— Наши вечера в палатке, — говорил Нансен, — когда мы сидели все кругом на своих мешках, были, несомненно, самыми светлыми моментами нашего существования в то время. И тяжелая дневная работа, и усталость, и сильный холод, все бывало забыто в те минуты, когда мы, сидя вокруг своей печки, смотрели на слабые лучи света, бросаемые лампой, и с нетерпением ждали ужина. Право же, я немногие часы в своей жизни вспоминаю с таким удовольствием! А когда наше кушанье было готово, каждый получал свою порцию, и мы зажигали огарок свечи, чтобы видеть, что мы едим, то мы все приходили в самое веселое настроение, и я уверен, что мои товарищи думали так же, как и я, что на свете стоит жить!
Нансен осуществил свой план, и после 45-дневного путешествия по снежным ледяным пустыням он достиг, вместе со своими пятью спутниками, эскимосского селения Гутхаб на западном берегу Гренландии. Здесь, согласно уговору, должен был ожидать Нансена пароход, чтобы доставить его в Норвегию. Но пароход, прождав Нансена до конца сентября, возвратился без него в Европу, и все были очень встревожены этим, думая, что Нансен погиб.
Нансен и его товарищи вынуждены были перезимовать в эскимосском селении, и за это время Нансен выучился эскимосскому языку и очень подружился с этим первобытным народом.
После этого замечательного путешествия Гренландия стала привлекать к себе многочисленных исследователей, ежегодно отправлявшихся то в ту, то в другую область этого огромного ледяного острова. Из этих позднейших путешествий в Гренландию самыми выдающимися были две поездки Роберта Пири, который тоже пересек Гренландию и окончательно установил ее островной характер. Между прочим, в одной из этих поездок его сопровождала молодая жена и в зимнем лагере родилась его дочь. Две же последующие экспедиции Пири в Гренландию имели целью уже не ее исследование, а достижение через Гренландию Северного полюса. Путешествия различных исследователей выяснили вполне береговую линию Гренландии, и теперь Гренландию можно считать наиболее подробно изученной полярной страной. Трудности, лишения и опасности никогда и нигде не останавливали отважных исследователей, и познание Гренландии тоже не обошлось без жертв.
Для изучения страны очень много сделали датские экспедиции: Милиуса Эриксена и Эйнара Миккельсена. Эриксен совершил в Гренландию два путешествия, при чем во вторую экспедицию в 1907 году его сопровождали несколько ученых и художников, сделавших много рисунков и давших в своих картинах яркое представление об этой своеобразной стране. Но для трех членов этой экспедиции, и в том числе для самого Эриксена, ее начальника, она оказалась роковой. Милиус Эриксен, лейтенант Гэген и эскимос Бренлунд погибли во льдах Гренландии. Эскимос Бренлунд дотащился перед смертью до одного из складов провизии, устроенных в разных местах товарищами Эриксена, который отделился от своей экспедиции, чтобы исследовать еще неизвестные области страны. Обеспокоенные его долгим отсутствием, они отправили отряд для розыска пропавших. Это было уже осенью, и за поздним временем года отряд не мог идти далеко и только устроил склады в разных местах, на случай, если бы Эриксен вздумал возвращаться вдоль берега. Но Эриксен и его спутники уже не могли этим воспользоваться, а спустя три года эти самые склады спасли жизнь другим исследователям, затерявшимся во льдах…
Тело эскимоса Бренлунда было найдено на следующий год весной. Из дневника, который оказался при нем, можно было увидеть, какие страшные страдания вынесли несчастные исследователи. Свой дневник Бренлунд заканчивает следующими словами: «Дальше идти не могу! Наступила темнота и у меня отморожены ноги. Трупы моих товарищей лежат посреди фиорда перед глетчером, приблизительно в двух с половиной милях отсюда. Гаген умер 15 ноября, а Милиус дней десять спустя».
Какое это было неприятное, зловещее место! Кругом свистел ветер. Но что же может быть красноречивее этих кратких слов, написанных перед смертью в ледяной пустыне, вдали от всякой помощи!
