Все было не так

Кабинет детектива Дженнера за эти годы мало изменился. Тот же металлический стол, усыпанный бумагами. Та же фотография его семьи возле того же старого компьютера. Изменился лишь сам детектив Дженнер.

Его волосы рано поседели, а под глазами залегли тени. Он как будто постарел на десяток лет за эти три года. Расследование дела с таким количеством смертей подростков и не до такого доведет, подумала я.

– Лиэнн, – произнес он, шагнув в кабинет. – И Денни. Должен сказать, это сюрприз. Могу чем-то помочь?

Я взглянула на Денни. Конечно, он на меня не смотрел, но меня успокаивало его присутствие. Я глубоко вдохнула и повернулась к детективу Дженнеру.

– Мне нужно поговорить с вами насчет стрельбы.

Лицо детектива Дженнера стало пепельным, а морщинки вокруг глаз сделались заметнее.

– Хорошо. – Он обошел стол и сел на металлический стул. – Что случилось?

– Дело в, эм… дело в Саре Макхейл.

Детектив Дженнер молча слушал, пока я объясняла, рассказывала то же самое, что услышал от меня Денни. Это не заняло много времени. Ведь со своей стороны я мало что могла рассказать. Лишь то, что случившееся, по мнению всех, в уборной – неправда. Когда я закончила, он откинулся на спинку стула и запустил руки в волосы.

– Ого, – сказал он. – Не то, что я ожидал услышать.

– Извините, – сказала я. – Я собиралась рассказать во время следственного эксперимента, но запаниковала, а история после этого разрослась, и я никому не хотела причинить вред и… – Денни опустил руку на подлокотник и на ощупь отыскал мою. – Извините, детектив Дженнер.

– Я понимаю, – сказал он. – И ценю, что ты мне рассказала, но… Лиэнн, расследование недавно закрыли. И эта информация ничего не изменит. По крайней мере, я ничего не могу сделать.

– О.

– Мы уже сбросили со счетов преступление на фоне ненависти и религиозные мотивы, – объяснил он. – Жертвы были случайными, независимо от того, что произошло или не произошло с Сарой Макхейл.

Я кивнула. Но в животе образовалась дыра. Я была честна. Наконец-то. И моя честность совсем не имела значения.

– Могу я спросить, почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? – поинтересовался он спокойно. Похоже, на моем лице отразилось разочарование.

– Просто… – Слова застряли в горле. Я сглотнула и попыталась еще раз. – Просто…

Но слова снова не шли. Я не могла объяснить, что сделала или почему хотела это исправить. Сейчас.

Но Денни, как обычно, нашел нужные слова.

– Мы оканчиваем школу, – объяснил он за меня. – Мне кажется, Ли волнуется, что, когда мы уедем, все не сказанное нами тоже исчезнет. Так ведь, Ли?

Я кивнула и выдавила тихое:

– Да.

– Понятно, – сказал детектив Дженнер. – Это похвально, Лиэнн. Я понимаю, почему ты хочешь внести ясность. Но могу я дать совет? Не как офицер полиции, а как беспокоящийся за твою безопасность взрослый?

– Эм, конечно, – ответила я.

– Оставь это при себе.

Я моргнула.

– Что, простите?

– Понимаю, что давно не бывал в округе Вирджил. И все, возможно, изменилось. Сомневаюсь, но… – Он вздохнул. – Люди увлеклись историей Сары Макхейл. И плохо воспримут, если кто-то попытается ее у них отнять. Я помню, что случилось с той девочкой по фамилии Гейнор. Вы что-нибудь слышали о ней с тех пор, как она покинула город?

Я покачала головой.

– Дело в том, что я не хочу, чтобы с тобой, Лиэнн, случилось что-то плохое. Ты через многое прошла. Будь я тобой, просто молчал бы об этом дальше.

Когда несколько минут спустя мы вышли из его кабинета, на меня словно волной нахлынули эмоции. Разочарование, отчаяние и вина. Рассказав о случившемся детективу Дженнеру, я еще меньше хотела поделиться этим с кем-то другим.

Похоже, Денни понял, о чем я думала, потому спросил, когда мы сели в грузовик и поехали в город:

– И что теперь?

– Понятия не имею.

– Ты расскажешь родителям Сары?

– А должна?

Денни задумался, а потом ответил:

– Не знаю. С одной стороны, они заслуживают знать правду. Особенно если пишут эту книгу. Но с другой… Их это очень расстроит. Очень сильно.

– Ты так ясно выражаешься, – отметила я.

– В сравнении с тобой? Черт, да. – Он сверкнул улыбкой и покачал головой. – Не знаю, Ли. Прошло три года. Я не знаю, что тебе делать. Возможно, детектив Дженнер прав. Может, лучше просто это отпустить.

– Но что насчет Келли?

– Ее здесь нет. Наверное, она сейчас там, где людям не так важна эта история. Я на это надеюсь. Так или иначе ты не можешь изменить того, что с ней произошло.

– Но если опубликуют книгу Макхейлов…

– Да. Будет отстойно вне зависимости от того, где она живет. – Он выдохнул. – Не знаю. Извини. Но что бы ты ни решила сделать, я тебя прикрою. Не уверен, что это многое значит, но главное – внимание, верно?

– Спасибо, Денни.

Ричард Макмаллен

Детектив Дженнер был прав – людям в этом городе нравятся истории о Саре. И после ее смерти всплыло много других историй. Историй о том, каким человеком она была при жизни. Какой доброй, благородной и искренней она была.

Существуют десятки историй. Почти все хотят сказать, что знали Сару. Все хотят претендовать на часть ее.

И ни одна из них не включает в себя Ричи. Как бы люди, по их мнению, ни знали ее, почти никто не подозревал, что она с одиннадцати лет влюблена в Ричи Макмаллена. Или что они с восьмого класса «официально» встречались (тайно).

Если поискать в Сети некролог Ричи, вы узнаете, что за две недели до стрельбы ему исполнилось пятнадцать, что его пережили как оба родителя, так и пять братьев и сестер. Что его семья – католики.

Но в нем вы не найдете информацию о том, что Ричи все время ходил в камуфляжной одежде. Камуфляжные штаны, камуфляжная куртка, камуфляжное все. Сара нещадно дразнила его из-за этого.

– Ты знаешь, что это школа, а не лес? – спрашивала она. – Реально думаешь, что убьешь в столовой индейку?

– Нет, – отвечал Ричи. – Потому что сейчас сезон оленей.

На фотографиях с классом у него почти белые волосы. Но в Интернете вы не найдете ни одной фотографии с седьмого класса, когда он с помощью лимонада выкрасил их в ярко-оранжевый для костюма на Хеллоуин. Выглядели они нелепо, и полностью цвет вымылся только через несколько недель. Ко Дню благодарения даже учителя называли его Морковкой. Это прозвище приклеилось. Сара, в отличие от большинства его друзей, никогда его так не называла. Он даже расписался в моем ежегоднике восьмого класса, как Морковка Макмаллен.

Мы с Ричи не были близки. Он встречался с Сарой, поэтому наши дорожки постоянно пересекались, но мы никогда не выходили за рамки простых знакомых. Я даже была уверена, он часто бесился оттого, что я всегда рядом, как пятое колесо. Сара не хотела прекращать общаться со мной, и Ричи приходилось терпеть.

Однажды я даже слышала, как он жаловался ей на отсутствие у меня других друзей, потому что тогда они могли бы вместе обедать, ведь вне школы они проводили мало времени вместе.

– Разве тебе не хочется, чтобы она… иногда куда-нибудь ушла?

Сара отвечала нет и целую неделю потом с ним не разговаривала.

Но даже при этом, когда настал День святого Валентина – за месяц до стрельбы, – Ричи пришел в школу с плюшевым мишкой для Сары (о котором ей пришлось соврать родителям) и пакетиком «Скиттлс» для меня.

– Для чего это? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Не хотел, чтобы ты чувствовала себя лишней.

Ричи ненавидел первый урок информатики с мисс Тейлор. Постоянно жаловался на него Саре. Он хотел ходить на подготовительный, но из-за возникших с расписанием проблем застрял на нем. Денни говорил, что мисс Тейлор всегда отчитывала его за игры на телефоне во время урока.

Вероятно, именно этим он и занимался, когда стрелявший вошел в класс.

Я многого не знала о Ричи. Но, надеюсь, этого достаточно, чтобы его не запомнили, как еще одну из безликих безымянных жертв – одного из девяти убитых в старшей школе округа Вирджил.

Возможно, вместо этого вы запомните его как Морковку. Мне кажется, ему бы понравилось.

Я могла бы послушаться детектива Дженнера. Могла бы подвезти Денни до дома, вернуться к себе и больше никогда не упоминать о Саре. Сначала я даже так и хотела сделать. Но это было бы слишком просто.

Вернувшись вечером домой, я обнаружила еще одну статью о книге Макхейлов. Чтобы ее найти, в этот раз даже не пришлось искать на форумах о нашей школе. Как только я вошла в систему, эта история оказалась главной новостью на домашней странице браузера: «Спустя Три Года Родители Вспоминают О Храброй Жертве Своей Дочери».

Я поежилась, прочитав заголовок. Храбрая? Жертва? Мне не нравилось, как легко бросались такими словам в отношении Сары. Как будто произошедшее в уборной было чем-то выдающимся, развязкой получившего «Оскар» фильма, а не размытым пятном ужаса и смятения. Похоже, это было сделано умышленно, так как в статье упоминалась киностудия одной известной актрисы, которая, «как отмечает надежный источник», всерьез подумывала о приобретении прав на еще не отпечатанную биографию.

Я закрыла статью, не читая дальше. Вокруг этой книги уже росла шумиха, и я понимала, что это значит. Скоро в нашем округе снова появятся репортеры, выкапывающие на белый свет старые истории о Саре. Обо всех нас. И они все поймут неправильно.

Мне хотелось, чтобы книга не увидела свет. Хотелось затоптать пламя прежде, чем оно станет пожаром разрушительной силы. На долю секунды я задумалась: а что будет, если позвонить в одно из главных новостных агентств? Рассказать им, что именно произошло с Сарой Макхейл, что я держала ее за руку, когда она умирала. Что все написанное ими о ней – неправда. Это привлечет внимание. Это заставит издательство задуматься насчет контракта на книгу.

Это будет очень легко.

Но при этом жестоко. Я не могла так поступить с родителями Сары. Не могла позволить, чтобы они узнали правду из газетной статьи. Если они должны знать правду, то заслуживают услышать ее от меня. Я молчала три года, чтобы они верили в то, что дает им утешение. Но если выпуск книги можно остановить только так, это необходимо сделать.

Чтобы не отговорить себя, я схватила ключи и поспешила к грузовику.

Когда я вышла на крыльцо, как раз подъехала мама.

Она помахала и вышла из машины.

– Я купила пиццу, – сказала она.

– Оставь мне кусочек, – попросила я, запрыгивая в грузовик. – Вернусь позже.

– Куда ты?

Но я уже завела двигатель и выезжала задом с подъездной дорожки.

Макхейлы живут от меня в десяти минутах езды, после парка Варгин и чуть дальше по грунтовой дороге. Лежащие на руле руки тряслись, и чем ближе я подъезжала, тем сильнее била дрожь.

Когда я въезжала на их подъездную дорожку и поднималась по ступенькам крыльца, меня не покидало тревожное чувство привычного. За эти годы я тысячу раз видела их в городе, но впервые приехала к ним домой после того конфузного вечера, когда впервые пыталась рассказать Рут о Саре.

И теперь я снова здесь. Без приглашения. Собиралась рассказать им то, что они не захотят услышать.

Я глубоко вдохнула и постучала в дверь. Открыла Рут, которая, как и следовало ожидать, была удивлена.

– Лиэнн, – сказала она и тут же сменила озадаченное выражение лица на добрую улыбку. – Какой сюрприз! Заходи, заходи.

Она жестом пригласила меня в гостиную.

– Кто это, дорогая? – услышала я голос Чеда.

– Лиэнн Бауэр, – ответила Рут, чуть повысив голос, чтобы он ее услышал, но не до крика. Рут Макхейл никогда не кричала. А потом повернулась ко мне. – Я только поняла, что оставила телефон на работе. Ты звонила? Мне так жаль.

– Ой, нет, – сказала я. – Не звонила. Просто… Простите, что вот так ворвалась.

– Не извиняйся, милая. Нам всегда приятно тебя видеть.

Я сглотнула, понимая, что это ненадолго.

– Мы как раз готовились ужинать, – отметила она. – Хочешь присоединиться? Будет макаронная запеканка с тунцом.

– О, спасибо, но я не хотела вам мешать.

– Что за ерунда. – В гостиную вышел Чед. Теперь его волосы и борода были густыми и практически полностью седыми. Он искренне улыбнулся мне, и на меня накатил страх. – Рут всегда готовит слишком много. Если не поможешь, мы еще несколько дней будем доедать эту запеканку.

Я оглянулась на дверь, жалея, что не приехала на час позже. Может, и на два. Я не могла с ними ужинать. Не могла сидеть за их столом, есть их еду, а потом рассказать, что их представления о последних минутах жизни их дочери – неправда.

Но Рут уже приобняла меня за плечи и повела в столовую, а Чед отправился за запеканкой.

– Как поживаешь, Лиэнн? – спросила она, подталкивая меня к месту – моему обычному месту, на котором я за эти годы сидела миллион раз. – Как мама?

– В порядке, – ответила я. – Она теперь менеджер в долларовом магазине. Часто занята.

– О, это замечательно, – сказала Рут. – А ты? Скоро выпускной, не так ли? Идешь на него с кем-то?

– Эм, не знаю. Наверное, нет.

– Ну, ничего страшного. Все равно парней переоценивают.

– Я это слышал! – крикнул с кухни Чед.

Рут улыбнулась.

– Ты еще занимаешься театром? Нам с Чедом так жалко, что мы в прошлом году пропустили спектакль с тобой. Как он назывался? «Мышьяк и старые кружева»? [10] Кажется, ты была настоящей звездой. Мы читали об этом в местной газете. В этом семестре еще будешь играть в спектаклях?

Я прикусила губу.

– Нет. Я слишком занята.

Это ложь. На самом деле я больше не хотела играть в спектаклях из-за той статьи в газете, о которой упомянула Рут. Это было скромное выступление драмкружка. Без финансирования мы даже не могли себе позволить настоящие декорации. Но все равно на этом спектакле показался журналист из местной газеты. И, вместо того чтобы писать о нем, выпустил целую статью про меня.

Точнее говоря, про то, как замечательно видеть на сцене одну из выживших в стрельбе, пусть даже этот спектакль о старушках-убийцах. Остальных актеров даже не упомянули. Черт, да саму пьесу едва ли упомянули. Вся статья представляла собой ретроспективу стрельбы.

Я влюбилась в актерское искусство, потому что оно давало шанс стать кем-то другим. Погрузиться в нового персонажа и заставить Ли Бауэр ненадолго исчезнуть. Но такого больше не произойдет ни на одной сцене округа Вирджил.

Надеюсь, за пределами города все будет по-другому. Надеюсь, когда окажусь на другом конце страны, где мое имя никто не будет знать, я смогу заниматься тем, чем хочу: превращаться в другого человека на восемь спектаклей в неделю; и никто не станет делать акцент на случившемся в мои четырнадцать.

– Ох, понимаю. Знаю, как сложен выпускной класс. У тебя есть планы на университет?

Я кивнула.

– Поеду в Калифорнию, – ответила я. – Буду изучать актерское мастерство.

– Так, значит, мы знакомы с кинозвездой? – спросил Чед, войдя с запеканкой в столовую. – Обещай, что вспомнишь о нас, простых людях, когда будешь знаменитой, хорошо?

Я выдавила улыбку.

– Я скорее человек сцены, – отметила я. – И не особо хочу быть знаменитой. Просто хочу… играть.

– О, в театре! – поддразнила Рут и через стол сжала мою руку. – Это замечательно. Но почему Калифорния? Разве для сцены не подходит Нью-Йорк?

– Да. Но в Лос-Анджелесе тоже есть театр. И я стала участницей актерской программы, так что… – Я пожала плечами.