«Черная метка» для гуру

– Ну откуда я могу знать? – усмехнулась женщина. – Я ведь не экстрасенс. Обычно в это время Вовчик у себя в институте. Если это так, то раньше половины восьмого он дома не покажется.

– Вы так хорошо знаете, когда Владимир возвращается с работы? – удивилась я вслух.

– А что тут странного? – пожала плечами Настя. Как-то само собой в моей памяти всплыли имена этой парочки. Ее звали Анастасией Зотовой, его – Павлом Кротовым. – Я дворником работаю в этом дворе. Знаю, когда кто уходит на работу, когда приходит.

Тут Алина не сдержала своего удивления.

– Вы дворник?! А как же…

Мне реакция Алины была вполне понятна: на какие шиши женщина собралась в Гималаи? Может, муж неплохо зарабатывает? Тогда вопрос второй: зачем ей при состоятельном муже мести улицу?

Настя не стала нас долго мучить. Она оказалась хорошим физиономистом и мгновенно догадалась о том, что нас смущает.

– Мой гражданский муж Павел – художник, а я его муза и по совместительству кормилец семьи. Работаю дворником в нашем дворе, вяжу на заказ, собак выгуливаю.

Я скептически улыбнулась – незавидная участь быть женой гения. Бедная женщина вкалывает от рассвета до заката, чтобы ее «суперталантливый» супруг имел возможность творить в свое удовольствие.

Моя улыбка не осталась незамеченной Настей.

– Только не надо думать, что Паша бездарь и ничего не зарабатывает, – она словно прочитала мои мысли. – Вот недавно мы продали картину – за очень хорошие деньги. Хотите посмотреть?

– Что? Проданную картину?

– Да нет, на то, что осталось. Через несколько лет картины Павла будут разлетаться, как блины на масленицу.

«Хорошее сравнение, – про себя отметила я. – Особенно в контексте с произведениями искусства».

Настя втянула нас через порог. Впрочем, мне и самой хотелось посмотреть на творения Павла Кротова, которые, по словам его жены, через год-другой будут иметь бешеный спрос.

«Может, прикупить одну, если, конечно, Настя не много запросит?» – подумала я, прикидывая в уме, сколько я могу потратить на произведение пока еще непризнанного гения.

– У нас творческий беспорядок, – предупредила Настя, провожая нас в единственную комнату.

Квартира была однокомнатной. На жилую она меньше всего походила. Мастерская художника – да. Здесь по всюду стояли картины: в рамах и без, на подрамниках и просто приставленные к стене.

Взглянув на первую из картин, я поняла, что ни одну из них не куплю. И не потому, что картины были написаны скверно. Нет. У Кротова была хорошая техника. Дело в другом. Павел писал пейзажи в большинстве своем мрачные: ночь, полуразрушенные дома, сельский погост с покосившимися крестами и провалившимися могилами. Трудно представить, что кому-то захотелось бы иметь такую сомнительную красоту дома. Пейзажи угнетали. При виде полной луны, лучи которой освещали могильные оградки, думалось о грустном, о грядущем последнем дне, об утрате близких.

Я отвела от картин взгляд: они навевали на меня тоску и первобытный страх. И так настроение ни к черту, а посмотришь на картины Павла – в петлю захочется. Из мебели в углу стоял старенький диван, покрытый клетчатым застиранным пледом, и туристический складывающийся столик, на котором стояла тарелка с остатками еды. У противоположной стены – платяной шкаф. Бедно жили Настя и Павел, очень бедно.

– И кто же купил картину? – спросила Алина, всматриваясь в убогий пейзаж, нарисованный на одном из холстов.

– Ее Володя Антипов забрал.

– Себе? – полюбопытствовала я.

– Ну что вы! У него таких денег нет. Володя предложил картину одному своему знакомому, тот собирает произведения художников-реалистов.

– Реалистов? А что было нарисовано на картине?

– Лес. Бурелом в последних лучах заката.

– Свежая тема, – нервно мотнула головой Алина.

– Еще бы! Столько денег дали! У Павла крылья выросли после такого успеха. Заказчик передал через Володю, что хочет приобрести еще несколько картин, но только если Павел сменит тему. Ему, видите ли, картина показалась несколько пессимистичной. Но это же реальность, – Настя досадливо поморщилась, показывая всем своим видом, как не согласна с покупателем.

– Закат, говорите, показался пессимистичным? А другие картины покупатель видел? – Алина имела в виду, что бурелом в лучах заходящего солнца можно считать апофеозом оптимизма в сравнении с видом заброшенного кладбища в полночный час.

– Нет, Володя сам подбирал картину. Выбрал на свой вкус. Покупателю понравилась техника письма, пообещал купить еще несколько картин, но только если там будут преобладать более яркие краски.

– И что, ваш муж сменит тему?

– А что поделаешь? Кто платит, тот и заказывает музыку. Деньги нужны. Сами видите. Сначала мы хотели купить кое-что из мебели, но потом Паша решил на эти деньги съездить в Гималаи, чтобы набраться свежих впечатлений, вдохнуть воздух, которым дышал Рерих, впитать в себя энергию гор, – Настя возвела глаза к потолку и мечтательно вздохнула.

– Не судьба, – оборвала полет ее фантазий Алина. – К сожалению, наше агентство вынуждено отказаться от этого маршрута.

– Кстати, о нашем агентстве вы узнали из телевизионной рекламы? – полюбопытствовала я.

Я задала этот вопрос не просто так. Мы с Алиной много тратим денег на раскрутку нашего «Пилигрима». Но, может, и не следует столько тратить денег на телевизионную рекламу? Уж больно дорогое удовольствие – эфирное время. Если ограничиться только рекламой в периодической печати?..

– Нет, поехать в Гималаи Павлу предложил Антипов.

– Владимир? А он как узнал о нашем маршруте?

– От Бориса. Борис Гришин – Пашин и Вовкин друг детства. Друзья были не разлей вода. Боря жил когда-то в этом доме, а потом переехал. Из всей троицы он самый удачливый.

Мы с Алиной обменялись взглядами – мир тесен! И я спросила:

– А разве после переезда Бориса дружба прервалась?

Помнится, Анна Григорьевна утверждала обратное.

– Почему? С Вовкой Борис до сих пор дружит, а вот с моим Пашей их пути-дороги разошлись. Паша человек творческий, а у Бориса главное в жизни – жесткий расчет. Наверное, поэтому он так высоко взлетел. Разные они. Ну и материальный достаток в наших семьях разный. Борис, конечно, Павлу ничего не говорил, но тот чувствовал, что бывший друг считает его неудачником. Знал бы Борис, сколько Пашке за «Бурелом» отвалили! – довольно хмыкнула Настя.

– Значит, вы и ваш муж не поддерживали связь с Борисом, – разочаровано пробормотала я и с досадой подумала: «Жаль. Пока нет Владимира Антипова, можно было бы расспросить о Борисе Настю. Женщины куда словоохотливее мужчин».

У Насти был очень хороший слух. Она услышала мое бормотанье.

– Я же сказала вам, что нет. Это Вовка все время старался их помирить, как будто они ссорились! И про поездку сказал намеренно, потому что и Борис туда намылился. Но Паша в Гималаи стремился не потому, что хотел возобновить отношения с Борисом. Он так давно мечтал попасть в те края. А потому, когда в кармане деньги зашуршали, не плохо было бы Борьке нос утереть, – с долей торжества призналась Настя.

– Понятно, – протянула я. Ничто человеческое гениям не чуждо. – Извините, мы пойдем, может быть, застанем Владимира дома.

– Вряд ли, – пожала плечами Настя и заискивающим голосом спросила: – Ничего приобрести не желаете? Берите, пока есть из чего выбрать.

– Нет, – за меня отрезала Алина. – Хотелось бы, да не можем – денежные затруднения.

Простившись с верной подругой художника, мы поднялись двумя этажами выше, позвонили в квартиру Антипова. Тишина. Через минуту мы повторили звонок. Эффект был тот же – ни звука.

– Пошли, – позвала меня Алина, когда я в очередной раз протянула руку к звонку. – И так понятно, никого дома нет. Надо его ловить или вечером, после половины восьмого, или рано утром.

– Давай отложим визит к Антипову до завтрашнего утра? – попросила я. – Аня не любит оставаться одна вечером дома. Кстати, ты в курсе, что у наших детей новый одноклассник?

Алинин сын Санька учится в одном классе с моей Аней, поэтому школьные проблемы у нас одни и те же.

– В курсе, – Алина кивнула головой, округлив до предела глаза. – Кошмар! Зато Санька и его друзья в полном восторге. Дурачки не понимают, что папа Паши попросту их покупает.

Глава 10

Так получилось, что каждая новая смерть меняла наши планы. Сначала странное самоубийство Всеволода Богуна отодвинула на второй план смерть гуру Артура Ковалева. Затем кончина Бориса Гришина заставила забыть о гибели Севы Богуна, родственников которого мы собирались навестить вечером. Чья-то неведомая рука путала следы, по которым мы с Алиной намеревались дойти до истины.

Неспроста трое мужчин в самом рассвете сил решили перешагнуть порог смерти. Ох неспроста. Допустим, Артур и Всеволод Богун действительно увлекались древнеиндийской философией. Вполне возможно, что в их головы, насквозь пропитанные идеями брахманизма, пришли мысли о смерти, в результате которой наступит счастливое перерождение. Возможно, Артур и Сева попросили кого-то им помочь.

Но Борис Гришин?! Его личность совершенно не укладывалась в схему самоубийства на мистической почве. Если верить Алине, на религиозного фаната он не походил. Совершенно! Чего еще Борису было желать в новом перерождении? Денег? Они ему достались не по факту рождения, он их заработал своим упорством и трудом. Положения преуспевающего бизнесмена он также достиг сам, благодаря работоспособности и умению вкладывать деньги.

И все же было в этих трех смертях что-то общее. Что? Этого мы пока понять не могли. Полагаясь на свою интуицию, мы предположили, что если потянем за ниточку, связанную с Борисом Гришиным, то она непременно должна нас привести к человеку, который так или иначе причастен к смерти и Артура Ковалева, и Севы Богуна.

Утро следующего дня у меня и у Алины началось очень рано. Без пятнадцати семь Алина уже поджидала меня у подъезда. Я растолкала Анюту, чтобы та не проспала школу. В ответ услышала:

– Мама, я же тебе говорила, что наш класс начинает учиться со второго урока. Паша не успевает из своей деревни добраться в город к первому. Ему для этого надо встать в шесть. Как хорошо, что дирекция школы пошла навстречу мальчику, – Аня сладко зевнула и вновь закрыла глаза.

– Паша живет деревне? – удивленно спросила я. Мои мыслительные способности явно с утра тормозили. Могла бы догадаться, что семья Радомских живет не в пыльном и загазованном городе, а на природе, в уютном поселке, в котором есть все-все: и магазины, и рестораны, и спортивные сооружения Странно, что там школы нет.

– Мама, ну ты как с луны свалилась, – покачало головой мое чадо. – Только умственно отсталые стараются селиться в центре города.

– Спасибо за комплимент. Лично мне нравится жить в центре. Все рядом, можно пешком ходить на работу.

– Мама, мама, не о тебе речь. Я говорю о тех людях, у которых есть возможность жить одновременно и в городе, и на природе.

– Ага, понятно, – буркнула я, удивляясь тому, как после общения с Пашей изменилось ее мнение о месте проживания. До недавнего времени Аня была счастлива, что ей в школу идти всего десять минут, а не полчаса трястись в трамвае, как это делают многие из ее одноклассников. – Завтрак на столе, – предупредила я дочь и попросила: – Пожалуйста, не усни снова.

В начале восьмого Алина остановила свой «Опель» у дома Владимира Антипова. Первого, кого мы увидели, выйдя из машины, была Настя Зотова. Женщина с кислым выражением лица мела двор, раздраженно шаркая густой метлой по серому асфальту.

«Наверное, от муженька досталось. Гении, особенно непризнанные, весьма капризные существа. В быту они, как правило, деспоты, свято верящие в то, что общение с ними делает живущих рядом людей счастливыми. Ох, не завидую я Насте. Впрочем, почему я решила, что Павел непризнанный гений? Его картину приобрел коллекционер за весьма высокую цену. Теперь он признанный, но лучше Насте от этого не стало. У него успех, появился заказчик на творческую продукцию. Он поднялся на более высокую ступеньку общества, а она, как и прежде, вынуждена подметать двор», – думала я, наблюдая за Настей.

– Доброе утро, Настя, – Алина окликнула жену художника.

– Вы? – Настя отставила метлу в сторону и хмуро на нас посмотрела. – Значит, вчера с Вовкой не встретились? Да, он поздно пришел. В девять. У них опять на работе аврал. Будь он женат, жена бы его была счастлива.

– Почему?

– По кочану! Завидую женам моряков. По полгода мужей не видят. Никто нервы не трепет.

«Значит, я оказалась права. Настю достал Павел», – порадовалась я своей интуиции.

– Одну-то картину продал, а амбиций – как у придворного художника китайского императора. Кофе только в зернах, булки только свежевыпеченные. Клубничное варенье уже не катит – только джем, – пробурчала Настя, сквозь зубы.

– Настя, а Владимир один живет?

– Один? Как сказать! – хмыкнула та. – Баб у него много, можно сказать, меняет как перчатки, но жениться не собирается и оставить какую-то одну у себя не торопится. А может, бабы ему умные попадаются: шею в ярмо вдевать не хотят, видят, какой гуляка. Не то что я, дура. Пришла к Пашке с вещами, да и осталась. Даже о свадьбе не заикнулась. А теперь жалею. Законная жена имеет право на половину имущества, а я на дырку от бублика. Чувствую, бабло к нему повалит, а я так и останусь с метлой в руке.

– А сейчас Владимир дома? Не знаете? – спросила я, поймав себя на мысли, что нашей собеседнице нужны свободные уши, в которые она собирается слить всю свою обиду на гражданского супруга.

– Идите, – махнув рукой, разрешила Настя. – Мимо меня еще Вовка не пробегал, значит, дома. Вы уж простите, я ему вчера сказала, что его две женщины спрашивали.

– Сказали и сказали, – Алина равнодушно пожала плечами и собралась идти к подъезду. Посмотрев на меня, она кивком головы позвала, как бы говоря: «Что стоишь? Охота послушать причитания обиженной жены? Если нет, пошли».

– Если не отвечает, колотите в дверь. У Вовки кнопка звонка западает, – вдогонку нам донеслись Настины слова.

Не предупреди она нас, мы бы так и стояли под дверью, недоумевая: «Как же так? Хозяин должен быть дома, а не открывает». Когда до нас дошло – пора стучать, мы что есть силы заколошматили по двери. Через пять секунд после страшного тарарама, устроенного на площадке, открылось сразу две двери. Из одной высунулась лысая голова старичка. Через толстые линзы очков он окинул нас подозрительным взглядом и спросил:

– Почто стучите? Мед? Картошка?

«Кажется, дед обознался», – подумала я, недоумевая, как можно двух респектабельных дам принять за селянок.

В проеме второй распахнутой двери стоял мужчина среднего возраста. Внешность у него была самая заурядная, незапоминающаяся. Не красавец, не урод, не блондин и не брюнет – шатен, уже к тридцати годам потерявший большую часть волос. Остатки шевелюры были тщательно причесаны и гелем для укладки прилеплены к коже головы, надо полагать, дабы не растрепались.

Из-под майки Антипова – а кто бы это мог быть еще? – выпирал намечающийся пивной животик. Ниже майки я опускать глаза стеснялась: хозяин квартиры стоял перед нами в семейных трусах весьма игривой расцветки. На белом ситчике были отпечатаны мишки в карнавальных колпачках. Заметив мое смущение, хозяин не извинился и не поспешил натянуть на себя брюки.

Удивило меня и другое. Вместо уместного вопроса: «Вы ко мне?» – он приподнял брови и с интересом стал нас разглядывать, с видом неисправимого бабника – оценивающе и слегка надменно. Надо же! Как этот тип с посредственной внешностью может пользоваться успехом у женщин? Что там Настя говорила – меняет баб как перчатки? Не знаю, не знаю…

Антипов игриво нам подмигнул и, сосредоточив взгляд на пышной груди моей подруги, чуть с хрипотцой спросил:

– Мы знакомы?

– Вряд ли, – осадила его пыл Алина. – Вы Владимир Антипов?

– Собственной персоной.

– Я подруга Бориса Гришина, – представилась Алина.

– Да? – почему-то не поверил ей Антипов. Вероятно, он, как близкий друг, знал всех подруг Гришина. Или знал, что у того их вовсе нет. Напомню, Гришин был женат и вполне мог быть верным мужем.

Чтобы не выглядеть обманщицей, Алина пояснила:

– Мы с ним вместе изучали хатха-йогу. Я организовывала поездку в Гималаи, – она сосредоточила взгляд на лице Владимира. О Гималаях Антипов точно должен знать. Не сам же он придумал эту поездку, когда советовал Павлу Кротову посетить святые места, в которых долгие годы находил вдохновение Николай Рерих.

– Да-да, вспомнил, но Борис не называл никаких имен.

– Меня зовут Алина Блинова. Это моя подруга Марина Клюквина. Вы могли бы нам уделить немного времени?

Алина выбрала деловой тон, чтобы не допустить даже намека на то, что с нами можно разговаривать в фривольном тоне, изначально взятом Антиповым.

– Что ж, проходите, – последовал вздох разочарования, и дверь распахнулась настежь. Заметив в соседних дверях соседа, с интересом прислушивающегося к разговору, Владимир с раздражением рявкнул: – Петрович, картошкой торгуют во дворе по пятницам. Эти женщины ко мне.

– А медом? – продолжал доставать старик, оттопырив одной рукой ухо, чтобы лучше слышать.

– Тоже в пятницу!

Антипов пригласил нас в комнату. Вдохнув в себя воздух, пропитанный табаком и мужским одеколоном, я осмотрелась. В его холостяцкой берлоге было неуютно, как во второразрядной гостинице, но чисто – даже слишком: ни пепельницы с окурками, ни разбросанных носков, газеты сложены в ровную стопочку, полы тщательно вымыты.