Никаких других записей не было найдено. Дневник же Бренлунда был написан на гренландском языке и был переведен только потом. Тогда-то и возникла в Дании мысль о снаряжении в Гренландию экспедиции для отыскания тел погибших, их дневников и коллекций. Эту задачу взял на себя в 1909 году известный путешественник Эйнер Миккельсен, отправившийся летом в Гренландию искать следы своих погибших путешественников.
Добравшись до восточного берега Гренландии на яхте «Алабаме», Миккельсен и его друг Иверсен покинули яхту и отправились внутрь страны, условившись с товарищами, что до 1 августа судно будет ждать у острова Шаннон, где была их стоянка, и если они не вернутся к тому времени, то «Алабама» отправится на родину. Когда прошел условленный срок, товарищи Миккельсена стали готовиться к отъезду, но еще до окончания этих приготовлений яхта была раздавлена льдами у берега острова. К счастию, никто не погиб, и путешественники вскоре были подобраны китобойным судном.
Между тем, Миккельсену удалось напасть на след погибшего Эриксена и найти его путевые записки, представляющие громадную ценность для географии Гренландии. Дальше разыскивать следы погибших они не могли, потому что надо было подумать о возвращении прежде, чем дорога окончательно станет непроходимой. Но силы путешественников были подорваны вследствие перенесенных трудностей во время их странствования, кроме того, у них почти не оставалось съестных припасов, и все свои надежды они возлагали на склады, оставленные их предшественниками. Но тут их ждало горькое разочарование. Едва волоча ноги, со страшными усилиями они дотащились, наконец, через полгода с большим запозданием к острову Шаннон, к тому месту, где оставили яхту, но там они нашли лишь груду обломков после затонувшей яхты. К счастью, все-таки они нашли на берегу оставленный их товарищами склад припасов. Восстановив свои силы, они стали готовиться к зимовке в хижине, построенной их товарищами перед отъездом. Они надеялись, что летом явится какой- нибудь корабль к их берегам, и они будут спасены. Устроившись в своей жалкой хижине, они провели в ней долгую зимнюю полярную ночь, поддерживаемые надеждой на избавление. Но прошла зима, прошло лето, а ни один корабль не подошел к берегу. Ничто не нарушало томительного однообразного хода времени в ледяной пустыне. Наступила вторая зима, и постепенно у них исчезла всякая надежда на спасение. О мучениях, испытанных ими, Миккельсен рассказывает следующее:
«Распухшие ноги сильно болели, и ходьба нам причиняла неимоверные мучения. Но еще больше мучений причинял нам голод. Я ни о чем другом не мог думать, как только о еде. Сначала с тоской вспоминал разные вкусные кушанья, которые ел когда-то, затем мысль о бутерброде заслонила все. Почему именно моему голодному воображению рисовался гигантский бутерброд — я не знаю. Перед этим я мечтал о бифштексе, который тоже представлялся мне огромных, небывалых размеров. Моя фантазия разыгрывалась. Я вспомнил остатки съестных припасов, которые отдавались обыкновенно нищим. Я готов был отдать годы моей жизни, чтобы получить их в эту минуту, и воспоминание о них приводило меня в бешенство. Я думал также о маленьких пакетиках с завтраком, которые брал с собой в школу, и это воспоминание до такой степени овладевало мной, что я совершенно забывал, где нахожусь, и воображал, что иду по улицам Копенгагена. Я искал глазами также пакеты, которые в детстве мне случалось видеть валяющимися на улице, если кто- нибудь из школьников терял их. И вдруг я действительно увидел то, что искал — маленький белый пакет. Конечно, там должен заключаться бутерброд!.. Я бросился, чтобы схватить его, и… наткнулся на камень, о который больно ушиб ногу. Это вернуло меня к действительности. Я вспомнил, что я не в Копенгагене, а в Гренландии и бесконечно далеко от всяких бутербродов!..
Иверсен с удивлением смотрел, что я часто уклонялся с нашей дороги в сторону и нагибался к какому-нибудь белому камешку. Это происходило от того, что мне все мерещились белые пакетики с бутербродами. Но и Иверсену было не лучше, чем мне. Я видел несколько раз, что он останавливался, вынимал бинокль и смотрел вдаль. Я спрашивал его, что он видит, и он отвечал мне, что ему показался вдали ящик с съестными припасами. Но это был только камень! Скоро я перестал даже его спрашивать, так как прекрасно знал, что ему представляется.
Мы проходили по таким местам, где нам встречались следы прежних стоянок и валялись откупоренные жестянки, но мы тщетно искали каких-нибудь остатков. У Иверсена так сильно болели ноги, что эта боль заставляла его забывать о голоде, но я думал за нас двоих. Быстро наступающая темнота еще усиливала мои страдания. Я еле передвигал ноги и шел в полусознательном состоянии. Только когда мне казалось, что я вижу вдали мыс Семнадцати километров, где должен был находиться склад, то во мне пробуждалась энергия. Я ускорял шаги, думая о запасах, которые там находятся. Но все мысы были похожи один на другой, и вскоре я убеждался в своей ошибке!
Везде мы встречали следы пребывания людей, то древние следы из времен эскимосов, то позднейшие следы датской экспедиции. Но все наши поиски чего-нибудь съестного оставались без результата. Мы знали прекрасно, что во время санных экспедиций никогда не забывают припасов, и, все-таки, мы не могли удержаться и постоянно искали чего-нибудь, переворачивая жестянки и осматривая все камешки, не завалился ли куда-нибудь кусочек сухаря.
Мы проходили один мыс за другим. Все так похожи друг на друга, что, в конце концов, мы совершенно запутались.
В одну ночь, когда мы улеглись прямо на холодной земле, под защитой камней, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, Иверсен вдруг разбудил меня. Он не мог спать от боли в ноге, и поэтому ощущал холод сильнее, чем я. Мне не хотелось вставать, но он умолял меня идти, несмотря на темноту. Было холодно, 15 градусов, и дул довольно сильный ветер. Небо со своими бесчисленными сверкающими звездами казалось мне холоднее, чем когда-либо. Совсем низко над южным горизонтом стояла луна, красная и холодная. Жутко было здесь, с этим нельзя было не согласиться, но мысль идти в такой ужасной темноте, когда ничего нельзя было рассмотреть в десяти шагах, просто приводила меня в содрогание. Однако, Иверсену было хуже, и я замечал, что под влиянием боли в ноге, холода, голода и усталости, ум его слегка помутился. У него была только одна мысль: идти вперед, все вперед! Он умолял меня: „Пойдем совсем тихо, но все- таки будем идти дальше!..“ И мы пошли, спотыкаясь в темноте и ощупывая дорогу палкой…
Наконец, после нескольких часов такой ходьбы, мы увидели сквозь тьму неясные очертания холма. Это был холм мыса Семнадцати километров. На этот раз фантазия не обманула нас! Скоро мы увидели опять те же следы прежней стоянки эскимосов на берегу, которые мы видели прошлой осенью.
Я вспомнил, что тут я видел тогда ящики, оставленные датской экспедицией. Я тотчас же принялся искать и, в самом деле, нашел две жестянки мясного экстракта и жестянку с гороховой колбасой. Я быстро развел огонь из остатков ящика и сварил суп. Мы медленно ели его, наслаждаясь каждым глотком.
Просто удивительно, какое магическое действие оказала тарелка горохового супа на наш ослабленный организм. Мы почувствовали себя снова здоровыми и крепкими!
Как приятно было греться у костра и быть сытым наконец! В первый раз, после стольких дней, мы могли не говорить и не думать о еде! Но, хотя нам было хорошо здесь, мы все же не могли тут оставаться. Дрова все сгорели, и солнце поднималось высоко. Пора было снова выступать в поход!
После пятичасовой ходьбы, мы, наконец, взобрались на последнюю возвышенность и увидели далеко внизу Датскую гавань и домик на берегу…»
Весна и лето ничего не принесли им. В августе месяце снова начались морозы, и море покрылось льдом. Надежда на избавление окончательно рухнула, и приходилось готовиться к третьей зиме. Пока еще было возможно, они решили совершить небольшое путешествие к югу, в гавань Бас-Рок на островке Пенделум. Каково же было их удивление, когда они увидели там на берегу хижину и высокий шест с крестом на верхушке! Выломав дверь в хижину, Миккельсен нашел в ней письмо лейтенанта Лауба с «Алабамы» к китоловам и другое письмо китоловов, заходивших сюда, а также сообщение капитана шхуны «Лаура» о том, что он заходил сюда. Это последнее известие так подействовало на несчастных путешественников, что они совершенно упали духом. Ведь письмо капитана было помечено 23 июля 1911 года, а в этот день они как раз сидели на острове Шаннон и ждали судна! Между тем, судно находилось здесь — всего на расстоянии тридцати километров. Только тридцать километров отделяли их от общения с людьми и возвращения на родину!
«Мы были так подавлены этим открытием, что не могли выговорить ни слова, — рассказывает Миккельсен. — Мы молча присели на ящик, а в ушах у нас звучали слова: „30 километров! 30 километров! 30 километров! 30 километров!“ Это небольшое пространство разрушило все наши надежды. И мы упрекали себя за то, что не догадались проехать сюда весной и оставить здесь записочку! Но кто же мог предполагать это?»
Они остались зимовать в гавани Бас-Рока, и эта третья зима была для них особенно тяжела. Съестных припасов оставалось мало, и приходилось очень экономить, а зимняя полярная ночь казалась бесконечной. Кроме того, запас пороха и дроби сильно истощился, а между тем вокруг их хижины постоянно бродили медведи, волки и целые стада лисиц. И не один раз медведи, чувствуя поживу, нападали на жилище путешественников.
«Холодно, мрачно и уныло в доме, — рассказывает Миккельсен. — Мы стараемся сохранить бодрость духа, делаем вид, что все этого ожидали, но нам трудно обманывать себя. Мы уже давно прочли два или три раза все, что можно было прочесть, давно переговорили обо всем и знаем заранее, что скажет каждый из нас, когда начинаем разговор о каком-нибудь предмете. Нам надоело слышать голос друг друга и шутливые замечания, все одни и те же, повторяемые бесчисленное множество раз!
Иногда, чувствуя, что нет сил больше терпеть, я выходил на мороз. Но было слишком холодно, и я снова возвращался в дом. Мы заводим граммофон и радуемся, что слышим другие голоса. Правду сказать, граммофон шипит, скрипит и фальшивит, но что за беда? Зато мы всякий раз слышим старые песни, исполненные по-новому. Во всяком случае, это какое-нибудь разнообразие, а то здесь мы умираем от тоски. Как переживем мы зиму? Ведь осталось еще целых триста дней!..
Томительное однообразие нашей жизни нарушилось только однажды забавным приключением. Мне снилась железная дорога, и когда я проснулся среди ночи, то никак не мог понять, где я нахожусь. Я продолжал слушать какой-то шум, — что бы это такое было? И вдруг я понял! Это был медведь, который царапался в дверь.
Я разбудил Иверсена, и у меня волосы поднялись дыбом, когда он убежденным голосом проговорил:
— Чорт возьми! Да ведь он здесь… в доме!..
Я ощупью шарил в темноте около койки, ища свой нож, — единственное оружие, которое находилось у меня под рукой, так как ружья наши висели у двери, где стоял медведь. Иверсен тоже приготовился к нападению и, пока я с лихорадочной торопливостью зажигал спичку, он бросил чулок б медведя, крикнув: „Убирайся!..“ Правду сказать, положение было неприятное. Наконец, спичка загорелась, и все разъяснилось. Я громко расхохотался. Иверсен спросонок принял тушу убитого мускусного быка за медведя!
Однако, около дома шум продолжался. Иверсен вылез, наконец, из койки и высунул голову за дверь, держа ружье в руках.
Ничего не было видно, и Иверсен с торжествующим видом обратился ко мне, посмеиваясь над тем, что я принял сон за действительность. Однако, утром мы, все-таки, увидели следы медведя около нашего дома и ямы, которые он вырыл в снегу. Тогда я, в свою очередь, посмеялся над Иверсеном».
