Помоги проекту - поделись книгой:
Россия — пятое колесо в глобальных проектах Запада[16]
Вся наша государственная политика либеральна. Не только социально-экономическая, которая исходит из того, что мы должны служить глобальным спекулянтам. Даже внешняя политика, являясь патриотичной по форме, остается либеральной по сути. Она сводится к одному — как бы нам не обидеть «больших белых хозяев». В этом её главный смысл.
На протяжении четырех с половиной лет холодной войны, которая против нас ведется… впрочем, можно считать и начиная с мюнхенской речи Путина, но в явном виде все же с конца 2013 года вся наша внешняя политика — это «ребята, давайте жить дружно!». Тем временем к нам применяют политику 41-го года, нам говорят: ребята, мы сейчас к вам придем и возьмем все, что нам нужно, а если что-то забудем, то вы нам сами напомните. Мы вас поставим в такие условия, что вы расскажете сами. А мы говорим: давайте лучше будем вместе тяжело и много работать, давайте будем вести политику 88-го года.
К сожалению, наша внешняя политика, которую мы ведем неплохо, в основе своей остается либеральной. Буквально на прошлой неделе я спросил одного из выдающихся лидеров российской дипломатии, отцов-основателей: «Вы же видите, что наши меры не работают, наша политика провоцирует усиление агрессии, а не останавливает ее. Может быть, нужно как-то изменить методы, расширить палитру применяемых действий?» Я всегда очень вежливо отношусь к людям и вопрос задал очень корректно. Разговор был искренний, без записи. Человек посмотрел на меня и сказал: «А какими еще могут быть механизмы защиты национальных интересов? Мы себе вообразить не можем». Точка, кавычки закрываются… Это ментальная катастрофа, глубокое внутреннее рабство. Когда идеология с одной стороны имеет популярность 3,6 %, а с другой — является основой государственной политики, то это глубокий внутренний разрыв. Он чреват большими неприятностями в лучшем случае, а в худшем — полной дестабилизацией, причем в форме не революции, а смуты.
Наш цирк разворачивается на фоне глобального кризиса. Надо отметить первое и самое главное: в мире происходят изменения, каких не было с момента изобретения огня и появления членораздельной речи. На протяжении всего своего существования человек, развиваясь, занимался изменением окружающего мира. Последние 30 лет он меняет собственное восприятие этого мира. Технологии, которые обеспечивали глобализацию и предельно упростили наши коммуникации, сделали наиболее рентабельным видом бизнеса и, следовательно, наиболее массовым занятием в рыночной экономике формирование человеческого сознания. Раньше это было доступно только церкви и государству, окупалось за несколько поколений, сейчас это доступно любому участнику рынка без преувеличения и, в общем-то, приводит к фантастическим результатам.
У меня в Липецке есть знакомые зубные врачи. Они взяли к себе на работу парнишку нетрадиционной ориентации, а он оказался больших талантов и сказал: давайте-ка сделаем страничку в «Инстагра-ме». Липецк — совершенно не интернетизированный город, но после того, как он сделал страничку, врачи стали работать без выходных. Весь город, вся округа ломанулись только к ним. Их основная специализация — брекеты, а это десятки тысяч рублей, очень дорого и болезненно. При этом в соседних клиниках пусто, у всех кризис клиентов, а к ним идет вал, они уже прокляли все… Владелец фирмы говорит: «Скоро мои врачи начнут бить меня в подъезде, потому что у них один выходной в неделю и отпуска неизвестно когда». Тем не менее, это фантастический успех, потому что пришел скромный, не всем приятный мальчик и показал, как формировать сознание. И мир изменился кардинально.
Именно это происходит последние 30 лет, в результате чего и выяснилось, что формировать сознание рентабельнее, чем менять мир. И мы, полностью приспособленные для изменения мира, инструменты для его изменения, носители соответствующей идеологии — уже более поколения мы занимаемся несвойственными и противоестественными для себя действиями и будем заниматься ими какое-то время еще. Это шок, каких прежде не было. Мы к таким изменениям не готовы — мы не понимаем, что происходит. Мы просто оказались в другом мире, как рыбка, которая на плавничках вылезла на сушу. Совсем не факт, что она выживет. Глубина изменений, боюсь, непредставима. Причем я повторяю эту фразу лет 20, а она, эта глубина, так и осталась непредставима. Я все надеялся, что хотя бы система управления к этому адаптируется, но ничего подобного за поколение не произошло.
На этом фоне мировые проблемы достаточно просты и прозаичны. Резко выросла производительность труда, и оказалось, что для производства материальных и нематериальных благ нужно сильно меньше людей, чем есть сегодня. Образовался большой излишек людей, возник вопрос: что с ними делать? Ведь если человек живет ради прибыли, в рамках рыночных отношений, то лишний человек — он и есть лишний: он что-то потребляет, но производит отчетливо меньше. Его нужно как-то утилизировать. Причем наибольший разрыв между потреблением и производством не у тех людей, которые в Африке больны СПИДом и живут на полтора доллара в день, а у среднего класса развитых стран. Они много потребляют и очень мало производят, если вообще что-то производят. Задача самоутилизации встает перед человечеством в полный рост, это фундаментальная вещь, в отличие от Мальтуса[17]… Мальтус как говорил: «Слишком много людей развелось, нужно сократить часть человечества, и тогда земли хватит на оставшихся». Сейчас речь идет не о земле, а о рынках — о том, что люди производят слишком много для себя самих. Даже если пойти по пути утилизации лишних людей, все равно будут появляться новые, новые и новые… Это будет процесс сжимания — вроде шагреневой кожи — и самоубийства.
В неразвитых странах проблема решается физиологическим путем: от войн и конфликтов так называемой малой интенсивности до политики сокращения рождаемости… Кстати, чем война отличается от конфликта малой интенсивности? На войне опасное место — это фронт. В конфликте малой интенсивности фронт безопаснее, потому что жертвы среди мирного населения существенно выше.
В развитых же странах речь идет о том, чтобы отправить людей в виртуальный мир. Как командировка в один конец — чтобы человек забился в конурку, жил в виртуальном мире насыщенной, яркой жизнью и никому больше не мешал. Проблема, однако, в том, что такой образ действий все равно не рыночный. Вот когда из человека удастся при этом еще что-то получать, извлекать из него какую-то выгоду, тогда это будет массовая успешная процедура.
Этому самоубийству пока, к счастью, противостоит логика «человек как цель». Иначе говоря, человек ведь в принципе-то живет не для прибыли, а ради самосовершенствования — нам всегда казалось так. Но, когда мы пытаемся эту логику реализовать, то сталкиваемся с рядом нерешенных человечеством проблем. Прежде всего с той, с которой столкнулся Советский Союз: есть много свободного времени и нет внешней угрозы. Нет стимулов, которые заставляли бы личность совершенствоваться. «Как заставить человека совершенствоваться?» — это вопрос, который СССР не решил и от которого, собственно говоря, и погиб, если брать фундаментальные причины.
Вторая проблема — это отсутствие целевых функций, ведь личность многомерна. С деньгами все просто: прибыль есть — хорошо, убыток — плохо. Это одномерно. А как быть с личностью, у которой много разных параметров? Очень часто бывает, что гений оказывается мерзейшим человеком, а приятнейший, хороший человек оказывается абсолютной посредственностью, совершенно бесполезной для общества. Классический пример — Обломов и Штольц. Советская педагогика пыталась заниматься совершенствованием личности, но быстро скончалась.
В целом мы наблюдаем тенденцию отказа человечества от рыночных отношений. Главным становятся информация и культура, которые принадлежат всему обществу. Попытки заблокировать их при помощи цензуры или патентного права на интеллектуальную собственность проваливаются. Мы видим, что деньги теряют значение — значение приобретают технологии. Мы видим, что человечество уже управляется социальными сетями, которые перерастают в социальные платформы. Люди принимают решения абсолютно свободно, но при этом абсолютно предопределенно, потому что, когда вы находитесь на социальной платформе, вся ваша информационная среда контролируется создателем этой платформы. Уже появился термин «алгоритмические общества» — это общества, которые управляются через формирование разного рода социальных платформ. Там нет насилия, нет принуждения — они не нужны. Просто все, что вы слышите, знаете, на основании чего вы принимаете решения, — все это толкает вас в нужную сторону. Если в обществе будет сохраняться логика прибыли, то это, понятно, архаизация и новое средневековье, которое быстро перестанет быть компьютерным. Если же целью станет человек, то это очень хорошо, красиво и гуманно звучит, но это абсолютная неопределенность. Мы не знаем, как в такой среде действовать.
