Изголовье из травы

Но вряд ли его образ остался бы жить в веках, если б монах Иккю, будучи полностью просветленным мастером, не стал основоположником секса совершенно особого рода – дзэн-секса.

Перво-наперво он заявил, что, занимаясь любовью, лучше всего ощущать себя парящим облаком, за что его так и прозвали Безумное Облако! На языке даосов это означает проявлять высшую форму сексуального мастерства – быть легким и свободным, абсолютно поглощенным происходящим.

Еще он говорил: взгляни в глаза своему любимому и ты увидишь собственное отражение. Прикрой глаза и почувствуй глубокую любовь. Потеряйся в медитации над своим любимым. Прикоснись к возлюбленному, как к чему-то драгоценному.

Путь Прикосновения, считал он, ведет человека прямо к чудесному сердцу нирваны. Прикасайтесь к своим любимым, советовал монах Иккю, всякий раз, когда можете до них дотянуться, и ночью, и днем. Так вы поможете им ощутить, что они не одиноки, что они в безопасности, что их любят. Прикасайтесь так, будто прикасаетесь не рукой, а самим сердцем.

Дзэн – означает погруженность. И кто сказал, что это не имеет отношения к сексу? Бог есть любовь, считал Иисус. А монах Иккю уточнил: твой любимый – это дверь, которая ведет к божественному. Преодолевая мелочность и повседневность, стань единым с источником любви, тогда ты познаешь Бога. Легче всего его почувствовать, он говорил, когда ты соединяешься с возлюбленным. Тут можно обнаружить в себе такие вещи, о которых вы и не подозревали, разные чудеса – точно такие же, как у магов или просветленных.

Для этого нужно двоим – стать одним целым, превратиться в замкнутый круг. Это просто, если вы любите друг друга. Во-первых, (что уже замечательно), вообще ничего не нужно делать. Дзэн-секс – это секс для ленивых. Не требуется никакого труда, ни малейших усилий. Все происходит само собой: в замкнутом круге энергия удваивается и, нарастая, начинает самостоятельное движение.

Бальзак писал, что ночь с женщиной стоит ему нового романа. Романа Оноре де Бальзака! Вроде «Утраченных иллюзий»! Вот как он неосмотрительно расходовал свои силы. Наверное, поэтому он жил во Франции, а его возлюбленная – в Польше. И все писала ему письма, мол, я приеду, приеду… А он: скучаю – ужасно, приезжай… но только не сейчас.

В даосской любви энергия не теряется, она накапливается. Вы отдыхаете в любовных объятиях. Однако огромная энергия струится в вас. Она становится единой с Вселенной, деревьями, звездами, со всей Землей. Это встреча через другого с Целым. Медитируйте, танцуйте, пойте, и пусть любовь случится среди танца, медитации, молитвы. Тогда она будет иметь другое качество, говорил Иккю-Безумное Облако, она будет божественна.

Такая любовь может длиться часами. Если вы не спешите, время вообще исчезает. Оно прекращается для вас. Вы вернулись домой и встретились с вечностью. Все растворилось в этом потоке: эго, имя, биография, возраст, профессия, национальность, воспоминания, планы на будущее, страх смерти и привязанность к жизни…

Есть чудная японская поговорка: «Не было случая, чтобы голый что-нибудь потерял». Но в даосской любви вы можете потерять даже само тело, войти в такое состояние, где тело больше не ощущается материальным, а только – зарядом электричества, энергией в чистом виде.

Когда ты возвращаешься из таких объятий – чувствуешь себя настолько живым, наполненным энергией, летящим, невесомым! Вот тут-то как раз, милое дело, засесть за роман, холст натянуть, писать картину, сочинять симфонию или играть и петь джаз: радостное, сочное, наполненное вселенской гармонией, ваше творение останется жить в веках, но слава не вскружит вам голову, ибо вы прикоснулись к чему-то большему и теперь главное – сохранять недосягаемую и тайную связь с мирозданием.

«Любовные объятия, – писал Иккю, – способны сделать тебя бессмертным».