Наконец, миновала полярная ночь, и снова вернулось солнце, а с ним вернулись и надежды. Но время проходило, а корабль не показывался. «Мы чувствовали, что четвертый год такой жизни мы не выдержим» — говорит Миккельсен. Но на этот раз надежда не обманула их. Однажды утром они были разбужены каким-то стуком у двери, и в первую минуту подумали, что к ним опять хочет забраться медведь. Иверсен, с ружьем в руках, бросился к двери. За ним выскочил из своего шального мешка и Миккельсен, готовясь дать отпор непрошенному гостю. Но Иверсен уже распахнул дверь.
Недалеко от берега стоял норвежский пароход, а на берегу было восемь человек норвежцев. Миккельсену показалось, что их была целая толпа — ведь он так давно не видал людей, никого, кроме Иверсена! Испытания кончились, и через несколько дней Гренландия, окованная льдами, скрылась из глаз путешественников…
По возвращении на родину Миккельсен привел в порядок свои записки и издал книгу под заглавием: «Полярный Робинзон», в которой описал свое пребывание в Гренландии. Эта книга переведена теперь на все европейские языки.
Глава IV
Попытки отважных полярных исследователей проникнуть к самому полюсу начались, как мы видим, более ста лет тому назад, и многие смельчаки поплатились за это жизнью. Но все же с каждым шагом люди проникали все дальше и дальше в эту заповедную область. Мало-помалу и Ледовитый океан терял свою недоступность, и нескольким путешественникам удалось приблизиться к полюсу на расстояние нескольких сот километров. Капитан Канви, один из спутников герцога Абруццского, не дошел до полюса всего лишь 360 километров. Но самый оригинальный план достижения Северного полюса был представлен знаменитым путешественником Фритиофом Нансеном.
На основании тщательного изучения всех предшествующих полярных путешествий Нансен пришел к заключению, что в Ледовитом океане существует мощное течение, направляющееся в область, непосредственно прилегающую к полюсу.
На существование такого течения, ведущего из азиатской части Ледовитого океана к берегам Гренландии, указывала находка у этих берегов доски, безусловно приплывшей туда с берегов Аляски, а также стволов сибирских деревьев. Нансен и задумал воспользоваться этим течением, чтобы проникнуть к полюсу. Для этого, согласно его плану, надо было построить корабль такой конструкции, чтобы он мог выдержать напор льдов, а затем на этом корабле проехать как можно дальше на север от берегов Азии, туда, где, по-видимому, начинается это течение, и пробиваться через льды до тех пор, пока это будет возможно. А тогда, когда корабль будет затерт льдами, отдаться на волю течения, которое и должно будет приблизить его к полюсу, и плыть туда вместе со льдами.
Однако, такой план был назван безумно смелым, и со всех сторон раздавались голоса, предостерегавшие Нансена, точь-в-точь как тогда, когда он задумал свою поездку на лыжах поперек Гренландии. И как тогда, так и теперь, Нансен не отказался от своего плана проникновения к полюсу. По его указанию был выстроен маленький, но чрезвычайно крепкий корабль «Фрам» (Вперед), особенность постройки которого заключалась в том, что льды, вместо того, чтобы раздавить его, только приподнимали наверх.
И в этом отношении все расчеты Нансена оказались верными: «Фрам» вышел целым и невредимым из ледяных тисков, погубивших столько судов до него, и пройдя вдоль полярного побережья Сибири к устью Лены, к западу от Ново-сибирских островов, повернул на север. Вскоре после этого он был затерт льдами и поплыл уже вместе с ними. Корабль, хотя и очень медленно, но все же двигался вперед и превосходно выдерживал всякое давление ледяных масс.
Однако, движение это принимало не то направление, на которое рассчитывал Нансен, и он убедился спустя некоторое время, что оно не принесет его к полюсу. Впрочем, это обстоятельство все-таки было предусмотрено им. Он решил покинуть судно и пешкам направиться к северу. С ним вместе отправился Иогансен. Они взяли с собой трое саней, 28 собак и припасов на сто дней, и 2 марта 1895 года выступили в путь. С необычайными трудностями, так как приходилось идти среди хаоса нагроможденных льдин, отважным путешественникам удалось достигнуть 86°4′ сев. широты, еще никем не достигнутой.
Но тут они вынуждены были повернуть обратно, так как их относило к югу вместе со льдом и, следовательно, они нисколько не подвигались вперед. Перед ними возникал вопрос: куда же идти теперь? Корабль уже отнесло, конечно, течением далеко на юго-запад, а ближайшей землей, где можно было рассчитывать на спасение, (были острова архипелага Франца-Иосифа. Путешественники направились туда. Обратный путь был страшно тяжелый: лед сделался непрочным, и постоянно угрожала опасность провалиться в трещину. Они шли целых три с половиной месяца по ледяной пустыне, но на горизонте не виднелось никакой земли. Наконец, в августе они увидали перед собой открытое водное пространство. Тогда они решили продолжать свое путешествие в парусинных каяках, взятых ими с собой. Они двигались среди неведомого архипелага, то по льду, то водой, перебираясь с острова на остров, и так до наступления осени, когда надо было уже позаботиться о зимовке. Они построили себе землянку из камней, проложенных мхом, а крышу сделали из моржовых кож, и там, в этой жалкой хижине, провели долгую полярную зиму, питаясь мясом медведей и тюленей, которых им удавалось убивать, и зачастую голодая и претерпевая невыразимые страдания от холода и тьмы полярной ночи. Жизнь протекала чрезвычайно однообразно. Путешественники почти не вылезали из своих спальных мешков, и единственным их занятием были еда и сон.
Как ни казалась бесконечной зима, а весна все же наступила, и полярная природа стала оживляться. В половине мая путешественники покинули свою зимовку и дошли на юго-восток. Они блуждали больше месяца в царстве льдов, не видя ему конца, и положение их было тем более опасное, что оба хронометра (точные часы) у них испортились, вследствие чего они лишены были возможности определять свое местонахождение. Еще более страшной опасности подверглись они, когда оба каяка, содержавшие все их снаряжение, вдруг оторвались от берега и доплыли, подхваченные ветром. Не раздумывая ни минуты, Нансен, прямо в одежде, бросился в ледяную воду и поплыл за каяками. С нечеловеческими усилиями ему удалось все- таки догнать каяки, кое-как закинуть на каяк одну ногу и с величайшим трудом влезть в него.
В другой раз огромный морж напал на каяк Нансена и бивнем пробил борт. Пришлось высадиться на берег, чтобы починить испорченный каяк. Они переночевали на этом берегу, а утром Нансен вдруг услышал отдаленный лай собаки. Иогансен подумал, что это ему почудилось, но Нансен все же решил отправиться на лыжах в ту сторону, откуда ему донесся лай, и действительно увидал собачьи следы, а подвигаясь дальше, ясно услыхал лай собаки и голос человека. Так произошла неожиданная и достопамятная встреча двух путешественников, норвежского — Нансена и английского полярного исследователя Джексона, который провел две зимы со своей экспедицией на земле Франца-Иосифа и собирался провести еще третью зиму.
Вот как рассказывает Нансен об этой встрече, которая спасла Нансена и его товарища:
«В сильном волнении я пошел по следам собачьих лап и через несколько минут услыхал лай собаки и голос человека. Как забилось мое сердце при этих звуках! Ничего не видя вокруг, не помня себя, я несся на лыжах между глыбами льда и скоро заметил живое существо, которое подвигалось ко мне. Это была собака, но за нею было другое живое существо — это был человек!..
Мы быстро приближались друг к другу. Я махнул шапкой, он сделал то же. Кто мог это быть? Англичанин или норвежец? Он заговорил с собакой, и я стал прислушиваться. Он говорил по-английски, и я узнал Джексона, которого видел когда-то.
Я снял шапку, и мы протянули руки, сердечно приветствуя друг друга. Над нами было туманное небо, под нашими ногами бугристый лед, а вдали виднелась земля. Всюду лед, глетчеры и туман. С одной стороны цивилизованный европеец, в изящном английском костюме и высоких резиновых сапогах, тщательно выбритый и причесанный, а с другой — какой-то дикарь, одетый в лохмотья, весь грязный от жира и сажи. Ни один человек в мире не мог бы узнать, кто это был?
— Душевно рад вас видеть! — проговорил Джексон.
— Благодарю. И я также, — ответил я.
— Есть у вас здесь корабль?
— Нет. Мой корабль не здесь.
— А сколько вас?
— Со мной один товарищ. Он там, за льдинами.
Я был убежден, что Джексон узнал меня или догадывается, кто я. Я не думал, что совсем незнакомый человек может быть принят с таким радушием. Но вдруг Джексон остановился, пристально посмотрел мне в лицо и быстро спросил:
— Да вы не Нансен ли?
— Да, это я.
— Боже мой, какая радость!
Джексон схватил мою руку и стал трясти ее изо всех сил. Его лицо выражало бесконечное удовольствие, вызванное этой встречей.
— Куда же вы теперь идете? — спросил он.
— Я оставил „Фрам“ под 84° с. ш., после двухлетнего плавания на нем, и дошел только до 86°. Оттуда я повернул к земле Франца-Иосифа».
Разговаривая, Джексон и Нансен подошли к хижине, грубо сколоченной из бревен. Это была станция Джексона на мысе Флора. Джексон представил Нансена членам английской экспедиции. Все радушно приветствовали его и его товарища Иогансена. Вскоре путешественники смыли с себя всю грязь, переменили свои лохмотья и снова приобрели вид цивилизованных людей. Они с трудом верили, что их голодная жизнь кончилась и что им больше не угрожает гибель в полярной пустыне.
Когда пришел к месту зимовки Джексона корабль, то все путешественники отправились на нем в обратный путь в Европу.
Через неделю по возвращении Нансена на родину благополучно вернулся и его корабль «Фрам», которому удалось проложить себе дорогу в открытое море сквозь 300 километров сплошного льда.
Отважное путешествие Нансена и верность его расчетов возбудили, конечно, огромный интерес к полярным исследованиям. Возникали новые планы достижения полюса, и так как проникнуть к Северному полюсу на судне и пешком по льду было необыкновенно трудно, то явилась мысль воспользоваться воздушным шаром, как средством передвижения. Один из участников американской экспедиции на корабле «Полярис» тоже предлагал проект одновременного отправления к полюсу с разных пунктов на воздушных шарах. Но все такие проекты не вызывали к себе серьезного отношения, пока шведский инженер Андре не высказался в пользу такого плана, считая его вполне осуществимым. Андре был членом шведской международной полярной станции и не раз летал на воздушном шаре с научной целью. Он перелетал через Балтийское море. Андре был специалистом в области воздухоплавания, и поэтому многие ученые исследователи заинтересовались его проектом. По его указаниям был построен воздушный шар, имевший около двадцати метров в поперечнике. Шар должен был поднять Андре и его двух спутников, Стриндберга и Френкеля, а также все необходимые инструменты, лодки, сани и съестные припасы, заготовленные на четыре месяца. Андре рассчитывал сделать шар, управляемый при помощи трех гайдропов (канатов).
Шар был привезен на Шпицберген для того, чтобы находиться ближе к цели, и 11 июля 1897 года Андре привел в исполнение свой проект. Но два гайдропа почему-то были оставлены в последнюю минуту. Шар. освобожденный от привязи, понесся к северу и скоро скрылся за горизонтом. С этого момента отважные путешественники исчезли навсегда…
Путешественники взяли с собой почтовых голубей, но только один из них, выпущенный через два дня после подъема шара, достиг цели. Он был пойман только на пятый день, письмо посланное с ним было следующего содержания.
«13 июля, 12 часов дня, 82°2′ сев. широты, 15°5′ восточной долготы. Быстро двигаемся на восток. 10°. Все благополучно. Это моя третья голубиная почта. Андре».
После этого прошло почти два года без всяких известий, пока, наконец, в 1899 году к северному берегу Исландии не прибило плавучий буй, сброшенный в день подъема. В этом буе находился план пройденного воздушным шаром пути и следующая записка: «Пловучий буй № 7. Брошен из шара Андре 11 июля 1897 г. в 10 часов 55 минут вечера по среднему гринвичскому времени, под 82° с. ш. 25° з. д. Мы летим на высоте 600 метров. Все благополучно. Андре. Стриндберг. Френкель».
