Введение в мифологию

С Дионисом ситуация оказалась гораздо интереснее.

Дионис

Образ и культ Диониса – значительно более сложное явление. Дионисийство волной пронеслось по Греции в VII веке нашей эры. В обыденном сознании почитание Диониса связывается с пьянством. На самом деле греки в своей обычной жизни были в питье весьма умеренны. Вино разводили водой на две трети, пьяницы – наполовину, а неразбавленное пьют только варвары. Кто в Греции был, кто знает, как там жарко летом, тот прекрасно понимает, что вино, не разбавленное водой, на такой жаре пить невозможно. Тем не менее во время вакханалий вино пилось неразбавленным и в больших количествах. В связи с этим не могу не заметить, что алкоголь изначально был создан человечеством сугубо для ритуальных нужд. И созданы были алкогольные напитки для того, чтобы во время ритуала облегчать вхождение в контакт с богами. Если это делать на собственных ресурсах организма, то это суровая встряска для нервов. Изначально алкоголь (и наркотики) существовали только для ритуальных целей. Когда потом это все стало применяться вне ритуала, это стало приводить в лучшем случае к пьянству. О наркомании и говорить не будем. Почему культ Диониса был настолько мощно развит? У Диониса не было храмов. Вакханалии, дионисийские оргии проходили в лесах, на горах, участвовали в них, несмотря на опоэтизированный образ вакханок, как мужчины, так и женщины.

Чтобы понять причины популярности этого культа, надо обратиться к образу Диониса, известному из учения орфиков, получивших свое название от Орфея, который, как известно, вошел в царство мертвых и вернулся. Опять-таки, то, что он не смог оттуда вывести жену, – это частности его личной жизни. А принципиально то, что он был живым, который живым в Аид сошел, живым оттуда и вернулся. Орфическое учение подразумевало, во-первых, идею реинкарнации (перевоплощения). А во-вторых, что человеку для успешного перевоплощения нужно представлять, что такое смерть, и для этого нужно, что логично, пройти инициацию. Инициатические знания были сокрыты от непосвященных. Хотя посвящаемых было как раз много. Орфическое учение базировалось на особом образе Диониса Загрея. И сейчас мы увидим, насколько сильно этот образ отличается от привычного нам образа Диониса. Напомню, что в традиционной мифологии Дионис – это сын Зевса и фиванской царевны Семелы. Гера подговаривает Семелу, чтобы та упросила Зевса явиться ей во всей божественной силе. Когда Зевс это делает, то во дворце случается пожар. Семела погибает в пламени, Зевс вырезает из ее чрева сына Диониса, зашивает к себе в бедро, и спустя положенное время Дионис рождается из бедра Зевса. Даже в этой версии мифа обращает на себя внимание тот факт, что Дионис – это единственный бог, который был зачат смертной женщиной. В обычной ситуации в таких случаях рождается герой. Тут рождается бог. Бог, который совершенно особым образом связан с людьми по своему происхождению. Согласно орфическому учению, все было совсем не так. Зевс вступает в брак с Персефоной, изначально богиней преисподней. Вступая в брак, они принимают обличье огромных черных змей. И затем Персефона рождает первого Диониса – Диониса Загрея. Великого охотника, великого ловчего, который у некоторых авторов называется рогатым (указывается, что он родился с рогами). Младенец чрезвычайно мудр. И Зевс решает ему отдать власть над миром, а сам удалиться на покой. И отдает. Таким образом Загрей становится царем мира, но тут не дремлют титаны. Титаны, по этой версии мифа, Зевсом, конечно, побеждены, но ни в какой Тартар не свергнуты, живут просто лишенные власти. Титаны решили взять реванш, убить Загрея. Для этого они его завлекают игрушками и зеркалом. При чем тут зеркало и какое отношение оно имеет к убийству? Самое непосредственное. Я обращаю ваше внимание на то, что зеркало, например, фигурирует в мифе об убийстве Персеем Медузы Горгоны. Но там это объяснение вполне рационально: если взгляд Горгоны убивает всё живое, то надо смотреть не на нее, чтобы не встретиться взглядами, а надо смотреть на ее отражение в зеркале, и тогда взгляд Горгоны не поразит. Вновь пример рационализации мифа. Речь идет о том, что для любого существа (божественного, человеческого) смертельна встреча со своим двойником. И именно этим, боязнью встречи с двойником, объясняются очень многие поверья, связанные с зеркалом и с отражением. Можно вспомнить греческий миф о Нарциссе, который увидел себя в воде, в себя влюбился и умер от любви к самому себе. Можно вспомнить сказки о человеке без тени, а точнее, о человеке, встречающемся с собственной тенью (и в одноименной сказке Шварца, и в «Носе» Гоголя – все это грустные сказки). Огромный список примеров. Итак, встреча со своим двойником грозит смертью. Загрей видит самого себя, и благодаря этому титаны его убивают. Очень грустная история. Далее, как пишет один из античных авторов, титаны, желая скрыть преступление, усугубили его: рассекли тело Загрея на части и съели их. Но одной из титанид была Афина (как видите, здесь уже Афина у нас титанида). При дележе ей на съедение досталось сердце, которое она не съела, а принесла Зевсу в качестве доказательства преступления титанов. И Зевс, как нетрудно догадаться, рассвирепел. Он стал бить титанов молниями. И бил он их столь успешно и в таких количествах, что случился мировой пожар. Зевс тогда решил пожар загасить. Послал дождь, и так удачно, что случился уже мировой потоп. Титанов он, конечно, испепелил дотла, но из-за потопа уничтожилось все человечество. И перед Зевсом встала задача – создать новое человечество взамен уничтоженного. Что он делает? Он берет прах сгоревших титанов и из него лепит будущих людей. Но титаны съели Загрея. В титанах есть частица Загрея. Уже хочется произнести слова «вкусили плоть». Потому что здесь мы впервые в античной культуре сталкиваемся с противопоставлением божественного духа и греховной плоти у человека. То есть в каждом человеке есть греховная частица, идущая от титанов. И божественный дух – частица съеденного титанами Загрея. Соответственно, Зевс творит новое человечество. И затем сохраненное Афиной сердце Загрея он дает проглотить фиванской царевне Семеле. Она зачинает (известный мотив – зачатие от проглатывания) и должна родить нового, возрожденного Загрея. И здесь история сворачивает к известному нам классическому мифу. Гибель Семелы, донашивание младенца Зевсом и так далее. И рождается Дионис как возрожденный Загрей. Дальше мы переходим к дионисийскому культу.

Греки во время вакханалии, во время дионисийской оргии разрывали ягненка, чуть ли еще не живого, подобно тому как титаны разрывали тело Загрея. И пожирали его, подобно тому как титаны пожирали Загрея. При любом обычном, традиционном жертвоприношении у нас будет с одной стороны человек, который обращается к божеству. С другой стороны – божество. Между этими крайними точками находятся посредники. Жрец, который будет совершать ритуал. И жертва, которую будут приносить соответствующему божеству. Все это касается любого жертвоприношения, кроме вакхической оргии. Здесь, во-первых, любой участник сам по себе является жрецом. Первое противопоставление снято. Во-вторых, жертва (в нашем случае бедный ягненок, которого раздирают на куски) одновременно является божеством. Ягненка разрывают подобно тому, как титаны разрывают Загрея. Жертва и божество отождествляются. Участники вакханалии поедают эту самую жертву, то есть они поедают свое божество. Мы вплотную подходим к идее евхаристии – к идее поедания плоти бога. До христианства остается один шаг. Таким образом, в ходе этого ритуала человек ощущает присутствие в себе бога. Употребление алкоголя в данном случае весьма и весьма усиливает это переживание. И именно в этом воплощении идеи богочеловека и заключалась невероятная популярность дионисийства, которое позже в облагороженных формах дает нам взлет греческой культуры в виде античного театра, к которому мы сейчас переходим.

У греков было два основных театральных праздника. В классических Перикловых Афинах это Ленеи в конце зимы. И где-то в начале мая Великие Дионисии. О Ленеях нам немного известно: они были не очень популярны. А о Великих Дионисиях нам известно все в подробностях. Какова структура Великих Дионисий? В первый день (это написано в любом учебнике по античной литературе) первый трагический автор представлял три трагедии и одну сатировскую драму. То же делал второй автор во второй день. Третий автор в третий день. На четвертый день три автора комедии представляли каждый по комедии. Структура Великих Дионисий такова: плачем – плачем – плачем – смеемся. Тройное оплакивание гибели Загрея и затем радость по поводу его воскрешения как Диониса.

Заметим, что умирающий-воскресающий бог – это вполне естественный образ для мифологии Средиземноморья. Но то, что связано с образом Загрея, – благодатнейшая почва для позднейшего принятия христианства. Параллели более чем очевидны. Возникает такой любопытный вопрос: почему между Ленеями, когда тоже давались соответствующие драматические представления, и Великими Дионисиями примерно два месяца? Это не специфическое греческое явление – это явление общесредиземноморской культуры. И связано оно в целом с культом умирающего и воскресающего бога, который в преисподней проводит примерно два месяца. Продолжительность зависит от конкретных культур, от конкретных ситуаций. Божество уходит в преисподнюю где-то в конце зимы и возвращается в мае. И майские праздники – всеобщее ликование по поводу его возрождения. Период между этими двумя событиями – период траура. Период оплакивания умирающего-воскресающего бога. Нельзя веселиться, радоваться. Я, естественно, подвожу к тому, что здесь закладываются основы того, что в христианстве потом даст Великий пост, который идеально наложится на традиционное время траура по умирающему-воскресающему богу. И в целом, конечно, как уже неоднократно говорилось, дионисийство дает благодатнейшую почву для позднейшего принятия христианства. В первую очередь из-за идеи богочеловека – бога, частица которого есть в каждом человеке. И эту частицу каждый должен и может найти, может открыть. Здесь же и идеи, связанные с евхаристией. С поеданием символической плоти божества.

Лекция 8. Греческая героика

Геракл

Из греческой героики мы в первую очередь, разумеется, будем разбирать образ Геракла. Персонаж, мягко говоря, колоритный. Традиционно считается, что Геракл – это герой, очищающий землю от чудовищ. Но если мы возьмем описание его подвигов в любом популярном изложении, то с интересом обнаружим, что подавляющее большинство чудовищ, которых Геракл одолевает, он затем благополучно отпускает. И его образ как истребителя чудовищ несколько не соответствует фактографии мифов. Геракл – это идеальный пример архаического героя, хотя до нас не дошла какая-либо связная литературная обработка сказаний о Геракле; быть может, это и к лучшему. В основном мы судим о нем по Аполлодору. По «Мифологической библиотеке» Аполлодора.

Начинаем с происхождения героя. Алкмена, его мать, происходит из рода Персея. Кто такой Персей? Персей, как нам известно, сын Зевса и Данаи, которая была заточена отцом в подземный дворец. Но из какого рода Даная? Даная принадлежит к потомкам Ио – возлюбленной Зевса, которую он обратил в корову, дабы скрыть от гнева Геры. Гера все равно все узнала, наслала овода, и он жалил бедную Ио. Вот такая грустная история. Таким образом, не в шутку, а всерьез Геракл приходится потомком Зевса аж три раза. Как потомок Ио, как потомок Данаи и Персея и как, наконец, сын его, поскольку рожден Алкменой от Зевса. Замечу, что у Геракла есть брат-близнец Ификл, присутствующий в греческой мифологии как тень своего брата-полубога. Сам он рожден Алкменой от ее смертного мужа Амфитриона. В связи с этой замечательной парой не могу не сказать об одном из лучших романов живого классика Генри Лайона Олди (он же Олег Ладыженский и Дмитрий Громов) «Герой должен быть один», в котором представлена весьма оригинальная версия того, насколько значим был Ификл в этой паре. Рекомендую эту книгу прочитать, потому что это действительно одно из лучших произведений русскоязычной литературы самого конца XX века. Но нас прежде всего интересуют не роман, а греческие представления. Последний момент, связанный с происхождением Геракла. Он трижды потомок Зевса. Путем несложных подсчетов мы получаем, что его процент божественной крови значительно больше половины. Здесь это очень четко выражено. А в образе других аналогичных героев, как правило, только подразумевается. Лучше всего это сформулировано в вавилонском «Эпосе о Гильгамеше», где про героя открытым текстом сказано: «На две трети бог, на одну – человек». Наиболее яркий герой любого эпоса любого народа будет не полубогом, а почти богом, существом с преобладанием божественной крови в нем.

Оставим родословную Геракла и примемся за внешность. Как он выглядит? Попытаемся себе его представить. Получаем голого дядьку с дубиной в правой руке, всю одежду которого составляет львиная шкура на плечах. Если вспомним еще его вооружение, то у него должен быть лук со стрелами, отравленными ядом Лернейской гидры. Стрелы, которые способны убивать… А что именно они способны убивать, разберем чуть-чуть позднее. Поскольку речь здесь не о сверхсильном яде, а о яде совершенно особой природы. Представим потенциальный бюст Геракла или даже конкретный: римских императоров любили изображать в обличье Геракла. Получаем бородатого дядьку, на плечи которого накинута львиная шкура. И голова льва лежит на его голове капюшоном. Если мы все эти визуальные образы будем воспринимать буквально с точки зрения мифологии, то у нас получится очень милое существо, которое обладает природой и обликом одновременно человека, льва и змеи. На две трети – бог, на одну – человек. Ну, здесь не бог, а иномирное существо. Облик Геракла – это получеловек-полулев и, кроме того, обладает ядом. Заметим, что в благородном оружии нормального воина, бойца (меч, копье, колесница) Геракл не нуждается. Он действует голыми руками. Ему вполне хватает палицы и лука. Человеческие способы ведения боя ему чужды. Впрочем, с людьми он практически и не сражается. А если и сражается, то даже поражение терпит. Бывало это у него, бывало. Бьется он исключительно с себе подобными, то есть с монстрами. И как уже говорилось неоднократно, он их не убивает, потому что приказа убить, как ни странно, у него нет. И кроме того, чего убивать себе подобных? Возвращаясь к книге Проппа «Исторические корни волшебной сказки», мы вспоминаем, что змей должен погибнуть от змея. Если расширить суждение Проппа: герой, обладающий иномирной природой, должен убивать себе подобных. Итак, мы выяснили, что у Геракла природа тройственная: человеческая, львиная и змеиная. В таком случае совершенно логично, что его первые подвиги должны быть убийствами змей и льва. И это мы видим не один раз, а дважды. Убийство змей, которых подослала нехорошая Гера, когда он был еще младенцем и лежал в колыбели. И затем убийство Киферонского льва. На горе Киферон жил один нехороший лев, очень любил людьми закусывать. Но пришел Геракл, и в итоге из шкуры этого кровожадного льва получился отличный плащ. Первые детские и юношеские подвиги – змеи и лев. Из двенадцати подвигов вновь змей и лев, правда в другой последовательности: Немейский лев и Лернейская гидра. Заметьте, как отлично, как красиво сохраняется даже принцип единичности-множественности. Шкура львиная одна – льва убивает одного. Стрел в колчане множество (стрелы символизируют змей) – змей он убивает или двух (во младенчестве), или много (головы гидры, которые к тому же имели нехорошее свойство делиться и множиться). Этот принцип подобия соблюдается очень жестко.

Характер Геракла – стихийное бедствие. Поскольку нечеловеческого в этом существе слишком много, то это на него давит, это его гнетет и приводит к безумию. Геракл и безумие – неразрывные понятия. Геракл в безумии убивает своих детей. Геракл в безумии, истребляя кентавров, убивает друга. И гибель его отчасти тоже с безумием связана. Мотив безумия настолько серьезно связан с образом Геракла, что греки, которые, как мы уже говорили, любили все рационально объяснять, и этому нашли объяснение. Выяснилось, что это нехорошая Гера, ревнуя Зевса из-за того, что тот завел себе очередную земную возлюбленную и очередного смертного сына, насылает на Геракла безумие. И само имя «Геракл» означает «отмеченный Герой». Как раз Олди в своем романе бедную Геру всячески оправдывает. Ее оправдывают с позиции романического сюжета. А я скажу доброе слово в защиту Геры с позиции чистой мифологии. Конечно же мотив безумной ярости Геракла, когда он не различает своих и чужих, уничтожает всех, кто подвернется под руку, восходит к универсальным представлениям об архаическом герое, о полубоге, который не справляется со своей сверхчеловеческой мощью. А история с ревностью и местью Геры не более чем поздняя рационализация.

Далее история, которая не пишется в изданиях для гимназистов и гимназисток, о том, как Геракл гостил у царя Теспия, у которого было пятьдесят дочерей. И царь подослал всех дочерей, чуть ли не в одну ночь, Гераклу. Гиперэротизм Геракла – вполне понятное явление. На досуге можно посчитать, сколько у него было жен. Это все вполне объяснимо. Теперь похвальное слово царю Эврисфею. Вот уж кому не повезло, так не повезло. Эврисфей – царь Микен. Что такое Микены? Микены – город в северо-восточной части Пелопоннеса, древняя столица греческой культуры. Город, прославленный некогда своим дворцом, от которого до сих пор сохранились фундаменты на высокой горе, следы колонн и так далее. Город, прославленный гробницей Агамемнона, золотой маской и прочими предметами высокой культуры. Одним словом, культурная столица Греции. Эврисфей (всячески унижаемый в изложении мифов и абсолютно у всех авторов и в любом восприятии) – правитель этого прекрасного культурного центра, которому боги навязывают Геракла в качестве, так сказать, раба. Обычно все сочувствуют Гераклу: его, бедного, отдали в рабство Эврисфею на десять лет, велели совершить десять подвигов, потом два подвига не засчитали, потому что один совершил с помощником, а за второй запросил плату; пришлось двенадцать совершать. Мне в этой истории, честно говоря, жалко Эврисфея, потому что он получает в качестве, так сказать, раба того, от которого не может отказаться, перепродать его или что-нибудь еще с ним сделать. Он получает монстра немыслимой силы, который уже сжег своих детей и детей брата, а заодно поджег дворец. Вам Микены не жалко? Мне жалко. Геракл – монстр, в приступе ярости крушащий всё, и даже восьмиметровые стены Микен. А в Микенах стены действительно восемь метров в толщину. Так вот восьмиметровые стены Микен могут не выдержать ярость этого подарочка богов. Поэтому Эврисфей отсылает Геракла в Тиринф. Тиринф – древний город неподалеку от Микен (минутах в 20–25 езды). В Тиринфе стены толщиной десять метров, и они, наверное, выдержат Геракла. Соответственно, Гераклу запрещено появляться в Микенах. Как я понимаю Эврисфея! И общается Эврисфей с Гераклом исключительно через своего глашатая. Шутки шутками, но действительно персонаж получается из Геракла жутковатый.

Далее у нас начинаются двенадцать подвигов. Замечу, что значительное число подвигов могут идти в совершенно произвольной последовательности. И образ Геракла складывался в то время, когда в центре внимания сказителей и, самое главное, слушателей было обладание силой как таковой. Как она применяется, каким образом, кем, ради чего – это все частности. И эти частности в круг их интересов не входили. Именно этим объясняется тот факт, что Геракл бедных чудищ побеждает, приводит в Микены и отпускает. Стандартное его поведение с большинством монстров. Тем не менее некоторые подвиги имеют жестко зафиксированные номера. И сейчас я покажу, почему они ни на каком другом месте стоять не могут.

Первые два подвига – это Немейский лев и Лернейская гидра. Лев идет первым. Что мы знаем об этом существе? От его шкуры отскакивало любое оружие. Лев этот промышлял людоедством. И жил он в некой пещере с двумя выходами. Когда Геракл понял, что ничем этого монстра не может поранить, дождался, когда лев ушел в пещеру, и завалил один выход. Затем зашел через другой и зверя задушил. Олди в своем замечательном романе задает логичный вопрос: что же лев не сбежал через запасной выход, пока Геракл заваливал основной? Ответ на этот вопрос в самой греческой мифологии мы найти не можем. Но он кроется в универсалиях мифологического мышления. В частности в образе владыки преисподней. Потому что в качестве владыки преисподней выступает не просто змей, а змей двуглавый, который своей западной головой проглатывает вечером солнце, а своей восточной головой изрыгает его. К этому образу мы вернемся чуть позже, когда дойдет дело до Кербера – там будет трансформация того же самого образа. Соответственно, владыку преисподней можно одолеть внутри него же самого, и, естественно, сбежать из себя он никак не может. Геракл душит льва голыми руками, и это его первый подвиг.

Второй связан с Лернейской гидрой, обитавшей в каких-то нехороших болотах. Когда в советское время читали эти мифы, верили им на слово. В наше время в связи с развитием сети турагентств и возможностью побывать во всяких разных странах, о которых раньше только книжки читали, иначе начинаешь ко всему относиться. И в частности, с большим интересом относишься к сообщению о болотах в Греции. Потому что воды там до слез мало, жара там летом стоит вполне адекватная, и о каких болотах идет речь, мне не очень понятно. Греция – это не Финляндия, не Поволжье, не Западная Сибирь. Там болот, в общем, нет. Я готова допустить наличие какого-нибудь завалящего давнишнего болота. Но в любом случае это не было местом массовых поселений людей. Я веду к тому, что от гидры людям вреда не было. Когда будем проходить русские былины, у нас будет там очень похожий образ – образ Соловья-разбойника. Он такой интересный разбойник, что дорога к нему заросла до такого состояния, что ее приходится расчищать. Лернейская гидра – то же самое. Победа над такими существами для героя (или просто архаического, как Геракл, или имеющего хорошо выраженные архаические черты, как Илья Муромец) всего лишь проявление богатырства, своей героической силы, но не более того. Благородной миссии защиты людей здесь и близко нет.

Гидра – многоглавая змея, яркое и выразительное воплощение сил преисподней, хаотических, бессистемных, неструктурированных, да еще к тому же из одной главы две вырастают, то есть сила, порождающая сама себя. Геракл на этот подвиг отправляется вместе со своим племянником Иолаем. Геракл отрубает гидре головы, а Иолай прижигает места от них, чтобы новые не выросли, и последнюю бессмертную голову заваливает камнем. И этот подвиг Гераклу не засчитывают, поскольку он его совершил с помощником, а по правилам он должен совершить эти подвиги без помощи богов и людей.

Далее идет череда подвигов, последовательность которых и не важна. Керинейская лань – это лань, посвященная Артемиде. Как мы знаем, Артемида – богиня-охотница. Зооморфная ипостась самой Артемиды – лань. (Поэтому и Актеон превращается не в кого-нибудь, а в оленя.) Керинейская лань – не просто лань, а лань с золотыми рожками и медными копытами, от которой якобы вред был из-за того, что она вытаптывала посевы. Геракл очень долго за ней гоняется, догнать ее не может. В конце концов он ранит ее в ногу и только тогда настигает. После чего приводит ее в Микены. Ее приносят в жертву Артемиде или же просто отпускают, и таким образом лань возвращается к богине, ипостасью которой фактически она является. В чем смысл этого подвига? Перед нами трансформирован чрезвычайно архаичный миф. Миф о приведении в мир людей богини света. Ваша покорная слуга написала в свое время небольшую, но очень насыщенную статью «Женщина с воздетыми руками», где как раз и рассматривается образ богини света, богини неба, который присутствует в самых разных мифологиях земли. В частности, он имеет форму женщины с поднятыми руками. Но иногда это может быть женщина рогатая, причем с рогами, как правило, оленьими или лосиными. В некоторых случаях изобразительно рога и руки могут сливаться. И если мы посмотрим по различным сказаниям Евразии, то там женщина с оленьими рогами или просто женщина в обличье оленихи со светящимися рогами будет чрезвычайно распространенным образом. Это действительно универсальный евразийский образ. И тогда становится понятным, почему Геракл должен привести эту самую лань живой. Здесь у нас трансформированный миф о культурном герое, то есть о том, кто добывает для мира людей свет, солнечные лучи, персонифицируемые в образе лани. Понятно, почему ее нельзя ни в коем случае убивать.

Несколько иная ситуация у нас со Стимфалийскими птицами, которые обладали перьями острыми, как стрелы, и которых Геракл просто прогоняет. Птица с железными крыльями – это образ тоже широко известный. Греческий миф в этом смысле невнятный, периферийный для реализации этого образа. Громптица, как правило, одна, не в стае. Единичная милая пташечка такого размера, что, когда у нее, например, падает перо, оно не стреле подобно – его десять богатырей несут, а может, и двадцать. Такие большие масштабы эта птица принимает у степных народов. Огромные же у нее размеры и у народов приморских, будем проходить орла Хресвельга в «Старшей Эдде». В Греции этот мотив связан со стаей птиц с железными перьями. Любопытно, что эту птицу никто и никогда убить не может. Если с ней пытаются взаимодействовать, в некоторых сказаниях ее не трогают или прогоняют.

Эриманфский вепрь. Самый яркий мотив, связанный с ним, в том, что когда Геракл принес его царю, то Эврисфей спрятался в огромный сосуд. Конечно. Эврисфей – слабое и трусливое существо, об этом мы уже говорили. Но нам важно другое. Почему надо кабана непременно живым доставить? Дело в том, что кабан – одна из ипостасей бога преисподней. Причем я замечу, что у индоевропейских народов память о том, что кабан – священное животное, связанное изначально с преисподней, достаточно широко жила, и долго жила. Она нашла отражение в том, что свинина у большинства индоевропейских народов была мясом священным, ритуальным, а никак не повседневным.

Затем у нас «Кони Диомеда», которые были такие нехорошие, что занимались людоедством. Поэтому Геракл их опять привел в Микены, на лесистых склонах отпустил, где их разодрали дикие звери. Дальше мы оказываемся на скотном дворе Авгия. Замечу, что, вопреки известному фразеологизму («авгиевы конюшни»), на дворе содержались быки, а не лошади. Быки были разнообразной рыжей масти, а один бык сверкал, как звезда. И эти быки стояли по самое брюхо в навозе. Геракл за то, что он очистит этот самый двор, потребовал десятую часть всех быков, и поэтому ему этот подвиг не засчитали. Что он сделал? Он запрудил течение двух рек, отчего они потекли на скотный двор, и столь мощным был поток этих рек, что весь навоз вместе с постройками вода рек смыла. Попытаемся это представить себе визуально. Мы имеем некий напор рек, который сносит постройки, но там стоят быки. С быками ничего не случается. Навоз и постройки уносит вода, быки «освобождаются». Парадоксальным образом здесь мы имеем дело с пресловутой греческой рационализацией. Понятно, что никакой логической критики это сказание не выдерживает. Речь идет о том, что перед нами еще раз трансформированный миф об освобождении коров из пещеры. Действие происходит за рекой. За рекой – потусторонний мир. Кстати, когда мы разбирали это применительно к Гермесу, мотива реки не было. А в индийском мифе, параллельном ему, эта самая скала, в которую замурованы коровы, находится за рекой, и это специально подчеркивается. Замечу, что иной мир, и в частности преисподняя, очень часто предстает не просто как грязное место, а как место чудовищной, сверхъестественной грязи. Так что образ быков, стоящих в навозе по самые уши, – вполне адекватный образ именно для заточения в преисподней. И дальше идет освобождение человеческими методами.

Затем следует уже разбиравшийся нами Критский бык. Геракл приводит быка в Микены и благополучно отпускает, хотя бык ужасный. И убивает потом этого быка Тесей. Мы сейчас говорим о подвигах, последовательность которых произвольна.

Дальше идут последние четыре подвига, последовательность которых вполне логична и мотивированна. Девятый подвиг – «Пояс Ипполиты». Девять – число женское (девять месяцев беременности). И соответственно, в девятом подвиге фигурируют женщины – амазонки. Дочь Эврисфея захотела получить пояс царицы амазонок. Что по этому поводу можно сказать? Войны всегда развязывались из-за ничтожных и даже не поводов, а просто предлогов. В греческой мифологии образ царства женщин-воительниц, которые принципиально замуж не выходили, рожали, но от кого получится, мальчиков убивали, а девочек воспитывали такими же воительницами, весьма распространен. И во всех сказаниях об амазонках, конечно, рассказывается о том, как их истребляют. Истребляют многократно и с большим удовольствием – видимо, мотив победы над женщинами для греков-мужчин был слишком актуальным. Таким образом, разгром царства амазонок, учиненный Гераклом, приобретает для них особое значение. Потом амазонки точно так же будут выступать на стороне Трои в Троянской войне и будут разгромлены уже в этой битве, и каждый раз разгромлены окончательно и бесповоротно.

