Помоги проекту - поделись книгой:
Я говорила себе, что каждый человек может ошибаться и не осознавать этого. И старалась не забывать о том, что в ребенке есть здоровая часть, и ее больше. Мне помогли логотерапевтические знания, чтобы сформулировать это для себя. И еще я старалась не забывать, что мать – я, что я могу (и даже в каком-то смысле должна) видеть то, чего не видят другие, чувствовать ребенка так, как не может почувствовать другой. Я осознавала, что на мне лежит ответственность за этого хрупкого человечка, я могу сделать так, чтобы его не сломали в тот период, когда он только-только начинает выходить из своего кокона.
А еще я давала право на ошибку самой себе. Я совершенно не идеальная мать, но я стараюсь любить так, чтобы, даже если кто-то причинит зло сыну, у него был человек, к которому он может прижаться и выплакаться, пожаловаться. Рядом с которым он может быть собой, какие бы особенности у него ни были.
Вообще, я человек, склонный к самоизоляции. И я уверена, что это сказывается на ребенке, поэтому прорабатываю эту часть в себе. Иногда я избегаю общения с определенными людьми. С кем-то говорю жестко. Кому-то пытаюсь что-то объяснить, но чем дальше, тем все реже, если честно. В большинстве случаев уже нет эмоциональной реакции на разные советы. Говорю: «Спасибо за мнение, я его уважаю. До свиданья». И делаю свое дело. Осознание ответственности, вкупе с доверием к интуиции, здорово поддерживает иммунитет. И еще то, что я даю право своему ребенку быть собой, не пытаюсь за уши вытащить его во что бы то ни стало. Я поняла, что есть такой ресурс, как время, я могу дарить его сыну. Не торопить его, не заставлять перепрыгивать через ступеньки.
Не всегда, но всё чаще это удается. Я думаю о том, что мне с этим человеком не по пути, но каждый из нас достоин идти по своему пути.
Когда стало ясно, что рабочие контакты прервались и друзья перестали интересоваться мной, а я ими. Просто стало меньше общения с окружающим миром, ощутимо меньше входящей и исходящей связи.
У них другое настроение, они более открытые. И это обязательно сказывается на тех действиях, на разнообразии действий, которые они предпринимают.
О том, что люди склонны помогать друг другу, что жизнь человека может стать более осмысленной, если он поможет кому-то. От этого ценность жизни становится выше. Я вообще всегда считала и продолжаю считать, что мы от природы эмпатичны. Мы очень стараемся не быть добрыми, строить то циничный, то нарциссичный мир – но то тут, то там сквозь асфальт прорастают одуванчики. Так и прорастает толерантность, способность принять другого таким, какой он есть.
Для меня важно чувствовать связь с другими, важно понимать, что эгоцентричность здорово ограничивает восприятие мира, портит жизнь самому человеку. Сообща мы как-то лучше справляемся. Но только если мы при этом остаемся самими собой. И не стараемся «причинить добро» ребенку.
Не удавалось противостоять. Зато удавалось проживать это чувство, переосмысливать. Очень помогала терапия.
Будущее. Я хотела, чтобы у нашей семьи, у ребенка, да и у меня самой было будущее.
За то, что не сдавалась. За то, что просила о помощи и благодарила за нее. За то, что сохраняла доброе отношение к миру, не ожесточилась. За то, что плакала достаточно много – это помогало прожить.
Я мир стала видеть шире. Стала принимать то, что не все бывает таким, как задумано, я стала гибче. Я поняла, что ожидания могут мешать жить, и стала отказываться от них. Я поняла, что могу любить намного сильнее, чем думала раньше. И что могу быть сильнее своих и чужих предрассудков.
Осознание своей ответственности. Я здорово выросла сама, как человек. Подрастила себя личностно. Укрепила ответственность. И как следствие – получила право жить своей жизнью и управлять своими решениями, в том числе меняя их.
Что сама я не справлюсь, что мне еще можно помочь.
Я очень хорошо помню, как ехала с ребенком в метро и у него началась аутостимуляция. Он тряс руками и прыгал, глядя на карту метро. А я внезапно ощутила, что мне, возможно, впервые, – не стыдно. Что я не хочу его прятать (раньше такое желание было постоянно). Я его принимаю таким, какой он есть, а что думают остальные – не так уж важно.
На ощущение, будто мир становится ярче и теплее.
Диалог с собой. Я отслеживала свои чувства и пыталась понять, что происходит, к чему они относятся, с какими мыслями связаны. И уже эти мысли анализировала. Иногда нужно было немного отдохнуть от ребенка. Был однажды случай, он совпал с переездом из одной квартиры в другую. Я просто взяла билет на «Сапсан», забронировала на два дня мини-отель и гуляла по городу. Вернулась в другом состоянии, с другими мыслями и соскучившаяся по семье. Иногда, когда совсем уставала, отвозила сына к родителям. Я считаю, что отдых друг от друга может пойти на пользу всем. А для ребенка это еще и опыт общения с другими людьми.
