Ника

Она хотела сказать еще о том, что поэтому и не работает в колхозе (когда же тогда к экзаменам готовиться), но Венков опередил ее:

— У меня к вам просьба.

Он вынул из стола книгу, подал Нике.

— «Свиноводство», — прочитала она вслух и с недоумением посмотрела на Венкова. Он чуть улыбался, и она не могла понять, добрая эта улыбка или насмешливая. Лицо ее вдруг стало строгим.

— Могли бы вы прочитать эту книгу?

Ника пожала плечами.

— Если не можете, то не надо.

Венков потянулся за книгой.

— Нет, нет! Я прочитаю, чего ж…

— Сколько дней вам надо для чтения? Три, пять, семь?

— Три, — уверенно ответила Ника. — А потом что?

— Придете ко мне, тогда и поговорим.

Выйдя из правления, Ника покачала головой: «Недаром говорят, что председатель странный. На меня почти не смотрел. Для чего, спрашивается, наряжалась… И зачем мне читать о свиноводстве?.. Весь разговор какой-то глупый… Пытал об институте. Да какое его дело, где я хочу учиться!»

Еще не так давно она не задумывалась над вопросом, кем ей быть. Как многим девушкам ее возраста, ей мечталось о необыкновенно счастливой жизни, которая представлялась в каких-то туманных образах. Но один случай так подействовал на девушку, что она увидела себя в определенной, конкретной роли.

Племенной бык поднял на рога молодую скотницу Улю и бросил наземь. Когда подоспевшие мужчины отогнали озверевшего быка, несчастная женщина лежала на спине, уставясь в небо неподвижными глазами, и громко стонала. В распоротом окровавленном животе глянцевито синели кишки. Пока звонили по телефону в районную больницу да ждали приезда врача, пострадавшая оставалась без помощи, и люди шептали: «Не жилица!.. Где там!..»

Врач Нина Борисовна, тридцатилетняя брюнетка, выйдя из машины, требовательно махнула рукой, чтобы толпа расступилась, стала щупать пульс у неподвижно лежавшей Ули. Пожилая медсестра поднесла к носу пострадавшей смоченную лекарством ватку… Уля пошевелилась. Врач сделала ей укол, потом вместе с медсестрой забинтовала.

Долго после того как Улю увезли в больницу, не расходились люди. Вился тихий разговор:

— И крови-то сколько потеряла!

— В больнице зашьют, переливание крови сделают и все прочее.

— А если кишки порваны? Их не сошьешь.

— Кишки, говорят, сшивают, а вот мочевой пузырь если распорот… это еще не ремонтируют…

Вопреки печальным предположениям, Уля выжила, поправилась, а через год родила ребенка.

Не раз во время купания Ника видела багровые шрамы на животе Ули и все удивлялась. При этом она живо воображала Нину Борисовну. И до случая с Улей часто приходилось слышать, как Нина Борисовна кому-то «вырезала слепую кишку», кому-то «сделала кесарево сечение». Но то были слова, не производившие особого впечатления. А тут… когда Ника своими глазами видела умиравшую Улю, а теперь видит ее живую, смеющуюся, работающую — это потрясало… Нина Борисовна стала для нее примером во всем. Мечтая стать такой же, Ника стала подражать Нине Борисовне в прическе, в походке, в манере держать себя с людьми и воображала себя на ее месте.

…Через три дня Ника снова пришла к председателю, положила перед ним книгу.

— Прочитала.

— Очень хорошо. Все понятно?

— Как будто бы…

— Теперь попрошу вас помочь мне. Я человек здесь новый, даже с хозяйством как следует еще не ознакомился… Не можете ли вы побывать на ферме, обследовать ее и потом доложить мне?

— Я никогда этим не занималась.

— Не боги горшки обжигают. Садитесь-ка поближе к столу, я вам расскажу, что и как надо сделать…

На другой день Ника пошла на свиноферму. Было тихое серое утро. Наезженная дорога со следами от тракторных гусениц матовой лентой спускалась в низинку, за которой на взлобке косогора стояли беленные известью строения фермы. С поля доносился ровный гул моторов: трактористы допахивали зябь.

Шла она не спеша, будто прогуливалась на досуге. Думала о предстоящем деле. Ее удивило, что Венков не сказал ей ни одного резкого слова, говорил с ней доверительно, мягко, и даже напутственного тона не было в его словах. Как это непохоже на прежнего председателя, кричавшего во все горло: «Я заставлю тебя работать!»

Ника улыбалась, вспоминая Венкова, и казалась самой себе лучше, чем о ней думали на селе.

Вспомнилось, как в минувшие дни, когда нехотя листала книгу по свиноводству, сколько раз подходила к ней мать, сложив на животе усталые, в черных трещинках руки, тихо говорила: «Шла бы ты лучше на ферму работать, а не обследовать». Нику это бесило. «Этого еще мне не хватало!» Мать вздыхала, качала головой: «Как ты жить будешь?» — «Сумею…» Знала, что не следует грубить матери, но хотелось побравировать. Потом, жалея мать, чуть было не сказала, что все это баловство и шутки, но не успела: в сенях послышались шаги отца, и она уткнулась в книгу. С отцом не смела так говорить, как с матерью. Недавно отец сказал ей: «Ладно! Зиму потерплю твое безделье. Но если не сдашь в институт и не пойдешь работать, — убирайся на все четыре стороны!» С тех пор он стал малоразговорчивым, и Ника боялась его…

Только на минуту взгрустнула она, вспомнив про отца, про обиду, нанесенную матери. Но эту грусть вытеснила заманчивая мысль о том, как она будет докладывать Венкову о ферме. Она уж постарается не ударить в грязь лицом.

И на нее нашло то настроение беззаботности, когда все бывает мило.

3

В большом помещении с поперечными деревянными балками под шиферной крышей стоял полумрак, в котором смутно проступали два ряда столбов по краям бетонной дорожки. Вдоль стен тянулись тускло освещаемые решетчатые дощатые загородки. Там раздавалось чавканье и довольное похрюкиванье. Густой, застоявшийся, неистребимый запах навоза перемешивался с острым удушьем карболки.

Обходя лужицы с навозной жижей, Ника встретила в глубине свинарника человека, тесавшего топором жердь.

— Разрешите пройти.

Человек распрямился, повернулся к ней лицом, отступил в сторону и, видя, что девушка не трогается с места, дотронулся рукой до козырька кепки.

— Венков… Алексей Венков.

— Знаю. Я видела вас в селе.

Помолчали, разглядывая друг друга.

— А вас как зовут? — спросил парень.

— Ника.

— Наверное, полностью Веро-ника?..

— Не угадали.

Задорно откинув голову, Ника рассмеялась и весело зашагала по бетонному полу.

Заведующая фермой, Анна Семеновна, женщина лет сорока, с прямыми седыми волосами и темным пушком над верхней губой, выслушала Нику и, приоткрыв дверь дежурки, крикнула:

— Эй, девчата! Давай сюда! Ревизорша пожаловала, сейчас обследовать будет.

Свинарки, большей частью пожилые женщины, засмеялись:

— Это Клавка-то обследовать нас!

— Да она не знает, из какого места у свиней ноги растут.

Смех прокатился по всем закоулкам свинарника.

— Нет, девчата! Пускай обследует. Пускай! — Заведующая плотно села на скамейку, засунула руки в карманы халата. — С чего начинать изволите?

— С рациона кормления?

— С привеса?

— С опороса?

Выкрики свинарок были озорные до злости.

— Ознакомься с надоем свинячьего молока.

— А может, желаешь проверить, как хавроньи рожают?

Нику обижала нарочитая грубость женщин, ее коробило от каждого их слова. Она твердо, с достоинством сказала:

— Я не сама напросилась, председатель послал.

— Так вот ты и скажи председателю, чтобы людей дал на ферму.

— Лучше засучивай рукава да берись навоз выгребать. А то пришла обследовать. Подумаешь, ревизорша какая!

Среди свинарок Ника видела и тех девушек, что вместе с ней учились в школе. Не понимая причины их злости, она чистосердечно стала оправдываться:

— Девчата! Да ведь я не ради того, чтобы винить вас в чем-нибудь… Председатель попросил.

— А ну, покажь руки! — неожиданно сказала заведующая фермой и ухватилась за рукав Ники. — Видали! Лакированные ноготки! Фу-ты ну-ты!.. Уходи-ка отсюда, а то навозом провоняешь! Или бери вилы да нагружай навоз на тачку.

— Правильно!

— Учить-то всяк умеет, а ты поработай!

Выкрики раздавались со всех сторон, на Нику сыпались обидные слова, каждый старался уязвить ее посильнее. Не выдержав, она сорвалась с места и побежала к дверям. Слезы застилали глаза. Сквозь этот туман она ничего не видела и чуть не сбила с ног Алексея Венкова в узком тамбуре.

Он догнал ее на дороге. В одной руке его, в локтевом сгибе, лежал топор, в другой — ножовка.

Ника украдкой вытерла слезы.

Некоторое время шли рядом. Алексей, не зная о чем говорить, спросил, много ли в селе молодежи.

— А что? — Ника вскинула на него глаза.

— Просто интересуюсь. Жить тут буду.

— Ну-у уж!.. Немало из города к нам приезжало, да почти никто не застрял. И вы с отцом такие же. Небось не по доброй воле приехали.

Желание наговорить городскому парню дерзостей вдруг охватило ее с такой силой, что она уже не могла ничего поделать с собой.

— Кто поверит, что ваш отец, кандидат наук, добровольно оставил институт, городскую квартиру и приехал в глухую Усовку. А вы провалились в институт и приехали сюда на время.

Алексей рассмеялся:

— Угадали! Прямо в самую точку.

— А что, неправда?

— Правда. — Алексей продолжал смеяться, а это еще больше злило Нику, и она глядела на него с подчеркнутой неприязнью.

— Я знаю, как бывает в жизни.

— Ух, какая знающая!

— Вам можно смеяться: в любой день можете уехать.

Глаза Алексея под широкими бровями вдруг перестали искриться, и он спросил очень серьезно, заинтересованно:

— Почему вы так озлоблены на родное село?

— Да как же не озлобляться-то! — горячо сказала Ника. — Чего ни коснись, все набекрень. Клуб недостроен. Не хватает пяти тысяч рублей. А председатель колхоза… не ваш отец, а который до него был… купил «Волгу». Видите ли, ему не пристало ездить на «Победе» или на другой какой-нибудь машине. Как же! Он депутат, он то, он се… А на «Волгу», кроме жены, никого ни разу не посадил. Сам каждый год отпуск получал и на курорт в Сочи ездил, а колхозники даже выходных не имеют. В городе на любой работе каждую неделю получают день отдыха.. Колхозники только и слышат: «Давай! Давай! Вы должны! Вы обязаны!..» А как колхозник живет, что ест, на чем спит, — никого не интересует. Вот и ваш отец… Интересуется, какая подстилка у скотины, какой корм, а ни в одном доме колхозника не бывал. А вот поп почти каждый день к кому-нибудь заходит, спрашивает: «Что сегодня вам бог на обед послал?» О том о сем поговорит, ласково так, вежливо… Даже о любви говорит, о браке, о семейной жизни…

— Видел попа. Молодой, видный… влюбиться можно. — Алексею хотелось подковырнуть языкастую девушку, и слова о попе он сдобрил подмигиванием, на что Ника огрызнулась с неожиданной для него грубостью.

— Ну, ну! Не заговариваться, а то как двину по сопелке! — Она потрясла кулаком.

Это не обидело Алексея, а развеселило.

— Ты всегда такая злая?

Этот вопрос и это «ты» сорвались у него с языка непроизвольно, и он смутился.

— Всегда, — ответила она и вдруг расхохоталась. Теперь в глазах ее играло девичье лукавство, от которого Алексею стало весело.

— Ты, видать, взбалмошная. — Он покачал головой.

Она резко оборвала смех и посмотрела куда-то вперед печальными глазами.

— С чего ты взял?

Они замолчали. Было по-осеннему тихо, откуда-то доносило равномерный гул мотора: то ли трактор работал в поле, то ли молотилка.