Он имел в виду познание самого себя, просветление. Но еще древним даосам было известно, что Дао любви – это здорово, весело, очень полезно для здоровья, оно пробуждает в человеке спокойствие, сострадание, справедливость и, как поговаривали, приносит бессмертие.

Люди, которые практиковали Дао любви, доживали до ста пятидесяти лет, даже дольше, прекрасно себя чувствовали и в один голос заявляли, что именно этот возраст они считают наиболее плодотворным в своей жизни. Потому что благодаря божественной силе такой любви ты оказываешься в Центре Мира и Процветающих Земель.

Вот я сейчас пишу эту книгу в Москве, дописала фразу, и зазвонил телефон. Звонит моя мама Люся.

– Что ты делаешь? – спрашивает она.

– Пишу главу про секс.

– Ну, почитай! – сказала Люся.

Я прочитала ей последнюю страницу.

– Где ты оказываешься? – переспросила она. – В Центре Мира и Процветающих Земель?! – Лёва, Лёва, – кричит она папе. – Идем заниматься сексом. И мы тогда попадем…

– …В Книгу рекордов Гиннеса? – кричит из кухни папа.

Естественно, в средневековье руководства по даосской любви были страшно засекречены и предназначались для императоров и посвященных. Теперь любой может накупить себе разных замечательных книжек, ни для кого больше нет секретов, но где те люди, которые терпеливо станут овладевать Дао любви во всем объеме?

Может быть, гейши? Мы с Лёней не удосужились познакомиться ни с одной из них. Зато Юрий Норштейн, замечательный режиссер-мультипликатор, которого с большой любовью принимали в Киото Яско-сан и Томоко Танака, попросил познакомить его с японскими гейшами. Они ему это устроили.

Видимо, отправились в квартал Гион, который когда-то состоял из одних чайных домиков, здесь и теперь живут гейши и их ученицы – майко. В этом же квартале обитают рикши, которые их возят погулять или за покупками, ремесленники – обслуживающий персонал: мастера музыкальных инструментов, лакированных вещей, вышивальщицы кимоно, те, кто делает веера, зонтики, национальную обувь из соломы и кожи – дзори, украшения для гейши.

Гейша – это такое поразительное существо, умное, образованное, талантливое, пластичное, музыкальное, тонкий психолог. Она свободно владеет искусством беседы, чайной церемонии и ошеломляющими секретами любви, способными изменить ваш взгляд на самих себя, на занятия любовью и на мир вообще.

Но я слышала, любовь гейши надо заслужить, кажется, она не продается. Этот «институт», я так поняла, вообще не имеет отношения к легкомыслию. Гейши просто украшают жизнь, помогают успокоиться, расслабиться, возвеселиться душой.

Даже говорят, у них есть такая служба: состоятельный холостой мужчина может на воскресенье пригласить к себе домой гейшу с одним или двумя детьми. Целый день нагрянувшая компания будет исправно делать вид, что это его семья. Он примется воспитывать детей, ворчать, журить их за непослушание, его накормят вкусным домашним обедом, он им расскажет, какие у него неприятности на работе, потом они вместе отправятся в кино или на аттракционы. А вечером они поцелуют его и уйдут. На следующие выходные, возможно, заявятся другие. А он так много работает, так поздно приходит домой, устает, что иным очень сильно занятым людям этого вполне достаточно.

Но и у гейш есть иерархия: в квартал Симабара, в дом, которому уже три сотни лет, являются самые высокопоставленные вельможи. В этом старинном доме живут гейши особой категории – «таюсан». Ходят слухи, что великолепие их нарядов затмевает все, что возможно увидеть в Японии. Один наряд гейши весит тридцать два килограмма, из них четыре килограмма – украшения для головы.

Не знаю, на какую именно графу в этом «табеле о рангах» смог претендовать Юрий Норштейн, просто мне понравилось, как Яско-сан рассказывала, что двум гейшам, которые с ними встретились, Норштейн читал Пушкина: «Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим».

– Не понимаю, – удивлялась одна гейша. – Как это – сам любит, и в то же время желает, чтобы его любимую кто-то другой любил точно так же, как и он?!!