Далее у нас идут три подвига по принципу «все дальше и дальше в иной мир», потому что все чудовища, с которыми Геракл имел дело до того, они свои, греческие, рядышком. Только за Критским быком надо сплавать, но все-таки не очень далеко.

Три последних подвига («Коровы Гериона», «Яблоки Гесперид» и «Кербер») – это все более и более удаление за пределы мира людей, все глубже и глубже в иные миры. Квинтэссенцией является нисхождение в мир смерти. Причем в сказании «Коровы Гериона» встречается уже упомянутый мотив, что некоторые быки от Геракла удирали, уплывали в море. И Гераклу приходилось за ними бегать чуть ли не до Сицилии. При этом Герион находится где-то на западной оконечности мира – это западная оконечность Европы, то есть крайний запад, но все-таки своего мира. И служит ему двуглавый пес Орф, которого тоже надо победить. Отдельный вопрос, как у этого пса расположены головы, потому что из имеющихся текстов нам ничего о расположении голов не известно. Опять-таки когда мы будем разбирать Кербера, то этот вопрос встанет заново. «Яблоки Гесперид» мы уже практически разобрали, когда речь шла о мировой оси. Напомню, что само слово «Геспериды» происходит от греческого «вечер». Здесь Гераклу надо выйти за пределы всего, чего можно достичь по суше. Он переправляется в челне Гелиоса – бога солнца – на остров, где стоит Атлант. И здесь выход за пределы всех человеческих возможностей будет максимален, поскольку Геракл вместо Атланта будет держать на себе небо. В этом же сказании Геракл как богоборец тоже достигает апогея. Любой архаический герой прямо или косвенно богоборцем является. Чтобы узнать путь к Атланту, он освобождает Прометея. Изначально против воли Зевса, потом, правда, эту историю «причесали»: Зевс был не против того, чтоб его орла убили, но его орла убивает Геракл. К этому мотиву мы значительно позже вернемся уже за пределами греческой мифологии. Геракл в сказании «Яблоки Гесперид», с одной стороны, обходит все границы не мира людей, а иных миров, вполне достижимых греками в исторический период. У него в Африке будет и поединок с Антеем, сыном богини земли Геи. У него будет и ссора с Гелиосом, которого он пытается подстрелить из лука стрелами, напоенными в яде Лернейской гидры. Здесь надо видеть отголосок подвига еще одного культурного героя, присущего Гераклу. В некоторых сказаниях культурный герой отстреливает лишние солнца. Понятно, что Гелиос – солнце не лишнее, а единственное. Поэтому убивать его уже не надо. Но я замечу, что стрела Геракла грозит Гелиосу смертью. Именно потому, что напоена ядом Лернейской гидры. И кстати, в одном из своих приступов ярости Геракл приходит в Дельфы, схватывается с Аполлоном, бьется с ним. Зевс бросает молнию между своими сыновьями, чтобы не допустить гибели одного из них. Олди в своем романе иронизируют – гибели какого именно сына не хотел допускать Зевс? Это сказитель не уточняет, в том смысле, что Геракл вполне мог убить Аполлона, и, соответственно, Зевс вступился за Аполлона, а отнюдь не за Геракла. Так что богоборчество Геракла – вещь впечатляющая, как, впрочем, и все, что с ним связано. Одиннадцатый подвиг – «Яблоки Гесперид» – выход за самые разнообразные пределы. Богоборчество.

И наконец, высшая степень героизации – катабасис в самом буквальном смысле – нисхождение в преисподнюю. Геракл отправляется за Кербером, которого он просто должен привести в Микены. Во-первых, что сторожит Кербер? Вход или выход из подземного царства? Все-таки он сторожит выход. Строго говоря, войти в подземное царство может любой, а вот выйти несколько сложнее. Как выглядит эта милая зверюшка? На плечах у нее одна или три песьих головы (это частности), а хвост заканчивается головой дракона. И последнее для нас чрезвычайно важно, потому что, как я уже говорила, в образе Кербера мы имеем отголоски образа двуглавого змея – владыки преисподней, при условии, что у такого монстра преисподняя находится внутри него самого (тождество центра и границы). То, что изначально могло быть и границей мира мертвых, и воплощением всего мира мертвых, здесь, уже при появлении относительно антропоморфного образа Аида, не более чем страж, не более чем просто пес. Пусть и изначально, видимо, это образ гораздо более могучий и универсальный, образ зооморфного владыки мира мертвых, всепожирающей смерти (отсюда трехглавость). Одна голова – это пожирание. А три головы – это сверхпожирание, потому что в архаике «три» – синоним множества. Естественно, убить его невозможно. Это действительно высшая степень героизации – привести в мир людей владыку смерти. И естественно, увести обратно, иначе от мира людей ничего не останется. Таковы его двенадцать подвигов.

Дальше Геракл участвует в гигантомахии, когда Гея порождает гигантов против олимпийцев. Вырываются дикие хтонические силы, которые Геракл усмиряет. И самое интересное для нас, связанное с Гераклом, конечно, его смерть. История смерти Геракла начинается с того, что он в очередной раз изгнан, а при, гм, мягком, покладистом, деликатном характере Геракла совершенно неудивительно, что его где-то не хотели терпеть в качестве соседа и регулярно изгоняли. И вот он очередной раз изгнан, едет со своей женой искать себе новое пристанище. Подъезжают к реке, где находится перевозчик – кентавр Несс, который предлагает на своей спине перевезти Деяниру, жену Геракла. Геракл соглашается, Несс сажает Деяниру себе на спину и вместо того, чтобы ее перевезти, пытается ее похитить. Геракл хватает свой лук с отравленными стрелами, стреляет в Несса, убивает его. Но Несс, желая отомстить Гераклу за свою смерть, советует Деянире собрать его кровь в особый сосуд, и, когда Геракл вздумает Деянире изменить, она может натереть одежду Геракла его кровью, дабы заново Геракла к себе приворожить. Что Деянира и делает. Проходит некоторое количество лет, Геракл хочет жениться на другой – захваченной в бою пленнице, заодно и царевне. Деянира вспоминает совет Несса, берет этот сосуд, втирает кровь Несса, смешанную с ядом Лернейской гидры, в одежду Геракла, посылает ему отравленный хитон. Под лучами солнца кровь и яд вспениваются, все начинает липнуть к телу Геракла. Он рвет с себя этот хитон вместе с кусками кожи, яд язвит его тело. Умирающий Геракл приказывает себе живому сложить погребальный костер, восходит на него еще живой, мучаясь от этого яда. В огне костра уходит на Олимп и принимается Зевсом в число богов. В дальнейшем Геракл так или иначе становится богом. В Древней Греции еще не очень, а в Риме культ Геркулеса был чрезвычайно распространен. И там он тесно связан был с различными сельскими богами – богами, которым поклонялись в деревнях и усадьбах. Но нас сейчас интересует не культ Геракла. Нас сейчас интересует масса логических неувязок (якобы неувязок!) в этом сказании. Как раз Олди тоже весьма иронизируют по этому поводу. Деянира в перчатках из бычьей кожи, что ли, втирала эту самую кровь в хитон? Геракл умирает оттого, что надевает хитон, натертый кровью. Но предварительно Деянира сама этой кровью натерла одеяние, то есть она этой крови касалась. Между тем ей никакая смерть не грозит, с ней ничего не происходит. Узнав, что она невольно убила мужа, она покончила с собой. Но это уж она сама. Почему Деянира не умерла? Это первый вопрос. Второй вопрос. Очень красивая, антуражная картинка. Геракл приказывает сложить себе, еще живому, погребальный костер, восходит на него. На меч броситься не проще, не быстрее? Зачем возникает мотив костра? Почему возникает образ Геракла, горящего заживо? Два вопроса. Если подходить к греческим мифам так, как к ним подходили греки (все это люди, и объяснять все надо по законам человеческой психологии), то эти два вопроса остаются без ответа, а эти два эпизода оказываются абсурдными. Если же подходить к этому по законам мифологического мышления, то тогда никаких натяжек здесь не будет и все окажется строго логичным. Кого убивает яд Лернейской гидры? То он грозил Гелиосу, то Аполлону. Это яд, способный убивать бессмертных. В Геракле, как мы знаем, божественной крови на две трети, и, соответственно, яд в Лернейской гидре убивает в Геракле божественную составляющую. Но поскольку Геракл – не бог, а человек, то окончательно убить его этот яд не может. В Геракле есть и смертная плоть, которая этому яду не подвластна. И поэтому бедный Геракл мучается, страдает от этого яда, но умереть не может. Деянира, как вы понимаете, человек, для нее яд гидры безвреден.

Далее об обстоятельствах сожжения заживо. При всей формальной нелогичности мотив самосожжения внутренне, эмоционально чрезвычайно убедителен. И как художественный образ он абсолютно никаких возражений не вызывает. Почему? Потому что «Геракл» и «ярость» – понятия абсолютно неразрывные. Мы говорили, для мифологического мышления нет абстрактных понятий, есть только конкретные представления. Поэтому ярость должна быть конкретно материализована. И действительно, эта материализация есть в огромном количестве сказаний. Во всех архаических эпических сказаниях любых нам известных народов (и даже отчасти это проскакивает в классику) ярость – это огонь. В ирландском сказании, в сказаниях народов Сибири в момент ярости тело героя охватывает огонь, а иногда и не один: голову окружает алое пламя, со скул слетают языки синего пламени, со лба – белого и так далее. Не герой, а фейерверк ходячий. Шутки шутками, а зрелище весьма впечатляющее. В буддийской иконографии Тибета тело гневных божеств объято пламенем. Поскольку Геракл – это воплощенная ярость, то и смерть его, как и другие крайние проявления ярости (он и детей сжигал заживо, и дворец), гибель через пламя, не просто логичная гибель, а единственно возможная.

Почему он приказывает развести для себя погребальный костер? Почему не сам делает? Видимо, потому, что хотя, как мы уже говорили, для мифологического героя гибель прямо или косвенно самоубийство, но, очевидно, человеческое в Геракле должно быть убито, как убито в нем божественное, и убито именно людьми. Поэтому костер для него и складывают. На таком мощном аккорде, на таком ярком образе и завершается биография Геракла.

«Илиада»

А теперь мы постараемся разобрать «Илиаду». Сразу скажу, почему мы не будем тратить время на «Одиссею». Потому что «Одиссея» при своей внешней чудесности – произведение чрезвычайно прозрачное. Трактовка мотивов для любого, кто читал «Исторические корни волшебной сказки», чрезвычайно проста. С «Одиссеей» при знании сюжета вы вполне способны справиться самостоятельно. Теперь момент, связанный с чтением текстов. В отличие от большинства педагогов, которые считают, что тексты по их предмету непременно должны быть прочитаны к экзамену, я скажу вещь прямо противоположную: пока вы студент, ни в коем случае не читайте Гомера. Знания содержания по Куну, по любому другому источнику вам вполне хватит, потому что «Илиада» (да и «Одиссея», но «Илиада» в большей степени) заслуживает внимательного, вдумчивого, очень серьезного чтения. Пока вы студент, у вас на это нет времени. Поэтому прочитайте как-нибудь потом, на досуге, в спокойной обстановке. Это первый момент. Второй момент: «Илиада» из всех произведений классической литературы, из того, что вошло в золотой фонд мировой культуры, самое жестокое, самое страшное, самое кровавое произведение. Поверьте мне на слово. И никто его не смог адекватно воплотить в искусстве, и это хорошо, потому что всех спецэффектов Мэла Гибсона не хватит передать то, что у Гомера.

Теперь, собственно, об авторстве Гомера. Слово «гомер» по-финикийски означает «слепец», так что «Гомер» – это не имя собственное, это диагноз офтальмолога. Вполне очевидно, если в то время мужчина терял зрение, для него единственным способом добывания средств существования было исполнение эпических сказаний. Другого просто не было. Сколько существует поэма Гомера, столько люди и спорят: «Одиссею» и «Илиаду» один и тот же слепец сложил или разные? Я не буду давать однозначного ответа на этот вопрос, но могу заметить, что ценности для автора «Илиады» и для автора «Одиссеи» совершенно различны. Традиционно принято считать, что Гомер «Илиаду» сложил в молодости, а «Одиссею» – в старости. Я склонна думать, что это были все-таки два разных слепца. Почему? Типовое место из «Илиады»: тогда копье могучее, окованное медью или железом, пущенное героем таким-то, попало в голову герою такому-то, пробило ему рот, вышибло зубы, прошло сквозь основание шеи и вышло где-нибудь в районе затылка. И типовое место из «Одиссеи»: Одиссей стреляет в Антиноя, Антиной в этот момент потянулся к кубку; кубок был высоты такой-то, сделан из золота такого-то, украшен такими-то орнаментами; Антиной, раненный или убитый, кубок уронил, а в нем было вино такое-то (сорт, виноградник); вино расплескалось по столу, забрызгав скатерть, сотканную из такого-то пурпура с таким-то рисунком, привезенного таким-то купцом, на таком-то корабле, таможенное удостоверение номер такой-то. Если про таможенное удостоверение я шучу, всё остальное примерно так и есть. Автора «Одиссеи» интересует вещный мир. А автор «Илиады» создает самый кровавый боевик в истории европейской культуры.

В свое время у меня была по «Илиаде» отдельная лекция под добрым названием «Черный юмор “Илиады”». С черным юмором там действительно все в порядке. Но об этом чуть позже. «Илиада» – произведение очень и очень компактное, как это ни странно. Хотя состоит из 24 песней. Полное исполнение занимает не одну неделю, поскольку человек способен слушать часа два, а петь не останавливаясь дольше точно не способен. Несмотря на это, «Илиада» – произведение с очень четким сюжетом. Мало того что это только десятый год войны, это всего пятьдесят дней. В первой строке Гомер заявляет о том, чему будет посвящена поэма: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына». Сюжет «Илиады» в двух словах, ровно в двух, – это гнев Ахилла. Сначала Ахилл гневается на Агамемнона за то, что у него отобрали пленницу. Потом он сидит у себя в палатке, продолжает гневаться, видя, как троянцы бьют ахейцев. Потом погибает Патрокл, и гнев Ахилла возрастает. И это уже гнев на троянцев вообще и на Гектора в частности за гибель Патрокла. Затем Ахилл идет биться с Гектором, убивает его. С гневом Ахилла ничего не делается, он остается по-прежнему. Ахилл терзает тело мертвого Гектора, он объезжает трижды вокруг Трои с трупом, он бросает тело Гектора собакам (и те, кстати сказать, его не едят – они гуманнее, чем их хозяин). К Ахиллу приходит Приам с просьбой вернуть ему тело сына. Ахилл в конце концов соглашается. Приам забирает тело обратно в Трою. Гектора хоронят. Гнев Ахилла иссякает. Последняя строчка «Илиады»: «Так погребали они конеборного Гектора тело». Очень динамичный, компактный сюжет.

Поскольку воинам – слушателям «Илиады» очень интересно, кто кого убил, все это разбавляется чрезвычайно подробными описаниями боев с выбитыми зубами и прочим членовредительством, с колесницами, едущими по трупам. В известном фильме «Троя» это даже разочек показали, я очень радовалась, что они так хорошо следуют источнику в этом аспекте.

В эпосе как в сериале (точнее, это в современных сериалах ничего нового не придумали, идут по проторенной эпосом дорожке): раз народу нравится, то сюжет надо искусственно растянуть. Для этого есть вставные эпизоды. Самый известный здесь – ночная вылазка Одиссея и Диомеда. Есть, конечно, некоторые логические неувязки, вроде поединка Париса и Менелая, который явно должен был быть в первый год осады Трои, а тут волею судьбы он оказался перенесен на десятый. Это эффекты сериальности.

Теперь про обещанный черный юмор. Все прекрасно знают, что у Ахилла был товарищ Патрокл, который был его слабее (копье Ахилла поднять не мог). Но между тем когда Патрокл в доспехах Ахилла ринулся в битву, то отнюдь не по доспехам, а по тому, как именно он бил троянцев, все решили, что это вышел биться сам Ахилл. Патрокл бьет троянцев, отгоняет от лагеря греков, который они уже почти полностью захватили; троянцы совершают отход на заранее приготовленные позиции – или, попросту говоря, во все лопатки бегут к Трое. Патрокл гонится за ними. Тут уже начинают беспокоиться не только троянцы, но и боги, потому что Патрокл, несмотря на все пророчества, способен взять Трою. Боги забывают, кто чью сторону держал. Их беспокоит то, что сейчас все пророчества будут нарушены. Патрокл, уже кем-то раненный, взлетает на крепостную стену. Там стоит Аполлон. И на чистом древнегреческом языке он заявляет Патроклу: что же ты такой-сякой, нарушаешь все пророчества, а ну иди отсюда. С этими словами он его сталкивает со стены. После чего Аполлон идет к Гектору и говорит: ты великий герой, вон там лежит раненый Патрокл, пойди соверши великий подвиг, добей его. Этого терминатора убивали трое! Один из них бог, другой – величайший герой Трои. Это еще не смешно. Смешно дальше. А дальше греки приходят к Ахиллу и говорят ему: «Вспомни кроткого духом друга Патрокла». Ну да, кроткого духом…

И опять же о юморе «Илиады». Гомера очень не любили, и не только в Греции, но и в Риме, за то, как он вел себя по отношению к богам. В отношении богов Гомер ничем даже отдаленно напоминающим политкорректность не страдал. Что делают в «Илиаде» боги? Интригуют друг против друга. Посейдон всячески хамит Зевсу. Гера всячески Зевса обманывает. Если «Илиаду» все-таки прочесть, то сцены с богами – это такая хорошая для слушателя и позже для читателя отдушина после кровавого месива очередных батальных эпизодов. Там льется ручьями кровь и все друг друга убивают, а здесь какие-то интриги, склоки… Можно передохнуть. Скажем честно: в «Илиаде» боги играют роль шутов, комических персонажей. И за это Гомера очень не любили. Потом, когда Вергилий написал свою «Энеиду», там боги вполне правильные, и Вергилия за это уважали.

Из чего следует, что «Илиада» – это произведение, говоря в рамках данного курса, которое мы рассматриваем просто из-за отсутствия других. «Илиада» – это не мифология. Это литература. Гомер, кто бы он ни был, безусловно, автор. И авторское начало в «Илиаде» огромно. И если все рассматривать по законам мифологического сюжета, то мы увидим, что самым литературным образом в «Илиаде» оказывается образ Гектора. Почему? Рассмотрим сказания о Троянской войне с самого начала. У нас есть Елена – дочь Зевса и Леды, прекраснейшая из женщин. Персонаж, по своей природе являющийся богиней плодородия. Воплощение красоты, жизненных сил земли. Естественно, ею хотят завладеть. Ее похищают троянцы – существа, живущие за морем в этой самой Трое. И какой бы ни была историческая Троя, о ней мы знаем по сказаниям о Троянской войне. Там правит царь Приам, у которого пятьдесят сыновей и пятьдесят дочерей. При всем при этом одна жена. Он старик. Сочетание старости и сверхплодовитости. Что это такое? Заметьте: люди живут за морем, похищают богиню плодородия, старик и огромное число детей. Здесь очень четко виден образ мира смерти. Когда мы дойдем с вами до Индии, там это будет опять-таки во всей красе: похищение демонами смерти богини плодородия, живущей за морем. И там будет очень милый персонаж – брат похитителя, который занимается тем, что спит. Начинается битва, надо его разбудить. И удается это сделать только тогда, когда по его телу пробежалась… дюжина боевых слонов. Представили себе размеры тела такого братца. И Гектор, как самый мощный вражеский воин, по происхождению своего образа должен быть именно таким гипермонстром, сверхсильным и ужасным, самым страшным чудовищем мира смерти. И что мы видим у Гомера? Во-первых, поэма называется «Илиада». Из этого уже понятно, на чьей стороне симпатии. Вместо того чтобы симпатии были на стороне «наших» (ахейцев), симпатии на стороне Трои. Если задать вопрос, кто из героев «Илиады» нравится больше всего, стабильно отвечают: Гектор, потому что человек хороший. Патриот, сражается за родной город. Прекрасный полководец. Великий воин. Любящий сын, муж, отец. Одним словом, очень хороший человек. Безумный Ахилл рядом с Гектором никакого сравнения не выдерживает. Ахилл способен вызывать трепет, ужас, но не симпатию. В образе Гектора Гомер, безусловно, позволяет себе вещь для эпоса, как явления фольклорного, совершенно непростительную. Он из монстра, врага, делает человека, хорошего человека! Так что именно образ Гектора выводит поэму Гомера за пределы фольклорной традиции в литературу. Это уже произведение не народное, хотя оно содержит огромное количество фольклорных клише, а авторское. И к слову – напоследок о небезызвестном фильме «Троя». При всей своей голливудности и весьма суровых отступлениях от сюжета, в целом фильм очень удачный. И очень удачный по своей идее. Как Гомер показывает свой фактически атеизм (выводя богов в роли шутов), так в фильме богов вообще убрали за рамки. И Гектор там провозглашает сугубо атеистические позиции: помощь богов нам не нужна, потому что боги не дадут нам ни одного воина. Этот атеистический пафос – это Гомеру Гомерово. В фильме из сюжета убрали Гекубу, хотя оставили визуально. И в сцене на башне появляется на заднем плане, а в какой-то момент и крупным планом пожилая дама в золотом уборе, который с археологической точностью соответствует троянским уборам, раскопанным Шлиманом.

Очень жалко, что сценаристы, объединив двух героинь любовной линии, промахнулись с именем. Они взяли из «Илиады» Брисеиду, которая никакая не царевна, и дочь Приама Поликсену, которой нет у Гомера, она известна по другим источникам: в нее влюбился Ахилл, да так, что решил перейти на сторону Трои, явился в Трою в храм Аполлона жениться на ней и там был убит то ли Парисом, то ли самим Аполлоном. Кто смотрел фильм – узнаёт эту линию. Назови сценаристы героиню Поликсеной, народ бы бросился в Википедию искать, кто это такая, а так все с презрением сказали: «Фи, отсебятина». Хотя это не отсебятина, это просто народ мифологию не знает и, как обычно, обвиняет других в своих недостатках.

Но, повторюсь, то, как обошлись создатели этого фильма с исходным материалом, как устроили махровый атеизм, – это логическое развитие идей самого Гомера и в чем-то даже смягчение его. Всё-таки они не превратили богов в шутов; наш сегодняшний атеизм до такого не доходит.

Лекция 9. Римская мифология

Итак, у нас сегодня римская мифология. Проблема римской мифологии заключается в том, что черт его знает, о чем говорить. То есть мы знаем с вами следующую ситуацию: римляне заимствовали сюжеты мифов от греков. Своих богов отождествили с греческими. И на самом деле это отождествление пошло таким образом, что сказания о греческих богах были притянуты искусственно к римским именам. И как следствие возникает любопытный вопрос: а про что тогда нам говорить в ближайшие полтора часа? Про греков говорить под римскими именами не хотим.

А вот, собственно, про это и говорить. Ведь у нас имеется уникальная ситуация: когда народ прекрасно обходился без сказок о богах. При этом культ был более чем разветвленный, более чем сильный. Я всю жизнь читаю римскую мифологию по Елене Штаерман, которую очень глубоко уважаю. И действительно, ею написаны статьи в «Мифологическом словаре» по Риму, в «Мифах народов» по Риму. Ну, думаю, посмотрю, что и где новенького. Может быть, что-нибудь упускаю. Я с интересом обнаружила, например, что в «Википедии вообще нет богини по имени Bona Dea, что в переводе означает «Добрая Богиня» или «Хорошая Богиня». О ее культе мы совсем чуть-чуть поговорим. Почему чуть-чуть? Потому что данных крайне мало сохранилось. То есть культ был разветвленный, очень подробный, но тайный. Никакими интересными мифами не сопровождался. А имя богини табуировано настолько, что мы только узнаём ее табуированное значение по-латыни, и всё, даже имени ее до нас не дошло.

Или же другая богиня – нежно мною любимая – Дисциплина. Вот Дисциплина в Риме при Империи почиталась как богиня в войсках. Я не думаю, что кого-то этот момент удивляет. Это совершенно нормально, что она почиталась в войсках. Имела разветвленный культ. Какие мифы про Дисциплину? Главный миф – это то, что она есть, кхм. Впрочем, в Риме она действительно была. Итак, весьма почитаемые боги обходятся без того, что мы под влиянием греков привыкли считать мифологией. Вот такая вот любопытная ситуация. Это пункт первый. Завязываем узелок: когда мы говорим о Риме, нам уместнее говорить не о мифологии, а скорее о религии. О религии мы будем говорить весьма подробно. С другой стороны, основой римской культуры было воспевание Золотого века и некой идиллической сельской жизни. Смотрим: жили они в городах, во дворцах, пользовались благами цивилизации, а идеал их был – ранняя сельская община. И поэтому огромное количество сельских культов в Риме искусственно поддерживалось. И в первую очередь оно будет поддерживаться в правлении Октавиана Августа, когда было провозглашено, что взял и настал Золотой век. Я обращаю ваше внимание на такой социально-политический миф, как миф о Золотом веке, который не в прошлом, как это было у греков (мы знаем поэму Гесиода «Труды и дни», или «Работа и дни», согласно которой был Золотой век и было все хорошо, потом Серебряный, потом Медный, потом Век героев, потом Железный век и все очень плохо, все очень мрачно. Будущее для Гесиода абсолютно бесперспективно, абсолютно мрачно. Все это хорошо известно), а идея о приходе Золотого века, идея превращения светлого будущего в светлое настоящее – эта идея полностью реализовалась при Октавиане Августе. Более того, я вам напомню о влиянии римской культуры и римской идеологии на нашу (а она, понятное дело, более чем сильна – достаточно прокатиться по кольцевым станциям московского метро и посмотреть, сколько там римской символики, сколько лавровых венков, дев в ниспадающих одеждах, которые готовы лавровыми венками венчать победителей, – Рим прет откуда только можно). Почему я вдруг начинаю римскую мифологию не с начала, не с Энея, не с Ромула (я о них скажу обязательно), но начинаю я вдруг не с них, а начинаю я прямиком с середины – с Октавиана Августа. Потому что Октавиан Август, его эпоха – это максимальное выражение вообще всех ценностей римской культуры. Это то, к чему она шла до него, это то, на что в печали она оглядывалась после. И это именно то, что из римской культуры будут брать последующие.

Так вот, я вам напомню, что до Октавиана Августа была очень тяжелая эпоха гражданских войн. Триумвираты, дуумвираты, я не историк, я не буду пытаться воспроизвести вам описания исторических событий, которые лучше меня знает «Википедия». И нам с вами на слух это явно совершенно не нужно. Я только напомню вам, что слово «репрессия» тоже латинское. А еще было прекрасное слово «проскрипция» – в буквальном смысле оно означало «предписание». По сути своей проскрипция представляет собой списки людей, которые объявляются врагами народа. Люди эти подлежали смертной казни, их родственники – ссылке, а имущество – конфискации. Соответственно, проскрипции во время гражданских войн были совершенно гигантские. Вот. Все это было очень страшно, очень тяжело. Когда к власти приходит Октавиан Август, он уничтожает проскрипции. И поэтому совершенно очевидно, что римлянами приход к власти этого человека действительно воспринимался как Золотой век. И что же делает Октавиан Август? Как я уже сказала, он возрождает многие сельские культы, связав их с культом своего гения. Подскажите мне, пожалуйста, в римской мифологии слово «гений» что означает? Нескромным был поступок Октавиана связать с культом своего гения древние культы? Или, наоборот, скромный? Что он предписал сделать? Ежели вопрос о гении сложноват, то я вам напомню из искусствоведения термин «крылатые гении». Означает, стало быть, такие существа, которые часто изображаются в виде детей с крылышками. Гений – это бог-покровитель, его можно сопоставлять с ангелом-хранителем. Вполне можно, вполне уместно. Это именно личный дух-покровитель. Если угодно, это что-то вроде демона по Сократу. Он не демон в нашем понимании, а демон в понимании Сократа. Гений – это личный дух-покровитель. Иными словами, когда Август возрождал древние культы, то он всячески подчеркивал, что вот это возвращение к прекрасной, чистой традиции древности оказалось возможным не благодаря ему как человеку, а благодаря его богу-покровителю. И поэтому логично он их связывал с культом своего гения. Но это не меняло того факта, что периодически Августу при жизни ставились храмы как богу. Итак, он уже был обожествлен при жизни, прожил он порядка восьмидесяти лет (это очень долго для того времени). Очень долго правил, потому что молодым пришел к власти, и при всех этих обстоятельствах действительно сам воспринимался как живое божество. От него пошел императорский культ, при котором император, умерев, считался вошедшим в число богов-хранителей Рима.

Об императорском культе мы поговорим с вами позже. А сейчас давайте все-таки перейдем к тем конкретным сельским культам, о которых я уже говорю. Ключевое слово – это слово «лары». Кто такие «лары»? Вам вежливо или честно? Если честно, то наиболее адекватный перевод слова «лары» – это «низшие божества». Какие могут быть лары? К чертовой бабушке, любые. То есть под термином «лары» кого только не подразумевали. Лары очага – это духи-хранители дома; понятное дело, что они очень близки к образу греческой Гестии. Стало быть, культ домашний. Лары местности, лары священных рощ, и не только священных. К ларам местности относились: Фавн (вполне известный как бог растительности), Сильван (как дух лесов)… Теперь приготовьтесь удивляться – Геракл. Геркулес в Риме был близок к божествам, связанным с растительностью, и фактически превратился в существо, охраняющее посевы от всевозможных бедствий. Вот такой вот дух-защитник посевов. Таким стал Геркулес в реальных римских культах. Это у нас лары местности. Я сегодня с интересом обнаружила, что были и морские лары. Но о них у Штаерман я не читала, поэтому ничего подробней не скажу. Но самое интересное – это, конечно, лары перекрестков (компитальные лары), откуда, соответственно, праздник компиталий. Это лары, которые будут связаны с контактом с потусторонним миром и с выходом весенних сил природы. Лары перекрестков почитались именно при Августе. Культ ларов перекрестков как очень древний был практически забытым, но Августом то ли возрожден, то ли создан заново. Итак, весенние празднества. Молодежь гуляет, катание на качелях, отчетливо эротический характер, отчетливая эротическая символика. И как вы понимаете, перекресток – это место контакта с потусторонним миром, это своеобразное взаимодействие живых и мертвых в весеннем празднике возрождения. Это в римской культуре место контакта с Гекатой и ее свитой неупокоенных мертвецов, тут вся эта смертельная символика оказывается вовлечена в охрану сил жизни. Кроме того, существовали представления, что люди, умирая, в общем-то могут уйти в число ларов, но скорее как ларов очага, как хранителей дома, что очень близко русским представлениям о домовом, потому что домовой, по сути, представляет собой образ умерших предков. Вот точно так же лары очага будут связываться с манами (духами умерших). В некоторых случаях лары и маны отождествлялись. Одним словом, разветвленный культ ларов как возвращение к светлым, прекрасным обычаям простой древности, это у нас будет при Октавиане Августе. При нём придворные астрономы произвели вычисления. И эти вычисления, бывшие последним, свежайшим словом древнеримской науки, доказали, что звезды находятся в том же самом положении, в котором были при Ромуле. Следовательно, круг замкнулся. Светлое будущее настало. Однако тут оказалась маленькая проблемочка: идти стало некуда. Светлое будущее – здесь и сейчас. И осталось его только поддерживать. И римский миф оказался лишенным драйва. Отчего, соответственно, римская культура будет уже идти по несколько другим путям, не лучшим.

Давайте теперь будем разбираться с вот этими частями важнейшего августианского мифа. Итак. Жило-было прошлое. В прошлом люди носили одежду из овечьей шерсти. Между прочим, что такое римская тога? Это ведь простое одеяние. Это большой кусок холста, который оборачивается вокруг тела. Ведь это не какие-то новомодные раззолоченные, украшенные одежды. Тога – одежда простая, одежда строгая. То есть это как раз знак архаичной простоты. И логично, что если у нас при Августе светлое будущее (оно же – светлое прошлое) настало, то надо обратиться к этому самому нашему прекрасному прошлому. То есть к временам римских прародителей. А кто были прародителями Рима, к которым обратятся при Августе? Вопрос слегка с подвохом. На экзамене я бы не стала задавать такой вопрос, потому что им завалить можно. Ко временам кого нам надо вернуться? Ответ «греки» – категорически неверный. Я буду объяснять почему. Во-первых, слово «греки» – римское. Сами себя они, как вы знаете, называли «эллины». И слово «греки» насмешливое. О греках рассказывали анекдоты в Риме. Анекдотов было много. Почти как про чукчей или про Петьку с Василием Ивановичем. Греков в анекдотах выставляли дураками. Однако это не мешало у греков заимствовать, но к грекам отношение было резко отрицательное. Тут мне подсказывают насчет троянцев. Смотрите, фактически именно при Августе примеряются две версии прародителей Рима. С одной стороны, жил да был Эней. Отцом его был троянский царевич Анхиз, сын Приама. К тому времени этот царевич был уже весьма в летах, что не мешало ему оставаться царевичем. А матерью была лично богиня Венера. С другой стороны, совершенно четко прародитель римлян – это Ромул, основатель города. Эти две взаимоисключающие версии были подвергнуты редактуре (кстати, «редактура» тоже латинское слово), и, соответственно, был найден компромисс (кстати, «компромисс» тоже латинское слово). Компромисс заключался в том, что Эней бежал из захваченной Трои, после ряда приключений приплыл в Италию и основал город, но город этот не был Римом, а город этот был Альба-Лонга. Откуда потом родом будут Ромул и Рем. А Ромул уже основал Рим. Таким образом, их хронологически разнесли. Итак, Ромул превратился в потомка Энея.

Я хочу, чтобы вы понимали ту простую вещь, что это, безусловно, именно элемент сознательной государственной редактуры: необходимость примирить две версии основания Рима. Чуть позже я вам расскажу про третью версию и про то, как люди жизнью за нее платили. Ибо слово «цензура» тоже латинское. Более того, сына Энея звали Юл, а Эней, как уже было сказано, сын богини Венеры, и на этом веском основании род Юлиев, к которым относился Гай Юлий Цезарь, претендует на происхождение скромненькое, непосредственно от Венеры. Октавиан Август, я напомню, был приемным сыном Юлия Цезаря. Ну, вообще, приемный сын немножко не потомок Венеры, но это были такие мелочи, на которые уже не обращали внимания. Главное, что он тоже принадлежал к роду Юлиев, потому что полное его имя было Гай Юлий Цезарь Октавиан Август. И таким образом, Августу для окончательного закрепления божественности своей власти нужен был сущий пустяк. Ему нужно было мощнейшее произведение идеологического искусства, потому что ничто не действует на мозги как произведения искусства, а кино тогда не было, поэтому из всех искусств для них важнейшим являлась литература. И что делает Октавиан Август? Он заказывает поэту Вергилию произведение высшей государственной значимости – «Энеиду». Разумеется, пересказывать вам «Энеиду» я не буду, потому что ее и читать-то невозможно, а пересказывать тем более. Это ж мы с вами уснем. Только обозначу кратко некоторые моменты с ней связанные. Отношение самого Вергилия к «Энеиде» было резко отрицательным. Вы понимаете, это тот случай госзаказа, когда человек пишет по приказу власти, понимает, что пишет соцреализм в худшем смысле слова, или я не знаю, как это назвать. Какие-то строки «Энеиды» остались недописанными. Перед смертью Вергилий умолял уничтожить это произведение как казенный официоз, бездушное и не художественное, но, естественно, его желание никого не интересовало. «Энеида» была опубликована максимально широко по тогдашним техническим условиям. И с той поры вошла в мировую классику; в Средневековье «Энеиду», разумеется, уважали гораздо больше, чем «Илиаду» с «Одиссеей», вместе взятые, потому что в «Илиаде», как вы понимаете, к богам отношение некультурное, а Вергилий все сделал чинно и благопристойно. То есть он, безусловно, берет за основу Гомера, но там, где у Гомера полное «безобразие», у Вергилия все очень хорошо. Сразу замечу относительно Вергилия, почему он вдруг в Средневековье оказался проводником Данте. За что ж Вергилия так в Средневековье уважали? Дело в том, что он написал в одном из своих стихотворений некие восторги по поводу того, что скоро должен родиться чудесный младенец. Без шпаргалки я не вспомню, в какой именно семье должен был родиться младенец, но чуть ли не сын Августа[2]. У Августа в итоге прямых наследников не было. Там наследовал племянник, там все пошло очень тяжело. А так вот ожидание рождения чудесного младенца было воспето в соответствующих стихах. И как раз, понимаете, под Рождество Христово, по датам оно совпало. То, что это был совершенно не тот младенец, никого в Средневековье не интересовало. И поэтому Вергилий был восторженно принят христианской культурой благодаря отнюдь не «Энеиде» и не другим произведениям, а благодаря конкретно этим самым стихам, которые христиане воспринимали как пророчество о рождении Христа. Хотя реально это никаким пророчеством не было.

Энеида

А мы, соответственно, возвращаемся к «Энеиде». Итак, «Энеида» в первую очередь должна рассматриваться как произведение политической литературы. То есть ее уместно ставить в один ряд не с Гомером, как это делал сам Вергилий (он отталкивался от Гомера), а с произведениями типа «Поднятая целина» – просто насквозь идеологическими. Сюжет начинается с того, что Эней бежит из Трои. Про отношения к грекам вы понимаете, тут очень четко все, негативное отношение к грекам и, соответственно, троянский царевич как прародитель бежит из Трои, но коварством Юноны бури заносят его в Карфаген, еще строящийся только, к царице Дидоне. И едва не происходит политическая катастрофа. А именно: вместо того чтобы основывать город, откуда выйдут прародители Рима, Эней вдруг чуть не становится мужем Дидоны и чуть не строит Карфаген, который в будущем будет самым главным врагом Рима, на время Августа сравнительно недавно разгромленный. От Энея требуют, чтобы он Дидону покинул. Ну, раз боги велят, богопослушный Эней, соответственно, это делает – бросает Дидону. Дидона кончает с собой, проклинает Рим, то есть будущее Рима, естественно, проклинает Энея и предрекает великую войну. Все кроваво. И затем Эней у нас прибывает в Италию, где сражается с местными, и дальше все благополучно заканчивается свадьбой и основанием города, откуда родом будут Ромул и Рем. Это вот вам «Энеида». Это вот вам официальная версия происхождения от троянцев. Чуть позже я вам выдам неофициальную версию происхождения не от троянцев. Что касается Ромула и Рема, то они представляют собой классический близнечный миф. Близнечный миф, где они не имеют отца, то есть, по той версии, которую мы знаем от Плутарха из «Сравнительных жизнеописаний», они были рождены девушкой из рода Энея от лара очага – вот вам лары и оказались в сюжете. Потом их бросают в лесу, и дальше, как вы прекрасно знаете, их вскармливает волчица. Явно совершенно более архаичный образ. Именно сироты, не имеющие ни отца, ни матери, вскормленные этой самой волчицей. Дальнейшие приключения братьев заставляют задуматься о древних союзах, фактически инициатических союзах. То есть когда у нас с вами неженатые парни живут в лесу, занимаются более-менее разбоем, и это оказывается неким вариантом волчьего братства. Волчьи союзы, между прочим, у и славян вполне себе зафиксированы. Так что у нас такое тоже было. И вот, видимо, такой волчий союз и лежит в основе сказаний о Ромуле и Реме. Потому что основной сюжет, связанный с тем, что к Ромулу прибиваются всякие разные асоциальные юноши и они становятся его братством, он будет основным ходом иметь похищение сабинянок. То есть живут-то они умеренно разбоем. Образ благородного разбойника – забегая сильно вперед – имеет инициатическое происхождение. Эти самые союзы молодых мужчин, прошедших инициацию и живущих в лесу, – то, что Пропп определяет как мужской дом.

Ромул собирается заложить будущий город. И происходит катастрофа. Ромул пашет, проводит борозду, размечающую стены будущего города, и Рем перескакивает, перепрыгивает через эту борозду, но поскольку борозда символизирует стену, то тем самым Рем осквернил как бы символически городскую стену, перескочив через нее, и за это Ромул убивает Рема. Собственно, этот единственный сюжет с Ремом и связан. В близнечном мифе обычно предполагается, что есть два брата-демиурга, которые обычно творят мир или, поскромнее, основание города. Один – благой. Другой – вредоносный. Здесь вы видите черты вредоносного у Рема. Хотя Ромул на особо благого не тянет, но что поделать. С другой стороны, Рем оказывается своеобразной жертвой при заложении города. Затем идет похищение сабинянок. После чего братья и отцы похищенных девушек идут на этот самый Рим войной. Но в самый волнующий момент на поле боя, пока выбегают похищенные (уже кто-то стал женами, уже у кого-то и дети есть), но, видимо, долго собирались братья и отцы или, знаете ли, монтаж сделали, поскольку миф как кинематограф (что ж, если надо, чтобы похищенные девы прибежали уже не в качестве молодых дев, а матерей, значит, у них у всех уже дети на руках), и они стали умолять своих братьев и отцов не вести войну против их мужей и таким образом положили конец войне. Это, собственно, вам основа мифологических сказаний о Ромуле и Реме. Вот то, что мы имеем из мифологической сюжетики.

Теперь давайте разбираться хоть немножечко с римскими богами. С римскими богами у нас, как я уже сказала, ситуация очень сложная. Потому что нас будет интересовать то время, что не было, скажем так, гибридом с греческой не то чтобы мифологией, а с греческой культурой.

Римские боги без греческих мифов

Скажите, пожалуйста, какой памятник римской литературы нам раз и навсегда закрепил представление о греческой культуре? Я вам об этом говорила, я на этот счет ругалась. Тоже, кстати, он был создан в эпоху Октавиана Августа. И с той поры все наши популярные изложения греческой мифологии идут именно по этому римскому памятнику. Я уже говорила, что памятник этот является, безусловно, предметом не веры, а предметом литературы, культуры и так далее. Это «Метаморфозы» Овидия. Так вот «Метаморфозы» Овидия мы с вами разбирать не будем. Мы будем разбирать то, что вне метаморфоз.

Итак, какие же боги оказались за чертой греко-римских сопоставлений? Первую я вам уже назвала. Это богиня Bona Dea, то есть Добрая Богиня. Богиня, которая настолько священна и могущественна, что ее и имени упоминать нельзя, и оно до нас не дошло. Культ ее отправлялся матронами, не то чтобы втайне (тайна эта была довольно относительная), но без посторонних глаз. Я напомню вам, что в первой речи Цицерона против Катилины Цицерон выдвигает Катилине следующее обвинение: «Что прошлой, что позапрошлой ночью делал, где был, кого собирал, какие решения принимал, неужели ты думаешь, нам это неизвестно?» Я же обращаю ваше внимание на начало этого предложения, где Цицерон ставит Катилине в вину не просто заговор против государства (это нам вполне понятно, то есть «кого собирал, какие решения принимал» – нехорошо быть заговорщиком), но пункт первый обвинения у него: «Что прошлой, что позапрошлой ночью делал». То есть пункт первый – преступление Катилины – то, что он собирал сотоварищей по ночам. В Риме ночные собрания были по умолчанию государственным преступлением, потому что «в такую погоду свои дома сидят, в такую погоду только чужие ходят», как говорилось в небезызвестном мультике. Я очень серьезно подчеркиваю этот момент. Ночное собрание с точки зрения римской культуры само по себе уже оказывается преступлением (и уж точно если собирались ночью, то собирались ради преступления). При чем тут Добрая Богиня? При том, что это была единственная богиня, культ которой, как вы можете догадаться по контексту, отправлялся по ночам. Стало быть, она как-то связана была с миром смерти, темным миром и т. д. Недаром ее имя боялись произносить и сохранился только этот самый эвфемизм. Но отправлялся он по ночам не где-нибудь, отправлялся он по ночам в доме магистрата, и не кем-нибудь, а знатными матронами. То есть никакой государственной изменой там и близко не пахло. И все. И больше мы о ней ничего не знаем. Культ был разветвленный, но слишком священный. Больше посторонним, непосвященным ничего знать не положено.

Чуть лучше дело обстоит с другим важнейшим римским богом, храм которого представлял собой две арки с воротами, и в правление только одного римского царя, Нумы Помпилия, храм этого самого бога стоял запертым по очень уважительной причине: когда римские легионы собирались на войну, то храм этого бога отпирался, поскольку, как я уже сказала, храм был весьма, гм, сложной архитектуры, то, соответственно, воины, идущие на войну, проходили между двумя этими арками, получая силу от этого бога. При Нуме Помпилии была тишь, гладь и божья благодать, мир был, это единственный из римских царей, при котором был мир, все остальное время храм этого бога стоял открытым. Да, а разумеется, после того как войска отправились на войну, храм оставался открытым, чтобы этот бог продолжал своей божественной силой поддерживать доблестную римскую армию. Как бога-то звали? Вы прекрасно знаете ответ. Он самый, Янус. Бог, не имеющий никаких греческих аналогий, бог, про которого нет ни одного мифа, и, судя по всему, имя Януса – этимологически происходит от глагола «проходить». Что мы с вами знаем о Янусе? Давеча было очень интересно в «Википедии» смотреть. В «Википедии» черным по белому написано, что у Януса два лица: одно – молодое и безбородое, второе – старое и бородатое. И фотография. Кто мне не верит, сходите в «Википедию», на Януса посмотрите, где он стоит такой симпатичный с бородами в обе стороны. Они бы хоть картинку с текстом согласовали бы, что ли. Но, с другой стороны, хорошо, что не согласовали. Ведь вы понимаете, что это относительное, очень относительное утверждение, что у Януса одно лицо молодое, а второе – старое. Это не важно. Важно, что он в обе стороны смотрит. А теперь тот момент, который я, кажется, уже обозначала. Не в виде человека изображался Янус, не в виде мужчины с двумя головами. Скажем так, все изображения Януса, которые я в своей жизни видела, – это были исключительно бюсты. И как правило, бюсты на высоких столбиках. Я подвожу вас к тому, что Янус – это средиземноморская антропоморфная персонификация мировой оси. И более того, когда-то Януса пытались все-таки вовлечь в какую-то систему мифов и как-то его и с Хаосом отождествлять. Напомню вам еще раз, что в античной культуре под словом «хаос» подразумевалось очень близкое к тому, что даосы называют термином «небытие», буддисты – термином «нирвана» и так далее, то есть не хаос как беспорядок, не хаос как отсутствие, а хаос как мир, где все есть, но в его непроявленной форме. И идея, что Янус – это мировая ось, мне сегодня в одной из цитат встретилась, эта идея античная прямым текстом. И как вы понимаете, поскольку мировая ось – это воплощение сил порядка, сил блага, то неудивительно, что двери храма Януса источают божественную энергию на все четыре стороны (у Януса в данном случае сторон две).

Но с мировой осью связаны направления вперед-назад, направления по четырем сторонам света и так далее. Янус – это максимальное воплощение центра и божественной помощи людям – эта идея четко выражена в концепции храма Януса. Ну и вообще всех с наступающим январем, между прочим. Слава богу, это его месяц. Этому богу и слава. Причем в конкретном, реальном римском доме Янус – это покровитель дверей. В греческой мифологии какой бог, не обремененный мифами по данному вопросу? То есть мифов-то про этого бога до черта и больше, но в данном аспекте этот бог не имел мифов, но был хранителем дверей. Это бог, связанный с силами света. Аполлон. «Аполлон столбовой», «Аполлон дверной» – стандартные эпитеты. Вот с ним будет связан Янус в этом аспекте. И заметьте, что как покровители дверей что Янус, что Аполлон имеют вполне себе разветвленные культы. Естественно, что каждый раз, выходя из дому, выходя в большое путешествие, ты, конечно, хочешь заручиться поддержкой этого бога. Так что с культом там все в порядке. Мифов – нет.

Теперь, кто у нас с вами из прочих богов. Ученые очень любят писать о триаде Юпитер – Марс – Квирин. Что это была древняя триада богов и, более того, жрецы этой триады именовались старшими фламинами, были высшим жречеством, то есть высшее жречество в Риме – это жрецы Юпитера, Марса и Квирина. Неудивительно, что вы не помните, кто такой Квирин. Это нормально. Именно об этом я сейчас буду говорить. И кстати, Гай Юлий Цезарь тоже был фламином в свое время. В принципе должность фламина была пожизненной. Но Цезарь как-то увлекся более мирскими делами. Очень любопытно, что жизнь фламинов по закону окружалась огромным количеством табу. Им запрещалось прикасаться к сырому мясу, живым козлам, плющу, нельзя было выходить с непокрытой головой, ездить верхом и так далее. Получается, что фламины представляли собою некую категорию жрецов, которые своим поведением – не отправлением своих ритуалов, а поведением в обычной жизни – обеспечивали благополучие страны. Но, как я уже сказала, Цезарь в молодости фламином был, а дальше удрал на разные гражданские войны. Так что всё это соблюдалось уже не особо строго.

Что касается Юпитера. Юпитер, конечно, в Риме достаточно сильно теряет свой характер, связанный с грозой, и становится в чистом виде верховным богом, покровителем императоров. Я хочу вам напомнить в связи с императорами, что слово «император» буквально уместно переводить как «верховный главнокомандующий». То есть термин этот происходит от глагола «imperio», что означает «отдавать военные приказы». Поэтому римляне благополучно продолжали именовать свое государство республикой в тот период, который мы называем «Римской империей».

Что касается Марса. Марс не всегда был богом войны, как подробно об этом пишет Штаерман. Она пишет, что изначально характер Марса был аграрный. И Марс был связан с волками, которые, как вы понимаете, санитары леса, они убивают больных животных и таким образом предотвращают распространение болезней среди животных, как диких, так и домашних. И поэтому у нас волки – свита бога света, и изначально прослеживается охранительно-аграрный характер Марса. Позже он уходит чисто в военную область.

Теперь о Квирине. Существуют разные этимологии этого имени. И мне больше всего нравится вариант, о котором опять же пишет Штаерман (я вообще очень сильно на ней основываюсь), что происходит оно от «co-viria», что означает «собрание мужей». Я обращаю ваше внимание на то, как назывались по-латыни граждане Рима. И я напомню вам, что к гражданам Рима относились как патриции, так и плебеи, и те и другие – граждане. Неграждане – это всякие разные иноземцы, не говоря уже о рабах, в том числе и вольноотпущенных. А граждане Рима назывались «квириты». И таким образом, Дюмезиль в своей книге «Верховные боги индоевропейцев» пишет о Квирине как о боге народного собрания. То есть о боге, именно объединяющем в себе всех граждан Рима. В других случаях о Квирине пишут как о «мирном Марсе», то есть объединяющем боеспособных граждан, но не в период войны, а в период мира. Культ Квирина ушёл в прошлое очень-очень давно. То есть этот ряд – Юпитер – Марс – Квирин – был вытеснен другой триадой: Юпитер – Юнона – Минерва. Удивительный факт, потому что действительно в основную государственную триаду попало аж две богини, где Юнона воплощала брак и всё, что связано с семьёй, а Минерва воплощала всевозможные науки, как гуманитарные, так и военные. Технических наук, как вы понимаете, в общем, не было. Потому как, если вы попытаетесь умножать, имея не арабские, а римские цифры, вы себе голову сломаете.

Теперь идём дальше. Кого мы с вами забыли из основных римских богинь? Мы совершенно незаслуженно забыли Весту. Веста, в отличие от греческой Гестии, – это богиня не домашнего очага, а священного огня, охраняющего страну. Вы знаете всё про весталок. Но я хочу обратить ваше внимание вот на что. Когда говорят о весталках, то основной акцент делают на их девственности и на том, что если весталка лишалась девственности, то ее зарывали в землю живьем и так далее, всё, значит, это ужасно. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что, во-первых, весталками были отнюдь не пожизненно. Весталками они были по правилам в течение 30 лет. И становились весталками в солидном возрасте – в 6 лет. Как вы понимаете, в 36 лет женщина еще вполне благополучно может выйти замуж. И кроме того, не все именно 30 лет весталками были. Но многие весталки, отслужив свое, замуж не выходили. И вот это очень любопытный момент. Почему? Весталка – это хранительница священного огня. Самое страшное, что могло случиться с весталкой, – это отнюдь не потеря девственности, а это угасший огонь. И вот от этого её ждали самые страшные кары, потому что этот огонь, как я уже сказала, обеспечивает благополучие стране. Поэтому, соответственно, если огонь погасал, то вот тут-то весталку ждали совершенно жуткие вещи.

Поговорим о вещах более приятных. Весталка получала от государства огромное жалованье. И любопытно, что в свободное от работы в храме время своими деньгами она распоряжалась сама. То есть если обычная женщина в Риме полностью зависела от отца, пока она не замужем, потом от мужа, когда она выходила замуж, и не имела практически никаких прав и свобод (в тех объемах, в каких это позволялось ее мужчинам, то есть отцу или мужу, в крайнем случае брату), то весталка была сама себе хозяйкой. И если весталка, отслужив свое, выходила замуж, то она превращалась в заурядную матрону; если же она замуж не выходила, то, естественно, она сохраняла за собой полную свободу.

В царском Риме весталки в первый день нового года приходили к царю и произносили символическую фразу: «Царь, бди!» То есть они тем самым наделяли его магической силой. Весталка могла передвигаться на колеснице. Это серьезное право. Если она встречала процессию, ведущую преступника, осужденного на казнь, она могла (это было ее сугубо личное дело) отменить смертный приговор одним своим словом. Мне не встречалось данных о том, насколько активно весталки этим пользовались. Но право тем не менее было. То есть это женщина, которая уравнена в правах с мужчинами, это полноправная жрица, полноправная хозяйка самой себе. И главное, чтобы священный огонь не погибал. Вот что такое культ Весты.

Цицерон и религия

И вот мы наконец-то добрались до жречества. Уже упомянутый сегодня Марк Туллий Цицерон написал мерзейшую вещь, с моей точки зрения: трактат «О законах». Написал он этот трактат, высмеивая, в частности, прорицания. Сейчас объясню, какие такие прорицания там были, почему Цицерон их высмеивал и почему я на него ругаюсь. Я считаю, что правую руку Цицерона совершенно справедливо прибили к дверям Сената – в общем, давно пора было. Но прибили-то его правую руку за политическую деятельность, а я бы, вот честное слово, с ним бы так за идеологию обошлась, потому что ну совесть надо иметь. Но он не имел совести, он имел красноречие. Однако, прежде чем я буду ругать Марка Туллия Цицерона, я вам сначала поясню, какие в Риме были формы прорицания, потому что за пророчествами к богам римляне обращались много и часто. Сам Цицерон был авгуром. Слово «авгур» вам косвенно хотя бы известно через термин «инаугурация». Это термин, восходящий к царскому Риму, когда авгуры возводили очередного царя в царский сан. Занимались они, в частности, пророчествами, которые называются «авгурии». Это были пророчества, прорицания по полету птиц. Вопросы, которые задавались при авгуриях: «Строить ли храм на этом месте?» (да/нет), «Быть ли этому месту освященным?» и так далее. Дальше наш жрец-авгур смотрел, где какой орел пролетит, как пролетит. Так пролетит – хорошо, так пролетит – плохо. Ответ богов ясен. Кроме того, были пророчества «ауспиции». Ауспиции – это тоже пророчества по полёту птиц. «Ехать мне сегодня на ярмарку или нет?» Смотрим, как у нас птичка пролетит. Обращаемся к специальному жрецу, который логично назывался «ауспик». Были пророчества по внутренностям убитых жертвенных животных. Они назывались «гаруспиции». В первую очередь гадали по печени (откуда и термин) и по бараньим лопаткам. Это тоже всевозможные гадания об удаче. Смотрите, авгурии и ауспиции – это у нас с вами гадания по полету птиц. При этом гаруспиции – это гадания по внутренностям жертвенных животных. Если у нас при авгуриях птичка пролетела не так, как надо, это дает ответ отрицательный, окончательный. Если же я спрашиваю, ехать ли мне сегодня в город на ярмарку или нет, и птичка пролетела очень плохо, то мои дальнейшие действия? Понятное дело, что сегодня я никуда не поеду, но что я буду делать завтра? И с ауспициями, и с гаруспициями я буду приносить жертвы или вопрошать птичек до тех пор, пока пророчество не будет благоприятным. В то время как в случае с авгуриями – всё, боги сказали свое слово, и переспрашивать мы не будем, богам не угодно, чтобы это место было освященным, чтобы здесь был построен храм, и, предположительно, если я еще раз спрошу богов, то мне снова пролетит орел не там, где надо. В то время как с ауспициями я буду ждать полет птички. В ауспициях мы будем ждать благоприятных пророчеств.

И как я уже сказала, сам Цицерон был авгуром. То есть обязанность смотреть, как там всякие орлы летают, и изрекать волю богов на основании того, с какой стороны какой орел пролетел, – это было его, так сказать, государственной обязанностью, за которую он (что, в общем, не особенно существенно для них, но существенно для нас с вами) получал весьма неплохое жалованье. Нам скорее морально-этический аспект критичен, но финансовый там был тоже. Итак, что же делал наш дорогой Марк Туллий? Вот поставьте себя на его место. Вот вы обязаны изрекать волю богов на основании того, как там какие-то орлы летают. Вы верите в то, что полеты этих орлов – это действительно есть воплощение воли богов? Будучи образованным римлянином и всё такое? Вот он, гад, не верил. То есть гад он не потому, что он не верил. Веришь ты или не веришь – это твоё личное дело. Но он считал, что дело у него не личное, а дело у него общественное. А я напомню, что общественное дело так и переводится – «res publica». И что же делал авгур Цицерон? Он в своем трактате «О законах» писал (ну, в вольном переводе с латыни), что только дурак поверит в то, что боги выражают свою волю через то, что где-то там какие-то орлы крыльями машут. И что ни один серьезный культурный человек в такую фигню поверить просто не может и не должен. Он это всё писал совершенно открыто. И несмотря на то что слово «цензура» вполне латинское, это через цензуру благополучно проходило, потому что к этому откровеннейшему атеизму он приписывал продолжение. Продолжение заключалось в том, что, по Цицерону, авгурии… нужны или не нужны? Ритуалы нужны или нет? Разумеется, необходимы. Разумеется, совершенно справедливо вы говорите слово «традиция». Именно так. Вот я, например, авгур, я не верю в прорицания, это мое личное дело, а «res publica», «республика» – «дело общественное» в том, что законы поддерживают порядок в государстве. И традиции, и обряды, и ритуалы поддерживают порядок в государстве. Поэтому в чушь собачью про полет птиц мы не верим (в чушь не собачью, а в чушь пернатую мы не верим), но авгурии обязательно должны быть, и отказываться от них – это дело противное государству. Вот что писал Марк Туллий Цицерон. Мне от этого жутко, честно говоря, – от такого расхождения веры (того, что у тебя в сердце) и того, как ты ведешь себя как государственный деятель. Я от такого шугаюсь, как черт от ладана. Но для них это было нормально. Я говорю еще раз, что у Цицерона не было никаких проблем из-за этого трактата. Вот вам основа основ римской культуры и римской религии.

И как вы понимаете, здесь сейчас, после Марка Туллия, мы можем с вами лихо перескочить через век-другой и обратиться к прекрасной теме преследования христиан. Потому что на примере Марка Туллия мы увидели во всей красе, что вера человека есть его личное дело, а законопослушный гражданин обязан соблюдать ритуалы как часть государственных институтов. И как вы понимаете, совпадение того, что возник императорский культ, а с другой стороны, в отдаленных провинциях империи возникло христианство, дало некоторые, я бы деликатно назвала, «сложности». Сложности выражались в том, что христиан бросали в цирке на съедение диким зверям. Вот такие вот сложности это дало. Смотрите, если вы хотя бы минимально знакомы с верованиями римлян при Империи, то вы знаете, что в Риме было до черта и больше восточных культов. Всевозможные культы Исиды, Сераписа, Астарты… Кого там только не было! Все боги, до стран которых более-менее дотянулась Римская империя, все эти боги в Риме имели официальный статус «понаехавших» и вполне себе открыто почитались в своих, так сказать, общинах. Они не были римскими богами, но их культы абсолютно никто не преследовал. И дальше у нас может возникнуть простой вопрос: если Рим при Империи отличался стопроцентной веротерпимостью, почему вдруг христианство (оно было одной из восточных религий для Рима, в какой-то мелкой дальней провинции) преследовалось страшным, кровавым образом? Ответ нам дает Марк Туллий Цицерон.

А я, раз уж упомянула веротерпимость при Империи, замечу, что один восточный бог приобрел статус, в общем, бога римского. Это был «Sol Invictus» – «Солнце Непобедимое». И он вобрал в себя культ трех восточных богов. И в первую очередь Митры, иранского бога Солнца, бога света, повергающего быка. Культ Солнца Непобедимого отправлялся в войсках (ну, понятно, раз Непобедимое), и отправлялся совершенно официально, то есть Sol Invictus стал одним из полноправных римских богов примерно века со II–III нашей эры.

Итак, в чём же проблема христиан. Почему христиан уничтожали? Ключевые слова: императорский культ. Что такое императорский культ? Жил да был Октавиан Август. Да, всё тот же Октавиан Август, в котором все начала и все концы. Жил долго, хорошо жил, много хорошего для страны сделал и – помер. Пока он был живым, он требовал (ну не то чтобы требовал, скажем так, рекомендовал) ставить храмы не ему, любимому, а его гению, то есть его богу-покровителю, а вот ему самому, пожалуйста, как богу не надо. Ведь он обожествлен уже был при жизни. Когда он умер, то обожествить его самого не составило никакого труда. Причем я обращаю ваше внимание, что это шло не столько сверху, сколько снизу, потому что когда целое поколение людей родилось и выросло в мирной жизни за время его правления, то поневоле его обожествишь. То есть он при жизни был человеком, помер и стал богом-хранителем. Дальше пошли остальные императоры, которых проходят в курсе истории, всякие там Тиберии, Калигулы и прочая мерзость, которых мы с вами представляем довольно смутно, но, что это именно мерзость, мы себе представляем довольно отчетливо. Большинство из них не очень своей смертью умирало, некоторых смещали (рекордный римский год, когда в Риме сменилось аж три императора; жизнь – штука сложная). Поэтому там было по-всякому, по-разному. Но если император в виде исключения умирал своей смертью, то после смерти он логично провозглашался богом-хранителем Рима. Ему быстренько ставились статуи как новоиспеченному богу, и надо было быстренько приносить ему жертвы: какие-нибудь мелкие монеты бросить, проходя по улице мимо статуи императора, или уже более масштабные жертвы приносить. И все поклонники Исиды, Астарты, Сераписа и прочих восточных богов ничего не имели против того, чтобы почтить свежеиспеченного бога-императора. Против имели только христиане. А Цицерона вам по этому поводу уже цитировали. Это что же такое? Мы отказываемся отправлять официальный римский культ вообще и культ императора в частности? Что, я вас спрашиваю, еще могла сделать римская цивилизация с теми, кто открыто выражает неповиновение главному государственному культу?! Тут, понимаете, у римской цивилизации просто выхода не было. Или ты не римская цивилизация, или ты их будешь казнить страшной казнью. Вот в чём была причина преследования христиан.

Гладиаторы и греческие мифы

Мы с вами коснулись основных точек римской культуры, о которой я хотела сказать. И теперь у нас с вами осталась на закусочку еще тема гладиаторов. Потому что мы уже упомянули цирки, мы упомянули гибель на арене. И я еще вам, когда мы говорили об Энее, сказала, что были и альтернативные версии происхождения римской культуры. Всё, что я вам давала до сих пор, я вам, в общем и целом, давала по Штаерман. То, о чём я буду говорить сейчас, будет по другому источнику. И хотя я очень не люблю этого человека, очень не люблю его как автора, но вот эту его книгу я очень уважаю. Мне она кажется толковой, очень дельной, однако, поскольку я не историк и не могу ее критически оценить с профессиональной точки зрения, я сразу очень четко указываю источник своей информации: если вы с этим автором не согласны, то можете смело отметать всё, что я скажу после этого. Но, на мой взгляд, он действительно кандидат исторических наук, видно по его книге, что он толково копал предмет, то есть меня он убедил, я подчеркиваю еще раз, несмотря на то что я к нему в целом отношусь отрицательно. Это Андрей Валентинов. Он же Андрей Шмалько. И эта книга его – «Спартак». Если вы ее читали, то вы не услышите ничего нового. Если вы ее не читали, то после того, что вы услышите сейчас, у вас, наверное, возникнет желание ее прочесть. Эта книга, в отличие от романов Валентинова, которые я терпеть не могу, научно-популярная. То есть он рассуждает о личности Спартака (и не только о ней), и рассуждает он легким, разговорным языком научно-популярной книги. Просьба не путать эту книгу с романом о Спартаке, который он написал. Роман я не читала, и аннотация, а также общая, гм, любовь к Валентинову, честное слово, не вызывают у меня желания это читать.

Итак, первое и главное, о чём пишет Валентинов. Поскольку он очень активно ссылается на античных авторов, то я говорю, что меня он убедил. Первые главы. В Риме рабы восставали часто. В Риме был термин «bella servilia», то есть «война с рабами». Тем не менее когда поднялось восстание Спартака, то римское общество было напугано, и ряд тогдашних деятелей писали, что они не знают, как назвать эту странную, непостижимую войну с гладиаторами, и, видимо, ее и стоит так назвать – «война с гладиаторами». То есть первое и главное – это восстание не было восстанием рабов. Оно было восстанием гладиаторов, к которому присоединились рабы. И римлян шокировал тот факт, что восстали гладиаторы. Тогда вопрос номер ноль: кто такие гладиаторы, не в рамках голливудского боевика, а в рамках предмета мифологии? Как мы знаем, в Античности вполне распространен способ умилостивления душ умерших кровью врагов. Мы с вами знаем из «Илиады», что Ахилл на могиле Патрокла обезглавливает троянских пленников, поя душу Патрокла их кровью, чтобы дух Патрокла после смерти успокоился.

Большое лирическое отступление по этому поводу от меня, не от Валентинова. Значит, традиционная культура предполагает тот факт, что каждому человеку на его веку отпущено некоторое количество жизненных сил. И если он умрет до своего срока, то проблема, куда девать эти неизрасходованные силы, встанет очень остро. То есть он будет доживать свой век, бродя неупокоенной тенью. Значит, есть слово «покойный» и, логично, есть антоним, связанные с человеком, который умер, но остался беспокойным. Вот об этих беспокойных и речь. Он будет бродить неупокоенной тенью, тянуть жизненные силы из живых, и всё, в общем, будет очень как-то плохо. Не изживший свой срок. И чтобы тех, кто погиб до срока, умилостивить, им надо, не дожидаясь, пока они превратятся в некий аналог античных вампиров (кстати, вампирятник античный был очень немаленький: всякие там ларвы были, богиня Мания, которая была богиней безумия; откуда у нас все «мании преследования»), так вот, чтобы погибший до срока не превратился в аналог мощного вампира, его надо хорошенечко напоить жертвенной кровью, а дальше еще первыми этруски сообразили, что дух умершего будет более доволен, если не просто резать людей как скотину у его погребального костра, а взять и заставить их сражаться друг с другом. Это, дескать, успокоит умершего лучше. Таким образом, кто такие гладиаторы? Чем Древний Рим отличается от очередного эпизода «Звездных войн» и тому подобных фильмов о гладиаторах? Гладиаторские игры никогда не проводились ради увеселения народа. То есть реально эта, конечно, задача увеселения народа была, и она решалась. Но по официальной версии, гладиаторские игры – это всегда было жертвоприношение. То есть эти люди, гладиаторы, – это жертвы, они могли быть изначально жертвами духам павших, позже – жертвами богам. Жертвами в благодарность за победу. Жертвами в качестве просьбы о чём-то и так далее. То есть гладиатор – это живая жертва. Более того, гладиатор, как вы прекрасно понимаете, обречен на гибель. Это человек, который одной ногой стоит в могиле. При этом гладиатор – это сильный воин и, в силу этого, красивый мужчина (пока живой). Это делало гладиаторов невероятно привлекательными в глазах общества вообще и скучающих дам в частности.

Так всё тот же Валентинов приводит факт, что в Помпеях при раскопках была обнаружена небольшая школа гладиаторов с соответствующей гладиаторской казармой, где было обнаружено десятка три мужских скелетов (в смысле – скелеты или пустоты в пепле, свидетельствующие о том, как тело лежало, когда его лавой погребло) и один женский. И от женщины сохранились украшения, то есть это была не какая-нибудь рабыня, а знатная дама, которая отправилась с кем-нибудь из гладиаторов поразвлечься (дальнейшее вырезано цензурой, как именно они развлекались). Скучающая дама с красивым мужчиной, который, я подчеркиваю, воспринимался как живой мертвец. Посмотрите на наш культ вампиров в нынешнем Интернете, посмотрите на все эти самые темы любви с Дракулой – не Дракулой (сюда же сериал «Сумерки»). Этот вампирятник я себе краем глаза представляю, ну какие они там все сексуальные и так далее, но римлянки с таким живым мертвецом (и параллельно очень красивым мужчиной) могли развлечься реально. И вы поймете популярность гладиаторов среди соответствующих скучающих дам.

Идем дальше. И как совершенно справедливо, на мой взгляд, пишет Валентинов, когда случилось восстание Спартака, то шок тогдашней римской общественности следует выражать в категориях современного общества примерно так: сообщение в Интернете: «Из морга такого-то сбежали все трупы и укрепились на ближайшей возвышенности. По словам главаря восставших, лучше быть расчлененными в бою, чем в анатомическом театре, под ножами студентов-медиков». Как вы понимаете, сообщение о трупах, сбежавших из морга, вполне способно общество качественно шокировать и обеспечить восставшим начальный успех. И действительно, при таком раскладе непонятно ни как с ними воевать, ни каковы их требования. Что значит: лучше погибнуть так, чем этак, вы же всё равно погибнете? В общем, ничего не понятно. Только понятно, что всё очень страшно.

У Валентинова есть много любопытных моментов чисто исторических, которые я вам пересказывать не буду, но лишь скажу, какая его идея мне очень нравится. Валентинов цитирует вполне исторический факт, что когда восставшие из капуанской школы гладиаторов бежали, то им на дороге случайно встретились телеги с оружием, которое везли в эту школу. В такие случайности не верят даже 12-летние дети. И стало быть, очень похоже, что восстание было подготовлено. И подготовлено оно было каким-то образом и снаружи, и изнутри. То есть главное, ребятки, вырвитесь из казармы, потому что там все-таки решетки, вы вырвитесь, а мы уж оружием вас снабдим. И более того, у Валентинова там очень интересный исторический ход мысли, который опять-таки меня убедил, что на тогдашней политической арене была фигура (фигура в тот момент находилась в Испании) – это Серторий. Ожидали его возвращение в Италию, ожидали, что он очень серьезно будет претендовать на власть, поведет войска в бой, и своевременное восстание внутри Италии должно было бы облегчить Серторию захват власти. Факты, которые приводит Валентинов, очень здорово поддерживают всю эту концепцию. А не сложилось это по известному историкам факту, что Серторий не успел покинуть Испанию – его убил предатель. И поэтому, таким образом, восстание Спартака, которое было, безусловно, не стихийным (уж больно там хорошо телеги подвезли с оружием), а организованным, оно должно было быть вспомогательной мерой для действий Сертория, однако оно оказалось само по себе, и в частности этим объясняется великий вопрос Спартака: «А че теперь делать-то?»

Мера из вспомогательной превратилась в основную, но не имела своей цели. Спартак ни в коем случае не собирался освобождать рабов, этому Валентинов приводит целый ряд доказательств просто из исторических сочинений той эпохи. Но нас интересует другое. Нас интересует тот очевидный факт, известный всем, кто увлекался историей Спартака не по фильму с Кирком Дугласом (я очень люблю фильм с Кирком Дугласом, но, естественно, смотреть на него как на отражение исторических событий, мягко говоря, не стоит). Соответственно, если вы хотя бы в объеме романа Джованьоли знаете историю восстания Спартака, то вы знаете, что у восставших было два предводителя. Более того, создаются две армии. И две эти армии очень быстро начинают действовать раздельно. И первая из этих армий уходит в юго-восточные области Италии, где и оказывается разбитой. И командует этой армией Крикс. Цели этой армии нам остаются неизвестны. Официальная версия, что, дескать, Крикс со Спартаком не поладили, разругались, действовать вместе не стали. Крикс считает себя самым умным, ведет войска непонятно куда, непонятно зачем, где его и разбивают. Версия не сказала бы, чтобы отличалась особой логичностью, хотя с ней трудно поспорить. Так вот Валентинов смотрит на местность, в которой был разбит Крикс. И выясняется, что в этой местности, например, Диомедовы острова, а также еще целый ряд географических объектов (подробнее смотрите у Валентинова), связанных с именами героев Троянской войны, только не троянцев, а греков. И вот тут начинается «ой». Потому что, как пишет подробно Валентинов, за некоторое время до того была написана поэма о том, что прародители римлян – это, конечно, герои Троянской войны, но не троянцы. Как вы понимаете, греки, греческие вожди, после Троянской войны, приплыв домой, обнаружили, что за десять с лишним лет их отсутствия их жены быстренько понаходили себе других мужчин, потому что (я даже не очень буду осуждать этих женщин) надо править государством. А государством должен править мужчина. Они их себе понаходили. И когда соответствующие вожди домой вернулись, то в каждом конкретном полисе обнаружилось, что правитель тут уже есть, жена давно замужем вторым браком и детишки там тоже в полном порядке. И поэтому плыви-ка ты, герой Троянской войны, отсюда куда подальше. И более того, есть целый пласт греческих мифов, которые, понятное дело, не вошли в основной круг европейской культуры (я напомню вам, что греческая мифология в том виде, в котором мы ее знаем, была кодифицирована при Августе). Поэтому какие такие греки – герои Троянской войны, приплывшие в Италию? Не было этого. Эней. Сказано четко и ясно. Поэма была уничтожена. Надо смотреть у Валентинова, что было сделано с самим автором. Как минимум – ссылка, как максимум – казнь.

Уничтожаются все следы, все намеки на то, что были такие мифы о греческом происхождении латинской культуры, о том, что Одиссей недолго сидел с Пенелопой. В общем, довольно трудно сидеть на острове своем – если ты только что перебил знатнейших юношей этого острова: у тебя будет плохой контакт с согражданами. Я вам говорила о том, что известен миф о том, что Одиссей, снова пустившись в странствие, встречает своего сына от Калипсо, отец и сын не знают друг друга, они сражаются, и в поединке с ним Одиссей погибает.

И Валентинов делает чрезвычайно интересное предположение, что поскольку очень похоже, что восстание Спартака было подготовлено, то с самого начала создаются две армии. И эти армии имеют абсолютно разные задачи. Если армия Спартака предназначена для решения целей политических, то есть военной помощи Серторию, когда он вернется в Италию, то, соответственно, армия Крикса должна решать задачи религиозно-политические: возродить культ греческих героев как основателей римской культуры, оказаться идеологическим противником августианского мифа о происхождении римлян от троянцев и далее вести вот такую, если угодно, священную идеологическую войну, не больше и не меньше. И Крикс именно в том месте, куда он стремился, в месте предполагаемой высадки греческих героев, греческого очага зарождения римской культуры, именно там он терпит свое финальное поражение. Его армия разгромлена, сам он убит в бою. И таким образом, августианский миф побеждает и в идеологии, и на поле боя. Вот на этой печальной ноте мы с вами сегодня и заканчиваем.

Лекция 10. скандинавская мифология: боги

Мы начинаем изучать скандинавскую мифологию. У вас в программе указаны основные источники: «Старшая Эдда» и «Младшая Эдда». Начинать я рекомендую с «Младшей Эдды», с «Видения Гюльви» – самой большой и значительной части этого произведения, которая позволит представления о скандинавских богах и героях разложить по полочкам.

Однако я хочу начать не с разбора памятников, а с эпизода советского фильма «Минин и Пожарский». Фильм, надо сказать, жутко занудный, но сейчас его в связи с государственным праздником вытащили из запасников и периодически показывают. Там есть такой собирательный персонаж – отряд скандинавских наемников. В то время как русские дерутся с поляками, то есть славяне со славянами, скандинавы готовы служить тем, кто больше заплатит. Переходят с одной стороны на другую. И в какой-то момент то ли наша, то ли польская сторона (это не имеет особого значения: и те и другие – славяне, и менталитет весьма отличный от скандинавского) говорит: «Вы много раз сражались то вместе с нами, то против нас». И тогда роскошный скандинав, не моргнув глазом и не покраснев, с достоинством отвечает: «Мы много сражались и вместе с вами, и против вас. Но каждый раз со славою». В этом вся квинтэссенция скандинавского героизма. Совершенно неважно, на чьей ты стороне сражаешься: вместе или друг против друга. Важно, какова твоя слава.

Кстати, сейчас в современной литературе фэнтези всё более заметен мотив, когда герои были врагами в жизни, но после смерти вместе пируют, вражда уходит. Неважно, на чьей ты стороне сражаешься, сегодня можно сражаться вместе, а завтра стать врагами; важна слава. Понятия справедливости и долга отсутствуют. Единственный ценностный критерий – посмертная слава. Чем она больше, тем лучше. Всё остальное ничего не значит. Осознавая это, мы понимаем самую суть скандинавской культуры. Ну а теперь перейдем к разбору текстов.

У нас есть два текста, «Старшая Эдда» и «Младшая Эдда», и история их такова. Текст, который мы сейчас именуем «Младшей Эддой», был записан человеком с довольно-таки плохим характером: мы можем об этом судить, поскольку нам известна его биография. Человек был не самый лучший на свете, но сделал хорошее дело. Его звали Снорри Стурлусон, и он был скальдом. Кто такие скальды? Скальды – это скандинавские поэты, которые воспевают подвиги своих вождей.

Поскольку тематика таких произведений весьма и весьма бедна, то, чтобы было где развернуться поэту, чрезвычайно усложняется форма. В частности, используется особое сравнение – кеннинги. Мужчина может быть назван ясенем битвы, а битва, с другой стороны это пляска мечей, поэтому мужчина – это ясень пляски мечей. А меч – это пламя ран. Соответственно, мужчина – это ясень пляски пламени ран. Можно и больше накрутить, если есть великие поэтические способности. Копье, например, может быть названо «посох Одина». Один – языческий бог.

Скандинавия ко времени скальдов – давно христианская страна, поэтому в качестве пособия начинающим поэтам Снорри Стурлусон пишет свою книгу, излагая языческие мифы. И излагает именно для того, чтобы начинающие поэты могли использовать эти образы для создания своих художественных произведений. Вполне логично, что пособие для начинающих поэтов он так и называет «Поэтика», что в переводе будет «Эдда». Существует несколько вариантов перевода слова «Эдда», но этот мне кажется наиболее логичным. Большая часть «Эдды» – проза, но есть и стихотворные вставки, которые самому Снорри не принадлежат. Это то, что сохранилось от древних поэтических сказаний в народной памяти, и в частности в памяти Снорри.

Под влиянием «Эдды» Снорри некий другой человек записывает сколько возможно тщательно эти самые поэтические сказания, сопровождая их минимальными прозаическими комментариями. Обратите внимание, что текст поэтической записи сказаний по времени более поздний, чем «Эдда» Снорри. Но поскольку по времени возникновения он более ранний, то, соответственно, этот текст позже будет назван «Старшей Эддой». А «Эдда» Снорри получит наименование «Младшая Эдда». Так что да, парадокс культуры: «Младшая Эдда» как книга старше «Старшей».

«Старшая Эдда» начинается с главнейшей песни «Прорицание вёльвы». Вёльва – это не имя собственное (европейский корень «вёл» означает «мертвый»), а провидица, которая находится в нижнем мире и на момент начала сюжета давным-давно мертва.

Внимайте словам моим, боги и смертные,Великие дети Хеймдалля и малые!Ты, Один, желаешь, чтоб речь повела яО судьбах предвечных всего, что живет[3].

Для начала мы узнаем, что есть Один. И прежде чем излагать сюжет «Прорицания вёльвы», необходимо дать абрис основных персонажей, понятий скандинавской мифологии.

В скандинавской мифологии решительно противопоставлены небесные боги (асы) и великаны. Великаны называются турсами, инистые великаны – хримтурсами, и есть еще великаны – йотуны. Асы живут в центре мира. В центре мира растет ясень Иггдрасиль, что переводится как «конь Ужасного», то есть Одина, и чуть позже мы разберем соответствующий миф.

С вершиной Иггдрасиля связывается образ Асгарда, корень «гард», понятное дело, – «огороженное пространство» (то, что дает русское слово «город» и, в большей степени, слова «огород» и «ограда»). Асгард – некое поселение асов, ряд усадеб (как об этом рассказывает сам Один в «Речах Гримнира»), городом его всё же не стоит называть. Он находится в центре и наверху.

В середине мироздания находится Мидгард – «Средний мир», мир людей (буквально «среднее поселение»). И внизу, у корней мирового ясеня, находится Хель. Это царство мертвых, но далеко не всех мертвых: в Хель попадают умершие плохой смертью. Чем по скандинавским воззрениям плохая смерть отличается от хорошей? Хорошая смерть – пасть в бою с оружием в руках. За что он бился, как он бился – не важно; важно, что он погиб с оружием. Павший воин уходит к Одину в чертог, который так и называется «чертоги мертвых» – Вальхалла. Все, кто не пал в бою с оружием в руках (женщины по умолчанию, погибшие дети и умершие от болезней или каким-нибудь еще другим способом), отправляются в Хель. Даже величайший из героев Сигурд не может попасть в Вальхаллу, потому что погибает, будучи подло зарезанным. Поэтому никакая Вальхалла ему не светит при всём его героизме. Извини – в Хель. Надо было погибать в бою.

Итак, Мидгард, Асгард и Хель – три центральных мира. Им противопоставлен мир великанов, который может называться Утгард («внешне отгороженное пространство», «мир за пределами»), Ётунхейм – о нем говорится, что он находится на востоке или на севере. В скандинавской мифологии север и восток маркированы негативно; но это не означает положительной окраски запада, положительная окраска запада – это у кельтов. И удивительно, что эти два «плюс» и «минус» ни у того, ни у другого народа не слились в некое единое понятие.

Инистые великаны – на севере или на востоке. Кроме того, есть великаны огненные. Они находятся на юге. Южный край – это Муспелль, мир огня. Какие еще есть миры? Мы упомянули небесных богов, из чего следует наличие земных богов. Это ваны – боги плодородия, боги, связанные, в частности, с нижним миром и с силами жизни. Их обитель – Ванахейм.

Есть еще миры альвов. Хотя слово «альв» этимологически родственно всем хорошо известному слову «эльф», тем не менее под словом «альв» скорее подразумеваются существа, в нашем понимании наиболее близкие к гномам, а отнюдь не эльфам. Есть светлые альвы, которые прекрасней солнца, и черные альвы, которые чернее ночи. Все они искусные мастера.

Всё это вместе образует девять миров. Но если мы посчитаем, у нас никак число девять не получится из этого списка. Дело в том, что число девять как сакральное число подразумевает восемь сторон света плюс центр. И оно не нуждается в конкретном наполнении. Формулировка «девять миров» обозначает мироздание в целом, а не конкретный подсчет имеющихся миров. Точно так же, как и понятие «три мира» отнюдь не означает, что миров именно три (имеется в виду иерархия по вертикали). Основные виды живых существ мы разобрали.

Происхождение мира подробно описывается в «Младшей Эдде». Мировая бездна, которую с севера заполняли иней и лед, – там и возникли инистые великаны. С юга, из Муспелля, прилетели искры, и возникает первый великан Имир, имя его означает «близнец»; существо, судя по всему, двуполое. Ученые отмечают, что его имя этимологически родственно индийскому имени «Яма». А Яма – в Индии первый человек, у которого есть сестра Ями. Подразумевалось, что эта пара порождает всё человечество. В Индии это близнецовая пара, а в Скандинавии это единое двуполое существо.