Победитель получает

Почти ностальгические воспоминания о тащилках отвлекли и помогли сохранить невозмутимость, когда платформа рванула куда-то так, что сердце сначала подпрыгнуло к горлу, а потом провалилось в живот. Маша даже не поняла вверх их несёт или вниз.

Она смотрела на рыжеватые завитки волос на макушке Алкана и думала — кто он сейчас? Человек или… та тёмная сущность, что пользуется им когда пожелает… Одно было ясно: эта сущность следит за каждым её шагом, жестом, словом, за выражением лица…

Неужели Высший жрец и вправду поверил в воплощение Тёмной? Теперь Маше было очевидно: манёвры Ядвы с самого начала не обманули его ни на миг. Но он считал, что жрица спланировала всё: нашла подходящую девушку, научила её что делать, провела в Тайный Зал.

А Машино поведение развеяло эту версию в пыль. Она не играла, не повторяла заученных слов, она даже не боялась, хотя и сама не могла понять почему.

Сейчас Алкан озадачен. Маша заставила себя всмотреться в его лицо. Сущность ушла, вернее — спряталась, затаилась, решила выждать и понаблюдать.

Лифт остановился, массивная плита, закрывавшая выход, уехала в сторону, в лицо повеяло свежим ветерком, напитанным ароматами цветения. Великолепный сад, пронизанный солнечным светом, дышащий влажной свежестью, наполненный птичьими трелями, — начинался сразу же, стоило ступить один шаг.

Маша и Куся вышли наружу, окунулись в это манящее переплетение прекрасных образов, звуков и ароматов, переглянулись и безошибочно поняли друг друга. Нет, и здесь не лучше и дышится ничуть не свободнее…

Это в мрачных залах без окон казалось, что за их пределами всё будет иначе, хотелось на воздух, на волю! Воздух — вот он, а воли — нет.

И запахи кажутся удушливыми, и деревья хочется раздвинуть, чтобы не стояли вокруг, как стража, надвигающаяся на неудачливого беглеца, и солнце выглядит безжалостным всевидящим оком, от которого хочется скрыться да негде…

Теперь уже чудится, что в темноте даже лучше, что там можно укрыться от всех в каком-нибудь укромном уголке… Конечно, это иллюзия. Здесь им не спрятаться — ни в темноте, ни на свету. И сад ни в чём не виноват. Но он отравлен, всё вокруг отравлено испарениями зла.

Маша помедлила, шагнула вперёд, подчиняясь приглашающим жестам Алкана, по мощёной разноцветными камешками дорожке к изысканной беседке, увитой зеленью.

Рядом переливались на солнце струи фонтана; служанка, застыв в почтительной позе, ждала приказаний. Алкан что-то шепнул ей, и девушка тут же исчезла за деревьями.

— Что желает Владычица? — ласково спросил жрец, усаживая Машу в беседке. — И её досточтимый спутник, — он поклонился Кусе, но тот даже не взглянул на него.

Кото-мышь вспрыгнул на обтянутое пунцовым бархатом сиденье, брезгливо откинул лапой золотистую подушку и, прищурившись, уставился в ту сторону, откуда они пришли. Маша последовала его примеру. Ей тоже хотелось знать, что это за здание, столь сложно устроенное и невероятно огромное, судя по всем перемещениям пешком, да еще и захватывающий дух полёт на лифте следует учесть…

В просвет между деревьями виднелась тёмно-серая каменная стена. Она вздымалась над садом — всё выше и выше. Маша и Куся синхронно запрокинули головы. Казалось, что эта стена, сложенная из огромных каменных блоков, закрывает полнеба. Она не была вертикальной, а немного отклонялась в сторону от наблюдателей.

Каменные блоки… они настойчиво что-то напоминали… уклон… гигантские ступенчатые уступы… Пирамида? Пирамида — вот что это такое. Ступенчатая, как в Мексике, а не гладкая, как в Египте. Какие широкие уступы… Там тоже что-то находится, кажется даже деревья растут… Деревья?! Так они сейчас не у подножия её, а на одной из этих колоссальных ступеней?!

— Этот сад разбит на третьей ступени, — вкрадчиво произнёс Алкан.

Маша лишь бросила на него быстрый взгляд, хотя можно было и не смотреть — это интонации не "доброго глуповатого дядюшки", а коварного Высшего жреца.

