Туз в рукаве

«Ты опасная женщина, Хельга. Я хочу обезопасить себя».

Так сказал Арчер. Но Арчер тоже опасен.

Нет, перед тем как разыграть эту комедию, она обязательно позвонит в «Спенсер, Гроув и Мэнли». Она уже познакомилась с Гроувом, высоким сухопарым джентльменом, кажется, на коктейле в Лозанне. Надо позвонить ему до того, как на виллу явится Арчер, изложить факты и попросить принять все надлежащие меры. Да, и сказать, что Арчер будет на вилле где-то часа в два-три и попросить связаться с полицией.

И вот, после того как она выскажет ему прямо в лицо все, что о нем думает, приедет полиция и его заберут…

Да, именно так, и только так… если, конечно, Герман умрет.

Она загасила сигарету и уставилась в потолок. Интуиция подсказывала ей, что Герман проживет еще минимум лет десять. Его ежедневно навещал личный врач. Герман страшно пекся о своем здоровье. И она вспомнила, как однажды врач сказал ей, что у мужа – сердце молодого человека.

Она беспокойно заворочалась под покрывалом.

Мечты!

Надо быть реалисткой. Она в ловушке, это следует признать. В любом случае надо заставить эту жирную свинью понервничать и попотеть до трех часов, потом она позвонит и попросит его приехать на виллу и отдаст список.

Сама виновата – последние четыре года только и делала, что напрашивалась на неприятности. Всегда мирись с неизбежным, говорил декан юридического.

Надо смириться, но она никогда не перестанет ненавидеть Арчера, надеяться и ждать, что с ним случится что-то ужасное… Только не смерть! Он не может, не должен умереть…

Она потянулась к коробке с таблетками, взяла сразу три и проглотила их, затем, содрогнувшись от отвращения к самой себе, приподнялась и выключила свет.

Наутро, ровно в десять, Хельга звонила вниз дежурному администратору:

– Скажите, мистер Арчер еще в отеле?

– Нет, мадам, вышел минут двадцать назад.

– Спасибо… Нет, ничего, не важно.

Она была уверена, что не застанет Арчера, но маленькая проверка необходима. Столкнуться с ним лицом к лицу в вестибюле, увидеть жирную самодовольную рожу и вопрошающие глаза – сама мысль об этом была невыносима.

Набросив на плечи манто, она взглянула в зеркало, поправила шляпку и, подхватив чемоданчик, вышла из номера.

Список акций за прошлый месяц хранился на вилле, и она хотела сверить те цифры с новыми. Надо точно выяснить, сколько именно денег прибрал к рукам Арчер. Он сказал, около двух миллионов, но надо знать точную сумму.

Швейцар с улыбкой распахнул дверцу автомобиля. Она кивнула ему, включила зажигание и вывела «мерседес» на шоссе, описывающее полукруг у озера.

Вчера, наглотавшись снотворного, она забылась тяжелым сном, и сейчас у нее страшно болела голова. Уже послезавтра, подумала она, надо ехать в Агно встречать самолет Германа. Интересно, в каком он будет настроении. Обычно после перелета он находился в самом дурном и раздраженном расположении духа, не подступись. Кстати, не забыть вытащить из морозилки продукты, пусть Хинкль потом что-нибудь приготовит. Герман был страшно капризен и разборчив в еде. Одним из самых любимых блюд была телятина, запеченная в хлебе со спагетти: этого она никогда не ела. Кажется, в морозилке есть кусок телячьего филе. Завтра утром надо вытащить.

В Кассарате она остановилась у магазина и купила лук, банку очищенных томатов и банку томатной пасты. В кухонном шкафу есть запасы спагетти. Потом купила дюжину яиц и литр молока. Хинкль гениально готовит омлет, вот это она готова есть всегда. Она секунду постояла в раздумье, но так и не могла сообразить, что же еще купить. Уложив покупки в бумажный пакет, вышла к машине, села за руль и направилась в сторону Кастаньолы. У почты снова остановилась и забрала десяток писем. Девушка за окошком одарила ее приветливой улыбкой:

– Вы надолго, мадам?

– До конца месяца. С завтрашнего дня можете доставлять письма на виллу.

Теперь она поехала к вилле. Ночью работала снегоуборочная машина, и дорога была очищена, но по обеим ее сторонам громоздились высокие сугробы; слишком резко нажав на газ, она почувствовала, как заскользили задние колеса и машину слегка занесло, но она тут же выправила положение.

Площадка у въезда на виллу тоже была расчищена и посыпана мелким гравием. Не напрасно каждый февраль она давала уборщику пятьдесят франков.

Двери гаража, управляемые электронным устройством, автоматически распахнулись, и Хельга въехала и припарковалась рядом с «фольксвагеном» Хинкля. Забрав почту, чемоданчик и бумажный пакет с продуктами, вышла и направилась подземным коридором к дому. Вспомнила, что оставила дверь подвала незапертой и нахмурилась, недовольная своей рассеянностью. Она заперла дверь на ключ и, поднявшись по лестнице, вошла в просторную прихожую. Положила письма на стол, сняла манто и шляпу, оставила их в нише. Затем отнесла продукты на кухню. Взглянула на часы: 11:15. «Самое время выпить, – подумала она, – а потом и за дело. Проверить все эти списки, на это уйдет не меньше часа, но сперва выпить…»

Быстрым шагом она направилась в гостиную и вдруг резко, словно споткнувшись, остановилась. Сердце у нее замерло.

У огромного окна в робкой позе стоял Ларри и мял в руке свое неизменное кепи.

Глава пятая

Казалось, бесконечно долго стояла она и смотрела на этого огромного белокурого парня, слыша лишь слабое жужжание в батареях отопления да бешеное биение собственного сердца.

В первый момент сознание ее было словно парализовано, затем удалось преодолеть шок, и ее затопила волна слепой ярости, жилы на шее вздулись, к лицу прихлынула кровь, и оно исказилось от злобы.

– Да как ты смел вернуться! – закричала она. – Вон отсюда! Убирайся! Слышишь?!

Он вздрогнул, потом потер подбородок ладонью:

– Вы уж простите, мэм, но я должен был вас видеть и…

Она шагнула к двери, распахнула ее настежь.

– Вон отсюда или я вызову полицию!

В ту же секунду она осознала значение этих нечаянно вырвавшихся у нее слов. Полицию? Только этого здесь не хватало – сгорающего от любопытства швейцарского полицейского. Она подавила приступ ярости, и мысль ее заработала снова. Ясно, зачем он сюда явился: тоже шантаж… Нет, не посмеет! Он же дезертировал из армии. Но Арчер… Арчер, этот вор и мошенник, он-то посмел. Да представляет ли этот жалкий сопляк и придурок, какая потеря ей грозит, если он ее выдаст?!

И все же она была преисполнена решимости.

– Вон! – крикнула она снова.

– Мэм… ради бога… выслушайте меня… Я хотел, я пришел просить прощения. – Он смял кепи в комок, лицо искажено отчаянием. – Честно, мэм… я не вру, я хотел просить у вас прощения…

Она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

– Лучше поздно, чем никогда, не так ли? – с горькой иронией бросила она. – Прощения? После того, что ты натворил? После того, как я столько сделала для тебя?.. И ты имел наглость заявиться сюда и просить, видите ли, прощения?.. А ну прочь! Смотреть на тебя тошно!

– Да… я понимаю. – Он стоял, переминаясь с ноги на ногу. – Мэм, я хочу помочь вам… Я все рассказал Рону, и он обозвал меня грязным сукиным сыном. Он сказал, что, если я не исправлю ситуацию, он вообще не будет со мной разговаривать.

Хельга похолодела.

– Ты… рассказал Рону?

– Да, мэм… Вчера вечером, по телефону. Дело в том, что я ему маленько задолжал. А этот толстяк отвалил мне полторы тысячи долларов. Ну я обрадовался, конечно. Сроду не держал в руках такой суммы. Ну и похвалился Рону, что собираюсь купить подержанную машину. А он спросил, откуда деньги… вот я и рассказал.

Итак, скольким еще людям предстоит узнать, какой сумасшедшей, безрассудной идиоткой она была? Пока знают этот щенок, тот омерзительный маленький педик, Арчер и теперь еще Рон…

Она подошла к бару, налила в стакан водки и, не добавив льда, залпом выпила. У нее перехватило дыхание, на глазах выступили слезы, однако спиртное помогло собраться, и она перестала дрожать. Она села, открыла сумочку, достала сигареты, закурила, затем указала на стул:

– Садись.

– Слушаю, мэм.

Он робко и неловко примостился на краешке стула и принялся изучать свои ногти.

– Рон жутко на меня разозлился, мэм, – сказал он. – Сказал, что шантаж – самая грязная штука на свете. Сказал, что я – грязная вонючая тварь, раз пошел на такое. Я… я сказал ему, что я не шантажист, просто мне заплатили за работу, ну я ее и сделал. Эту работу… И сам никого не шантажировал. – Он поднял на нее совершенно несчастные глаза. – Но он сказал, что все равно, раз я участвовал в шантаже, и что он не будет со мной разговаривать до тех пор, пока я к вам не приду и во всем не признаюсь.

– Ты называл ему мое имя? – спросила Хельга.

– Да, кажется. Я ему все рассказал. О том, как вы помогли мне… Ну вот я и пришел, мэм. Прождал здесь не знаю сколько часов, пока вы не пришли. Я хочу вам помочь, мэм…

Хельга сделала нетерпеливый жест рукой, уронила пепел на ковер.

– Помочь мне? Интересно – как? Боюсь, что теперь слишком поздно. Ладно, выметайся. Мне противно на тебя смотреть!

– У него вроде бы наши фото, мэм?

– Ты прекрасно знаешь, что да… И теперь он этим меня шантажирует.

– Я заберу их у него, мэм, и отдам вам.

– Хватит пороть чушь! Их нельзя забрать, они вне досягаемости. Он отправил их в банк, по почте.

Настала пауза. Потом Ларри тихо спросил:

– А он что, тоже вне предела досягаемости, мэм?

Именно такие, ровные, страшные своим спокойствием нотки слышала она в голосе, когда он говорил Фридлендеру: «А во сколько это обойдется, если я сейчас размозжу твои пальчики дверью?» Сощурившись, она пристально разглядывала его, тело напряглось, как перед прыжком.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он бросил кепи на пол рядом со стулом, достал пакетик жвачки. Разворачивая хрустящую бумажку, взглянул на нее и тихо сказал:

– Если б удалось повидаться с ним, мэм, я бы смог убедить его забрать фото из банка и отдать вам.

– Сам не знаешь, что городишь. Эти фотографии для него все, и невозможно убедить его расстаться с ними. Иди, оставь меня в покое, хватит болтать глупости.

Он сунул в рот жвачку, челюсти задвигались.

– Мэм… вы хотите, чтоб я помогал вам или нет? – По голосу она поняла, что он на грани нервного срыва; видимо, она изрядно надоела своими истериками.

– Помочь! Но как помочь? – Она пыталась говорить как можно спокойнее. – Никто и ничто не заставит его расстаться со снимками.

Он смотрел на нее широко расставленными глазами, мягкие славянские черты лица были лишены какого-либо выражения.

– Не знаю, как насчет никто и ничто… но я бы смог, мэм.

Снова та же страшная нотка в голосе; подняв на него глаза, она ощутила озноб, словно ледяным сквозняком потянуло.

– Интересно, каким образом?

– А вот таким. – И он приподнял с коленей огромные сильные руки. – Он мягкий, слабый, сплошное сало, это несложно…

Глаза ее расширились, в них засветилась надежда. А сердце забилось мелко и учащенно.

– Но фотографии уже в банке…

Он пожал плечами:

– Ну тогда он напишет в банк и попросит выслать ему снимки сюда… они ведь послушаются, верно?

Она встала и на слабых негнущихся ногах подошла к бару.

– Будешь что-нибудь пить, Ларри?

– Вы же знаете, я не по этому делу… Разве что пиво…

Она вытащила из холодильника банку пива, открыла, наполнила фужер, себе налила водки, добавив на этот раз льда и мартини. Занятая приготовлением напитков, она обдумывала ситуацию.

Сможет ли этот мальчик заставить Арчера подписать письмо в банк? Ей вспомнился Арчер – крупный, массивный, но уже немолодой и располневший. Потом она перевела взгляд на Ларри: сложен, как борец, даже сквозь пиджак проступают округлые бугры мышц.

Она протянула ему пиво и села.

– Конечно, если в банке получат письмо, они будут действовать согласно его инструкциям, – сказала она. – Но только он не подпишет.

– Подпишет, мэм. Это не проблема.

Голос его звучал так уверенно, что в сердце вселилась надежда, ей показалось, что с плеч свалилась страшная давящая тяжесть.

– Так ты думаешь, что сможешь убедить его подписать?

Он кивнул:

– Да, мэм.

Она глотнула водки, опустила стакан, закурила.

– Надо подумать, Ларри. – После долгой паузы она спросила: – И сколько, ты думаешь, это займет времени? Уговорить его?

Ларри выслушал вопрос, не переставая жевать, потом снова пожал плечами:

– Трудно сказать, мэм. Зависит от его упрямства. Будь он моложе, то недолго – пару часов, но он стареет и к тому же мягкий и жирный. С ним надо поаккуратнее. – Он перевел на нее отрешенно-мечтательный взгляд. – Я так считаю – сутки. Но это от силы. Вообще-то, наверное, подпишет раньше. Но сутки – это крайний срок.

Она нахмурилась. Сейчас в этом мальчике появилось нечто холодное, патологически расчетливое и страшное, он даже начал пугать ее. И все же… Все же иного выхода не было. Ей во что бы то ни стало надо получить фотографии. Арчер, уверенный теперь в своей безнаказанности, еще не раз наверняка попробует воспользоваться их деньгами, и ей придется снова и снова лгать Герману.

– Я не могу ждать так долго, Ларри. Сюда послезавтра приезжает муж. На пересылку фотографий уйдет еще целый день. И Арчера придется держать здесь, пока они не придут. Слишком поздно.

– Арчер… Это его так зовут, мэм?

– Да. Слишком поздно.