Интервью с самим собой

Евгений Сапожинский

ИНТЕРВЬЮ С САМИМ СОБОЙ

Мысль написать «Интервью с самим собой» возникла как-то внезапно и тут же напугала.

Похоже на шизофрению, однако! С другой стороны, зачем лгать себе. Ведь я давно уже разговариваю с собой — явный признак старческого маразма. Впрочем, ведь и Лец сказал что-то вроде «Когда я наедине с собою, присматриваю за обоими». Лем написал «Автоинтервью». То, правда, гиганты… Мне вот-вот стукнет 41, и до сих пор никто у меня интервью не брал. Что делать? Придется пострадать квазиинтеллектуальной бредятиной. Итак, поехали…

Я. Здравствуйте, Евгений Владимирович!

Я. И вам того же.

Я. Как вы дошли до жизни такой?

Я. Это намек?

Я. Намек на что?

Я. На то, что я неправильно живу?

Я. А... если честно, да.

Я. А как вы сами живете? Вам не стыдно?

Я. За что?

Я. Подумайте…

Думаю.

Я. Да. Вы правы.

Я. Вот.

Я. Вообще-то редакция дала мне задание…

Я. Ага. Слушаю.

Я. Как вы начали писать?

Я. Вы ничего более банального не придумали для начала? О том, например, как я испытывал смутное сексуальное влечение в семь лет к нашей козочке Машке на даче?

Я. Блин, вот облом. Как-то позабыл.

Я. Ценю юмор. Никакой козочки Машки не было. (Доверительно). Была кошка. И кролик.

Я. Кролик?

Я. Да, представьте себе, кролик. У него были такие потрясающие ушки…

Я. Ладно… Наверно, мне лучше придти в другой день.

Я. Отчего же? Раз уж вы явились, поговорим. Значит… как я начал писать? Это все из-за суеты. Мир суетен, и я как-то попытался его упорядочить, что ли. Структурировать. Эта мысль, конечно, пришла ко мне не сразу.

Я. Гм.

Я. Ну да, конечно, сейчас вам полезут в мозги всякие черви на тему, что Сапожинский, мол, нюхает грибы, и вообще не тот чай пьет… Или поздоровался с кем-то не так…

Я. Нет, что вы!

Я. Ага, ну что скажете? Журналист вы или кто?

Я. Честно говоря, журналист я никакой. Это мое первое задание.

Я. Так я тоже не журналист. Глотнете?

Разнообразные идиллические звуки.

Я. Так эта… Я пришел к вам, чтобы записать некоторые ваши ответы на мои… вопросы.

Я. Итак?

Я. Ик. Как вы дошли до жизни… (лихорадочно листаю блокнот). А, это уже было… Как вы начали писать?

Я. Года в четыре у меня возник замысел соорудить книгу о приключениях четырех собак — оригинально, правда?

Я. Вас внимательно слушают.

Я. Так я ее написал, блин! Правда, текст писала бабушка, я только рисовал и сочинял комментарии, то бишь, подписи к картинкам.

Я (зевая). Ну и что?

Я. А то! Родился поэт!

Я (явно скучая). Дальше-то что?

Я. А вот что! Я стал писателем! И не каким-то рядовым, а Писателем с заглавной буквы! Так-то вот!

Я. Вот?

Я. Конечно, вот.

Я. Ну и что дальше?

Я. Что-то не врублюсь, кто кому задает вопросы.

Я. А и не надо! (Смеюсь). Так вы хоть что-нибудь скажете?

Я. Для эфира?

Я. Хорошь глумиться!

Я. Ну? Значит, собаки… Они сколотили плот и куда-то поплыли.

Я. Зачем?

Я. А хрен его знает! Я в те годы, конечно, ничего не знал о принципах искусства, но как-то интуитивно врубался, что действие должно быть. А что такое действие? Действие — это движение.

Я. Неплохая мысль для пацана!

Я. Еще бы! Кстати, заметьте, американцы так и застряли на этой инфантильной стадии. Даже в таком великолепном фильме, как «Беспечный ездок» куда-то едут.

Я. Но ведь иначе и фильма не было бы…

Я. Это только подтверждает мою мысль. У них (я имею в виду американских сценаристов, режиссеров и продюсеров) как мозги устроены? (Ха). Да как у четырехлетнего меня. Вот происходит какая-то заваруха. Не обязательно со стрельбой или мордобоем, это может быть довольно-таки психологическая история. Умеют ведь, гады, когда хотят! Потом, где-то в середине сценария, драматурга прошпиливает: что-то потерялся темп! Отправлю-ка я героев куда подальше, там будет что-то новое!

Я. Но ведь на этой базе создано немало очень хороших фильмов, тот же «Беспечный ездок», например. Или «Простая история» Линча…

Я. Это Линч?

Я. По-моему, да. Фильм для него, конечно, очень нетипичный.

Я. И все равно — надоело. Вечно все они куда-то тащатся. Даже великий Феллини поддался на эту дурацкую пропаганду, сняв «Дорогу».

Я. Святотатство!

Я. Да! (Ору). Я дико тащусь с Феллини, «8 1/2» стоит в моем реестре ценностей практически наравне с «Солярисом» Тарковского, но «Дорога» — это просто прокол!

Я. Хм-м…

Я. Ну что — хм-м? Хреновый фильм! Ни о чем!

Я. Мазина…

Я. Мазина — супер! Я ее люблю! Знаете, я здоровый мужик, но до сих пор не могу сдержать слез на финале «Ночей Кабирии». Пересматривая это кино, я еще раз убеждаюсь в том, что любой человек рождается не зря. Ну, я по крайней мере. Мазина — актриса одной роли. Кабирия! И нельзя сказать, что это плохо. Вот Ливанов, например, сыграл Холмса и тут же скис.

Я. Да вы сами себе противоречите! Что ж, Мазина скисла после «Ночей»? А кроме двух-трех ролей вы ее где-нибудь видели?

Я. Вы вот, как я догадываюсь, тоже не цените вино, как и я. Все пиво да водка, верно?

Я. Врать не буду…

Я. У дегустаторов есть такое понятие — послевкусие.

Я. Слыхал.

Я. Так вот, послевкусие Мазины и Ливанова — совершенно разные вещи. Хотя, nota bene, я вовсе не берусь утверждать, что Ливанов хуже Мазины. Он круто сыграл, да!

Даже английская королева дала ему какой-то орден или в рыцари посвятила, не помню уж точно. Но давайте-ка подобьем бабки: Мазина создала вневременной образ, вечный. А Ливанов создал образ сыщика, великолепно, конечно, создал, но это штука смертная. Когда наступит коммунизм…

Я. Э-э, вы что, пьете слишком крепкое пиво?

Я. А? Что? Ой, извините, ляпнул…

Я. Ну ладно, вернемся к нашим баранам! Разговор наш начался с того, как вы начали писать.

Я. Как я начал, как я начал. Это фигня. Вот как я это продолжаю до сих пор — вопрос.

Я. И как же?

Я. Это просто наркотик! Если писатель заявлет, что он, мол, зеркало революции, душа народа, совесть эпохи — гоните его поганой метлой из своих мозгов! Говно это, а не писатель! Живший около двухсот лет назад Гофман сказал такое, что́ даже не сумел переплюнуть великий Лем: «Если можешь не писать — не пиши».

Я. Я скажу грубее, но для многих понятнее: люди делятся на два типа: у которых нет шила в заднице, и на тех, у которых оно есть. И оно очень мешает им жить.

Я. Вы правильно поняли мою мысль. Уточню: мешает это шило или помогает, однозначно ответить невозможно. Но вынь это шило из жопы — смерть.

Я. Значит, наркотик.

Я. Наверно. В общем, не знаю, что вам сказать. Пишу и все.

Я. Расскажите хотя бы хронологию, фабулу.

Я. Ну вот, после этого сочинения образовался перерыв, пока я не пошел во второй класс. Тогда я прочитал трилогию Мартынова «Звездоплаватели», и прочно завис на фантастике. (Про себя). Совок! И подумал: а чем я хуже? Напишу-ка я что-нибудь подобное, только круче! И героями будут не какие-то ученые дяди, а мои одноклассники!

Я. Остроумно…

Я. Еще как! Небезызвестный ныне Мошков, титан духа, кстати говоря, ну, по крайней мере титаник, в молодости тоже баловался подобной хренью. Помните эту дурацкую повесть, где детишки отправились в космическое путешествие? Название вот только позабыл.

Я. И я позабыл, помню только название корабля: «Звездолет-100».

Я. «Звездолет-100», именно! Фантазии автора можно позавидовать! Любим мы круглые числа. У Жюля Верна — Миллиард-Сити, кругом сплошные меги: мега-магазины, мега-вещи… Или в обратную сторону: нано. Один журналюга круто прикололся: нас ожидает нанистское будущее. Все мы будем нанистами.

Я. Забавно. Но это был не Мошков, а Мошковский.

Я. Ладно, опять мы ушли в сторону! Короче, начал я писать повесть (в тетрадке желтого цвета, помню). Как называлась она, сказать не могу. А история вышла такая…

Да! Я ведь даже писал эту муйню в двух вариантах, второй пошел, когда я учился в третьем классе или четвертом! Мля… Ну великий, ничего не скажешь…

Булькает пиво. Мучает ностальгия.

Самое забавное, что сей опус вызвал несколько подражаний среди одноклассников, по крайней мере два: повесть моей нулевой любви Насти и сочинение друга Димы «„Митеор” в космосе».

Я. Сразу два вопроса: что такое нулевая любовь? Есть первая, я знаю… И почему «Метеор» через «и»?

Я. Первая любовь — это когда тебя колбасит по-черному, как скотину. Она посетила меня в седьмом классе, я чуть не спятил. Хотя почему чуть? Спятил, и до сих пор не вернулся к разуму. Нулевая — когда сам толком не понимаешь, что к чему, но… Не будем о бабах! Мы тут все-таки ведем интеллектуальный разговор, или что-то типа того?

Я. Давайте.

Я. Ну а «Митеор» вовсе не какое-то авангардное словцо — у Димы была то ли пятерка, то ли четверка по русскому языку. Пардон, тогда этот предмет назывался «Письмо». У меня был трояк.

Я. Что вы хотите этим сказать?