С тех пор в разное время было выловлено еще 5 буев. Последний из них был найден осенью 1912 года плавающим в воде у Шпицбергена. Все эти буи были пусты и не были закрыты; поэтому невозможно было установить, заключали ли они в себе какие-нибудь сообщения или были сброшены в море как балласт, чтобы облегчить падающий шар. Можно предположить, что шар был подхвачен сильной бурей, которую отметили также и на Шпицбергене, и был отнесен ураганом к северо-восточному берегу Гренландии. Буря продолжалась пять дней, и, вероятно, за это время шар покрылся слоем льда и снега и постепенно стал снижаться, так как не мог уже больше держаться в воздухе. Где погиб Андре со своими спутниками, так и не удалось определить до сих пор. Все спасательные экспедиции, отправленные для разыскания следов несчастных воздухоплавателей, не привели ни к каким результатам. Только одна из экспедиций нашла на земле Франца-Иосифа металлический цилиндр с воздушного шара Андре, что вызвало предположение о гибели шара на земле Франца-Иосифа.
Несчастный исход экспедиции Андре не мог, конечно, поощрять к повторению подобных попыток. Однако успехи воздухоплавания в последние годы побудили все таки американского журналиста Велльмана, уже совершившего несколько полярных путешествий и побывавшего на земле Франца-Иосифа, попытаться в 1907 году отправиться на дирижабле также со Шпицбергена к Северному полюсу. Но эта вторая попытка перелета на полюс сразу потерпела неудачу. Вскоре после подъема поднялась буря, и дирижабль отбросило в глубь архипелага. По счастью, все обошлось без человеческих жертв. Но мысль о том, что хорошо управляемый дирижабль, способный развить значительную скорость, может быть наиболее быстрым и безопасным способом передвижения к полюсу, все же не была оставлена, и многие ученые специалисты высказывались за возможность осуществления подобного путешествия. Между прочим, знаменитый путешественник Амундсен, открывший Южный полюс, занялся разработкой плана перелета через Северный полюс на аэроплане. Весьма тщательная подготовка этого предприятия дозволяла надеяться, что оно увенчается успехом, но неблагоприятные условия погоды помешали его выполнению, хотя Амундсен и возобновил свою попытку летом 1924 г.
Между тем Северный полюс был достигнут раньше, и притом совсем с другой стороны, а именно «американским путем» через пролив Смита.
Глава V
Когда в сентябре 1909 года вдруг распространилось известие, что известный американский путешественник Роберт Пири достиг полюса, то все же слух этот возбудил некоторое недоверие. Однако, вскоре он подтвердился, и представление Пири ученым Обществам доказательства окончательно установило то, что он действительно был на Северном полюсе.
Роберт Пири, по образованию морской инженер, имел уже громадный опыт как полярный путешественник, гак как он посвятил всю свою жизнь исследованию полярных стран. В первый раз он познакомился с полярными льдами в 1886 г., отправившись летом в небольшую поездку в Гренландию. Тогда он почти достиг 70° сев. широты. После того он несколько лет посвятил изучению Гренландии и предпринял в эту страну несколько путешествий, чтобы решить занимавший его вопрос: остров ли Гренландия или же это только часть огромного арктического (полярного) материка, достигающего полюса?
Второе путешествие в Гренландию он совершил в 1891 году, но оно было несчастливо, так как он сломал себе ногу. Однако, это не остановило его. Он перезимовал на берегу Гренландии и в мае следующего года взобрался с одним только провожатым на внутреннее ледяное плоскогорье Гренландии, почти на высоте 2.400 метров. По этой ледяной пустыне он отправился далее к северу и, наконец, в июле достиг бухты Независимости в северном Ледовитом океане.
Вернувшись счастливо из этого продолжительного и трудного путешествия, он, однако, недолго просидел дома. Его снова потянуло в полярные страны, и в 1895 году он опять отправился в Гренландию в третий раз. Он снова прошел через ледяную пустыню, и на этот раз ему удалось окончательно доказать, что Гренландия — остров.