Бывают разные ситуации, старался им втолковать Нор-штейн и в качестве иллюстрации поведал гейшам о судьбе великого Данте Алигьери. Как тот всю жизнь был женат на хорошей женщине, ел и нахваливал приготовленные ею пиццы и макароны, а небесной любовью любил совершенно постороннюю Беатриче.

– Ну и ну! – без устали поражалась та же гейша. – Не хотела бы я быть женой этого Данте!

«У нее был очень большой рот, – рассказывала Яско-сан, – очень красные губы, и вообще она много болтала. Поэтому Норштейну понравилась другая – которая за всю беседу не проронила ни слова».

Подозреваю, что историческая встреча нашего знаменитого мультипликатора с гейшами в Киото никак не пролила свет на вопрос – владеют ли гейши современной Японии неизмеримыми тайнами Дао любви?

Поэтому со своей стороны на всякий случай стараюсь, чтобы это бесценное учение не стерлось из памяти человечества: накупаю брошюры, прилежно и тщательно штудирую, делаю выписки, конспекты, но мало с кем нахожу взаимопонимание.

– Не знаю, – с сомнением говорит Лёня. – Я лично в этом деле предпочитаю спонтанность. Как пойдет, так и пойдет…

Зато когда мы приехали в Японию, мне Лёня сразу сказал очень строго, что ни о чем таком не может быть и речи, ибо, он говорит, существует такое поверье, что дитя, зачатое на японской земле, обязательно родится японцем.

Да, ты прав, монах Безумное Облако!

Лишь один неразрешимый вопросимеет значение —Ты.

Глава 14

Храм за храмом

Кто что просит у Бога в Японии; я, например, страстно мечтала увидеть японские храмы и монастыри, часовни и пагоды, а в Киото как раз с этим очень хорошо: тут 254 синтоистских и 1598 буддийских храмов. Так вот, семейство Танака настолько серьезно взялось за дело… – по-моему, нам с Лёней их показали все!

Сначала мы посетили самый что ни на есть знаменитый действующий храм «Сандзю-санген-до» – «Зал 33-х отсеков»: он делится опорными колоннами на тридцать три части. В центре зала на колоссальном цветке лотоса восседает сделанное из дерева, огромное тысячерукое, окрашенное в золотистый цвет, явно просветленное существо. Перед ним выставлены обильные жертвоприношения – бутыли сакэ и чаши рассыпчатого риса. А справа и слева – тысяча фигур этого же божества в человеческий рост; вырезанные из дерева, отливающие золотом, десять рядов этих статуй волной поднимаются к колоннам, а над ними – сомкнувшее ладони своих главных рук и раскинувшее в стороны другие – то выступало из мрака, то утопало загадочное божество.

Храм был построен в двенадцатом веке, и эти статуи тогда же сделали знаменитые скульпторы Инкэй и Танкэй.

Однажды там вспыхнул пожар. 124 статуи удалось схватить и выбежать из храма. Остальные 876, когда восстанавливали храм, пришлось сделать снова. Все это подлинники неподражаемых мастеров. Где-то я читала, что лица повторены тысячу раз даже без видимых оттенков. А Томоко Танака:

– Ничего подобного! Наоборот, в этой портретной галерее представлены все типы лиц. Среди них можно даже найти собственное лицо… Но насчет вас я не уверена, – добавила она, извиняясь, потому что сияющие лики этих поразительных статуй, исполненные блаженства и сострадания, как ни крути, все были абсолютно японскими.

Естественно, мы с Лёней подумали, что это Храм 1001-го Будды. Хотя Будда – коренной индус. Но, как известно, все хорошее, очутись оно в Японии, постепенно становится японским.

Прямо душа радуется, как тут мирно ужились языческий культ обожествления природы и глубокое философское буддийское учение. Проповедники буддизма поладили с восемью миллионами местных святых, объявив их воплощениями Будды. А для синто, который все подряд наделяет святостью, ничего не стоило назвать Будду одним из бесчисленных духов-ками.