На этом фоне достаточно быстро формируются новые конфигурации мира. Экономический кризис никуда не делся и продолжается с конца 1990-х годов вопреки профессиональному оптимизму. Механизм его прост: сложился глобальный рынок, на глобальном рынке сложились монополии, и вот, пожалуйста, — они загнивают. Загнивание глобальных монополий в первую очередь проявляется в нехватке спроса. За спрос дерутся, это абсолютный дефицит. Необычайно интенсивная борьба разрывает глобальный рынок на части. После кризиса 2008 года единственной страной из «Большой двадцатки», которая не усиливала протекционистскую защиту своей экономики, была Россия. Но если вся рота идет не в ногу, а в ногу один поручик, который не понимает слов, то поручика приводят к общему знаменателю. Нас привели к общему знаменателю санкциями, теперь мы тоже шагаем «не в ногу». Впереди нас ждет распад глобальных рынков, а когда они распадутся, мы сорвемся в глобальную депрессию.
На уровне глобального бизнеса, глобального управляющего класса есть две группы. Одна считает, что нужно любой ценой сохранить глобальный рынок, ведь это основа бизнеса и могущества. Другая понимает, что от распада рынков никуда не деться и данным процессом нужно руководить в своих интересах, чтобы потом дирижировать в новом мироустройстве. Борьба между этими двумя группами — это и есть та борьба, которая сейчас идет вокруг Трампа, хотя проект разделения мира вел еще Обама. Формально он был представителем глобалистских сил, которые хотели сохранить единые рынки, но его транстихоокеанское и трансатлантическое партнерства заключались именно в том, чтобы вырезать из мира территорию, контролируемую США, и отгородиться от всех остальных. Уже Обама планировал не просто резкую сегментацию, а действительный распад, глобальный разрыв. Трамп просто сокращает эти масштабы до территории США.
Мы, к сожалению, неприемлемы ни для одной из групп. Люди, которые хотят видеть мир глобальным, считают, что для сохранения американской экономики нужно, чтобы весь мир за нее платил, чтобы весь мир покупал американские госбумаги. Пирамида американских госбумаг устойчива доходности ниже рыночной. Чтобы люди вкладывались в нерыночную доходность, у них должна быть нерыночная мотивация. Понятно, что любовь — это не про рынки, значит, должен быть страх. Следовательно, чтобы люди покупали американские госбумаги, их нужно запугать, а единственный способ запугать серьезных людей — беспрерывное расширение зоны хаоса на весь мир. С начала 1990-х годов, с Югославии, стратегия США — это расширение зоны хаоса. Весь мир боится, трясется и несет свои деньги в единственную тихую гавань — Соединенные Штаты Америки.
Мы им напортачили очень здорово: мы остановили расширение хаоса в Сирию, не ввязались в войну на Украине, по крайней мере, пока, и мы не ввязались в войну с Турцией. Надеюсь, что уже. Истериче-скал ненависть к нам Хиллари Клинтон, в общем-то, вполне обоснована, потому что три раза наступить на одну и ту же мозоль — это надо уметь. Поэтому мы абсолютно неприемлемы для тех, кто хочет сохранить глобальные рынки.
Для условных патриотов, которые считают, что глобальные рынки распадутся, мы неприемлемы по другой причине. Отказавшись от Украины, мы вместе с тем отказались от собственного интеграционного проекта. С 2006 года с нами пытались вести переговоры о том, что, мол, ребята, создайте свой макрорегион, потому что чем на большее количество кусков распадется мир, тем нам удобнее. Больше кусков — больше возможностей играть на противоречиях между ними. Условным американским патриотам было нужно, чтобы у нас состоялся свой макрорегион. Отказавшись от Украины, мы отказались и от этого проекта. Мы стали стратегическим тылом Китая, и, пардон, в условиях лютого противостояния между США и Китаем, когда, кем бы ни был представитель американской элиты, он является антикитаистом, кроме Киссинджера, по нам нужно бить, как по тылу Китая. Бить напрямую по Китаю страшно — он серьезный, а по нам бить — одно удовольствие. Таким образом, крайности, которые воюют друг с другом в США, на наш счет вполне сошлись.
Имеет место также общий шок от нашего непослушания в связи с Крымом. Проблема не в том, что мы с ним воссоединились, а в том, что мы не спросили разрешения у американцев перед этим. Они отвыкли от таких действий, не поняли, что происходит. Насчет первого такого эпизода с Грузией они решили: «ладно, черт с ним». К тому же через месяц случился глобальный экономический кризис, им было не до того, они списали инцидент на случайность. Сейчас выяснилось, что это не случайность, что на территории заводится некий суверенитет, который нужно быстро вычистить.
