Полное собрание сочинений и писем в 30 тт. Том 1: Стихотворения, поэмы, статьи и рецензии, прозаические наброски (1834-1849)

     Один, перед немым и сумрачным дворцом, Бродил я вечером, исполненный раздумья; Блестящий пир утих; дремало всё кругом — И замер громкий смех веселого безумья. Среди таинственной, великой тишины Березы гибкие шептали боязливо — И каменные львы гляделись молчаливо В стальное зеркало темнеющей волны.      И спящий мир дышал бессмертной красотой… Но глаз не подымал и проходил я мимо; О жизни думал я, об Истине святой, О всем, что на земле навек неразрешимо. Я небо вопрошал… и тяжко было мне — И вся душа моя пресытилась тоскою… А звезды вечные спокойной чередою Торжественно неслись в туманной вышине.

          Июль 1844

I

     В пещере мрачной и сырой Отшельник бледный и худой Молился. Дряхлой головой Он наклонялся до земли; И слезы медленно текли По сморщенным его щекам, Текли по трепетным губам На руки, сжатые крестом. Таилась в голосе глухом Полуживого старика Непобежденная тоска… Тот голос… много зол и мук Смягчили прежний, гордый звук… И после многих тайных битв, И после многих горьких слез Слова смиренные молитв Он, изнывая, произнес. Бывало, пламенная речь Звенела, как булатный меч, Гремела, как набат, когда Во дни покорности, стыда Упругой меди тяжкий рев В народе будит ярый гнев И мчатся граждане толпой На грозный, на последний бой. Теперь же — с бледных губ — едва, Беззвучно падают слова, Как поздней осенью с вершин Нагих и трепетных осин На землю грустной чередой Ложится листьев легкий рой.

II

     И встал старик…                              Кончался день; Темнела даль; густела тень; И вот настал волшебный миг, Когда прозрачен, чист и тих Вечерний воздух… ночь близка… Заря пылает… облака Блестят и тают… спит река… И смутный говор мелких волн Невыразимой неги полн — И так торжественны леса, Так бесконечны небеса…

III

     И долго — бледный, как мертвец, Стоял пустынник… наконец, Он вышел медленно на свет. И словно дружеский привет, Знакомый, любящий, родной, В вершине липы молодой Внезапно перелетный шум Промчался… Сумрачен, угрюм, Стоял старик… но так светло Струилась речка… так тепло Коснулся мягкий ветерок Его волос… и так глубок И звучно тих и золотист Был пышный лес… и каждый лист Сверкал так радостно, что вдруг В безумце замер злой недуг — И озарилися слегка Немые губы старика Под длинной белой бородой Улыбкой грустной, но живой.

IV

     Но вот раздался шум шагов… И быстро вышел из кустов Нежданный гость. Он иногда С отшельником — по вечерам — Сходился в прежние года… Его задумчивым речам Он с детской жадностью внимал… С тех пор он вырос — возмужал — И начал жить… Прошли, как сон, За днями дни — за годом год… Завяла жизнь… И вспомнил он Те встречи — молодость — и вот Стоит он с пасмурным лицом Пред изумленным стариком.

V

     И на́звал он себя… Узнал Его пустынник… быстро встал… Дал гостю руку… Та рука Дрожала… Голос старика Погас… Но странник молодой Поник печально головой, Пожал болезненно плечом И тихо вздрогнул… и потом Взглянул медлительно кругом. И говорили взоры те О безотрадной пустоте Души, погибшей, как и все: Во всей, как водится, красе.

VI

     Но понемногу в разговор Они вступили… Между тем Настала ночь. Высокий бор И спит и шепчет. Чуток — нем Холодный мрак… окружена Туманом дымчатым луна… Старик — поникнув на ладонь — Сидел угрюмый, без речей… Лишь иногда сверкал огонь Из-под густых его бровей… Казалось, он негодовал… Он так презрительно молчал… И не сходила до конца С его печального лица Усмешка злая…                             Говорил Пришлец о том, как он любил, И как страдал, и как давно Ему томиться суждено… И как он пал… Такой рассказ Слыхали многие не раз — И сожалели… нет — едва ль! Не новость на земле печаль. «Старик, и я, — так кончил он Рассказ, — ты видишь, побежден… Как воды малого ручья, Иссякла молодость моя… Меня сгубил бесплодный жар Упорных, мелочных страстей… Беспечности (завидный дар!) Не раз в тоске души моей Просил я… но коварный бог Пытливый дух во мне зажег — А силы… силы не́ дал он. Твой взор я понял… я смешон; К чему волнуюсь я теперь? За мной навек закрыта дверь. В тот пестрый, равнодушный мир Возврата нет… Так пусть же там Кипит всё тот же наглый пир, Всё тем же молятся богам, И, кровью праведной хмельна, Неправда царствует одна. Что́ мне до них! Большой ценой Купил я право никогда Не вспоминать о жизни той. Но я люблю — любил всегда Ночного неба мирный блеск И темных волн ленивый плеск, Люблю я вечер золотой, Лесов задумчивый покой И легкий рой румяных туч, Луны стыдливый, первый луч, И первый ропот соловья, И тишину полей… О! я Готов остаться навсегда С тобою здесь…»

Старик

                        В твои года Любил я накануне битв Слова задумчивых молитв; Любил рассказы стариков О том, как били мы врагов; Любил торжественный покой Заснувшей рати… За луной Уходят звезды… вот — восток Алеет… легкий ветерок Играет клочьями знамен… Как птица спугнутая, сон Слетел с полей… седой туман Клубится тяжко над рекой. Грохочет глухо барабан — Раздался выстрел вестовой — Проворно строятся полки — В кустах рассыпались стрелки… И сходят медленно с холмов Ряды волнистые врагов. Любил я блеск и стук мечей, И лица гордые вождей, И дружный топот лошадей, Когда, волнуясь и гремя, Сверкала конница в дыму, Визжали ядра… Полно! Я Старик. Но — помню — как тюрьму, Я ненавидел города; И надышаться в те года Не мог я воздухом лесов, И был я силен и суров, И горделив — и, сколько мог, Я сердце вольное берег.

Молодой человек

Дивлюсь я, слушая тебя. Как? Неужели ж помнишь ты Тревоги молодости?

Старик

                                 Я Всё помню.

Молодой человек

                   Детские мечты? Восторги пламенные?

Старик

                                   Да. Ребенок искренний, тогда Я был глупей тебя — глупей… Я не шутил душой моей… И всё, над чем смеешься ты Так величаво, те «мечты» В меня вросли так глубоко, Что мне забыть их нелегко. Но ты, бесстрастный человек, Ты успокоился навек.

Молодой человек

Кто? Я спокоен? Боже мой! Я гибну в медленном огне… Да ты смеешься надо мной, Старик!

Старик

           О нет! Но грустно мне. Кичливой ревностью горя, Расправив гордо паруса, Давно ль в далекие моря Под неродные небеса Помчался ты? И что ж? о срам! Едва дохнула по волнам Гроза — к родимым берегам, Проворен, жалок, одинок, Бежит испуганный челнок. В разгаре юношеских сил Ты, как старик, и вял и хил… Но боже! разве никогда Не знал ты жажду мыслей, дел, Тоску глубокого стыда, И не рыдал и не бледнел? Любил ли ты кого-нибудь? Иль никогда немая грудь, Блаженства горького полна, Не трепетала, как струна?

Молодой человек

А ты любил?                     И вдруг старик Умолк — и медленно лицом На руки дряхлые поник. Когда же голову потом Он поднял — взор его потух… Он бледен был, как будто дух Тревожный, плачущий, немой Промчался над его душой. «Я сознаюсь, — так начал он, — Твой неожиданный приход Меня смутил. Я потрясен. Я ждал тебя так долго… вот Ты появился, наконец, Печальным гостем предо мной… Как сына слушает отец, Тебя я слушал… И тоской Внезапно стал томиться я… И странно! прежняя моя Любовь — и всё, что так давно В моей груди схоронено, Воскресло вдруг… пробуждены Живые звуки старины, И тени милые толпой Несутся тихо надо мной. Я знаю: стыдно старику Лелеять праздную тоску; И, как осенняя гроза, Бесплодна поздняя слеза… Но близок смерти горький час; Но, может быть, в последний раз Я с человеком говорю, Последним пламенем горю… О жизнь! О юность! О любовь! Любовь мучительная!.. Вновь Хочу — хочу предаться вам, Хотя б на миг один… а там Погасну, вспыхнувши едва… .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .      Ты говоришь: любил ли я? Понятны мне слова твои… Так отвечайте ж за меня, Вы, ночи дивные мои! Не ты ль сияла надо мной, Немая, пышная луна, Когда в саду, в тени густой Я ждал и думал: вот она! И замирал, и каждый звук Ловил, и сердца мерный стук Принять, бывало, был готов За легкий шум ее шагов… И с той поры так много лет Прошло; так много, много бед Я перенес… но до конца — В пустыне, посреди людей — Черты любимого лица Хранил я в памяти моей… Я вижу, вижу пред собой Тот образ светлый, молодой… Воспоминаний жадный рой Теснится в душу… страстно я Им отдаюсь… в них ад и рай… Но ты послушайся меня: До старых лет не доживай.      Забуду ль я тот дивный час, Когда, внезапно, в первый раз Смущенный, стал я перед ней? Огнем полуденных лучей Сверкало небо… Под окном, Полузакрытая плющом, Сидела девушка… слегка Пылала смуглая щека, Касаясь мраморной руки… И вдоль зардевшейся щеки На пальцы тонкие волной Ложился локон золотой. И взор задумчивый едва Блуждал… склонялась голова… Тревожной, страстной тишиной Дышали томные черты… Нет! ты не видывал такой Неотразимой красоты! Я с ней сошелся… Я молчу… Я не могу, я не хочу Болтать о том, как я тогда Был счастлив… Знай же — никогда, Пока я не расстался с ней, Не ведал я спокойных дней… Но страсть узнал я, злую страсть… Узнал томительную власть Души надменной, молодой Над пылкой, преданной душой. Обнявшись дружно, целый год Стремились жадно мы вперед, Как облака перед грозой… Не признавали мы преград — И даже к радости былой Не возвращались мы назад… Нет! торжествуя без конца, Мы сами жгли любовь и жизнь — И наши гордые сердца Не знали робких укоризн… Но всё ж я был ее рабом — Ее щитом, ее мечом… Ее рабом я был! Она Была свободна, как волна. И мне казалось, что меня Она не любит… О, как я Тогда страдал! Но вот идем Мы летним вечером — вдвоем Среди темнеющих полей… Идем мы… Клики журавлей Внезапно падают с небес — И рдеет и трепещет лес… Мне так отрадно… так легко… Я счастлив… счастлив я вполне… И так блаженно-глубоко Вздыхает грудь… И нет во мне Сомнений… оба мы полны Такой стыдливой тишины! Но дух ее был смел и жив И беспокойно горделив; Взойдет, бывало, в древний храм И, наклонясь к немым плитам, Так страстно плачет… а потом Перед распятым божеством Надменно встанет — и тогда Ее глаза таким огнем Горят, как будто никогда Их луч, и гордый и живой, Не отуманился слезой. Ах! та любовь, и страсть, и жар, И светлой мысли дивный дар, И красота — и всё, что я Так обожал, — исчезло всё… Безмолвно приняла земля Дитя погибшее свое… И ясен был спокойный лик Великой матери людей — И безответно замер крик Души растерзанной моей… Кругом — пленительна, пышна, Сияла ранняя весна, Лучом играя золотым Над прахом милым и немым. В восторгах пламенной борьбы Ее застал последний час… И без рыданий, без мольбы Свободный дух ее погас… А я! не умер я тогда! Мне были долгие года Судьбой лукавой суждены… Сменили тягостные сны Тот первый, незабвенный сон… Как и другие, пощажен Я не был… дожил до седин… И вот живу теперь один… Молюсь…»

Молодой человек

                    Как ты, любил и я… Но не могу я рассказать, Как ты, любовь свою… Меня Ты не захочешь понимать… Бывало, в мирный час, когда Над бледным месяцем звезда Заблещет в ясной вышине, И в безмятежной тишине Журчит и плещет водопад, И тихо спит широкий сад, И в наклоненных берегах Дремотно нежится река, — Сижу я с ней… в моих руках Лежит любимая рука, — И легкий трепет наших рук, И нежной речи слабый звук, Ее доверчивый покой, И долгий взгляд, и вздох немой — Всё говорит мне: ты любим! И что ж! мучительно томим Тоской безумной, я молчу… Иль головой к ее плечу Я наклонюсь… и горячо На обнаженное плечо Неистощимой чередой Слеза струится за слезой… О чем, скажи мне, плакал я? Нет! жизнь отравлена моя! Едва желанное вино К моим губам поднесено — И сам я, сам, махнув рукой, Роняю кубок дорогой. Когда ж настал прощальный миг — Я был и сумрачен и тих… Она рыдала… видит бог: Я сам тогда понять не мог: Зачем я расставался с ней… Молчал я… в сердце стыла кровь Молчал я… но в душе моей Была не жалость, а любовь. Старик, поверь — я б не желал Прожить опять подобный час… Я беспощадно разрывал Всё, всё, что́ связывало нас… Ее, себя терзал я… но Мне было стыдно и смешно. Что столько лет я жил шутя, Любил забывчивый покой И забавлялся, как дитя, Своей причудливой мечтой… Я с ней расстался навсегда — Бежал, не знаю сам куда… Следы горячих, горьких слез Я на губах моих унес… Я помнил всё: печальный взор И недоконченный укор… Но всё ж на волю, на простор, И содрогаясь, и спеша, Рвалась безумная душа. И для чего? Но я тогда Не знал людей… Так иногда В степи широкой скачешь ты И топчешь весело цветы, И мчишься с радостной тоской, Как будто там, в дали немой, Где, ярким пламенем горя, Сверкает пышная заря, Где тучки светлые легли Легко — на самый край земли,— Как будто там найдешь ты всё, Чем сердце страстное твое Так безотчетно, так давно, Так безвозвратно пленено… И ты примчался… Степь кругом Всё так же спит ленивым сном… Томя нетерпеливый взгляд, Несется тучек длинный ряд, Лепечет желтая трава Всё те же смутные слова… И та же на́ сердце печаль, И так же пламенная даль Куда-то манит… и назад Поедешь, сам себе не рад. Но ты задумался?

Старик

                              Ты прав. Твой беспокойный, странный нрав Мне непонятен. Создал бог Нас разно… Ты в любви не мог Найти покоя… но любовь Не благо высшее людей; Нетерпеливо пышет кровь В сердцах немыслящих детей… Они лишь для себя живут; Когда ж минует та пора, Приличен мужу долгий труд На славном поприще Добра. Ты жил, скиталец молодой; Ты жил; так стань же предо мной — На сердце руку положи И, не лукавствуя, скажи: Какой ты подвиг совершил? Какому богу ты служил?

Молодой человек

Когда бы кто-нибудь другой Вопрос превыспренний такой Мне предложил — ему в ответ Я засмеялся бы… но нет! Перед тобой раскрыта вся Душа печальная моя. Бывало, полный гордых дум, Руководимый божеством Каким-то, жизни вечный шум Внимал я с тайным торжеством… Я думал: там, в толпе людей, Я волю дам душе моей; Среди друзей, среди врагов, Узнаю сам, кто я таков… И за тобой, о мой народ, Пойду я радостно вперед — И загорится в сердце вновь Святая, братская любовь. Но что же! вдруг увидел я, Что в целом мире для меня Нет места; что я людям чужд; Что нет у нас ни тех же нужд, Ни тех же радостей; что мне Они то страшны, то вполне Непостижимы, то смешны… И, потрясен до глубины Души, взывал я к ним… но сам Не верил собственным словам. Я с ними сблизиться не мог… И вновь один, среди тревог Пустых, живу я с давних пор…

Старик

Ты произнес свой приговор. Ты, как дитя, самолюбив, Как женщина, нетерпелив, И добродушно лишь собой Ты занят; нет любви прямой И нет возвышенных страстей В душе мечтательной твоей. Но вспомни: «там, в толпе людей», Встречал ты юношей живых, Неговорливых и простых? Встречал ты старцев и мужей, Достойных, опытных вождей? И, примиренный, наконец, С судьбой, ты видел в них залог Того, что ревностных сердец Не покидает правый бог?

Молодой человек

Встречал я «старцев молодых», Людей прекрасных — и пустых; Встречал я слабых добряков И вздорных умников — толпой; Встречал любезных остряков, Довольных службой и судьбой, И государственных людей, Довольных важностью своей. А вечный раб нужды, забот, Спешил бессмысленный народ На шумный, на постыдный торг… Мечтал неопытный в тиши; Но глупенький его восторг Не веселил моей души; Разочарованного стон И бесполезен и смешон; Но вдохновенный взгляд детей И ненавистней и смешней. И вот сограждане мои! Старик, — вот юноши твои! И всех пугает новизна, Им недоступна красота… И даже доблестным страшна Насмешка праздного шута. Нет! юношей не видел я… Нет! нет! ты знаешь: жизнь моя Прошла, как безотрадный сон…

Старик

Когда бы не был ты влюблен В игру бесплодную мечты, Когда бы в бога верил ты И страстной, пламенной душой, Неутомимой до конца, Искал бы, как воды живой, Блаженной близости творца,— Тогда, быть может, на тебя, Твою настойчивую страсть, Твой дух ревнивый возлюбя, Сошла б таинственная власть. Внезапным ужасом гоним И гневом праведным томим, Ты стал бы, сумрачный, немой, Пред легкомысленной толпой… И первый крик души твоей Смутил бы суетных детей… Толпа не смеет не признать Великой силы благодать, И негодующий пророк Карал бы слабость и порок — Гремели б страстные слова, И, как иссохшая трава, Пылали б от твоих речей Сердца холодные людей. Но малодушный ты! Судьбе Ты покорился без стыда… Так что ж, скажи, могло тебе Дать право гордого суда Над миром? — Нет! не верю я; Нет! оклеветана толпа Тобой… но если речь твоя Не ложь, достойная раба, — Тогда — господь отцов моих! Всесильный! посети же вновь Детей забывчивых твоих… Напрасна кроткая любовь — Так посели ты в их сердцах И трепет и великий страх — Промчись живительной грозой Над грешной, суетной землей!

Молодой человек

Не поминай его, старик… Он так далек… Он так велик — А мы так малы… Да притом Он нас забыл давно… О нем Твердили миру чудеса — Теперь безмолвны небеса… О, если бы пророк святой Сказал мне: встань! иди за мной! Клянусь, пошел бы я, томим Великой радостью, за ним — За ним — на гибель, на позор… И пусть надменный приговор Толпы рабов, толпы слепой Гремит над ним и надо мной! Но где пророки? О старик! Тебе противен слабый крик Души печальной и больной… Ты презираешь глубоко Мою тоску… Но, боже мой! Ты думаешь, что так легко С надеждами расстался я? Что равнодушно сам себе Сказал я: гибнет жизнь моя! Что грудь усталая — к борьбе Упрямо, долго не рвалась? Что за соломинки сто раз Я не хватался?.. Ах, о чем Хлопочем мы? Взгляни кругом: Спокойно, кротко спит земля; Леса, широкие поля Озарены — обагрены Лучами влажными луны… И вот — мне чудится: ко мне, Подобно медленной волне, Торжественно, как дальний звон Колоколов, со всех сторон, С недостижимых облаков И с гор, живущих сотый век, Несется плавно звучный зов: Смирись, безумный человек!

Старик

И я тот голос неземной Не раз — пред утренней зарей Слыхал и тронутой душой Стремился трепетно к нему, К живому богу моему. Но в тишине других ночей Звучал, бывало, громкий зов В груди встревоженной моей… И тех простых и гордых слов Я не забыл: «Не унывай, Трудись и бога призывай; И людям верь, и верь уму — Не покоряйся никому, Живи для всех и знай: крепка Твоя непраздная рука».

Молодой человек

А между тем не ты ли сам Покинул «бренный» мир?

Старик

                                        Страстям Я предал молодость… оне Меня сгубили… но клянусь, Того, что прежде было мне Святыней, — нет! я не стыжусь!

Молодой человек

Ты всех моложе нас, старик; Мне непонятен твой язык.

Старик

Так будь же проклят ты навек, Больной, бессильный человек, — За то, что нагло, без стыда Ты погубил — и навсегда — Всё, чем жила душа моя В часы мучительной тоски, — Мои надежды, всё, что я Любил, как любят старики! Зачем пришел ты? Без тебя, Надежды робкие тая В груди разбитой, но живой, Я, грешник, здесь, один, в лесах Мечтал о жизни молодой, О новых, сильных племенах — Желал блаженных, ясных дней Земле возлюбленной своей; Дерзал молиться в тихий миг Не за себя — но за других… Теперь же — страшной темнотой Весь мир покрылся; надо мной Гремит уныло близкий гром… Один, в пыли перед лицом Твоим, карающий творец, Я каюсь, каюсь, наконец,— Измучен я… обманут я… Но сжалься — пощади меня — Мне смерть страшна — я не готов Идти на твой могучий зов… А жить… нет! жить еще страшней В такой невыносимой мгле — И места нет душе моей Ни в небесах, ни на земле!

Молодой человек

Старик, ты прав, но ты жесток. Послушай: каждый твой упрек Неотразим… душа моя Томится гневом и тоской И замирает, как змея Под торжествующей пятой… И стыдно мне: мои глаза Сжигает едкая слеза… Но всё ж ты прав: я шут, я раб — Я, как ребенок, вял и слаб; Мои мечты еще глупей Моих младенческих затей… И не далась мне тайна слов Живых — властительных речей; Не долетает слабый зов До невнимающих ушей… Вокруг меня толпа шумит, Толпа не чувствует тоски — И недоверчиво глядит На слезы глупые мои… Нет! полно! нет — перед тобой Клянусь я в этот страшный миг, Клянусь я небом и землей, Клянусь позором слез моих — Я не снесу моих цепей, Родимый край, тебя, друзей. Без сожаленья, навсегда Покину… и пойду тогда, И безнадежен и суров, Искать неведомых богов, Скитаться с жадностью немой Среди чужих, в земле чужой, Где никому не дорог я, Но где вольна душа моя, Где я бестрепетно могу Ответить вызовом врагу — И, наконец, назло судьбе, Погибнуть в радостной борьбе!

Старик

Бежать ты хочешь? Но куда? Зачем? К кому?

Молодой человек

                         Старик, когда Ты так усердно расточал Упреки — помнишь? я молчал; Теперь я спрашиваю вас, О, предки наши! что для нас Вы сделали? Скажите нам: «Вот, нашим доблестным трудам Благодаря, — смотрите — вот Насколько вырос наш народ… Вот несомненный, яркий след Великих, истинных побед!» Что ж? отвечайте нам!.. Увы! Как ваши внуки, на покой Бессмысленный спешили вы С работы трудной — но пустой… И мы не лучше вас — о нет! Нам то же предстоит… Смотри: Над дальним лесом слабый свет, Предвестник утренней зари, Мерцает… близок ясный день — Редеет сумрачная тень… Но не дождаться нам с тобой Денницы пышной, золотой, И в час, когда могучий луч Из-за громадных синих туч Блеснет над радостной землей,— Великий, бесконечный крик Победы, жизни молодой Не долетит до нас, старик… Не пережив унылой тьмы, С тобой в могилу ляжем мы — Замрет упорная тоска; Но будет нам земля тяжка… Нам даже слава не далась… И наш потомок — мимо нас Пройдет с поднятой головой, Неблагодарный и немой. Он торопливо встал… Рукой Лицо закрыл старик седой; И, думой тягостной томим, Сидит он грустно-недвижим… Но где же странник? Он исчез… Шумит сурово темный лес; И тучи ходят — и страшна Пустынной ночи тишина.

АНДРЕЙ

ПОЭМА

В двух частях

Часть первая

«Дела давно минувших дней».

I

«Начало трудно», — слышал я не раз. Да, для того, кто любит объясненья. Я не таков, и прямо свой рассказ Я начинаю — без приготовленья… Рысцой поплелся смирный мой пегас; Друзья, пою простые приключенья… Они происходили вдалеке, В уездном, одиноком городке.

II

Подобно всем уездным городам, Он правильно расположен; недавно Построен; на горе соборный храм Стоит, неконченный; дома́ забавно Свихнулись набок; нет конца садам Фруктовым, огородам: страх исправно Содержатся казенные места, И площадь главная всегда пуста.

III

В уютном, чистом домике, в одной Из улиц, называемой «Зеленой». Жил человек довольно молодой, В отставке, холостяк, притом ученый. Как водится, разумной головой Он слыл лишь потому, что вид «мудреный» Имел да трубки не курил, молчал, Не выходил и в карты не играл.

IV

Но не было таинственности в нем. Все знали его чин, его фамилью. Он года три в Москве служил; потом Наскучив должностной… и прочей гилью, Вернулся в отчий запустелый дом. Все комнаты наполненные пылью Нашел (его домашние давно Все померли), да старое вино

V

В подвале, да запачканный портрет, Да в кладовой два бабушкиных платья. На воле рос он с самых ранних лет; Пока служил он — связи да занятья И вспомнить ему не́ дали, что нет Родной груди, которую в объятья Принять бы мог он… нет ее нигде… Но здесь, в родимом и пустом гнезде,

VI

Ему сначала было тяжело… Потом он полюбил уединенье И думал сам, что счастлив… но назло Рассудку — часто грустное томленье Овладевало им. Его влекло Куда-то вдаль — пока воображенье Усталое не сложит пестрых крыл,— И долго после, молчалив, уныл,

VII

Сидел он под окошком. Впрочем, он, Как человек без разочарованья, Не слишком был в отчаянье влюблен И не лелеял своего страданья. Начнет, бывало, думать… что ж? не стон, Зевота выразит его мечтанья; Скучал он не как байронов Корсар, А как потомок выходцев-татар.

VIII

Скучал он — да; быть может, оттого, Что жить в деревне скучно; что в столицах Без денег жить нельзя; что ничего Он целый день не делал; что в девицах Не находил он толку… но всего Не выскажешь никак — пока в границах Законности, порядка, тишины Держаться сочинители должны.

IX

Так, он скучал; но молод был душой, Неопытен, задумчив, как писатель, Застенчив и чувствителен — большой Чудак-дикарь и несколько мечтатель. Он занимался нехотя собой (Чему вы подивитесь, о читатель!), Не важничал и не бранил людей И ничего не презирал, ей-ей.

X

Хотел любви, не зная сам зачем; В нем силы разгорались молодые… Кипела кровь… он от любви совсем Себе не ждал спасенья, как иные Девицы да студенты. Между тем Мгновенья проходили золотые — И минуло два года — две весны… (Весной все люди чаще влюблены.)

XI

И вот опять настала та пора, Когда, на солнце весело сверкая, Капели падают… когда с утра По лужам дети бегают, играя… Когда коров гоняют со двора, И травка зеленеет молодая, И важный грач гуляет по лугам, И подступает речка к берегам.

XII

Прекрасен русский теплый майский день… Всё к жизни возвращается тревожно; Еще жидка трепещущая тень Берез кудрявых; ветер осторожно Колышет их верхушки; думать — лень, А с губ согнать улыбку невозможно… И свежий, белый ландыш под кустом Стыдливо заслоняется листом.

XIII

Поедешь зеленями на коне… Вздыхает конь и тихо машет гривой — И как листок, отдавшийся волне, То медленной, то вдруг нетерпеливой, Несутся мысли… В ясной вышине Проходят тучки чередой ленивой… С деревни воробьев крикливый рой Промчится… Заяц жмется под межой,

XIV

И колокольня длинная в кустах Белеется… Приятель наш природу Весьма любил и в четырех стенах Не мог остаться в ясную погоду… Надел картуз — и с палкою в руках Пешком пустился через грязь и воду… Была в числе всех улиц лишь одна «Дворянская» когда-то мощена.

XV

Он шел задумчиво, повеся нос. По лужицам ступая деликатно, Бежал за ним его легавый пес. Мечтатель шел; томительно-приятно В нем сердце билось — и себе вопрос Он задавал: зачем так непонятно, Так грустно-весел он, как вдруг один Знакомец, не служащий дворянин,

XVI

Нагнал его: «Андрей Ильич! куда-с?» «Гуляю, так; а вы?» — «Гуляю тоже. Вообразите — не узнал я вас! Гляжу, гляжу… да кто ж это, мой боже! Уж по собаке догадался, да-с! А слышали вы — городничий?» — «Что же С ним сделалось?» — «Да с ним-то ничего. Жену свою прибил он за того

XVII

Гусарчика — вы знаете…» — «Я? Нет!» «Не знаете? Ну как же вам не стыдно? Такой приятный в обществе, брюнет. Вот он понравился — другим завидно, Послали письмецо да весь секрет И разгласили… Кстати, нам обидно С женой, что не зайдете никогда Вы к нам; а жили, помнится, всегда