Лилия для Шмеля

— Не тебе набивать цену! — прорычал «жених», развернулся и, раздраженно пнув ногой дверь, покинул наш гостеприимный дом.

Едва он вышел — на меня обернулась разъяренная троица. Но не успели они накинуться с обвинениями, Унд неожиданно вернулся.

— Эй, ты! Сюда! — крикнул Дивии.

Еще секунду назад злобная сестрица готова была вцепиться в мои волосы, а теперь едва семенит ногами.

— Не заставляй господина Унда ждать! — приказал Флоран и, подхватив сестру под руку, подтащил к кредитору.

Тот полез в карман коричневого пиджака и выудил платок. Развернул его, и на свету сверкнул интересный серебряный медальон, покрытый странными рисунками.

— Дай руку! — приказал раздраженно гость и, не дождавшись руки сестрицы, схватил ее сам. Он не собирался делать вид, что испытывает к нам хоть какую-то симпатию. Нет, мы для него лишь шаг к цели — обретению влияния.

Когда медальон с острым кончиком, направленным вниз, повис над рукой Дивии, она задрожала, как осиновый лист. И если думала, что мать хотя бы за нее заступится — ошиблась.

— Надеюсь, вы не причините вреда моим дочерям? — лишь деловито спросила она.

— Не хочу купить бракованный товар и потерять деньги, — угрюмо ответил Унд, заворожено наблюдая, как над рукой Дивии начинает медленно вертеться медальон. — Вдовцом остаться тоже неплохо, но мне не нужны лишние слухи и любопытные носы кормагов.

Между тем, медальон завертелся чуть быстрее, но внезапно остановился. И тогда Унд зло отбросил руку Дивии.

— Дохлая, как снулая рыба! — бросил сестре и перевел взгляд на меня. — Теперь ты! — Велел мне.

У меня появилась надежда, что сейчас медальон вообще не шелохнется, однако все случилось иначе.

Унд грубо схватил меня за запястье и заставил раскрыть ладонь. Едва я разжала пальцы, медальон начал вращаться. И если я ждала, что он вот-вот остановится — увы. Он вертелся, как волчок, пока не наступил передел у цепочки, на которой висел.

Надо ли говорить, что во второй раз Унд уходил довольным, наставляя мать скорее добыть разрешение на брак.

— Кто бы мог подумать, что в этой бледной немощи скрывается столько жизненной силы?! А что? Я еще в силе, наследники лишними не будут… — разглагольствовал он, а я едва держалась на дрожавших ногах. Стоило представить, как буду с ним выполнять супружеский долг — меня начинало выворачивать. Хорошо, что кроме чая в желудке ничего нет, иначе бы случился конфуз.

— До свадьбы больше ни самнита не спишу и не дам, поэтому шевелитесь! — пригрозил напоследок гость. — И кормить ее не забывайте. В ваших же интересах!

Визит Унда был коротким, однако я была измотана и доведена до предела. Хотелось после его взглядов залезть в ванну и тщательно вымыться, но тут такая роскошь непозволительна.

Как только за ним закрылась дверь, братец пнул стул и с яростью прорычал:

— Жадный ублюдок!

— Тише, Флоран, — успокоила его мать. — А ты, Корфина, ступай к себе и отдохни.

Я молча развернулась и пошла. Однако не успела подняться по лестнице, услышала взбешенный вопль сестрицы:

— Ублюдок! Ты хотел меня продать… — но ее крик прервался громкой пощечиной.

— Не смей так называть брата! Или ты мне не дочь! — отчеканила ледяным тоном мать.

— Да лучше быть сиротой! — захлебываясь слезами выкрикнула Дивия и бросилась к лестнице. — Когда-нибудь он и тебя, мама, продаст. И если не найдется купец — отдаст в бордель!

— Дивия! — завизжала мать.

Чтобы избежать скандала, при котором, как чувствую, останусь крайней, я ускорила шаг и скрылась в комнате.

Каким нужно быть человеком, чтобы ради сына согласиться продать дочерей? Мой мозг отказывался понимать подобное.

От ярости я не могла сидеть на месте. Однако если мерить шагами комнату — со стороны моя бодрость покажется подозрительной. Только и осталось, что подойти к окну и застыть перед ним.

Наблюдая за чужим миром, я размышляла о медальоне. Удивительно, как он вертелся. А как поблескивали мелкие камушки на корпусе? В этом мире есть магия?

Даже спокойно поразмышлять, побыть в одиночестве не дали: пришла Гилья.

— Госпожа Эндина велела забрать платье, — сообщила она, виновато опустив голову. — А еще велела накормить вас хорошо. Она даже отказалась от своей порции.

— И с чего такая щедрость? — съязвила я, принимаясь расстегивать пуговички на лифе.

— Потому что завтра вы поедете в мэрию, чтобы получить разрешение на брак. И вы должны выглядеть бодро.

«Завтра мы выйдем из дома… Я буду одета… — ухватилась я за надежду. — Обязательно сбегу! Руки у меня есть, желание выжить тоже — так что что-нибудь придумаю».