При этом выявились очень глубокие расхождения в ценностях — наших и западных в целом. Сегодняшние технологии настолько мощны, что могут менять природу человека, и оказалось, что, если ее изменить, то человек и потреблять начинает по-другому. Не просто жить иначе, но и потреблять. Потребляя по-другому, человек открывает новые рынки, а это главная ценность в условиях тотального и лютого дефицита спроса. Здесь-то и возникло глубочайшее расхождение между нами и американцами.
Еще раз: для развития нужны новые рынки, а для их создания необходимо менять человека. При этом западная цивилизация, сформированная в котле капитализма, вместе и одновременно с ним, действительно живет ради прибыли. Если ради прибыли нужно изменить человека, то нет вопросов — какая разница, синей или черной ручкой я пишу, главное, чтобы она писала. Давайте и человека менять.
Но наша цивилизация, оказывается, существует ради человека. У нас человек является ценностью. Мы совершенно не понимаем, что это такое, относимся друг к другу очень плохо, при слове «гуманизм» лихорадочно лезем в «Яндекс» выяснять, что это такое. И тем не менее мы живем ради человека. Менять свою природу ради денег, которые в нашей системе ценностей являются важным, но всего лишь подтверждением правильности наших действий, мы совершенно не готовы. Это расхождение выяснилось по анекдотичному для нас поводу, когда Путин в сентябре 2012 года заявил, что мы не позволим растлевать детей гомосексуальной пропагандой. Для нас это было хи-хи-ха-ха и вполне естественно. Конечно, значительная часть людей, которая воспитывалась на снижении Березовским возраста согласия до 14 лет, были этим недовольны, но с другой стороны — ладно, подождем до 18 лет, а потом пусть они делают с собой все что хотят.
Для нас это было чем-то самоочевидным, а для Запада это стало декларацией принципиальной ценностной несовместимости, того, что мы другие. А поскольку мы не китайцы и не индусы, мы тоже европейцы, значит, эта альтернативность грозит Западу. У нас почти та же самая культура, и потому возникновение альтернативы означает, что западные ценности не уникальны. Неуникальность ценности обесценивает ее. Если вы признаете, что рядом с вами есть кто-то равноценный, но другой, вы тем самым обесцениваете себя. Запад этого вынести не смог, в чем и заключается фундаментальная причина наших больших неприятностей.
В данной ситуации перед нами открываются хорошие перспективы, но традиционное восприятие, к сожалению, не работает. Практика показывает, что западный бизнес прекрасно распечатывает последнюю природную кладовую, а мы им еще и аплодируем за иностранные инвестиции. Евразийский транзит может пройти по краешку Российской Федерации и Казахстана в Европу, может вообще обойти нас, хотя, конечно, беспорядок в Средней
Азии, в Закавказье, на Ближнем и Среднем Востоке значительно круче любой нашей негативной бюрократии. Мы конвейер по производству самого редкого природного ресурса — гениев и революционеров, но этот ресурс мы так и не научились сохранять у себя. На протяжении всей нашей истории удачные примеры развития заключались в создании особых территорий, где людям давали свободу для самовыражения. Это мог быть монастырь, могла быть тюрьма в виде шарашки, да что угодно — хоть наукоград, лишь бы особая огороженная территория. Но только все, что люди свободно на этой территории придумывали, реализовывалось потом в рамках обычной системы управления — теми, кто неплохо тиражирует, но давит любых творцов.
Время Березовского[18]
Истинные — и искренние — жемчужины либерального мышления и мировосприятия
Видный либерал Петр Авен, министр внешнеэкономических связей правительства Гайдара, председатель совета директоров «Альфа-банка», издал под названием «Время Березовского» сборник бесед со своими единомышленниками. Отвечая на вопросы Авена о Березовском, либералы разных мастей через призму его личности весьма красочно и убедительно показали свое восприятие этого проклятого для России времени, демографические последствия которого сопоставимы с последствиями гитлеровского нашествия.
Помимо бесчисленного потока привычного в устах либералов бесстыдства, в этом сборнике интервью блеснул целый ряд подлинных жемчужин, представляющихся исключительно ценными с сугубо познавательной точки зрения.
С глубокой и искренней благодарностью к Авену мы предлагаем их вашему любезному вниманию: не по значимости, чтобы не навязывать вам своего видения, а просто по порядку — с минимальными комментариями.
(Юлий Дубов, один из ближайших друзей Березовского на протяжении длительного времени, стр.172 — яркое свидетельство либерального отношения к налогам даже в то время, когда налоги были совсем невысоки, и в целом уровня либеральной ответственности по отношению к государству и обществу. Напомню, что Березовский рассматривается в книге не как выродок, а именно как символ, как наиболее полное, яркое и целостное выражение сути своего времени).