Кстати, мне очень помогло то, что у нас появилась няня в свое время. Она давала обратную связь, очень позитивную, рассказывала о том, что видела она сама. Например, она рассказывала об их походе на детскую площадку. Для меня это долго было пыткой, мне казалось, что ребенка не принимают. Но, слушая ее, я понимала, что, во-первых, это не так, во-вторых, я сама влияю своим настроением на ребенка, в-третьих, она давала лайфхак, как можно поступать в тех или иных случаях. И тем самым, через такие лайфхаки, через другой взгляд, я принимала ситуацию. Сдвигался угол зрения.
Я бы сказала, что на пути будет очень много самых разных эмоций. Каждая из них нормальна. Нормально время от времени сдаваться. Нормально жалеть себя. Нормально хотеть отдыхать от ребенка и семьи. Нормально хотеть не ограничивать свою жизнь ребенком. Я бы сказала, что как бы ни менялся мир, как бы ни становился он толерантнее, обязанность решать, что лучше для ребенка, защищать его, отстаивать его право быть таким, какой он есть, лежит на родителях. Я бы сказала: вы не одни, то, что переживаете вы, переживают многие.
Когда я начинаю раздражаться на самые мелкие проблемы. Когда возникает желание лечь и спать, когда нет сил сделать что-то для себя. Это значит, что самое время сделать что-то для себя.
Если совсем маленькие, то это ванна с пеной. Внеплановый маникюр. Пусть дома. Книжка или фильм. Встреча с подругой. Дневник. Я вообще-то пишущий человек, поэтому я люблю в случае перегруза садиться и что-то сочинять. Не обязательно описывать свою жизнь, но пожаловаться листку бумаги всегда полезно.
А еще я пишу мужу. Я могу ему пожаловаться, и знаю, что он поддержит.
Мыслить стратегически. Это потрясающее умение – гибко планировать на долгий срок.
Я довольна тем, что научилась фильтровать мнения и советы и принимать решение, учитывая самые разные рекомендации.
По мере того как он менялся. Чем больше он открывался, тем сильнее была моя уверенность.
Муж, брат, родители. Друзья – в меньшей степени.
Я учусь у всех понемногу. Мне кажется, что, когда уши открыты, можно у каждого научиться чему-то.
Я думаю, здесь то же самое: кто-то понемногу чему-то учится. Ребенок учится, безусловно. Родители особенных деток, которые читают мои истории в блоге, учатся верить в себя. Сложно точно ответить. Кому-то, возможно, это и помогает.
История седьмая
Анастасия
«Я не знала, что страшнее: просыпаться или засыпать»
Анастасия Изюмская. 37 лет. В разводе. Сын (5,5 лет). Родной город – Ростов-на-Дону. Живет в Москве
Февраль 2012 года навсегда останется для меня одновременно самым счастливым временем в моей жизни и самым тяжелым, даже страшным.
7 февраля родился долгожданный сын. В материнство я шагнула прямо с экрана телеканала «Дождь». Коллеги вовсю отстаивали демократические свободы на митингах на Болотной, а я погружалась в пучину одновременно небывалой, неизведанной по глубине и ширине любви и… такого же отчаяния.
Все пошло не так уже в роддоме. Сын родился с сильной желтушкой – беда небольшая, но на второй день его забрали «под лампы» – выводить скопившийся в крови билирубин ультрафиолетом. Я была похожа на кошку, у которой забрали котят. Я видела такое однажды. Животное никак не может успокоиться. Мечется из угла в угол, ищет и ждет своих малышей. Медсестры советовали отдыхать, но все, что я могла, – это ходить от стены к стене и прислушиваться к малейшему писку из детского отделения, все мое существо требовало быть рядом с ребенком – какой уж тут отдых? Это уже сильно позже, создав закрытую группу по поддержке мам, я узнала, что можно было требовать лампу в палату, что я имею на это полное право, что разлучать меня с ребенком не было никакой необходимости.
Потом стало приходить молоко. Но сын в очередное наше свидание не взял грудь. Молоко всё приходило. И грудь стала болеть и каменеть. Мое мутное от гормонов сознание говорило, что надо что-то делать, что это может быть серьезно, но дальше этого мысль не двигалась. Дежурная акушерка равнодушно сказала: надо сцеживаться, но молокоотсосов у нас нет, попросите, чтобы привезли. Муж и подруги – на работе, значит, молокоотсос мог «приехать» только вечером. Молоко прибывало. Мне становилось очень больно и по-настоящему страшно. От отчаяния я написала врачу, которая принимала у меня роды. Через пять минут она появилась в моей палате и расцедила грудь вручную. И это было куда больнее, чем рожать. Потом еще недели две, уже после возвращения домой, мне приходилось сначала делать массаж груди, сцеживать молоко и только потом кормить сына. Дни, которые могли бы быть наполнены счастьем, были наполнены болью.
За окном стояла зима, морозная и несолнечная. Сын плакал и не брал грудь. Потом брал и снова плакал. Я умирала от нежности и беспомощности. И тут, конечно, все сочувствующие спрашивали, все ли в порядке у меня с молоком и, может быть, ему не хватает. То, что я не прекратила кормить грудью и не согласна кормить из бутылочки, – до сих пор для меня пример собственной стойкости и веры в себя и в свою интуицию; молоко тут ни при чем, но в минуту жизни трудную я вспоминаю, что тогда устояла.
У Миши с самого роддома болел живот, и надо было давать три разных препарата в разное время; на стенку я повесила специальный график. Отдельный график был про укладывания на сон. Шесть раз в день. Как граф Монте-Кристо, я вычеркивала эти шесть раз и думала: «Ну вот, осталось всего пять». Потому что засыпал сын только после получасового укачивания. Только на руках. Никакие фитнесы, бассейны и йоги предыдущей жизни не могли подготовить меня к тому, что я буду сутками носить на руках сначала три, а через месяц – уже четыре с половиной килограмма. Болели спина и рука (я узнала, что это одно из самых частых профзаболеваний молодых мам – болезнь де Кервена).
Мне казалось, что в моей походке на всю оставшуюся жизнь останется этот пританцовывающий, укачивающий ритм. Я не знала, что страшнее: просыпаться в ожидании этих шести укладываний или засыпать ночью, понимая, что только я начну дремать, как меня тут же поднимут, и так еще раз пять за ночь. Со всем этим примиряли только совершенно неповторимый младенческий запах, пухлость щек и нежность ресниц и позже – совершенно ангельские улыбки во сне.
Питалась я исключительно цельной овсянкой и приготовленной на пар
Очень быстро я поняла, что ничего не помню из курсов об уходе за ребенком. К родам я была готова на все сто, а вот ко всему, что начнется после… Опытных бабушек рядом не было, подруги еще не родили, это был первый младенец в моей жизни! Я сутками сидела в интернете в поисках ответов на вопросы: пеленать или нет, прививать или нет, если высаживать, то как, соска или нет… Качество львиной доли информации у меня, как у профессионального журналиста, вызывало большие вопросы. Откуда все эти статьи без подписи? И кто эти люди, чьи имена стоят под публикациями?.. Все это было обильно приправлено мучительным ощущением, что если я сейчас ошибусь, то у этой ошибки будет очень высокая цена. Все время казалось, что я что-то упускаю. А еще в голове надо было держать раннее развитие: карточки Домана, кубики Зайцева, Монтессори или Вальдорф – что выбрать? Надо это моему ребенку? Нет? Как определить? Хорошо, что сил у меня на это тогда не было – все уходило на укачивание и борьбу с «газиками».
Моих коллег и большую часть друзей и знакомых страдания юного Вертера и его матери волновали не особо, у них стояли вопросы куда глобальней – политическая атмосфера в стране накалялась. Я одновременно оказалась отрезанной от привычного образа жизни, от привычных связей, от любимых занятий. Я чувствовала себя так, как никогда прежде, – в заточении. Через два месяца, в четыре часа утра, я ворвалась в комнату, где отсыпался перед рабочей сменой муж, молча вручила ему рыдающего ребенка и тут же вышла, потому что не могла слушать этот звук больше ни одной секунды. Мы взяли няню. Стало немного легче, хотя в основном няня занималась хозяйством – любое разлучение с ребенком воспринималось мною как предательство и вызывало невыносимое чувство вины. Еще через месяц потеплело окончательно, я возобновила занятия йогой и танцы, освоила слинг, что сделало меня мобильной (тротуары наши и транспорт для колясок приспособлены слабо), я могла перемещаться с младенцем куда угодно – и вот только тогда стало отпускать. Очень понемногу, потому что вслед за «животиком» начались «зубки» – и вновь бессонные ночи, а потом первые простуды.
Рождение ребенка, с одной стороны, стало большой и долгожданной радостью, чудом. С другой – все закрутилось вокруг этого маленького пищащего комочка, и в какой-то момент совершенно незаметно мы с мужем стали отдаляться друг от друга. Когда это произошло? Тогда, когда меня с головой накрыло материнством? Или когда он ушел спать в другую комнату? В какой-то момент оказалось, что нас почти нет. Есть мы как родители Миши, а нас как мужа и жены, как мужчины и женщины – нет. Попытки склеить разбитую чашку оказались безуспешны. Случился развод. И это была вторая история нуля. Но уже для другой книжки.
Что бы я себе, той, посоветовала, да и любой другой молодой маме?
Поделиться книгой: