Не мой парень

Говорят, время лечит. Это еще одно утверждение, которое не работает в моем случае. Потому что в тот момент, как мы встретилась взглядами, все вернулось снова: дикое уханье сердца, смущение и канувшая в лету способность связно изъясняться. Четыре года я убеждала себя, что стала взрослее, мудрее, привлекательнее и все те мои чувства — не более, чем подростковый восторг красивой картинке его внешности, облаченной в выкованные мною же рыцарские доспехи. И понадобилось меньше минуты, чтобы вернуться в далекое прошлое, и из всего хорошего, что там находилось, прихватить лишь пыльную шкатулку моих чувств к нему.

Но несмотря на это, я больше не девочка, которая готова была отдать все за один только взгляд и поцелуй со своим идеалом. Потому что за четыре года вдали от дома, помимо высшего образования, я обрела чувство собственного достоинства. Из общения с людьми, будь то мои однокурсники, преподаватели или работодатели в модных туалетах из флагманских бутиков, я поняла, что никто не станет тебя уважать до тех пор, пока ты сам не начнешь. Люди, как лакмусовые бумажки, ныряют в тебя, сканируя нутро, и где чувствуют слабину и неуверенность, давят посильнее, чтобы проверить, насколько глубокую смогут оставить вмятину. Делают это неосознанно, потому что такова уж человеческая сущность — уважать силу и презирать слабость. Хочется верить, что я научилась быть сильной и не подставлять свои слабости под удар, поэтому рассчитываю, что моего уважения к себе хватит, чтобы держать шкатулку своих чувств плотно запертой.

— Правда, Финн и Ким красивая пара? — улыбается мама, полируя кухонным полотенцем винный фужер. — Рада, что они снова вместе.

— Возможно, их вторая попытка пожениться станет удачнее. — уклоняюсь от прямого ответа.

Я до сих пор не знаю, почему Финн и Кимберли не поженились четыре года назад, и, если быть честной, никогда этим не интересовалась. Финн Кейдж стал моей собственной запретной темой: я не позволяла себе надеяться, что стала причиной, почему свадьба не состоялась. На самом деле причина и не имела значения, ведь факт оставался фактом: он собирался жениться на ней, после того как чуть не занялся со мной сексом.

— Дай-то Бог, — всплескивает руками мама. — Ким уже двадцать шесть, молодое поколение наступают на пятки.

— Какие пятки, мам? — не удерживаюсь от ехидства.

— Конкуренция, милая. Везде сплошная конкуренция. В бизнесе, карьере, в личной жизни. Ким скоро тридцать, а красивых мордашек повсюду много. Хоть бы с Финном у нее все получилось — хороший парень и дети красивые родятся.

Я чувствую как во мне поднимается раздражение и не понимаю, откуда оно берет корни. Кажется, мне обидно за сестру. Что в двадцать шесть ее списывают как стареющий хлам, удел которого успеть запрыгнуть в последний золотящийся вагон, пока не пришлось катить алюминиевом. Словно ее не существует как личности, а есть только ее привлекательное лицо и тело, которому от рождения суждено было быть проданным подороже.

— А чем хорош Финн, мам? — спрашиваю, потому что этот вопрос вертелся на языке годами. Я правда хочу понять, что они с отцом видят в нем, от чего считают его идеальной партией для Ким едва ли не с первого дня знакомства, ведь его репутация скорее говорила против него, чем за.

Маме не нужно времени, чтобы подумать:

— Финн из хорошей семьи, родители уважаемые в Лос Анджелесе люди. Сейчас у него свой бизнес, независимый от отца, что доказывает он целеустремленный парень. И он любит Ким.

Богатый и влюбленный. Герой книжного романа.

— Тебе тоже обязательно встретится такой, Тони, — ласково улыбается мама. — Кимберли часто приглашают на разные светские мероприятия, может быть, она и тебя возьмет с собой. Ты у меня какой красавицей стала, от женихов отбоя не будет.

Эхо ностальгии режущей волной бьет по нервам. На секунду я снова тусклый придаток своей звездной сестры, благодаря которой у меня появляется шанс испить искрящийся глоток ненастоящей жизни.

— Обойдусь, мам. — говорю твердо и добавляю: — Я, может быть, вообще замуж не выйду.

Я знаю, для чего это сказала: чтобы увидеть на ее лице именно то выражение, какое вижу сейчас: испуг и непонимание. Испытываю от этого странный триумф, старательно пряча его за натиранием фарфоровой тарелки.

— Секретничаете с мамой? — вклинивается в повисшее молчание бодрый голос отца. — Финн снова поменял машину, представляешь, Лил?

— Он может себе это позволить, — гордо заявляет мама, вызывая во мне новую волну раздражения. — У него успешный бизнес.

— Кстати о бизнесе, — отцовский взгляд устремляется на меня. — Когда готова приступить?

Это основная причина, почему я вернулась из Бостона: отец посулил мне должность в своем рекламном агентстве. Вернее, сказал, что заказов стало в разы больше и надежные семейные мозги пришлись бы очень кстати. Что Кимберли не заинтересована в том, чтобы работать в офисе, а моя специальность вписывается в рабочую концепцию как нельзя лучше. Я согласилась. Во-первых, потому что перспективы работы в четырех миллионном Лос-Анджелесе значительно привлекательнее, чем в маленьком Бостоне, а во-вторых, потому что я не могу всю жизнь прятаться. Ну и к тому же, отцу нужна моя помощь, а я, при существующем эмоциональном дефекте, все же считаю себя благодарной дочерью.

— Думаю, в понедельник будет в самый раз. Мне нужно время, чтобы подыскать себе жилье.

Звон упавшей на столешницу ложки эффектно аккомпанирует окончанию моей фразы.

— Ты не будешь жить с нами? — круглит глаза мама. — Чем плоха твоя комната?

— Тем, что мне больше не семнадцать, мам. — отвечаю, стараясь несильно задеть ее материнские чувства, и смягчаю дочерний приговор хитрой улыбкой — Вдруг я захочу привести к себе парня?

Это сомнительное успокоение немного расслабляет маму, но она, тем не менее, продолжает удерживать оборонительные позиции:

— Зачем тебе это, Тони? Дом большой и после того, как Ким съехала, кажется таким пустым. К тому же, снимать жилье в Лос-Анджелесе дорого.

— У меня есть кое-какие сбережения. — успокаиваю ее. — Ты знаешь, в Бостоне я не сидела без дела. И папа ведь собирается платить мне зарплату, так ведь?

— И очень неплохую, — хмыкает отец. — Дела идут прекрасно.

Кажется, в бизнесе отца действительно наступила светлая полоса. Сколько себя помню, фирма перебивалась мелкими заказами, но последний год дела идут хорошо: он поменял побитый Шевроле на новый внедорожник и перевез агентство в новый офис.

— Эх, Тони, — вздыхает мама. — Ты всегда отличалась от Ким. Закрытая, молчаливая. И семья словно не важна для тебя. Иногда я думаю, случись что со мной — тебе будет плевать.

— Это не так, мам. — возражаю мягко. — На Ким, я и правда, не похожа, но это не значит, что вы мне безразличны.

Остаток вечера мама молчит, а отец за чашкой кофе вводит меня в курс дел в агентстве. За неимением опыта я начну с рядового менеджера, а затем попробую взять собственный проект, который буду курировать от начала и до конца. При условии, что у меня будет получаться, перейду в разряд управленцев. Такая перспектива меня устраивает: не хочу выглядеть в глазах других сотрудников отцовским хвостом, по инерции тянущимся в теплое место. Хочу, чтобы меня уважали.

На следующий день я активно занимаюсь поиском жилья недалеко от места работы, и уже к вечеру становлюсь владелицей ключей от недорогой студии в свежем доме. В ней почти нет мебели, кроме кровати, кожаного дивана и глянцевого кухонного гарнитура, но меня устраивает: наличие большого количества чужих вещей меня утомляло бы.

Отец помогает мне перевезти вещи, и я все же получаю благословение на свободное плавание от заплаканной мамы. Кажется, я в очередной раз не оправдала ее ожиданий, но ничем помочь не могу. В многодетности есть своя прелесть — родителям есть, из кого выбирать. Своим существованием Ким наполнила мамину чашу ожиданий до отказа. А если выйдет замуж за Финна — польется пеной за край.

К первому рабочему дню я подготовилась с вечера воскресенья: шелковая рубашка и кремовые брюки, строгие черные лодочки. Минимум макияжа и гладкий хвост — то, что нужно для правильного рабочего настроя.

В офис вхожу ровно в восемь — мы договорились встретится с отцом пораньше, чтобы обсудить рабочие нюансы. Папа целует меня в щеку и проводит в свой кабинет.

— А он что здесь делает? — не успеваю осадить дребезжащую фразу, застыв в дверном проеме.

Сцепив зубы, глазею на широкоплечую фигуру в темно-синей рубашке и модных брюках. Финн усмехается, открыто наслаждаясь моим изумлением, пока скользит по мне пристальным взглядом и, облокотившись на стол, ждет, когда отец мне все объяснит.

И я, черт побери, тоже этого жду.

— Я думал рассказать тебе по ходу дела, милая. — немного смущаясь произносит отец. — Фактически наше агентство теперь входит в Кейдж Групп: заказы распределяются головным офисом между другими рекламными фирмами. Дела шли плохо, и Финн сделал мне выгодное предложение: я остаюсь владельцем, работая за процент от завершенной сделки. Не нужно заморачиваться с поиском заказов и собственной рекламой. Я был бы дураком, если бы отказался.

Мне требуется все мое мужество, чтобы содрать с лица смятение и сдержанно кивнуть:

— Разумный ход, пап. Но ведь агентство остается самостоятельной единицей и свободно от вмешательства головного офиса, правда?

— Безусловно. — раздается звучный голос Финна. — Но я никогда не премину лично удостовериться в слаженной работе каждой своей инвестиции. Поэтому, — делает паузу и щурит глаза, давая понять, что отвечает на мой незаданный вопрос, — я буду здесь частым гостем, Тони.

глава 6

Первую половину дня отец знакомит с меня с подчиненными, после чего вручает смарт-карту от отдельного углового кабинета: он небольшой, но с большим панорамным окном и теплыми персиковыми стенами. Мой личный уголок уединения, где я могу скинуть надоевшие каблуки и удобно вытянуться в крутящемся бежевом кресле.

Как только дверь за отцом захлопывается, и я остаюсь одна, плотину мыслей, заблокированную рабочей рутиной прорывает: в голову обжигающим фонтаном льются мысли о Финне. Он основал Кейдж групп? В разговорах сестры с мамой на домашних ужинах я часто слышала, что Финну, как единственному сыну Дугласа Кейджа, предстоит в скором будущем взять бразды правления табачными фабриками, разбросанными по всей стране. Неужели он оказался от всего, чтобы начать собственное дело?

Здорово, что дела отца пошли на лад благодаря их сотрудничеству, но, если быть честной, при наличии на руках такого расклада, я бы вряд ли согласилась вернуться. Хотя бы потому, что с момента встречи с Финном прошло уже несколько часов, а мое сердцебиение все еще превышает норму минимум в два раза.

Раздраженно встряхиваю головой и устремляю взгляд в ноутбук. Мне нужно взять себя в руки. В конце концов, если Финн действительно решит наведываться сюда чаще, я не могу позволить себе терять по полдня, чтобы привести растрепанные чувства в порядок.

Делаю себе кофе и на несколько часов утыкаюсь в монитор, пытаясь разобраться со спецификой обработки поступающего заказа. Оказывается, что ничего сложного в этом нет. Почти тот же самый алгоритм действий, который я освоила еще на стажировке в рекламной агентстве в Бостоне.

— Милая, я собираюсь на обед, — сообщает появившаяся в проеме голова отца. — Ты со мной?

— Я не голодна, пап. Посижу еще немного. Мне во многом предстоит разобраться, если я хочу стать полноценным членом команды.

— Захвачу тебе сэндвич. — говорит отец, перед тем как захлопнуть дверь. — Финн просил проследить, чтобы ты хорошо питалась.

Сердце снова пускается вскачь при упоминании его имени. Какое ему вообще есть дело, как я питаюсь? И тем более, зачем просить об этом моего отца. Злюсь на себя, злюсь на Финна, что за один день ему уже дважды удалось вывести меня из равновесия всего лишь парой фраз, одна из которых даже не была сказана им лично.

Мое самобичевание прерывает настойчивый стук в дверь.

— Войдите, — бубню, не отрывая невидящего взгляда от ноутбука. Дверь распахивается, впуская волну древесно-цитрусового аромата, заставляя впиться рукой в ни в чем не повинную мышку.

— Насколько я знаю, обеденное время называется обеденным, потому что в это время сотрудники обедают. — без тени усмешки объявляет Финн, останавливаясь в дверном проходе. — Набираешь очки в новом коллективе, Тони?

Мой голос звучит резче, чем мне бы хотелось, когда я крепко обнимаю себя руками, концентрируя спокойствие, и заставляю себя встретится с ним взглядом:

— Побиваешь рекорды в тавтологии, Финн? Я просто не голодна.

Финн не удостаивает вниманием язвительность и делает шаг к столу, продавливая брешь в облаке моей фальшивой невозмутимости.

— На самом деле, я зашел сказать, что поговорил с твоим отцом и пришел к выводу, что лучшим способом адаптироваться на новом месте — сразу попробовать себя в самостоятельном проекте. Ни к чему начинать с низов. Ты получила прекрасное образование, и, насколько мне известно, была одной из лучших студенток курса. Это твой шанс заявить о себе.

— Спасибо, Финн, но думаю это преждевременно. У меня совсем недостаточно…

— Уверен, что ты справишься, — нетерпеливо обрывает он, и по тому как вздернута его бровь и напряжены желваки, понимаю, что спорить с ним бесполезно.

— Хорошо. — лаконично киваю. — Что-то еще?

— Хотел узнать, как твои дела.

Его лицо остается столь же суровым, но голос звучит на полтона мягче, и этого достаточно, что в груди предательски заныло.

— Мои дела прекрасно, — говорю сухо. Чересчур сухо, потому что никак не могу подобрать правильный голосовой диапазон, чтобы не выдать свою нервозность. — Еще какие-то вопросы, мистер Кейдж?

— Мистер Кейдж? — раздраженно щурится Финн. — Серьезно?

— Просто блюду субординацию. Эта фирма ведь твоя инвестиция, правильно? Отец номинальный владелец, а, значит, мы здесь все твои подчиненные.

Я не сказала ровным счетом ничего, чтобы его разозлить, но в этот момент в небосводе темных глаз ярко взрываются фейерверки гнева.

— Ты и правда изменилась, Тони. Отрастила клыки и когти.

— Четыре года прошло. — смотрю на него с вызовом. — Было бы странно остаться той семнадцатилетней дурочкой, какой была я.

Осознаю, что говорю лишнее, но уже ничего не могу с собой поделать: надежно замороженные обида и боль с каждой встречей с ним начинают откалываться от ледяной глыбы маленькими острыми осколками.

— Мне нравилась та семнадцатилетняя дурочка. — тихо говорит Финн.

К горлу подступает удушающий спазм, толкающий влагу к глазам, и мне приходится со всей силы вонзиться кремовым маникюром в ладони, чтобы себя отвлечь. Боль отрезвляет и, благодаря этому, мне удается звучать ровно:

— Я не хочу вспоминать прошлое, Финн. Я вернулась домой, чтобы помочь отцу. И если говорить начистоту, с тобой я бы предпочла видеться как можно реже и только по действительно важному поводу. Например, на вашей с сестрой свадьбе, или на дне рождения вашего первенца. В остальном, ты последний человек на земле, с которым я бы хотела встречаться.

На долю секунды точеные черты лица искажается, словно от боли, но затем на губах Финна появляется кривая усмешка:

— Ревнуешь к Кимберли, Тони?

Огненный ком гнева во мне мгновенно разрастается и взмывает вверх, гулко вибрируя в ушах и затмевая взятое под контроль спокойствие. Мне требуется несколько секунд, недюжинные усилия и несколько глубоких вдохов, чтобы опустить его под ребра и зло улыбнуться:

— Похоже, что я ревную, Финн? Думаешь, я все еще немеющая от одного твоего взгляда подросток? Что за четыре года не нашлось ни одного парня, который вытравил тебя из моей головы? Или ты думаешь, что все это время я лелеяла твой светлый лик и ждала встречи? Просто к сведению: я забыла о тебе примерно через неделю. Подростки очень ветрены в своих привязанностях, знаешь ли.

Лицо Финна каменеет, не оставляя ни малейшей возможности себя прочитать. Слегка наклонив голову, он играет челюстью, разглядывая меня словно видит впервые.

— Да, ты отлично над собой потрудилась Тони. — произносит негромко. — Из тебя получилась образцовая стерва.

Я не испытываю триумфа от того, что, кажется, записала один раунд на свой счет. От чего-то на душе становится тоскливо и, чтобы не раскиснуть окончательно, продолжаю свою козырять показной бравадой.

— Ты, кажется, расстроен по этому поводу, Финн? К счастью, тебе не придется иметь со мной дел. Я всего лишь младшая сестра твоей девушки. И уж будь уверен, на этот раз…

— Сколько парней у тебя было, Тони? — Хриплые нотки в его голосе на миг вышибают меня из кожаного кресла и переносят на четыре года назад, на узкую кровать в родительском доме, в которой он отчаянно целовал меня.

— Что? — сиплю от неожиданности и смятения. — Какое вообще тебе до этого есть дело?

— Это простой вопрос.

Самоуверенный вид, с которым он разглядывает меня, словно действительно ждет, что получит ответ, в очередной раз приводит меня в ярость. Кажется, он всерьез полагает, что спустя столько лет имеет право задавать такие вопросы. Выворачивать мою душу наизнанку своей бесцеремонностью.

— Ты мне никто, чтобы отвечать на него. Но чтобы удовлетворить твое любопытство, скажу, что достаточно. — с поистине садистким триумфом замечаю, как сжимаются его кулаки, и с издевкой тяну: — Неужели жалеешь, что не решился стать первым, Финн?

Ответа решаю не дожидаться, потому что для дальнейших словесных баталий моей выдержки точно не хватит. Поднимаюсь из кресла и, высоко задрав голову, шагаю к двери.

— Нет, Тони. — рычит Финн, перехватывая мою руку. — Глядя на тебя сейчас, я ни о чем не жалею.

— Какого черта ты делаешь? — лепечу, пытаясь высвободится из болезненных тисков ладоней, которые прижимают меня к его телу.

— Проверяю кое-что. — хрипит мне в лицо, топя в темноте расширенных зрачков. — Ты все еще смотришь на меня так, словно хочешь сожрать, Тони. Теперь, раз уж ты такая опытная, не вижу смысла играть в джентльменство. Я трахну тебя во всех позах, какие только придут мне в голову. Будешь стонать подо мной, как не стонала ни под одним из своих сопляков. А теперь, — сжав локоть, резко отталкивает от себя, — можешь идти, куда собиралась.

глава 7 

Финн

Выхожу из офиса «Агенда» и, найдя глазами припаркованный автомобиль, разбитым телом падаю в водительское кресло. Рука сама тянется к бардачку, где спрятана пачка сигарет на случай, если срочно понадобится успокоить нервы. И вот этот случай наступил. Тони Эллис.

Прикуриваю сигарету, вторую за последние пять дней, выпуская густую терпкую струю в приоткрытое окно. Дым царапает горло, не принося ни малейшего расслабления, поэтому я затягиваюсь снова и снова, пытаясь вытравить из головы ее образ. Но вместо этого вспоминаю, как увидел ее впервые.

Это случилось в доме родителей Ким. Мы с Кимберли вернулись с какой-то очередной громкой тусовки, кажется, я был немного пьян. Худенькая девчонка закатывала велосипед в гараж, а я просто застыл на пассажирском сидении и не мог оторвать глаз от стройных ног, облаченных в простые белые конверсы и того, как она прятала голову в капюшон розовой толстовки. Я даже впервые пристегнул ремень безопасности, потому что до боли в костях захотел подойти и разглядеть ее ближе. Естественно, я этого не сделал: знал, что у Ким есть застенчивая семнадцатилетняя сестренка, а возраст и родственные связи — это двойное табу.

С Кимберли меня познакомила мать на одном из семейных ужинов в каком-то новомодном ресторане. Они сошлись на почве общения в соцсетях и умудрились стать виртуальными подругами. Ким уже в то время успешно вела свой микроблог, и моя мать занималась тем же: за отсутствием потребности зарабатывать себе на жизнь и наличием большого количества свободного времени, вела инстаграм-дневник моей младшей сестры Эмили, в котором каждый день выкладывала новые фотографии ее красочной подростковой жизни, сдобренными советами женщины, умудренной двойным материнством: какой марке детской одежды следует отдавать предпочтение, во сколько лучше учить ребенка читать, стоит ли с детства прививать потребность в маникюре и прочие мелочи, которых только могут заинтересовать помешанных на воспитании мамаш. Ее страница была очень популярна: мать, словно эппловская Сири, имела ответ на любой вопрос касательно детского развития. Читательницы ее боготворили, а меня не покидало ощущение, что малышку Эм поместили в высокобюджетное реалити-шоу вне ее ведома. Кто смотрел фильм «Шоу Трумана» — поймет.

Мы с Ким стали встречаться. Она была той, кто идеально подходил глянцевой жизни скандального сына миллионера: красивая и популярная. Таблоиды обожали нас: «Светская львица, приручившая плейбоя» — такие пестрели заголовки. Еще одно вранье в моей показушной жизни. Ким никого не приручила — я не переставал трахаться на стороне.