— Фрукты, напитки и мясо сейчас принесут, — жизнерадостно сообщил внезапно вернувшийся "добрый дядюшка",и даже руки его сделали такое движение, словно он хотел их потереть, как обжора перед изобильным столом, и только в последний момент удержался.

— Но, может быть, Госпожа желает чего-то особенного? — лакейский изгиб спины и радостное ожидание в глазах: вдруг удастся услужить?

И эти метаморфозы отчётливо напомнили Маше незабвенную Таисию Петровну — та же мгновенная смена образов, и каждый абсолютно достоверен, — только у неё репертуар был шире.

Что-то подсказывало Маше, что он и вовсе неограничен. А у Алкана всего две ипостаси — полупустая человеческая оболочка и её жуткий жилец. Сейчас он снова спрятался, но, само собой, продолжает наблюдать…

— Нет, ничего особенного не нужно, — ответила Маша, сообразив, что, пока она предаётся воспоминаниям, Алкан всё еще ждёт ответа. — Хотя… пусть принесут простой воды, — помедлила и уточнила: — Родниковой.

— Будет исполнено, о Великая! — возликовал жрец.

Наконец-то дорогая гостья хоть чего-то захотела.

Очень скоро вместо одной служанки налетел целый рой. Они бесшумно сновали вокруг, не смея поднять глаз, а стол, занимавший центральную часть беседки, моментально и как бы сам по себе уставился множеством широких блюд с фруктами, кувшинов с напитками и прочими яствами.

Алкан забрал у одной из девушек поднос с драгоценным кубком и с глубоким поклоном поднёс его Маше. Она молча смотрела на кубок. Похоже, в нём действительно вода, но брать её из этих рук категорически не хотелось.

— Позже, — бросила Маша и отвернулась.

Алкан покорно поставил поднос на стол. Не слишком ли дерзко она себя ведёт? Вообще-то Тёмной Владычице еще и не такое позволено. Сыграть её роль достоверно Маше не по силам, легче научиться плеваться огнём, как Куся, а значит… решение вести себя так, как захочется — в некоторых пределах, разумеется, — пожалуй, было и остаётся самым верным.

Жрец отступил, а потом и вовсе вышел из беседки, и пока он нашёптывал старшей прислужнице какие-то распоряжения, Маша выплеснула воду из кубка и снова наполнила его из стоящего рядом кувшина. Потом взялась за фрукты.

Куся беспрепятственно бродил по столу, благодарно помуркивая, когда Маша раздвигала и перемещала широкие блюда и стройные кувшины, прокладывая для него удобные тропки. К счастью, они уже успели хорошенько подкрепиться, прежде чем Алкан предложил вниманию "Тёмной Владычицы" приятный сюрприз, как он его назвал: двое могучих стражников выволокли на дорожку прямо перед беседкой закованного в цепи человека.

Видимо, здесь считали, что подобное зрелище должно способствовать пищеварению…

— Вот он! — объявил Алкан.

Маша ответила недоумевающим взглядом. Она не собиралась делать вид, что знает о чём и о ком идёт речь.

— Конечно, конечно… — закивал жрец. — Мятежники, осмелившиеся восстать против Храма, — слишком ничтожны, чтобы Госпожа знала о них. И всё же, я надеюсь, что Великой приятно видеть главаря бунтовщиков поверженным у своих ног!

Дюжие воины швырнули пленника на колени, но он тут же поднял голову и посмотрел на Машу в упор, без слов опровергая сказанное Алканом. Взгляд прожигал насквозь, в нём было столько горькой ярости, что назвать этого человека поверженным мог бы только слепец… или лгун.

У Маши перехватило дыхание от боли и бессилия, она знала, что не сможет ему помочь. Ей ничего не изменить в этой реальности, несмотря на видимость власти, которую она получила на какое-то — очень краткое — время.

Лицо мятежника расплывалось перед ней, хоть он и стоял очень близко. Прямые чёрные волосы до плеч, резкие черты, кровоподтёк на высокой скуле и жгучие глаза, смотревшие на неё с неприкрытой ненавистью, без тени страха.

Неужели это слёзы мешают ей видеть, застилая всё вокруг мерцающим маревом? Откуда такая невыносимая тяжесть и ощущение безысходности? Почему она убеждена в своём бессилии?! Она сможет, она должна ему помочь!

На какой-то миг в чёрных глазах отразилось удивление. Очевидно пленник иначе представлял себе Тёмную Владычицу…

Голос Алкана прервал немую сцену:

— Для Священных Игр во славу Безликих всё уже готово! Нам недоставало лишь нескольких бунтовщиков и их главаря. Уже завтра народ Пирамидии убедится, что Непобедимый Лирен, как некоторые глупцы его называли, — не более чем ничтожный комок плоти, жалкая песчинка, которую мощь богов поглощает, даже не замечая. На этот раз Игры будут особенными! Ведь нас осчастливила своим присутствием сама Тёмная Владычица — приближённая Безликих, их представительница! — Алкан с торжеством и в то же время испытующе воззрился на Машу.

Сущность вернулась, это она смотрит на земную женщину сквозь водянистые глазки жреца. Ждёт. Издевательски щурится.

Маша поняла причину охватившей её безысходности. Если до этого у Сущности и были какие-то сомнения, то сейчас она окончательно убедилась, что Маша не имеет к Тёмной Владычице никакого отношения! Сострадание — вот что выдало её.

Можно предполагать, что Тёмная не всё время пребывает в теле смертной женщины, но она никогда, даже мимолётно, не вселилась бы в ту, что способна испытывать сострадание к совершенно постороннему человеку!

Сожалеть о несдержанности не приходится… Если бы она не проявила свою суть сейчас, её заставили бы присутствовать при пытках, но выявили бы то, что чуждо им, их вере, их богам — воплощению жестокости и разрушения.

Змеиная ледяная улыбка искривила полные губы жреца.

— Завтра Великая насладится зрелищем Игр! Я уверен, что муки и смерть мятежников, осмелившихся восстать против власти Храма и самих Безликих, а особенно их ничтожного главаря Лирена, — доставят ей особое удовольствие…

ГЛАВА 32. Наблюдения наблюдаемого

Лирен… Почему её преследует это имя, преследует его взгляд?.. Что она может сделать?

Маша снова сидела в комнате Ядвы, на постели Ядвы, после того как вымылась в купальне Ядвы. Казалось, что всё кругом, каждый клочок ткани, каждый глоток воды и воздуха пропитаны злой энергией жрицы, но здесь всё пронизано злом, а различия лишь в дозах и оттенках.

И эту дозу можно было счесть относительно низкой, так что приходилось терпеть, радуясь, что Алкана сейчас нет поблизости.

Куся жался к Маше, тревожно заглядывал в глаза, ощущая её состояние. Ему ничего не нужно было объяснять.

— Ты открой дверь, — прошептал он. — Я наверняка смогу что-то разузнать. Меня эти полуслепые стражи и все остальные, что тут за каждым углом прячутся… не заметят.

Маша только головой покачала. Да, дверь можно было открыть. Их не заперли, хотя поведение Алкана по отношению к Маше изменилось довольно существенно и не в лучшую сторону. Она пыталась расспрашивать жреца об Играх, наплевав на то, что выдаёт себя ещё больше, что показывает свою заинтересованность, которую надо скрывать. Но его реакция убедительно доказала: скрывать уже поздно.

Выдав себя состраданием, Маша оказалась в его руках, и только природная осторожность и неторопливость, а также стремление растянуть удовольствие от разгадки Маши-Кусиного секрета, удерживают Алкана от немедленных и весьма жёстких действий.

А кроме того, он, вероятно, тоже заинтересован в том, чтобы продемонстрировать Тёмную Владычицу и её спутника-Стража во время этих самых Игр, будь они неладны…

После сцены в беседке, Алкан буквально заставил Машу вернуться внутрь пирамиды, представлявшей собой чуть ли не целый город, погружённый во мрак, окрашенный мертвенно-голубым или кроваво-красным цветом шаров, факелов, светильников.

Они не прогоняли тьму, а лишь показывали кое-что из того, что в ней скрывалось, и самое безобидное притом; они не приносили свет, а лишь напоминали о том, что его здесь нет и быть не может.

Жрец отвёл Машу в огромный зал, где на расположенных амфитеатром скамьях сидело множество разодетых людей, — как догадалась лже-Владычица, — местная знать.

Там Алкан произнёс весьма торжественную, хотя и краткую, речь.

Маше показалось, что всё это множество сильных, богатых людей боится жреца. И еще показалось, что он привёл её сюда, как медведя на ярмарку, но не только для того, чтобы продемонстрировать укрощённую зверюгу почтенной публике, а для чего-то ещё…

Жрец шарил цепким взглядом по лицам стоящих мужчин и немногих присутствовавших женщин. Они приветствовали Алкана стоя, а после представления им воплощения Тёмной Владычицы, никто так и не осмелился сесть, хотя Маше показалось, что на многих лицах отобразилось, если не недоверие, то сомнение.

Наверняка жрец это тоже заметил и сделал ход куда более продуманный, чем могло показаться на первый взгляд: он протянул руку к кото-мышу чуть ли не с намерением фамильярно потрепать его по загривку.

Куся, сидевший на некоем подобии кафедры рядом со стоящей тут же Машей и взиравший на собравшихся с угрюмой неприязнью, прижал уши, встопорщил перьевой хохолок, зашипел и отчётливо клацнул острыми зубами в каком-то миллиметре от пальцев жреца.

Алкан отдёрнул руку, а напряжение в зале ощутимо возросло. Видимо, жреца все боялись, но никто ему не верил. Они пытались разгадать его игру, а он в чём-то подозревал их. Возможно в том, что кто-то из знати подсунул Машу и Кусю Ядве, желая использовать её честолюбие в своих целях.

Осмелился бы кто-нибудь из них копать под Алкана? Машу это интересовало чисто теоретически, но для самого жреца представляло куда больший и вполне практический интерес.

Вероятно для этого он и привёл её сюда: посмотреть на их реакцию. Потому и шарит цепким пронзительным взглядом по застывшим лицам.

Одни кажутся совершенно непроницаемыми; на других, сквозь наспех натянутые маски спокойствия, почтительности, восхищения, отчётливо проступает страх.

Маски не преграда для сущности, владеющей жрецом, она смотрит сквозь них, с лёгкостью проникая в полусгнившее нутро правителей этого мира, читая в душах, отравленных алчностью и властолюбием, в жестоких и холодных сердцах, не ведающих любви и сострадания. Эти письмена ей понятны, этот язык для неё родной.

А Маша и Куся здесь чужаки, иностранцы — и не потому что они из других миров…

Теперь собравшиеся напуганы еще больше: раз странное существо, которое Алкан представил как загробного Стража-Проводника, чему немногие поверили, осмелилось шипеть на жреца и недвусмысленно угрожать укоротить его пальцы… значит ли это, что слова Алкана правдивы, и он в самом деле извлёк из тёмных бездн, которым поклоняется столь истово, самого настоящего Стража и воплотил Тёмную в теле никому не известной женщины?

Откуда, кстати, она взялась? Судя по всему, и Алкан хотел это знать. Каково бы ни было внутреннее наполнение, но тело этой вполне зрелой девицы выросло не за один день. Алкан рассчитывал, что кто-то из собравшихся узнает её, и поначалу это показалось Маше странным. Если некто замыслил интригу, желая остаться в тени, то с его стороны было бы глупо брать на главную роль в столь рискованной постановке актрису, которую легко могут опознать.

Но затем Маша заметила удивившую её закономерность: весь цвет общества, наполнявший зал, щеголял светлой до болезненности кожей и светлыми же волосами разных оттенков — от платинового до каштанового, встречались рыжие, а у некоторых, как показалось Маше, волосы были умело обесцвечены, да и кожа выбелена или запудрена до синевы.

Светловолосой и светлоглазой была Ядва и сам Алкан, старшая из прислужниц жрицы — возможно она и сама являлась жрицей, но менее высокого ранга. Обычные же служанки, стражи и, наконец, мятежник Лирен отличались смуглой кожей, тёмными или вовсе чёрными волосами и глазами…

Вряд ли это было случайным совпадением. Кажется, у них даже разрез глаз другой. Похоже, это вообще разные национальности, если не разные расы. И Маша по всем признакам походила на представителей правящего класса.

Если предположить, что класс этот малочислен, то выходит, что почти все знают друг друга, и ожидание Алкана, что кто-то может узнать самозванку, обретает смысл. В таком сборище должен найтись хоть один человек, который видел её раньше. Должен. Но не нашёлся.

Маше показалось, что реакция собравшихся вызвала недовольство и раздражение жреца, вернее — сущности, которая почти не давала места "доброму дядюшке", — так её заинтересовала загадка непонятных пришельцев.

Прежде чем оставить Машу одну, Алкан долго сверлил её пристальным взглядом; постепенно из пронзительного этот взгляд превратился в липко-обволакивающий и вытерпеть его стало еще тяжелее.

Но Маша выдержала, не изменилась в лице, не отвела глаз, смотрела из-под полуприкрытых век почти равнодушно, презрительно-враждебно.

Он не тронет её и Кусю до завтра. Они же должны украсить собой открытие Игр… Священных — как же! Наверняка это что-то омерзительное и жестокое. Наверняка…

Маша обняла Кусю, прижала к себе покрепче, он замер на несколько секунд и вывернулся из её рук, как бы случайно потёрся щекой и ухом о её плечо, заглянул в глаза. Они сидели в комнате Ядвы, куда их привёл Алкан, и пытались решить, что делать дальше.

Всех служанок Маша разогнала. За дверью стояли стражи, но даже не в этом дело. Маша и Куся уже попробовали отправиться на разведку: прошлись вдоль коридора, завернули за угол. Им никто не препятствовал — за ними следили.

Ощущение пристального неотрывного наблюдения было столь острым, что начинала болеть голова и накатывало удушье. Даже простая прогулка по коридорам с изучением настенных росписей превращалась в испытание.

У Маши снова появился болезненный интерес к жутким картинам, после того как Куся сказал ей, что ещё в Тайном Зале видел нечто, скорее всего имеющее отношение к Играм во славу Безликих. Но в ближайших коридорах Маша ничего похожего не обнаружила, а идти дальше в окружении бесшумно мелькающих и скользящих там и тут наблюдателей не захотела, да и Куся заметно нервничал. Так что вскоре они, не сговариваясь, повернули обратно, в свою комфортную камеру с видимостью свободы.

Куся хотел попытаться отправиться на разведку в одиночку, надеялся, что ему одному удастся остаться незамеченным.

— Вот, смотри! — с ноткой законной гордости сказал он Маше и буквально растаял в воздухе.

Только какое-то зыбкое марево подрагивало там, где секунду назад стоял кото-мышь. Маша нерешительно протянула к мареву руку; оно переместилось в сторону, потом, заигрывая с ней, обежало кругом и холодный нос ткнулся ей в спину.

— Здорово! — искренне восхитилась Маша. — Как ты это делаешь? — она уже спрашивала об этом — в его родных джунглях, в другом раунде, в другой жизни… Но тогда он не ответил.

— Просто надо сосредоточиться, — серьёзно сказал Куся, частично проявляясь прямо перед Машей, а она и не знала, что он уже здесь, а не за спиной! — Вот, видишь? Потерял сосредоточенность, и получилось несколько кусочков меня, а остальное словно морг слизал, — Куся весело фыркнул.

— Надо все-все шерстинки поднять под определённым углом, — сообщил он важно. — И этот угол зависит от освещения… Это не так-то просто! Если переместишься, и свет ляжет по-другому, — вся маскировка насмарку. Взрослые умеют под любое освещение шерсть поднимать. У меня тоже хорошо получалось… Я лучшим учеником… был…

— Куся, у тебя потрясающе получается! Но я всё равно не хочу, чтобы ты без меня там блуждал! Не выйдет из этого ничего хорошего… Не уходи, пожалуйста!

— Как будто мне очень хочется… — проворчал кото-мышь. — Я вообще… — он весь как-то поник и съёжился.

— Что? — испуганно спросила Маша.

— Без тебя я тут давно бы крылья откинул… — он быстро взглянул на Машу и продолжил, глядя куда-то в угол. — В таком месте говорящие жить не могут… Здесь душе дышать нечем, — он посмотрел в растерянные Машины глаза и добавил: — Мы должны чувствовать других говорящих или еще кого-нибудь… живых, тёплых, понимаешь? Я ещё жив только потому, что ты рядом. Я тебя чувствую, с тобой тепло…

— Вот и не ходи никуда! — решительно заключила Маша.

— Но надо же что-то делать… — Куся снова вывернулся из её рук и подошёл к стене, которая давно привлекала его внимание. — Мы должны же хоть попробовать… — он зачем-то начал драть когтями явно дорогую обивку, — спасти твою пару.

— Кого?! — изумилась Маша.

— Ну этого, как его там… Лирена, — Куся с ожесточением отдирал резную панель. — Думаешь, я маленький и не понимаю, да? — он глянул на неё с мимолётной обидой и лукавством в зелёных глазах. — Я видел, как вы друг на друга смотрели.

— Ну, как я смотрела, боюсь даже предполагать, — честно ответила Маша. — А он смотрел с ненавистью.