(Марк Шейман, ранее Исмаилов Магомед Ужахович, с 1989 по 1994 г. заместитель по безопасности генерального директора СП ЛогоВАЗ, стр.194 — яркое и точное выражение мироощущения момента сразу после распада СССР, разумеется, не «абсолютно всех людей», а их активной предпринимательской части. Далеко не все представители этой части считали людьми тех, кто не был вовлечен в бизнес.)
(Петр Авен, стр.210 — полное, хотя и политкорректное, описание механизма создания олигархии).
(Евгений Швидлер, в 1995–2005 — вице-президент, президент «Сибнефти», стр.284 — стоит вспомнить признание бессменного ректора Высшей школы экономики либерала Кузьминова и мужа председателя Банка России Набиуллиной: «Чтобы выдавить «красных директоров»…в начале 1990-х годов… породили класс «малиновых пиджаков», которые благодаря своему животному интересу выдавили предшественников». «Красные директора» — это те самые близкие к святости люди, которыми после их истребления восхищаются либералы Авен и Швидлер, «малиновые пиджаки» — бандиты, «выдавливавшие» этих честных директоров физическим уничтожением, а «порождали» бандитов либералы, как можно понять даже из слов Кузьминова, вполне осознанно).
(Юрий Шефлер, бизнесмен, живет в Великобритании с 2002 года, когда Генпрокуратура возбудила против него уголовное дело, стр.345 — четкое, хотя и крайне сдержанное описание ситуации 1990-х, воспринимаемых либералами как святое, идеальное время, в которое надо опять запихнуть Россию).
(Петр Авен, стр.392 — математически точное описание противоречия, из-за которого сверхуспешная блистательная карьера Чубайса гармонично и без каких бы то ни было видимых потрясений увенчалась полным личным жизненным крахом.)
(Петр Авен, стр.397 — о «книжном скандале» 1997 года, из-за которого правительство очистили от Чубайса и части его группы. В полностью нищей благодаря их деятельности, разоренной стране с массово недоедающим населением, пресловутым «русским крестом» — двукратным падением рождаемости и ростом смертности — для жирующих и наслаждающихся этим адом либералов 50 тыс. тогдашних долларов, действительно, были копейками.)
(Петр Авен, стр.415 — истинная правда: еще одна демонстрация того, что в России — да и в мире, наверное, — нет носителей боле тоталитарного сознания, чем либералы, и нет более лживых людей, ибо они постоянно и повсеместно отрицают свою тоталитарную природу, обвиняя в ней своих противников.
Но нельзя исключить, что упоминание этого и ряда других фактов, — на фоне умалчивания других фактов в отношении других людей, — аккуратная форма мести Чубайсу за несогласие с Авеном по ряду вопросов, которые будут раскрыты ниже.)
(Петр Авен, стр.416 — едва ли не кощунственная для либерала мысль, но не переживайте: думаю, если уточнить, то «легитимной» властью даже для самого совестливого либерала окажется не та, которую поддерживает народ России, а та, которую признает таковой госдепартамент США как страны базирования основной части глобального бизнеса или власти иной западной страны. Ведь либерал со времен Керенского — это тот, кто считает, что государство должно служить не своему народу, а глобальному бизнесу против своего народа.)
(Петр Авен, стр.447 — исчерпывающе точно о коррупционной сущности как «завоеваний 90-х», так и поклоняющихся этому времени либералов).
(Михаил Фридман, председатель наблюдательного совета «Альфа-Групп», стр.452 — точнее, не общества, а «власти»: но олигархи, по-видимому, и воспринимают как «общество» то, что для народа является «властью». И сказанное относится и к большинству либералов: Березовский был просто наиболее ярким и полным выражением общей тенденции, о чем, собственно, и написана вся книга Авена.)
(Стр. 456.
Таким образом, либералы с ностальгией и восторгом вспоминают 1990-е годы в том числе потому, что в то время вполне искренне считали (по крайней мере, некоторые из них) себя вправе убивать, красть, клеветать и пренебрегать родителями, — оставаясь при этом в своих глазах глубоко верующими и моральными людьми.
Ощущение разлитого в воздухе в 1990-е страха и неуверенности передано Кудрявцевым фотографически точно. Какую жизнь прожила его бабушка, что на излете Советской власти ее пенсия была 28 руб./мес., было бы интересно узнать (скажем, моя мама, не выработавшая полностью необходимый трудовой стаж из-за моих болезней и работавшая младшим научным сотрудником с небольшой зарплатой, получала пенсию в 94 рубля, что было даже с учетом лекарств достаточно для скромной, но вполне нормальной жизни даже в 1990 году, уже после краха потребительского рынка СССР), — но жизни бывают разные.
А вот фраза Авена о том, что в 1988 году люди жили беднее, чем в 1996, — прямая, явная и по-либеральному любующаяся своей наглостью ложь. Возможно, он бессознательно переносит на бабушек свою биографию: он действительно жил в 1988 году значительно беднее, чем в 1996, когда 50 тыс. долл, были для него «копейками», и думает, что так было со всей страной.
Бедные и даже нищие, конечно, были и при Советской власти, — однако их было мало, и кромешную нищету, которой грохнули по стране Авен и его либеральные подельники, никто не мог вообразить не только в 1988, но даже и после 1 июля 1991, когда уже заморозили вклады в Сбербанке. В 1988 году торговать на улицах было нельзя просто потому, что «бабушек», не выживших бы без этого, было исключительно мало. А в 1992 году Гайдар и его команда поставили на грань выживания почти весь народ. Просто либералы отлично заработали на этом, — и до сих пор, прикрываясь по-западному бредовыми мантрами в стиле «дела Скрипалей», не хотят даже думать о чудовищных муках, на которые они обрекли десятки миллионов людей, и об уничтожении, на которое они обрекли миллионы.)
(Петр Авен, стр.472 — это характерно для российских реформаторов. Авен уточняет: «Человек, который это сказал, в принципе не может быть либералом», — явно имея в виду либералов времен Вольтера, а не времен Березовского, потому что с другим отношением к людям невозможно уничтожать их так, как делали и делают это своей политикой российские либералы. Сейчас столь же современное либеральное отношение к, например, детям «простолюдинов» демонстрирует новая икона либерального клана К.Собчак.)
«
(Евгений Швидлер, стр.703 — и то же, пусть и в меньшей степени, можно сказать и обо всем либеральном клане в целом. Исключений — и по отдельно взятым людям, и по отдельно взятым принципам, — не так уж и много. Березовский лишь гротескно, предельно выпукло обозначил главные свойства либерального клана.)
(Анатолий Чубайс — человек, который своей личностью дискредитирует любые истины, которые произносит; вполне как Березовский компрометировал патриотизм и демократию своими пламенными патриотическими и демократическими статьями из Лондона. Стр.712).
(Анатолий Чубайс, стр.715.Но, думаю, если у него появится шанс еще раз взяться за уничтожение страны, этот человек его не упустит.)
(Петр Авен, стр.717 — и из разговора дальше следует, что, если люди его страны не согласны с Авеном, то тот их будет перевоспитывать, априори считая несогласных и инакомыслящих «вертухаями лагерей» и не интересуясь их мнением. Судя по тону его беседы с Чубайсом, выглядящим на его фоне относительным гуманистом, не поддающиеся принудительному перевоспитанию подлежат для Авена уничтожению, как насекомые, — и при этом он без тени сомнения, вполне искренне считает себя гуманистом и демократом, либералом в стиле Вольтера!)
(Станислав Белковский, политолог, стр.749 — Белковский, разумеется, не настаивает на точности этой информации, но, судя по контексту разговора, не сомневается в ней. И, зная это, он продолжал общаться с Березовским и учиться у него. Хотя, с другой стороны, если даже для чувствующих себя высокоморальными верующими либералов действительны только три первые заповеди, — в чем проблема?)
«В 90-е меня едва не уволили за слова «национальные интересы России»
Гость «Антикризисного клуба» «БИЗНЕС Online» о своей работе в Кремле и правительстве с Ельциным, Немцовым, Примаковым и Касьяновым[19]
«Если вы хотите что-то сделать, то вам к Березовскому, но могут убить», — так когда-то консультировал Бориса Немцова его тогдашний советник Михаил Делягин. В интервью он впервые подробно рассказал, как начинал свою карьеру в 90-е в группе экспертов Ельцина, как, работая у главы МВД Куликова, мечтал посадить всех либералов и за что Путин прогнал Касьянова.
—
— В среде демократической интеллигенции, в которой я варился, такое чувство действительно было распространено. Нельзя сказать, чтобы его испытывало большинство, однако оно было очень заметным и очень интенсивно пропагандировалось, в том числе самим ельцинским государством.
Поделиться книгой: