Помоги проекту - поделись книгой:
В ста тысячах километров от первого встречного канала я послал вперёд резонирующий импульс. Голубое сияние открывшейся горловины вспыхнуло немного в стороне, и через двадцать секунд мы пролетели мимо, оставив его километрах в тридцати по правому борту. Это была целиком моя вина – я не успел среагировать и дать добро на вполне разумное и реалистичное предложение бортового компьютера в течение семи секунд задействовать боковые двигатели корабля. Вернее, я не столько не успел, сколько засомневался – ведь это могло привести к изменению заранее намеченного курса, а тогда летели кувырком все мои планы пройти через двадцати три канала… То есть, уже через двадцать два.
Второй канал открылся точь-в-точь по курсу, но с небольшим опозданием, и наш корабль пронёсся сквозь ещё несформированную горловину, которая не была готова принять нас в себя. Агаттияр тихо выругался на тамильском, а из груди Рашели вырвался разочарованный вздох. Шанкар же казался самим воплощением невозмутимости.
Открытие третьего по счёту канала опять произошло далеко в стороне, а четвёртый, расположенный почти впритык к нему, я решил проигнорировать и послал резонирующий импульс в направлении пятого. Как только впереди по курсу возникло голубоватое свечение, на тактическом дисплее появилась рекомендация компьютера, которая заключалась в том, чтобы в течение 13,73 секунд запустить боковую тягу с ускорением 83,12 g. По его оценкам, вероятность попадания в канал составляла 99,24 процента. На принятие решения мне отводилось шесть секунд.
Предложенное ускорение превышало тот критический барьер, при котором на корабле отказали гравикомпенсаторы. И хотя Рашель уверяла, что обезвредила вирус, а Шанкар с Агаттияром однозначно подтвердили это, я всё же колебался целых четыре секунды. А на исходе пятой отдал приказ выполнить манёвр.
Следующие треть минуты я с напряжением ожидал смерти – быстрой, практически безболезненной, но крайне неприятной с эстетической точки зрения. Однако всё обошлось: гравикомпенсаторы работали без сбоев, и о чудовищном ускорении корабля свидетельствовали лишь показания приборов.
А ещё через полминуты «Заря Свободы» вошла точно в центр открывшейся горловины канала. Пространство за прозрачной передней стеной рубки заполыхало всеми цветами радуги – наш корабль, порождение трёхмерного материального мира, стремительно пронзал чужеродный континуум с пятью пространственными и двумя временны́ми измерениями.
Я что-то закричал. Не помню что именно – это был какой-то воинственный, радостно-торжествующий клич. Рашель, напрочь позабыв о своём статусе второго пилота, вскочила с кресла и бросилась мне на шею.
– Ах, дядя Стас! Вы такой… такой… Вы самый-самый!..
Агаттияр неподвижно сидел на своём месте, полностью расслабленный, с закрытыми глазами. Похоже, у него был лёгкий обморок.
Шанкар повернул голову и устремил на меня одобрительный взгляд:
– Мой мальчик, – сказал он, временно отбросив формальности. – Вы прекрасный пилот. Лучший на всей Махаварше… хотя нет, это для вас не комплимент. Быть первым парнем на деревне – невелико достижение. Но я уверен, что мало кто из пилотов Терры-Галлии сравнится с вами в мастерстве и таланте.
– Ну, Вы преувеличиваете, – смущённо ответил я, поглаживая белокурую головку Рашели, которая всё ещё обнимала меня. – Я уверен, что разведчики с Терры-Галлии часто выполняют такие манёвры. Для них они привычны и даже обыденны.
– Ясное дело, сэр! – произнёс Шанкар. – Но ведь все эти пилоты долго тренируются. Прежде чем оказаться в реальной боевой ситуации, они по многу раз совершают пробные прорывы – и на виртуальных симуляторах, и в необитаемых системах. А Вы сделали это с первого раза. Сделали блестяще – и приблизили день освобождения Махаварши.