Глава 4

Ночью мне снились кошмары. Мерзкий Унд, поднимающий белую фату и тянущий противные, мокрые губы для поцелуя. Я пыталась отвернуться, но тело сковывали цепи, которые держали дети, до омерзения похожие на «жениха». С такими же злыми, морщинистыми лицами, только маленькие. А огромные крысы — свидетели нашей свадьбы — смотрели за происходящим и скалились. Весь сон я судорожно придумывала, из чего сделать дудочку, чтобы как в «Крысолове» увлечь их музыкой и утопить… Или заманить в камин, что зловеще полыхал в зале и пугал меня.

Когда сквозь сон донеслось раздраженное:

— Корфина! Ну же! — я не сразу поняла, что это наяву. Но ощутимые толчки доказали, что явь может быть не менее кошмарной, чем сон. Открыла глаза и, увидев нищую комнату, с горечью поняла — ужас продолжается. Я не проснулась у себя дома…

Свесила ноги на холодный пол, потерла сонные глаза и с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться от отчаяния.

— Корфина! Живее! — командовала мать, настойчиво вручая мне чашку в руки.

Угу, уже знаю, чем подобная услужливость грозит, поэтому взяв ее в ладони, я ойкнула:

— Горячая! — на самом деле чашка теплая, но надо же как-то отвлечь материно внимание.

— Все тебе не так! — сварливо процедила она. — И перестань кукситься. Радуйся, что будешь пристроена! — Тут взгляд Эндины упал на мятую складку на юбке платья, что Гилья приготовила для меня…

Пока она отчитывала нерадивую служанку, я тем временем наспех вылила две трети чая за кровать. Конечно, намочила матрас, но плевать.

Когда Эндина повернулась ко мне — чашка была почти пуста. Она довольно улыбнулась и поторопила:

— Хочешь жить в достатке — живее собирайся! Вернемся — пообедаем…

Все утро мать не переставая нудела:

— Стой перед мэром спокойно, когда нужно, улыбайся. Только попробуй выкинуть что-нибудь!

Однако чем больше она запугивала, тем тверже становилось мое решение — сбегу.

Обувь, что принесла Гилья, мать забраковала и потребовала от полусонной сестрицы, в одной сорочке наблюдавшей за нашими сборами, поделиться ботинками. Но что Дивия недовольно фыркнула, однако принесла. Но как только я надела полусапожки на шнуровке, и они сели, как влитые, зародилось подозрение, что когда-то они были моими, а одна наглая морда их скомуниздила.

От нервов сдерживаться было все сложнее, но чтобы не выдать себя, я молчала и смотрела в пол.

— Осанка! — напомнила Эндина, лично повязывая ленты шляпки на моем подбородке и застегивая тонкое, короткое пальтишко отороченное тоненькой полоской меха.

Я выпрямилась, и меня грубо подтолкнули под спину.

— Удачи, сестричка! — ехидно выкрикнула Дивия. — Без разрешения не возвращайся!

Так и хотелось пожелать ей возмездия, но стоило мне оказаться на улице, я застыла, рассматривая новый мир широко раскрытыми глазами.

После одиноких дней в унылой комнате шумная, оживленная улица поражала. Люди торопливо спешили по делам, рядом торговка надрывно кричала:

— Зелень! Свежая зелень!

Ей вторила другая, что толкала перед собой тележку с бидонами:

— Молоко! Свежее молоко! Му-у-у!

От неожиданного протяжного муканья я подпрыгнула. Думала, это сама торговка так голосит, народ завлекает, а оказалось, что за ней на веревочке идет корова…

Я загляделась и наступила в лужу.

— Корфина! — зашипела мать и больно сдала за руку.

Тут еще мимо пробежал мальчика с корзиной, от которой изумительно пахло пирожками.

— Пироги! Кому пироги?! Всего четвертак! Кому…

«Мне! Мне!» — хотелось жалобно пропищать, но я знала, что сегодня мне ничего вкусного не светит. Даже морковки вдоволь не наесться.

«И все из-за придурошного Флорина, разорившего семью до нищеты!»

Такая злость взяла. Хотелось вырвать руку из лап не моей матери, заявить:

«Баста! Адьос мучачос! На меня не рассчитывайте!» — и убежать, куда глаза глядят. Однако я сделаю это чуть позже, когда отойдем от дома и окажемся в более респектабельном районе. Ведь сегодня я одета прилично, внешне внушающую доверие — это поможет найти нормальную работу.

Но чем дольше мы шли, тем страшнее мне становилось. На улице, где еще клубились остатки тумана, кое-где продолжали гореть зеленые фонари. У красивых витрин дорогих магазинов двигались и крутились вывески. У кондитерской — наверно, из-за голода я больше обращала внимание на продуктовые лавки — перелистывались дощечки с рисунками пирожных, булок, тортов…

Вроде бы ничего особенного, только в этом мире еще нет электричества. А, значит… здесь есть магия!

Догадку подтверждал медальон, которым хрыч Унд проверял мою жизненную силу.

— Корфина! — зашипела мать, когда я оступилась на неровной мостовой и чуть не упала.

— Прости, мама, — пролепетала я, но было поздно: она намертво вцепилась в мой локоть — и фиг теперь сбежишь!

Мы миновали нашу узкую улочку, свернули к арке. А когда вышли из нее, я удивленно заморгала. Передо мной раскинулся большой проспект, настолько широкий, что дух захватывало.

За спиной остались узенькие, жавшиеся друг к другу, как опята на пеньке, двух-трех этажные домишки, а тут высились добротные четырех-пяти этажные здания. Чем-то они напоминали сталинки, что есть в каждом городе моего мира. Вот только ширина проспекта царская.

По нему мчались конки с пассажирами, сидящими даже на крышах. Рельсы для местного общественного транспорта пересекали улицу в нескольких местах. Так же спешили извозчики, повозки и кареты. Нет, не просто кареты, а КАРЕТЫ!

Отполированные до блеска, они невольно обращали на себя внимание. Несмотря на грязь, колеса с яркими ободьями оставались чистыми. А что уж говорить об ослепительных гербах?! На рифленых частях тусклые солнечные лучи так и играли, заявляя простолюдинам, что аристократы — это нечто восхитительное, недосягаемое, лучезарное, лучшее.

Я думала, что сейчас мы тоже поедем на конке, но нет. Из-за экономии денег своими ноженьками потопали в гору.

Мощеные тротуары от проезжей части отделяли аллеи с пожелтевшими деревьями, но от запаха навоза они не спасали. Кажется, когда мы доберемся до мэрии, амбре от нас будет исходить адское.

Чем дальше шли, тем более чинно выглядели горожане. Нарядные дамы с зонтами-тростями вышагивали, высоко задрав голову в смешных шляпках (про свою я вообще молчу). Мужчины в костюмах, выходившие из здания банка — давящего, монументального, с золотыми буквами на огромной вывеске. И между ними шныряли грязные мальчишки, пристававшие к прохожим. На нас они не обращали внимания, хотя… Стоило подумать, один прицепился к нам:

— Мадам, мадам, подайте на хлебушек?! — монотонно, заученно заканючил мальчика.

— Пшел с дороги! — высокомерно ответила Эндина, но попрошайка, давно привыкший, что без настойчивости и снега зимой не допросишься, не унимался:

— На хле-ебушек… — продолжал гундосить он препротивнейше, пытаясь схватить ее за юбку, за что и поплатился: она ловко отвесила ему пинок под зад и бросила гневно:

— Лети, голубушек!

Я дар речи потеряла. Понятно, в кого пошла младшенькая — в мамулю.

Вроде бы шли мы недолго и небыстро, но я взмокла и сбивчиво дышала. Да какое тут сбегать — не сдохнуть бы! Тело Корфины слабенькое, нетренированное, к ходьбе непривычное, еще сил от постной диеты почти нет. Да и ноги я промочила, поэтому когда наступала на левый ботинок, он громко чпокал. Из-за чего мать Фины снова начала злиться:

— Сейчас перейдем дорогу и наймем извозчика! Не изгваздай подол, клуша, иначе стыда не оберемся! — уверенная, что дело в шляпе, и мое сопротивление подавленно, она больше не стоила из себя заботливую мамочку. — В мэрии ступай на носочках, чтобы не позориться дырявыми ботинками!

Таща меня за локоть, она вышла к дороге и подняла руку, подзывая извозчика, но и с ним удалось договориться не сразу.

Первый, что подъехал к нам — толстый, красномордый — потребовал самерс.

— Это-то до мэрии? — возмутилась Эндина.

Тогда он дернул поводья и уехал.

Лишь с третьего раза нам повезло, и нас согласились довести за четыре поверса. Что это такое и какое соотношение — понятия не имею, но главное уяснила: торговаться надо!

Вообще-то, пока Эндина торговалась, я думала, что она жадная, но оказалось, что это извозчики наглые. До мэрии рукой подать, а они хотели содрать целый самерс! Мы бы и пешком дошли за пять минут, но в этом мире приличные люди пешком не ходят, поэтому Эндина решила схитрить.

Мэрией оказалось трехэтажное желтое здание с колоннами и кованой оградой, у которой стоял швейцар. Мы подъезжали к ней, и на меня напал страх. Бежать сейчас? Сил нет. Покориться судьбе — да ни за что! В итоге я решила, что сбегу выходя из магистрата, когда отдышусь и продумаю план бегства. Для этого огляделась по сторонам, определяя, где какие закоулки, однако мать тут же цыкнула:

— Не вертись!

Извозчик остановился у ворот, помог нам спуститься. Эндина расплатилась и торопливо потянула меня ко входу. Она вытянулась в струнку, сделала лицо непроницаемым и, когда швейцар в синей форме грозно рявкнул:

— Куда? — ответила напыщенно: — Нам назначено, — так, будто выплюнула золотой. — Барисса Мальбуер.

Он покосился на нас, оценивая, но не спешил двигаться с прохода. Тогда мать Фины отчеканила:

— Вон с дороги!