад, написавший параграф «Место первого тома в „Истории всемирной литературы“» Введения к тому, Вступление и Заключение к разделу «Древнейшие литературы Азии и Африки», вступление к разделу «Классические литературы Древнего мира» и главу «Древнекитайская литература» (в подготовке текста главы к печати принимали участие Л. С. Переломов и Б. Л. Рифтин);
М. А. Коростовцев, автор главы «Литература Древнего Египта» (в подготовке текста главы к печати принимал участие Ю. А. Рознатовский);
Е. М. Мелетинский, автор главы «Возникновение и ранние формы словесного искусства»;
Т. А. Миллер, написавшая главу «Греческая литература классического периода (V—IV вв. до н. э.). Проза»;
И. Ш. Шифман, автор главы «Угаритская и финикийская литературы»;
В. Н. Ярхо, написавший главы «Греческая литература архаического периода», «Греческая литература классического периода (V—IV вв. до н. э.). «Поэзия» и параграф «Менандр» (совместно с М. Е. Грабарь–Пассек) главы «Эллинистическая литература». Переводы текстов в тех случаях, когда не указана фамилия переводчика, принадлежат авторам соответствующих статей.
Научная редакция тома осуществлялась членами его редколлегии И. С. Брагинским, Н. И. Балашовым, М. Л. Гаспаровым, П. А. Гринцером и ученым секретарем Т. А. Миллер; литературная редакция — Г. А. Гудимовой. В редколлегию тома в последние годы своей жизни входили Н. И. Конрад и М. Е. Грабарь–Пассек. Существенный вклад, внесенный Николаем Иосифовичем Конрадом в разработку замысла и структуры тома и Марией Евгеньевной Грабарь–Пассек в концепцию его античного раздела, во многом определил характер книги.
Библиография к тому составлена сотрудниками Всесоюзной Государственной библиотеки иностранной литературы. Синхронистическая таблица выполнена М. Л. Гаспаровым. Иллюстрации подобраны авторами соответствующих глав и разделов. Унификация собственных имен, названий, специальных терминов и дат проведена Н. А. Вишневской и Н. А. Рубцовой. Рукопись тома подготовлена к печати научно–техническими секретарями издания Л. В. Евдокимовой, Е. П. Зыковой и О. А. Казниной.
В ходе работы над томом его отдельные главы и разделы многократно рецензировались и обсуждались. Всем лицам и научным организациям, принимавшим участие в рецензировании и обсуждении, редколлегия тома выражает глубокую благодарность за полезные и конструктивные замечания и советы. Особую признательность хотелось бы высказать отрецензировавшим рукопись тома в целом сотрудникам Отдела Древнего Востока Института востоковедения АН СССР и Сектора древней истории Института всеобщей истории АН СССР.
Введение
Место первого тома в «Истории всемирной литературы»
Характер первого тома определяется проблематикой всего издания, его отличительными особенностями по сравнению с появившимися за последние два–три десятилетия в разных странах мира трудами, излагающими историю литератур всех народов. За последнее полустолетие чрезвычайно возросло знание литератур различных народов мира. Не говоря уже о наиболее полно изученных литературах народов Европы, мы в настоящее время сравнительно хорошо знаем и многие литературы стран Азии и Африки; знаем их благодаря трудам ученых этих стран, а также советских исследователей и ученых различных стран Европы и Америки. Можно сказать даже, что сейчас мы знаем историю литератур некоторых народов Востока не хуже, чем историю литератур народов Запада. Возникло вполне естественное желание этот огромный материал обобщить на основе подлинного историзма материалистической диалектики.
Такое обобщение обнаруживает сходные и существенные для всех литератур черты на определенных, типологически единых этапах их развития, этапах, в конечном счете связанных со сменой общественно–экономических формаций. Уместно обратиться здесь к известному положению В. И. Ленина о методологическом значении категории «общественно–экономическая формация» при изучении истории человечества. В. И. Ленин цитирует слова К. Маркса в предисловии к первому тому «Капитала»: «Моя точка зрения состоит в том, что я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественно–исторический процесс». Далее В. И. Ленин, развивая эту мысль, отмечает, что только эта гипотеза К. Маркса «впервые создавала возможность строго научного отношения к историческим и общественным вопросам», «впервые возвела социологию на степень науки». «Анализ материальных общественных отношений сразу дал возможность подметить повторяемость и правильность и обобщить порядки разных стран в одно основное понятие общественной формации. Только такое обобщение и дало возможность перейти от описания… общественных явлений к строгому научному анализу их, выявляющему, скажем для примера, то, что́ отличает одну капиталистическую страну от другой, и исследующему то, что обще всем им» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 133—137).
Это положение должно служить ориентиром и при изучении мирового литературного процесса. Историко–материалистический подход к литературным явлениям позволяет, не растерявшись в океане фактов, перейти от эмпирического их описания к историко–типологическому обобщению, выявляющему, условно говоря, различные, но общие для всех литературных формаций типы, стадии и на этой основе исследующему, что отличает одну литературу от другой и что обще всем им.
Мы назвали создаваемую ныне историю литератур народов мира «Историей всемирной литературы». Наша работа должна раскрыть это понятие и его оправдать, и при этом с первого же тома, т. е. с древнейшего периода словесного искусства.
Возникает первый вопрос, что считать литературой для определенного, в данном случае древнейшего периода, т. е. вопрос о самом составе литературы.
Факт разного состава литературы в различное историческое время совершенно очевиден. В составе древнегреческой литературы мы находим «Пир» Платона; «История» Тита Ливия и «Исторические записки» Сыма Цяня входят в состав литературы, первая — Древнего Рима, вторая — Древнего Китая, но «Величие и падение Рима» Ферреро в составе итальянской литературы Нового времени не числится, как не входит в художественную литературу и труд Я. Буркхардта «Культура Италии в эпоху Возрождения» — при всем бесспорно блистательном, именно литературном качестве этих двух произведений. «Исповедь» Аврелия Августина, безусловно, памятники литературы поздней античности в греко–римском мире (это произведение даже называют первым по времени автобиографическим романом), но «Исповедь» Льва Толстого обычно в историях русской литературы не рассматривается; о ней говорят только в плане общего изучения творчества ее автора. Таким образом, очень сходные по теме, характеру, несомненно, значительные по литературным качествам произведения в более раннее историческое время входят в состав литературы, в более позднее — нет.
Бывает и обратное. «Троецарствие» и «Речные заводи» — произведения типа больших романов–эпопей, появившиеся в Средние века в Китае, долго рассматривались за пределами того, что считалось литературой, а вот публицистическая статья, философский трактат когда были литературой, да еще самого высокого плана. И только позднее, примерно с XVII в., эти романы стали считаться литературными произведениями.
Следовательно, признанный состав литературы зависит от представлений о типе литературного произведения, а эти представления всегда вторичны, т. е. определяются общим положением литературы в данную историческую эпоху: ее местом в культурной жизни страны, ее ролью в этой жизни, определяются отношением общества того времени к характеру темы литературного произведения, его материала, формы, жанра, назначения.
Все это известно, но сейчас при выросшем знании материала и лучшем понимании его становится ясным, что исторические изменения состава литературы — одно из важнейших явлений в ее истории. И более всего при объяснении такого явления приходится опасаться трафаретных представлений о ходе литературного развития: например, об изначально недифференцированном составе литературы и о последующем процессе его дифференциации; о постепенном складывании особого явления, названного художественной литературой, и т. п. Опасность оперирования только этими положениями состоит в том, что при таком подходе исчезает цельность, законченность, неповторимое своеобразие литературных систем каждой большой исторической эпохи, остается вне поля зрения качественная полноценность каждой из них для своего времени и для своего общества. Именно поэтому новое изучение состава литературы в разные исторические эпохи и у разных народов, произведенное на всем известном материале, возможно, приведет к лучшему пониманию самого этого явления. Разрешение этого вопроса начинается в первом томе, т. е. тогда, когда исторически формируется и сама литература, и ее состав.
При самом беглом ознакомлении с составом литератур разных народов в отдельные однородные или, во всяком случае, близкие по социально–экономическому строю периоды нельзя не заметить в этих литературах явлений однотипных или, несомненно, близких по общему характеру, по виду, жанру и даже прямо по содержанию. Можно указать, например, на наличие такого однородного литературного жанра, как «параллельное жизнеописание» в древнегреческой литературе и в литературе Древнего Китая: в первой этот жанр создал историк Плутарх, во второй — также историк, Сыма Цянь. Они не были современниками — время жизни первого 45 — после 120 гг. н. э., второго — 145—86 гг. до н. э., так что не только никакого соприкосновения между ними быть не могло, никак не мог — в исторической обстановке того времени — Плутарх, младший, что–либо вообще услышать о Сыма Цяне, старшем.
Мы хорошо знаем провансальскую лирику западноевропейского Средневековья, и совершенно тот же вид куртуазной поэзии мы находим — и также в Раннем Средневековье — в Японии, причем сходство заходит так далеко, что в обоих случаях присутствует даже такой специфический жанр любовной лирики, как «утренняя песня». В Японии расцвет такой лирики падает на IX—X вв., в Провансе — на XI—XII вв., но о том, что Джауфре Рюдель или Бертран де Борн могли иметь хоть какое–либо представление об Аривара Нарихира или Ки–но Цураюки, и речи быть не может.
Форму литературной драмы мы находим во второй половине XIX — начале XX в., во всех больших литературах мира, причем объяснить этот факт одними связями между всеми литературами в ту историческую эпоху никак нельзя: дело тут в известной общности исторического процесса, и сами связи — не более как одно из проявлений этой общности. Возможно, что этот последний пример проливает свет на факты сходства литературных явлений и в тех случаях, когда связей такого масштаба, какой наблюдался в XIX и начале XX в., не было и в принципе не могло быть. Не приходится ли поэтому главным фактором, вызывающим сходство литературных явлений, считать именно общность социальных и культурных институтов? Такую общность можно назвать синхронной, но далеко не обязательно в чисто хронологическом смысле: Раннее Средневековье в истории народов в различных частях цивилизованного мира может протекать в очень разное время.
Таким образом, перед историей мировой литературы встает вопрос именно о типологической близости состава литературы, складывающегося у народов, проходящих одинаковую по общественно–экономическому содержанию и культурному уровню стадию своей истории. Разумеется, одинаковость тут не может быть абсолютной; речь может идти только о самом основном. Но это общее основное определяет типологическую общность литератур; неизбежные же особенности данной исторической стадии в каждой отдельной стране создают свой вариант этого общего типологического комплекса. Проследить корни и ранние проявления этой типологической общности — еще одна задача первого тома.
Если допустить реальность положения об историчности состава литературы, о, так сказать, «своем» составе литературы для каждой большой исторической эпохи, если считать, далее, что эта историчность носит определенные типологические черты, если предположить, что такой типологически очерченный состав представляет собой в рамках и на уровне эпохи известную общественную и историческую цельность, — то, естественно, возникает вопрос об исторических системах литературы.
Что в этом случае разуметь под «системностью»? Вероятно, то же, что и во всякой исторической системе, — взаимосвязанность, взаимозависимость и социальную обусловленность элементов, образующих эту систему, в данном случае — отдельных частей состава литературы; известную цельность, которая ими, этими взаимозависимыми элементами, создается; но цельность не только на основе тождества, но и различия. Иначе говоря, система есть, безусловно, единство, но единство диалектическое, включающее в себя борьбу различных, а порой и противоположных социально обусловленных начал и тенденций.
Множество фактов, известных в истории мировой литературы, заставляет думать о системности литературы каждой большой эпохи. Мы видим, например, одновременное существование куртуазной лирики, эпоса и романа; одновременное развитие романтической поэзии, прозы и драмы. Взаимосвязанность подобных однородных явлений — а такие же случаи можно найти во всех литературах и во все эпохи — вряд ли можно вызвать сомнение. Да она и давно подмечена, понята и объяснена. Однако гораздо менее ясна, но, как нам кажется, столь же исторически реальна взаимосвязанность противоположных явлений, одновременно действующих в составе одной и той же литературы.
Вряд ли можно видеть простую случайность в том, что в Средние века, например, рядом с мистериями и мираклями существовали и процветали фарсы и фастнахтшпили: случайность тут исключена уже потому, что та же картина наблюдалась и в средневековой Японии, где рядом со своими мистериями — ёкёку — бытовали свои фарсы — кёгэн. Вряд ли также случайно возникновение в средневековой литературе рядом с вполне откровенным фарсом изысканно–галантной поэмы–новеллы, вроде «Окассен и Николетт».
Разумеется, противопоставление в литературе может выражаться различно. Так, например, противопоставлением следует считать существование в литературе каждой большой эпохи «старого» и «нового». Под «старым» тут, конечно, не следует понимать только простое продолжение каких–либо ранее сформировавшихся и в свое время репрезентативных видов литературы, т. е. литературное эпигонство: «старым» данное явление может казаться только потому, что, служа полностью «новому», оно лишь пользуется прежней формой; можно принять за «старое» и вполне «новое», если оно в чем–то ориентируется на бывшее ранее. Но все же это, конечно, для новой эпохи есть «старое», и оно противостоит «новому».
Видимо, закон единства противоположностей вполне реален для литературного процесса, так же как и для прочих процессов исторической жизни, и его действие — один из важнейших факторов системного единства литературы определенной стадии — единства диалектического. Проверить действительность положения о диалектически противоречивой системности типологических комплексов литературы можно только на всем историческом материале, и такая проверка также должна начинаться уже с эпохи, освещаемой в первом томе.
Несомненно, что литературные системы сменяются: иначе не было бы самого литературно–исторического процесса. С достаточной ясностью можно увидеть также, что смена систем, обусловленная, разумеется, общеисторическими факторами, прежде всего факторами общественного развития, связана в то же время и с изменением представлений о литературе — о ее существе, ее принципах, ее роли в жизни общества. Конечно, изменение этих представлений есть одно из проявлений общих изменений в жизни данного общества, но взгляды на литературу, отношение к ней — как раз и есть то непосредственное, чем общая обстановка действует на литературу.
Поделиться книгой: