Интервью с самим собой

Я. Ну, короче, героиня, эмансипированная такая тетка (причем ее эмансипированность не вызывает отвращения почему-то) находит в кустах бойца, истекающего кровью. Причем он — враг! С другой стороны, понятно? Но она тетенька добрая, и несмотря на свою дурацкую эмансипированность, героя выхаживает. Чуешь, к чему базар идет? Не чуешь. А братец ее — крутой вояка, но находится по эту сторону баррикад.

Я. Честно говоря, лажа какая-то!

Я. Лажа полная! Но я двое суток забивал на клиентов — так было интересно!

Я. Ты чокнулся.

Я. Чокнулся! Это я к тому, что даже у великих есть слабости, и их нужно прощать.

Я. Кого? Великих или их слабости?

Я. Кончай фуфло гнать! Ввалился тут, паришь меня…

Я. Извини. Но мы опять куда-то уехали. Наш диалог был о том, как ты пишешь.

Я. Нет, наш диалог был не о том! Я ненавижу людей!

Я (оперативно перехватывая тему). А для кого же ты пишешь, дорогой? Для себя?

Я (после некоторого раздумья). Опустил ты меня, друг, ох и опустил… По самое некуда…

Я. Ладно, успокойся! Я всего лишь корреспондент. Скоро уйду, а ты будешь лобызаться со своей виндой.

Я. Легко вам говорить, журналюги продажные! Сначала душу вынете, а потом… Ну ладно, утираю сопли. (После небольшой паузы). Гады! Культуру убили!

Я молчу.

(Собираюь с мыслями). Ну ладно, продолжим это хреново интервью. На чем мы остановились?

Я. Я уж теперь и не знаю, как к вам обращаться. Ваше Величество?

Я. Базарь по теме!

Я. А, это понятно! (Быстро). Что было после «Химеры»?

Я. А после «Химеры», как я уже говорил выше, меня пробило по реализму. И решил я написать драму.

Я. Во как.

Я. А то. Это была большая головная боль.

Я. Поделись.

Я. 27 вариантов — это не хухры-мухры?

Я. Вот теперь ты́ меня опустил.

Я. Кстати, должен признаться: многие варианты, о которых я тебе говорил, остались только в моей голове, написаны не были. Признаюсь честно. О-па, мы забежали вперед. Ведь был еще «Отчет».

Я. Ну-ка, расскажи, пожалуйста. (Начинаю насиловать нетбук).

Я. Написано это было в том же злосчастном седьмом классе, когда меня посетила первая любовь. Эй, ты что, чувак, врубил диктофон? Мне это не нравится.

Я. Нет, клянусь.

Я. Ну ладно. В общем, я поплыл. Это было такое светлое чувство! (Про себя). Опять, блин, параша!

Я. Жалеешь?

Я. Нисколько. Так вот, тогда у меня было столько сил, что я не стал впадать ни в какую депрессию, а накатал повесть, аж на 90 рукописных страниц, почерк у меня весьма убористый. Это был сюжет опять-таки с инопланетянами, правда, появились они в конце.

Я. Интересно, расскажи.

Я. Ну вот такая история: приходит в класс новенькая и сажают ее (вот, блин, еще словечко!) на камчатскую парту, где охреневает лузер, alter ego автора. Озабоченный постройкой микроавтомобиля. Так что ты думаешь? Эта мадемуазель затаскивается с идеи и начинает помогать мэнчику с запчастями, железом, фанерой и прочим. Сечешь поляну?

Я. Секу.

Я. Дальше происходит такая романтическая история: Саша и Наташа (дико оригинальные имена, не правда ли?) заводят мотор автомобиля и катят в лес. Но автомобиль-то недоделанный! О такой чепухе, как о фарах, Саша не позаботился. Тут, ясен пень, ночь.

Я. (Потирая руки). Эротика?

Я. Как бы не так! Параллельный сон на креслах автомобиля!

Я. Жестоко.

Я. А что делать? Я был почти святым. Прототипчик Наташи, правда, тогда уже вовсю расставлял ножки, но я-то об этом не знал. Короче: переспали они в лесу (эх, как романтично), да и вернулись домой. Затем Саша нашел перстень.

Я. Перстень? Какой?

Я. Золотой. Очень красивый. Сашина мама, будучи работницей ломбарда, сказала, что это очень дорогая вещь.

Я. И Саша его подарил…

Я. Конечно! Наташе. Это была, понятное дело, ошибка. Потому что спустя двое суток с ним вступили в мозгодрочерский, пардон, ментальный, контакт, инопланетные чуваки и сказали, что, мол, это не простой перстень, а отчет их предыдущей экспедиции, посетившей Землю аж 12 500 земных лет назад, когда грохнулась Атлантида. Информация же записана в двоичном коде, не зря Саша видел в псевдоянтаре перстня какие-то непонятный блестки. Это и были единички, пустота между ними — нолики. Наташу взяли в заложницы, вот злодеи!

«Так в чем проблемы, челы! — возопил Саша. — Забирайте вы свой отчет, главное, Наташу верните!» Все оказалось слегка заморочно. Инопланетцы забили стрелку не где-нибудь, а на той самой поляне, где Саша с Наташей, извини за выражение, спал. Ну что. Прикатывает он туда на своей тачке (с двигателем Д-6)…

Я. (Корчусь от смеха). Не могу…

Я. Я тоже… Но как-то продолжаю. А там, представляешь, стоит ракета! Высотой всего четыре метра, но все у нее в порядке: дюзы, головная часть… И дверь, гостеприимно открытая. Саша забирается в звездолет, жмет какую-то кнопку… Блин, где-то это уже было… И выходит, значит, на орбиту Земли.

Я. Там его начинают хавать монстры.

Я. Нет, плоско мыслишь! У него возникает ну очень умный разговор с инопланетцами, это ведь драма как-никак!

Я. А Наташа?

Я. Ее положили в анабиоз! Гаденыши!

Я. Ну хоть не убили, и то слава Богу.

Я. Саша, значит, начинает качать права: да какого хрена, собственно, вы что, обуели? Контакт, мать вашу! Да в гробу я видал такие контакты!

Я. Слушай, а ведь ты, читая на тот момент только фантастику «ближнего прицела», что имел в виду?

Я. Да что имел, то и введу! Задолбал, понимаешь! Там была любовь, Любовь с большой буквы, включился или нет, тупица?

Я. Ага.

Я. Ну вот, говорят зеленые, на фиг она нам тут нужна. Валите на свою несчастную Землю.

Я. И они сваливают.

Я. Да. Хавают хот-доги, которых, впрочем, тогда не было, и идут в свою гребаную школу. А Марь-Иванна…

Я. Стоп!

Я. Ну вот, ты понял, какой я ботвой занимался?

Я. А дальше тебя накрыло по-серьезному.

Я. Да! Меня пришибло по кино, и я занялся драматургией. Блин! Как перечитаю «Город без огней», так просто плачу. Умел же писать, подонок! Сейчас так не могу.

Я. Теперь ты пишешь круче.

Я. Спасибо. Но вот приколись, в чем фишка. Признак дилетантизма — это когда автор использует свой жизненный опыт прямо, что ли, вынимая его из себя. Очень мучается, понятно, но что делать? Работа писателя очень, ну очень, поверь мне, похожа на работу актера. Тут те же тараканы: нельзя слишком вживаться в образ, система Станиславского погубила много дарований. Не Станиславский виноват, а плохое понимание его системы. На премьере можно сыграть гениально. А потом — нервный срыв, дурдом. Так к чему это все я? К тому, что писатель — актер? Да-а… Тяжело писать.. Особенно любителю, который поставил себе планку профессионала.

Я. Зачем ставить такую планку?

Я. Иначе и жить не стоит. Либо я делаю хорошо, либо не делаю никак. Ты, наверно, посчитаешь меня сумасшедшим, но вот что я думаю: нет смысла писать хуже того, кто это сделал до тебя. Но пишу! Если только для зарабатывания денег, но это та же проституция. Против которой я, впрочем, в принципе ничего не имею. Если я пишу хуже Стругацких или Лема, так зачем я в этом мире нужен?

Я. Горячишься.

Я. Отнюдь! Мы не зря проявились в этом мире! У каждого своя миссия! Вот, мля, патетика! Извини за визгливый тон. Ладно, дальше. Потом у меня было несколько гениальных рассказов — вот бы их сейчас почитать! Хотя теперь они наверняка показались бы мне лажовщиной. Но тогда вставляло, и жаль, что я их потерял. Дал, дурак, одному челу и он «зачитал». А какие были образы! Например, судьба очков.

Я. Очков?

Я. Да. Одна барышня обронила очки в снег, пошла себе дальше, села в трамвай и уехала. Очки продолжили свою жизнь. Их приключения были весьма интересны. Ну да хватит ностальгировать. В 1985-м меня пробило на философию, правда я сам этого не понял. Но написал инсценировку «Поводыря крокодила».

Я. Михаил Анчаров?

Я. Он самый. Типичный шестидесятник. Я такой же чудак в душе. Ну вот, написал. И показал Учителю. Это был Юра Макусинский. Кайфовый чел! С головой! Блин, ништяк, люблю его! Он меня похвалил. А Юра, надо сказать, на похвалы скуп. Тут, видимо, в припадке скромности, я ему сказал: Юрий, я ведь ничего не писал, только расставил реплики, ну и помозговал, как это будет выглядеть на сцене. Тут он мне вот что сказал: работа есть работа, ты авторский текст немного переосмыслил, и написал. А это, знаешь ли, немало. Он взял рукопись и буквально на первой странице выцепил из меня (Анчарова?) такую глубокую философскую мысль, что я закачался.

Я. Ты ее помнишь?

Я. Конечно. Образ пьяных велосипедистов у церкви — Юра нехило прогнал, что идея велосипеда отталкивается от круга, а что такое церковь? Ну, это понятно. Так вот, церковь и велосипед — это движение на первый взгляд по кругу, а по сути — в бесконечность. Мне было семнадцать лет, и эта мысль меня впендюрила.

Я. Чем еще порадуешь?

Я. Дальше — полный кошмар. Я начал писать киносценарий «Космический бог» по Дмитрию Биленкину. Тогда эта повесть меня изрядно трепыхнула. Я уже учился на первом курсе ЛКТ, у меня нашлись единомышленники, такие же, как я, сумасшедшие. Более того: мы стали сей сценарий воплощать в жизнь. Трудно вообразить, какой это был кошмар. Шестнадцать миллиметров!

Я. Все мы родом… Оттуда…

Я. Яволь, херр лейтенант. Как мы это снимали: в квартире, понятное дело. Натянули на дверь фольгу — типа металлическая. Над ней должны были висеть две лампы, красная и зеленая. Вход (выход?) разрешен и нет. В общем, полная чума. А по сюжету советский психолог Андрей Полынов борется с космическим террористом по фамилии Гюисманс и в конце концов одерживает над ним победу. В основном мозгами, что интересно. Хотя ему приходится и руками помахать. Эта книга — странный жанр, психологический боевик. Можешь представить себе такое?

Я. С трудом.

Я. 1963-й год! Пипл слушал частушки и вспоминал усатого дядю.

Я. Ты баклань по теме, а то сейчас тебя увезет.

Я. Ага, ну вот. Снимали мы… Технические проблемы, думаю, будут читателям неинтересны. Хотя, вот: пленку проявляли исключительно вручную. Цветную! Помню: снимать снимаем, придолбало, толку ноль, решили проявить. В технаре были какие-то проблемы, решили обработать самостоятельно. Ломанулись в Гостинку, дабы купить пятнадцатиметровый бачок. То есть он был на тридцать метров, но пополам. Двухэтажный. Я заплатил десятку, вот кайф, тогда уже Гостинка работала аж до 22.00, мы ворвались без двадцати десять, ходили туда-сюда, муе-мое, нашли фотоотдел в конце концов, и продавщицу попросту изнасиловали. Искусство, мать вашу! Дальше было полное порно. Приехав ко мне, начали составлять растворы. Нельзя сказать, что это полная лажа, реактивы были заранее расфасованы, но геморр еще тот. Особенно, когда все делается спонтанно.

Я. Однако растворам нужно отстояться сутки, я прав?

Я. (горячо). Да конечно же, нужно быть полным дебилом, чтобы этого не знать! Почему я и был против этой ночной авантюры, но приспичило! Блин…Короче, дружище мой Карен позвонил своему отцу, который соображал в химии. Он сказал: свежие растворы попрут, соблюдайте только температурный режим. О, это шняга!

Я. Почему?

Я. Ты когда-нибудь проявлял ЦО вручную?

Я. Да.

Я. Тогда ты меня поймешь. ЦО, конечно, не то, что ОРВО. Но заморочек хватило. (Истерически смеется). Забавная история вышла! После проявки первой партии решили мы немного передохнуть. Карен рухнул на диван. Я влил то ли проявитель, то ли отбеливатель, сейчас уже не помню точно… А! Это был цветной проявитель! И тут слышу: буль-буль-буль… Бачок промывался при помощи шланга, и я забыл зафиксировать его в проушине. Примерно две трети раствора вытекло. Что делать? Карен спит, его отцу звонить явно поздно. Что бы ты сделал в такой ситуации?

Я. Да уж и не знаю!

Я. На кухне стоял графин с кипяченой водой. Я заткнул проушину и долил до нужного обьема, увеличил время проявления в два раза. Карен ничего не понял. Самое смешное, впоследствии мы не смогли отличить эту пленку от пленки, проявленной по всем правилам.

Я. Да зравствует ЦО!

Я. Да, зашибись была пленка! Ту же «Химеру» я пытался снять на ЦО, потом на ОРВО. Кассету «Супер-8» помнишь?

Я. Ну это была та еще тема.

Я. Мечта извращенца. Типа девочек в белых трусиках на пляже.

Я. Э-э…

Я. О чем бишь я? С «Космобогом» мы трахались год. Вова — психолог, я — космический диктатор. Ништяк. Наступил кризис. Мы стали перерабытывать сценарий. Идиоты, блин.

Хороший глоток пива.

Тут выходит — прикинь иронию судьбы! — фильм «Гостья из будущего». Коллектив тащится по самое некуда. А фильмец, кстати, совсем не дурен. По крайней мере, для извращенца…

Я. Скажи честно, тебе нравилась Алиса Селезнева? То есть исполнительница?

Я. Алиса? Гм-м… По-моему, ты переходишь некоторые этические границы. Папарацци, что с вас взять. Но вот кто мне нравился — так это робот Вертер.