Тем более, буддизм в Японии принял на себя заботы и хлопоты, связанные с загробным миром. Синтоисты чурались смерти. Еще в четырнадцатом веке об этом свидетельствуют многочисленные указы правительства, смысл которых сводился к одному: «Не бросайте покойников на общественных дорогах».

Вместо жуткой Страны Мрака японцам была предложена Чистая Райская Земля Будды. А это совсем другое дело.

Было бы совсем неудивительно, если двадцать восемь синтоистских духов – дух ветра и дух грома с бубнами и барабанами, бог вина и бог тишины, дух-павлин, дух-ворон с вороньими крыльями и клювом, сухонькая старушка – ками вечности – грозно стерегли бы в этом храме тысячеликое полчище Будд.

Вскоре мы выяснили, что это не Будда, а богиня милосердия и сострадания Каннон – существо, стоящее на пороге полного пробуждения, но специально медлящая с этим делом, дабы не утратить связь с обычными обитателями земли, и, в случае чего, оказывать им всестороннюю поддержку. Кстати, у нее одиннадцать голов, и на каждой из тысячи ладоней – по глазу.

– Чтобы спасать людей, – объяснила Томоко Танака, – надо как можно больше рук, больше глаз, больше голов! (Тут Юрий Норштейн заметил, что это – мечта любого продюсера).

В тот же день: Золотой павильон – архитектурный шедевр двенадцатого века – полное впечатление невесомости, этакая трехъярусная пагода в китайской манере стоит на сваях на глади зеркального пруда. Первый этаж – стиль дворцовый, второй – «жилище самурая», третий – монастырь дзэн. Три в одном! Тончайшей работы дерево покрыто золотом, все это светится и отражается в пруду с золотыми рыбами.

Я даже не выдержала, проредила толпы японских школьников и на фоне Золотого павильона отдельно сфотографировала Лёню, чтобы послать этот снимок Лёниной маме на Урал.

В трех километрах от Золотого павильона – Серебряный, двухъярусный – парит на берегу пруда среди буйной растительности.

Дальше: «Киёмидзу» – этот храм построен из дерева в девятом веке. Его взметнувшаяся ввысь многоярусная пагода вся полыхала на закате.

– Когда тут землетрясение, – сказала Яско-сан, – все рушится, а эта пагода просто извивается – и больше ничего.

Мы там на ужин ели палочками гречневую лапшу «со-ба», засасывая ее из тарелки в рот с особым звуком, как нас учила Яско-сан.

День второй: старинный феодальный замок Нидзё. Начало семнадцатого века. Символ военного могущества и власти феодала. Построен для сёгуна Токугава Иэясу.

До того как замок дважды полностью сгорел, и несколько лет полностью перестраивался, Нидзё являл собой настолько могучее сооружение, что его изогнутые крыши, как в храмах и дворцах, поддерживали системой кронштейнов. Замок окружали надежные стены с укрепленными воротами и широкими рвами, там было несколько цитаделей с многоэтажными башнями… Рассчитанный на длительную осаду, замок окружили ремесленными и торговыми кварталами. Кроме вражеских армий замковые громады должны были противостоять землетрясениям и тайфунам, это тоже влияло на чрезвычайную толщину стен и циклопическую кладку фундамента.

Нидзё и теперь всем своим видом внушает трепет. Часа полтора мы с Лёней шлепали босиком по бесконечной анфиладе залов, следующих друг за другом каким-то причудливым зигзагом.

Никакой мебели, упаси боже. Лишь только раздвижные стены и двери все более и более интенсивно расписаны по золотому фону могучими соснами, тиграми и леопардами – кисти культового художника того времени двадцатипятилетнего Кано и его братьев. Высокий потолок с густым орнаментом. Двойной уровень пола от первого зала до главного, самого почетного, где в глубине на возвышении сёгун принимал гостей, в то время, как за туманными, скользящими стенами стояла наготове невидимая, до зубов вооруженная охрана.

Чтобы злоумышленник не мог подкрасться незаметно, долгий деревянный путь вокруг всех залов покрыт полами со специальным устройством – когда ты ступаешь, там внутри деревяшки трутся о гвозди, и возникает удивительный звук, напоминающий птичье пение. Их так и зовут – «соловьиные полы».

– Слышишь? – обрадовался Лёня. – Как у моей бабушки в деревне Коркино половицы поют!

Мы вошли в главный зал и оцепенели. В глубине на возвышении сидит человек в кимоно, а перед ним распростерлась ниц толпа в средневековых костюмах. Мы думали, это актеры, идет спектакль. Глядим, а они не шелохнутся! Нам даже страшно стало. Мы одни. Я с Лёней и эти куклы – совсем живые. Ей-богу, я бы не удивилась, если б под сводами замка зазвучали, как тут и звучали когда-то, утонченные дискуссии ученых и священников о китайской философии и буддизме, которые любил слушать сёгун, потчуя высоколобых спорщиков журавлиным супом. А также поэтические турниры, исполненные страстного накала, ведь победителей осыпали бесчисленными дарами, а побежденные порой по-настоящему умирали от горя.

От замка Нидзё добрейший Юзо-сан вел нас, бегом, бегом, пока не закрыли – в великолепный синтоистский храм Хэйан, построенный в честь императора Камму и расположенный в столь удивительном парке, что там даже висит табличка – на открытом воздухе! – «Не курить».

А дальше… Ой, как вспомню – не хочу даже думать ни о чем другом – дзэнский монастырь Нандзэндзи. Когда поднимешься на главные ворота – одни из трех самых больших ворот Японии – перед тобой такая панорама японских гор и крыш с приподнятыми краями, что мы с Лёней вообще уже не знали, на каком свете мы находимся.

И мы никак не могли уследить за Юзо-саном, который постоянно норовил за нас повсюду заплатить. А когда Лёня бросался наперерез, Юзо-сан говорил:

– Ну-ну! Я давно уже планировал освободиться от этих монет.

Я рассказываю одну тысячную из того, что мы увидели. Мы еще посетили несколько синтоистских храмов, очень древних, которые японцы из простых гигиенических соображений чуть не каждые двадцать лет рушат и строят заново, радуя своих божественных обитателей запахом свежеструганной древесины, пару на самом деле старинных дворцов – по восемьсот и по тысяче лет каждому, черные, прокопченные храмы Нисихонгандзи, Хигасихонгандзи…

Вдруг я смотрю, нам навстречу идет паренек с живым белым кроликом. Я как кинусь к нему. Как побегу! Леня:

– Ты куда? – и бежит за мной. Видит, я уже не в себе.

А я кричу:

– Люди!!! Я хочу посмотреть на обыкновенного белого кролика!!!

Глава 15

Звук хлопка одной ладони

Ночь я почти не спала. На восходе солнца должна была исполниться моя заветная мечта: меня записали «на прием» к просветленному мастеру дзэн в знаменитом монастыре Дайтокудзи, о котором я столько читала, но и помыслить не могла узреть воочию, а тем более погрузиться в медитацию под присмотром настоящего пробужденного Учителя.

Сказать, что я волновалась, – ничего не сказать, вечером у меня поднялась температура.

– Я понимаю, Марина-сан, для вас дза-дзэн в Японии – то же самое, что первый бал у Наташи Ростовой, – сказала Яско Танака, притащив корзину с теплой полосатой пижамой, медом, грелкой и чудодейственным китайским порошком, таким горьким, что его надо было заворачивать в специальные листки бумаги и проглатывать в кульке. Яско-сан лично скомкала и проглотила несколько листов, подав мне зажигательный пример.

– Боже мой! – я стенала. – Столько лет мечтать, преодолеть все преграды, приехать на край земли, Япония – это ведь настоящее чудо! И вот я лежу и не могу даже голову оторвать от подушки…

– Придется сказать, что это я мечтал помедитировать с мастером дзэн, сесть и просветлиться вместо тебя, – сказал Леня.

– Там палками бьют, – предупредила Яско-сан.

– Как, палками? – удивился Леня.

– Ну, если ты заснул или размечтался… Или наоборот – до того приблизился к Истине, что перегородка между тобой и Ею стала тонка, словно этот лист бумаги, – говорю я, глотая кулек за кульком с китайским снадобьем. – Тогда посох мастера – бац! тебе по плечу, глядишь, и прорвался сквозь сон к реальности.

– А вы должны поклониться в знак благодарности, – напомнил Юзо-сан.

– Ну, нет, – решительно сказал Леня. – Если меня начнут бить палкой, я скажу: «Извините, пожалуйста, но как раз сегодня я очень занят». Встану и пойду. «Это моя жена, – скажу я, надевая сандалии, – давно хотела продемонстрировать вам свое неглубокое понимание дзэн. И вот мы здесь, как результат ее буддийской озабоченности. А что касается меня – я давно просветлен».

Всю ночь меня бил озноб, я металась в бреду, голова пылала, лишь только под утро мне удалось забыться, а в пять утра меня разбудило птичье пение. Леня забыл выключить радио, и на рассвете началась суперпопулярная в Японии программа «Утренние пташки». Много десятков лет один любитель повсюду записывает птичьи голоса – в лесу, в поле, на море, даже на обрывах скал. Каждую новую запись он посылает радиокорпорации, и это уникальное звуковое письмо становится достоянием всего народа. Миллионы японцев специально заводят себе будильник на 5.10 утра, просто чтобы послушать птичью песенку.

Как это ни странно, я встала здоровая, свежая. Мы плотно позавтракали котлетой из осьминога – другого ничего не было, и съели по йогуртику – «на сладкое» – с горькой мякотью алоэ.

– Иди помой посуду в последний раз, – ворчливо говорил Лёня. – А то просветлишься, станет все равно – чистая посуда или грязная.

– И забирай свою пропаганду! – добавил он, имея в виду мою неразлучную брошюру «Мудрость дзэн. Сто случаев пробуждения». Кстати, все эти случаи произошли в Киото.

Еще я взяла подушку – сидеть-то пару часов! Вдруг мне не достанется подушки? Теплую пижамную куртку, запасные носки. И русско-японский разговорник. Если меня спросят: «Что такое звук хлопка одной ладони?» А я не пойму.

– Не беспокойся, – говорит Леня. – Этот вопрос я тебе переведу.

– А что отвечать? – все-таки я страшно нервничала. – Может, как та крутая японка в средние века, заявить: «Чем слушать хлопки одной ладони Хакуина, хлопни обеими руками – и все дела!»

Монахи годами бились над этим злосчастным «хлопком», изобретенным великим мастером дзэн Хакуином. То скажут мастеру: это журчание ручья, то – птичье пение, то молчат, как рыбы… И только получали затрещины. В конце концов одному искателю где-то здесь, в Киото, века четыре тому назад, его наставник сказал: вот нож, даю тебе три дня – не найдешь ответа, сделаешь харакири.

Через три дня тот не пришел к Учителю, но обитатели монастыря почувствовали: случилось что-то невероятное, и все – в том числе, суровый наставник, отправились к нему сами.

Он сидел, обращенный ввысь и внутрь, с блаженной физиономией, постигший истинный смысл Существования, вспомнивший, КТО ОН ТАКОЙ и ЧТО ОН ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ…

– Э, нет! – возразил Лёня. – Зачем же повторяться?

Внизу нас ждал автомобиль. Яско-сан и Томоко – обе страшно невыспавшиеся: ночь напролет смотрели «Анну Каренину». Хотели только первую серию посмотреть, но не удержались и досмотрели все до конца.

Мчимся! Мацунами-сан – так зовут настоятеля дзэнского монастыря («мацу» – «сосна», «нами» – «волна»), убедительно просил по телефону, когда меня к нему устраивали, не опоздать на интродукцию.

Бросили у ворот машину, вбегаем на территорию Дайтокудзи. Вокруг опять обступили нас поразительные строения из ценнейших пород древесины средневековья, а между ними сады, пруды, покрытые цветущими лотосами, сады камней, золотые бамбуковые рощи… Такая вокруг разлита безмятежность.