Не зная даже, что ответить, я вновь перевёл взгляд на обзорную стену, за которой полыхало многоцветьем гиперпространство. Мы неслись по неисследованному каналу к какой-то неведомой звезде в неизвестной нам области Галактики.
2
Независимо от реальной протяжённости канала второго рода, время перехода по нему строго фиксировано и равняется тридцати четырём часам девятнадцати минутам и тридцати трём с хвостиком секундам. Эта константа, по всей вероятности, была производной от так называемых мировых констант – гравитационной постоянной, числа Планка, скорости света и прочих, – однако со времён Марушкопулоса учёным так и не удалось вывести для неё логически обоснованного уравнения. То же самое касалось и длительности перехода по каналу первого рода, которая составляет без малого сто семнадцать секунд.
Единственно лишь было установлено, что соотношение двух этих интервалов в точности равно четырём одиннадцатым от числа «пи» в седьмой степени. Тут каждая величина имела свой физический смысл: четвёрка – размерность нашего пространства-времени, семёрка – размерность гиперпространства, а одиннадцать – сумма размерностей обоих пространств. Однако смысл этого соотношения в целом, как и смысл многих других вещей, связанных с гиперканалами, оставался тайной за семью печатями.
Говоря о времени перехода, я подразумевал
В принципе, можно было вообще обходиться без генераторов и лететь как бы по инерции, но в таком случае эмпирические формулы, выведенные чисто опытным путём, давали в результате конечное число, делённое на нуль, – то есть бесконечный промежуток времени. В истории известно несколько случаев, когда отчаянные добровольцы (или, скорее, безумцы) совершали такой переход, дабы повидать Конец Света. Они и сейчас плывут где-то в гиперпространстве, чтобы в бесконечно отдалённом от нас будущем собственными глазами посмотреть на то, как умирает Вселенная. Хотя, разумеется, это вопрос спорный – успеют ли они что-либо увидеть, или же тотчас сгорят в огне нового Большого Взрыва…
При переходе по каналу второго рода самым оптимальным вариантом считалось синхронизировать собственное бортовое время с общегалактическим. Однако в случае прохождения через неисследованный канал рекомендовалось запускать генератор на максимальной мощности, чтобы не потерять годы, а то и десятилетия, если вдруг окажется, что данный канал ведёт к какой-нибудь блуждающей звезде далеко за пределами Галактики.
Резонансный генератор «Зари Свободы», быстроходного военного судна, обладал достаточными ресурсами, чтобы всего лишь за четырнадцать часов объективного времени пройти канал протяжённостью в пятьдесят килопарсеков. Я отдал бортинженеру Ортеге распоряжение поддерживать его мощность на уровне двух третей от предельной – этого вполне хватало, чтобы при любом, даже самом неблагоприятном раскладе, потратить на переход не более суток по времени Галактики и не допустить, чтобы нас опередили возможные преследователи.
По нашему же собственному времени, как ни крути, до выхода из канала оставалось около полутора суток. Первые два часа полёта я напряжённо следил за работой всех систем, пока наконец не убедился, что они функционируют идеально, без каких либо отклонений от нормы. Лишь тогда я позволил себе расслабиться – и тот же час на меня навалилась такая усталость, что я едва не уснул прямо в пилотском кресле.
Я не спал полноценным сном с момента своего пробуждения в подземном убежище императора – а с тех пор прошло уже более двух суток и произошло немало важных событий. Нет, конечно, я позволил себе на несколько часов вздремнуть, пока челнок летел по инерции к метеоритному поясу, где пряталась «Заря Свободы»; да и потом, после разгона крейсера, Агаттияр с Шанкаром убедили меня пойти отдохнуть, однако тогда я больше ворочался в постели, чем спал, волнуясь в преддверии первого в моей жизни реального гиперперехода. Теперь же все треволнения остались позади, а впереди было более тридцати часов спокойного, не сулящего никаких сюрпризов полёта, поэтому я оставил корабль на попечение компьютера и отправился спать.
Как и предсказывала Рита, Рашель уступила мне отцовскую каюту, но предварительно убрала оттуда все свои вещи, включая семейную фотографию. Также я не сомневался, что она, воспользовавшись своими кодами доступа, забралась в файлы личных дел членов экипажа и изъяла оттуда снимок отца, возможно даже, подменив его чьим-то другим. Но в любом случае, проверять это у меня не было ни сил, ни желания; я второпях разделся, плюхнулся на мягкую койку и, едва натянув на себя одеяло, сразу же заснул.
Проспал я шестнадцать часов кряду, что было для меня своеобразным рекордом. Даже в курсантские времена, после изматывающих лагерных сборов с подъёмами по тревоге посреди ночи и марш-бросками километров на пятьдесят, я так много не отсыпался. Тут дело было вовсе не в физической усталости и даже не в нервном напряжении последних двух суток. Просто за это время моя жизнь, прежде спокойная и размеренная, круто и бесповоротно изменилась. Сознательно я принял эти перемены сразу и с воодушевлением, однако моему подсознанию, более консервативному по своей природе, требовалось взять тайм-аут, чтобы хорошенько осмыслить происходящее и свыкнуться с новыми обстоятельствами. Потому-то я и продрыхнул вдвое дольше обычного, давая своему «субэго» возможность во всём разобраться.
Проснувшись, я немедленно встал с койки, быстро привёл себя в порядок, оделся в свою капитанскую форму и первым делом направился в рубку управления, чтобы посмотреть, как там дела. Впрочем, я уже до того знал, что полёт проходит нормально: на терминал капитанской каюты подавалась вся важнейшая информация о функционировании основных систем корабля, и в случае какой-нибудь аварийной ситуации я был бы немедленно поднят по тревоге.
На капитанском месте дежурил Арчибальд Ортега, одновременно присматривая как за работой автопилота, так и за своим собственным «хозяйством». Контролировать состояние ходовой части корабля – термоядерного привода, главного и вспомогательного реакторов, антигравов и резонансного генератора – можно было не только из машинного отделения, но также (причём с не меньшим успехом) из рубки управления.
Заметив меня, Ортега тотчас вскочил с места и отдал мне честь:
– Докладываю, капитан! Все системы корабля функционируют нормально, полёт проходит в полном соответствии с графиком. За время моей вахты никаких отклонений зафиксировано не было, критических или аварийных ситуаций не возникало.
На несколько секунд я обалдел. Мало того, что Ортега салютовал мне и рапортовал чисто по-военному – на нём ещё был и флотский мундир! Такой же, как у меня, серо-голубой, явно позаимствованный в гардеробе одного из ныне покойных членов команды. Две широкие и одна узкая нашивки на погонах свидетельствовали о звании капитана третьего ранга – по-нашему, лейтенанта-командора. По всему было видно, что Ортега носил этот мундир с удовольствием, а его «уставное» обращение ко мне не было ни бравадой, ни шуткой – он искренне считал, что именно так должен держаться перед командиром корабля.
Я вспомнил те распоряжения, которые отдал ему Шанкар ещё на Махаварше и которые он с блеском выполнил, по ходу дела прикончив трёх пятидесятников. Да уж, этот подающий надежды молодой учёный был, вдобавок, настоящим боевиком. И военная форма смотрелась на нём вполне естественно…
– Вольно, лейтком, – сказал я, немного опомнившись. – Вы давно на вахте?
– С тех пор, как Вы отправились спать, капитан. Вы и я – единственные на корабле, кто имеет инженерную квалификацию. Учитель… то есть, профессор Агаттияр и господин Шанкар в большей степени теоретики.
Всё-таки он называл Агаттияра учителем, а не гуру. Тут, безусловно, сказывалось его воспитание – как и я, Ортега был родом с Полуденных.
– В таком случае, вам следует отдохнуть, – произнёс я. – Теперь мой черёд дежурить.
Он снова козырнул:
– Бортинженер вахту сдал!
– Капитан вахту принял, – ответил я и уселся в капитанское кресло. – Да, кстати, а где все остальные?
– Старики спят. – Закончив дежурство, Ортега уже позволил себе вольности. – Девочка тоже. А Рита недавно проснулась и сейчас хозяйничает на камбузе. Очевидно, ей уже надоели приготовленные пищематами сандвичи. – Он хмыкнул. – Мне, впрочем, тоже.
– Тогда ступайте и поужинайте по-человечески. А Риту попросите, пусть она и мне что-нибудь принесёт.
– Слушаюсь, капитан!
Ортега направился к выходу из рубки, но у самой двери я остановил его:
– Да, насчёт вашего мундира. Я гражданский, но у меня есть звание капитана. А как с этим у вас?
Он ухмыльнулся:
– Я тоже гражданский, но резервист. Майор инженерных войск. Этот мундир принадлежал капитану второго ранга, но я поменял знаки различия, чтобы самовольно не повышать себя в чине.
3
Оставшись в рубке один, я первым делом ознакомился с показаниями всех приборов. Как и утверждал Ортега, корабельные системы функционировали без всяких сбоев. Правда, реактор сжигал чересчур много дейтерия, чтобы обеспечивать электроэнергией работавший на большой мощности резонансный генератор, но, к счастью, термоядерного топлива на корабле было достаточно. Благо последующие переходы мы уже не будем совершать наобум, поэтому нам не понадобится так сильно «раскручивать» генератор, а при нормальном режиме полёта дейтерия у нас с лихвой хватит, чтобы трижды пересечь из конца в конец всю Галактику.
Вскоре на связь вышла Рита и, поздоровавшись со мной, попросила подождать ещё четверть часа, после чего обещала попотчевать меня роскошным завтраком. Я согласился, отключил интерком и заказал пищевому автомату небольшой сандвич и чашку кофе – чтобы, как говорится, «заморить червячка» в ожидании предстоящей трапезы.
На скорую руку перекусив, я вызвал на экран вспомогательного терминала исторические сведения о Терре-Галлии. В своих виртуальных космических путешествиях я посещал многие населённые миры, но эту планету как-то обходил стороной, хотя она была расположена не так далеко от Земли – колыбели человеческой цивилизации. Её название я несколько раз встречал в навигационных справочниках, когда прокладывал очередной курс, но она ни разу не привлекала к себе моего внимания. Терра-Галлия значилась как планета третьей категории – то есть не относилась к числу высокоразвитых миров, играющих заметную роль в своём регионе Галактики, но вместе с тем была лишена того специфического очарования, каким обладали дикие, отсталые, ещё не до конца освоенные планеты. Словом, самый обычный и заурядный мир, вроде нашей Махаварши; до начала войны таких миров было несколько сотен.
Ознакомившись с пространным историческим очерком о Терре-Галлии, который компьютер услужливо перевёл мне на английский язык, я слегка удивился. Моё удивление было вызвано тем, что авторы данного очерка совсем не пытались преувеличить значение и роль своей планеты в довоенный период, они откровенно признавали её второстепенность и заурядность и даже в определённой степени гордились этим. В их гордости чувствовалась изрядная доля гордыни: мол, мы, такие заурядные и второстепенные, сумели устоять перед Иными, а вот все остальные, включая таких титанов, как Земля или Мир Барнарда, потерпели поражение. Впрочем, они (в смысле, авторы очерка) всё же признавали, что именно незначительность их родины позволила отстоять её свободу и независимость – ведь вначале войны основные силы чужаков были брошены против самых могущественных человеческих планет, а тем временем Терра-Галлия, успешно отражая не слишком массированные атаки, сумела превратить свою дром-зону в неприступную крепость.
Во всей довоенной истории планеты был, пожалуй, лишь один примечательный момент. Терра-Галлия принадлежала к так называемой первой волне колонизации – она была освоена и заселена непосредственно выходцами с Земли. Это произошло ещё на рубеже XXII и XXIII веков, и – что по тем временам было явлением достаточно редким – её освоение финансировалось не из государственного бюджета той или иной страны, а проводилось целиком за счёт частных инвестиций под патронажем Фонда имени Лё-Пэна, чьей целью было, цитирую, «спасение этнических французов от окончательной ассимиляции». Под «этническими французами» подразумевались представители белой субрасы французской нации, которые к концу XXII века составляли лишь около семи процентов от общего населения Франции. Добрая половина этих самых «этнических французов» переселилась на Терру-Галлию, и одним из первых законов, принятых после провозглашения вполне демократической конституции, стало весьма дискриминационное «Уложение об иммиграции», фактически запрещавшее предоставление гражданства или вида на жительство всем без исключения «цветным».
В принципе, ни апартеида, ни расовой сегрегации как таковых на Терре-Галлии никогда не было. Если верить авторам очерка, то «этнические французы», заполучив собственную планету и избавившись от угрозы ассимиляции, вскоре успокоились и к заезжим гостям, какого бы цвета кожи те ни были, относились терпимо, без всякого предубеждения и враждебности. Тем не менее дискриминационные правила иммиграции сохранялись вплоть до середины XXVII века, несмотря на периодические предупреждения со стороны ООН с обещанием ввести санкции против планеты и её граждан. Эти правила были отменены только после забавного конфуза, когда члены небольшой колонии дварков, проживавших на Терре-Галлии, в полном соответствии с законодательством получили местное гражданство – ведь в «Уложении» ничего не говорилось о внеземных расах.
Наконец-то мне стала понятна несколько болезненная реакция Рашели на слова Агаттияра об «искупленцах». Да, на Терре-Галлии не дискриминировали Иных, однако в истории её родины был период, когда её жители ограничивали в правах своих же собственных соплеменников, у которых был немного другой цвет кожи. Пусть даже это ограничение было довольно мягким, пусть оно касалось только гражданства или длительного пребывания на планете и было продиктовано стремлением «спастись от окончательной ассимиляции», но всё же оно имело место – и, наверное, каждый галлиец, от мала до велика, в глубине души чувствовал стыд за своих предков. Особенно теперь, когда все люди, независимо от цвета кожи, формы черепа и других антропологических особенностей, оказались самой дискриминируемой и преследуемой расой в Галактике…
Через обещанные четверть часа в рубку явилась Рита и привезла с собой на тележке поистине роскошное угощение, ничем не уступавшее тем обедам, которые я ел в своём любимом ресторанчике аэропорта Нью-Калькутты. Мы позавтракали вместе, за специальным откидным столиком между креслами капитана и второго пилота, а по ходу дела я расспрашивал девушку о том, что происходило на борту за время моего длительного сна.
Рита, которая и сама лишь недавно проснулась, могла рассказать только о первых восьми часах полёта. По её словам, ничего особенного не случилось, разве что у Арчибальда Ортеги в самом начале вышла небольшая перепалка с бортовым компьютером по вопросу старшинства. Поскольку я, отправившись спать, не оставил чёткого и однозначного распоряжения насчёт своего заместителя, компьютер счёл таковым Рашель, которая по должности была вторым пилотом. Ортега же возмутился и настаивал на своём главенстве. К счастью, всё решилось быстро и просто: не желая конфликтовать с «дядей Арчи», которому очень захотелось поиграть в командира, девочка рассудительно самоустранилась, заявив, что берёт увольнительную. Не имеющий чувства юмора компьютер строго предупредил её, что без разрешения капитана это будет не увольнительная, а «самоволка», но тем не менее, когда Рашель проигнорировала его предупреждение, согласился подчиняться Ортеге.
– С этим нужно что-то делать, – сказал я, приканчивая отлично приготовленный ростбиф. – Пусть мы гражданский экипаж, но всё равно на корабле должен быть порядок. Вот немного очухаюсь и составлю график дежурств. Мистер Ортега считает, что кроме нас двоих больше никто не сможет контролировать работу бортовых систем. Я с этим категорически не согласен – и твой отец, и господин Шанкар достаточно компетентные специалисты, даром что они не имеют инженерного образования. А про Рашель и говорить нечего – целых три месяца она самостоятельно управляла кораблём, так что её, несмотря на возраст, можно смело считать космическим волком.
Рита слабо улыбнулась, и в её улыбке мне почудилась грусть.
– Как я понимаю, обо мне речь вообще не идёт.
Я смутился:
– Ну, ты…
– В технике я профан, и нам обоим это известно. Впрочем, у меня и без того хватает обязанностей – я буду заведовать всем бытовым хозяйством, готовить вам еду, убирать в жилых помещениях, лечить вас, если понадобится… Да, кстати, Стас. Я хотела бы ещё раз осмотреть мистера Рамана и убедиться, что с ним всё в порядке. Да, конечно, он предатель и негодяй, но всё же он человек, а я – врач и давала клятву Гиппократа.
Слава Богу, она заговорила об этом, когда я уже расправился с ростбифом и пил сок. Напоминание про Ахмада наверняка отбило бы у меня всякий аппетит.
Мигом помрачнев, я поставил стакан на стол, повернулся в кресле к пульту и приказал компьютеру вывести на экран изображение из пассажирской каюты номер шесть.
Ахмад как раз лежал на койке, уставившись взглядом в потолок. Со времени его допроса прошло уже без малого двое суток, и за это время он, похоже, успел оклематься – то ли благодаря своему крепкому организму, то ли стараниями Риты. Во всяком случае, сейчас он выглядел вполне здоровым, разве что мрачным и угрюмым. Это, впрочем, неудивительно – ведь он прекрасно понимал, что ждёт его впереди.
– Когда ты осматривала его в последний раз? – спросил я.
– Часов девять назад, перед тем как лечь спать. Меня сопровождал Арчибальд. Сама я не рискую к нему входить, хотя и знаю, что компьютер его парализует, если он попытается напасть на меня. Но всё равно мне страшно.
– Мне тоже, – невольно вырвалось у меня. И раз я уже это сказал, то решил объяснить: – Я боюсь не нападения, а разговора. Мне… мне это очень тяжело. Ты понимаешь?
– Да, понимаю, – сочувственно кивнула Рита.
– У него ведь ничего серьёзного? С виду он совершенно здоров.
– Физически да. Но я беспокоюсь за его психическое состояние. Он в глубокой депрессии и, чего доброго, может попытаться покончить с собой.
«Это было бы лучшим выходом, – мрачно подумал я, убирая картинку с экрана. – И для него, и для всех нас…»
А Рите сказал:
– Подожди, пока проснётся твой отец или господин Шанкар, ладно? Тогда и осмотришь Ахмада. А пока просто подсыпь ему в еду транквилизаторов… или антидепрессантов. В общем, того, что считаешь нужным.
– Хорошо. – Рита встала с кресла и принялась перекладывать использованную посуду со столика обратно на тележку. – Только тебе всё равно придётся встретиться с ним. Рано или поздно состоится суд, а ты, как капитан, должен председательствовать на нём.
– Не обязательно. Я сделаю самоотвод по личным причинам и назначу председателем господина Шанкара. Именно для этого я ввёл его в состав команды. И он сразу понял это.
Рита внимательно посмотрела на меня:
– А ты умываешь руки?
– Да, умываю, – откровенно ответил я. – И не боюсь этого признать. Я всю жизнь мечтал полететь к звёздам, мечтал быть командиром космического корабля, но судить и приговаривать к смерти своего друга… нет, такого в моих мечтах не было. Я к этому просто не готов.
В чёрных глазах девушки мелькнул испуг вперемежку с недоверием.
– К смерти? Разве мистера Рамана приговорят к смерти?
Я тихо вздохнул:
– Ради Бога, Рита, оглянись вокруг! Где мы находимся? На военном корабле. Что сейчас происходит? Идёт война! А какие, по-твоему, законы военного времени?
В совершенно расстроенных чувствах, угнетённая и подавленная, Рита покинула рубку, едва не забыв прихватить с собой тележку.
4
После ухода Риты в последующие два с половиной часа меня никто не беспокоил. Воспользовавшись своей командирской прерогативой, я осмотрел через контрольный монитор каюты, которые занимали Ортега, Шанкар и Агаттияр. Все трое спали, а последний к тому же громко храпел. Между делом я отметил, что Арчибальд повесил свой мундир на стене в ногах койки – небось для того, чтобы полюбоваться им перед сном. Судя по всему, он был такой же одержимый космическими полётами, как и я; правда, в его одержимости присутствовала изрядная доля милитаризма, что лично мне было несвойственно.
После некоторых колебаний я заглянул и к Рашели. Она тоже спала – на бочку, подложив руку под голову, одетая в ту самую цветастую пижаму, которую я видел, когда вместе с Ритой впервые вошёл в капитанскую каюту. Скомканное одеяло лежало у её ног, частично прикрывая лишь босые ступни.
Я мысленно поцеловал девочку в лоб и отключил монитор, думая о том, какая огромная ответственность волею судьбы взвалилась на мои плечи. Нет, я имел в виду не командование кораблём – тут я не сомневался, что справлюсь. А вот сумею ли я заменить Рашели погибшего отца – это ещё вопрос вопросов. Но желание у меня было, притом очень большое. Я всегда мечтал о дочери, именно о дочери, а не о сыне (впрочем, и от сына не отказался бы), однако моя бывшая жена и слышать не хотела о ребёнке. Целиком поглощённая карьерой, она год за годом твердила, что нам слишком рано заводить детей; а когда это «слишком рано» уже перевалило за тридцать, я не выдержал и подал на развод.
С тех пор прошло почти пять лет, но я так и не обзавёлся ни новой женой, ни желанной дочерью. А теперь, похоже, моя мечта осуществилась. Даже две мечты сразу – я вырвался к звёздам и обрёл дочь. И если насчёт звёзд я был спокоен и знал, что они уже нигде от меня не денутся, то по поводу Рашели я испытывал сильные опасения – окажусь ли я достойным её, или же она в конце концов разочаруется во мне…
Я вызвал из базы данных личные дела всех бывших членов экипажа «Зари Свободы» и убедился, что Рита как в воду глядела. В файлах командира корабля, капитана первого ранга Жофрея Леблана, присутствовал снимок человека, совершенно не похожего на мужчину с семейной фотографии и, соответственно, не похожего на меня. Когда я спросил у бортового компьютера, менял ли кто-то файлы из личного дела капитана, тот уверенно ответил, что нет, а на мою просьбу прокрутить видеозаписи начала полёта, когда предыдущий экипаж был ещё жив, компьютер заявил, что не может этого сделать, так как все эти записи защищены неизвестным ему паролем. О том, кто эти пароли поставил и когда это было сделано, он не имел ни малейшего представления.
Конечно, я мог пойти в корабельный морг и осмотреть все тела в холодильных камерах, но эта перспектива меня совсем не прельщала. Я совсем не горел желанием увидеть людей, побывавших под прессом тридцатикратной силы тяжести, а особенно, если один из них был так похож на меня. Это было бы всё равно, что смотреть на себя мёртвого.
«Ну почему, милая? – думал я. – Почему ты не хочешь, чтобы я знал о своём сходстве с твоим отцом? Ведь рано или поздно я всё равно об этом узнал бы… Или для тебя важно, чтобы я узнал как можно позднее? Зачем?..»
После долгих, но бесплодных раздумий я наконец выбросил эти мысли из головы и занялся тем, чем давно должен был заняться. А именно – затребовал у компьютера материалы об Иных. Сейчас я находился в реальном, а не в виртуальном космосе, в Галактике, которая принадлежала не людям, но чужакам. И мне, как командиру настоящего, а не воображаемого космического корабля, следовало подробнее узнать о существах, которые загнали человечество в резервации и приговорили его к медленному умиранию. Я больше не имел права закрывать глаза на действительность.
Почти сразу компьютер выдал длинный-предлинный список монографий, статей, документальных и учебных фильмов, а также художественных произведений на заданную тему. Выругавшись, я изменил формулировку своего запроса, чётче очертив нужную мне тематику, а в качестве дополнительного (но необязательного) параметра указал английский язык оригинала. На последнее я не очень-то рассчитывал и уже смирился с тем, что опять придётся довольствоваться компьютерным переводом, но, к моему удовлетворению, в базе данных нашлось несколько объёмистых монографий на английском, в том числе «История контактов с внеземными цивилизациями», которую я в итоге и выбрал.
На поверку это оказалось именно то, что мне нужно. «История контактов» содержала много подробного фактического материала, достаточно «разжёванного» для неспециалиста, но без всяких сантиментов и лишней «воды». Монография читалась легко, с неослабевающим интересом, и я уже добрался до начала XXVIII века, когда в рубку вошёл Шанкар.
Мы пожелали друг другу доброго утра, затем старик посмотрел на испещрённый текстом экран и одобрительно кивнул:
– Правильно, капитан, теперь Вам просто необходимо заполнить эти пробелы в вашем мировоззрении. Кстати, Вы сделали отличный выбор – я и сам собирался рекомендовать вам «Историю контактов». Это настольная книга каждого руководителя подполья. Она была написана задолго до начала войны, поэтому не содержит никаких пропагандистских клише и изображает Иных более или менее объективно.
Шанкар уселся в кресло оператора артиллерийских систем и устремил взгляд вперёд, сквозь прозрачную стену, на полыхающее гиперпространство снаружи корабля. Впрочем, строго говоря, это не было гиперпространством как таковым. Все эти непрерывные многоцветные всполохи рождались на границе состыковки окружающего нас семимерного континуума с четырёхмерным пространственно-временны́м мирком нашего корабля. Самого́ гиперпространства мы видеть не могли – наши органы зрения просто не были приспособлены для его восприятия.
– В общем-то, да, объективно, – согласился я с Шанкаром. – Но порой даже чересчур. Временами меня коробит от того, с какой симпатией авторы пишут о некоторых расах. В особенности – об альвах.
По сморщенному лицу моего собеседника скользнуло слабое подобие улыбки:
– О, альвы! Когда-то наши предки были просто влюблены в них. Они не так похожи на нас, как нереи-пятидесятники или дварки, но всё равно люди считали их очаровательными. Маленькие лохматые существа, словно сошедшие со страниц древних сказок… Отсюда, между прочим, и возникло их название, позаимствованное из средневековой скандинавской мифологии, а также из «фэнтези» – своеобразного фольклора постиндустриального общества. Хотя есть более банальная гипотеза, что «альв» – это просто искажённое произношение греческой буквы «альфа», ведь их родная планета обращается вокруг звезды Бетельгейзе – Альфы Ориона. К тому же «альфа» – первая буква алфавита, а альвы были первой внеземной расой, с которой мы вступили в контакт. Лично я думаю, что здесь свою роль сыграли все три названных обстоятельства.
Поделиться книгой: