Помоги проекту - поделись книгой:
— А-а-а, Горохов. Я очень рад. Скажи, Горохов, это ты на большой перемене тряпку на лампочку закинул? Если ты такой меткий, — поезжай лучше охотиться на тигров.
Потом мы еще поговорили, и я рассказал ему про автомат.
— Интересный автомат, — сказал он, — ну, раз он такой, то монеты лучше в него не опускай. Отнеси их лучше на телефонную станцию.
— Хорошо, — сказал я, — до свидания!
Обрадованный, я выскочил из будки. Опустил руку в карман и остолбенел, — монет там не было! И тут до меня дошло: пока я советовался насчет денег, я все эти деньги прозвонил. Совсем запутался.
— Ну и что же, — думал я, — ведь монеты все равно в автомате... Да, но я же на них звонил... Значит, истратил чужие деньги... Но они же все равно в автомате... А кому плохо от того, что я звонил?.. Плохо тому, кто их опускал... А почему им плохо?.. Они даже ничего не узнают...
От этих запутанных мыслей у меня распухла голова. Я обхватил ее руками и стал думать изо всех сил. И вот, наконец, я понял, — надо взять мои гантели, и немедленно отнести их в утиль. А полученные за них деньги отнести на телефонную станцию. Я уже хотел идти и так сделать. Но тут заметил, что улицу переходит Глотов, парень с нашей лестницы. Сейчас он войдет в будку, поговорит, потом как хряснет трубкой по рычагу, монеты так и посыплются! Я его знаю, — уж он-то не будет мучиться, куда ему девать деньги. Положит их себе в карман, да и пойдет.
— Здесь очередь! — сказал я, как только Глотов подошел.
— Это в пустую будку-то? — удивился Глотов.
— Из этого автомата звонить опасно, он током бьет! — закричал я.
— Ничего, — сказал Глотов, — я привычный.
Он оттолкнул меня и взялся за дверь. Тут на меня нашла такая злоба! Я наскочил на него сзади и с треском оторвал хлястик у его пиджака. Глотов остолбенел. А я страшно испугался. И стал убегать от него вокруг будки. Он еще и не сдвинулся с места, а я уже обогнал его на четыре круга. Но вот он опомнился и побежал за мной. У меня закружилась голова, не хватало дыхания, а мы все бегали. Я забежал в будку отдохнуть, а Глотов, видно, тоже закружился и стал ломиться в будку с другой стороны. Он навалился на будку, и вдруг она стала падать!
Какой ни был Глотов плохой человек, он все же понял, что если я упаду, то весь изрежусь стеклами. Он забежал на мою сторону и поймал будку у самой земли. Удержать он ее не смог, но опустил довольно аккуратно. Потом он сел на нее и стал вытирать платком пот. А я лежал в стеклянной будке, как крокодил. Тут показалась милиция, и Глотов, конечно, убежал. Меня отвели в отделение, и там я все рассказал, — что делал и что думал.
— Ну что ж, — сказал милиционер, — все правильно.
И он протянул мне руку. И я пожал ее.
Иначе мы пропали
И кто это придумал такие длинные уроки?
Мы с моим другом, Славой Самсоновым, обо всем уже поговорили. И Эдуард Иванович, воспитатель наш, тоже все сказал, что хотел. А звонка все нет.
Вдруг Эдуард Иванович говорит:
— Ах, чуть не забыл!
И достает из-под стола чемодан. А в чемодане — лампочек, проводов, штепселей!
— Это, — говорит, — вам! Берите кому что нравится и сделайте что-нибудь интересное. А в конце четверти мне расскажете.
Слава взял провод и кнопку.
А я — наушники.
А другие — все остальное.
Звонок! Наконец-то! Раз — и никого нет.
А Слава остался.
— Ты что? — говорю. — С ума сошел?
— Да нет, — говорит, — дело одно есть.
Шел я домой и думал: как там Слава сейчас один, в пустой школе?
На следующее утро Славы долго не было. Вдруг видим, идет медленно-медленно. Вошел в класс, сел. Посидел, голову погладил. И говорит:
— Ну что же, можно начинать.
И сразу же раздался звонок.
Шел урок, как всегда, и вдруг Анна Лаврентьевна, наша математичка, заявляет:
— Осталось несколько минут. Опрос. Скажи, Самсонов...
И тут вдруг зазвенело, зазвенело — перемена!
Посмотрел я на Славу — как-то странно он сидит. Боком. Заглянул под парту, — а там кнопка привинчена, та самая! И Слава на нее ногой жмет! Отпустил — и звонок прекратился.
Колоссально! Все понял. Рассмотрел. От кнопки провод — под дверь, в коридор, а в коридоре, по стеночке, — к звонку! А старый провод — перерезан. Меня аж подбросило!
Побежал я к Славе, потоптался, потом обнял его и поцеловал. И Слава тоже растрогался, но говорит так небрежно:
— А-а-а, ерунда! Давно пора, да все руки не доходили...
Погуляли мы молча, ото всех отдельно, потом вернулись и звонок дали, такой коротенький.
И вдруг!
И вдруг!
Эдуард Иванович!
Ну, и все!!
Но нет, ничего. Оказалось, по другому делу зашел. Будет у нас физику вести. Говорил, говорил, говорил... И вдруг приходит нам записка с задней парты:
«Все знаю. Пожаров. Давайте звонок. Пожаров. Зуб болит и голова кружится. Пожаров».
Что делать? Слава потрогал ногой кнопку, на Эдуарда Ивановича посмотрел, потом глаза зажмурил — и нажал. Звонок прозвенел, а за ним вдруг такая тишина! И все сидят неподвижно. А воспитатель наш стоит и смотрит. Ну, все!
Но тут я вдруг запел что-то, по проходу побежал — топ, топ, топ! Перемена, мол, чего сидите!
Эдуард Иванович словно очнулся, журнал закрыл и говорит:
— Урок окончен.
Ну, если он не догадался, так чего же нам бояться?!
Стоим мы со Славой, и подходит толпа. А впереди — Пожаров. И говорит нам:
— Хорошо бы в слона сыграть.
А Слава наивно так спрашивает:
— А успеем?
— Успеем, — говорит Пожаров и подмигивает. А подмигивает он известно как: всем телом дергается, словно клюет что-то, даже стекла в окнах дребезжат.
Вышли мы во двор. Пожаров согнулся и к стенке встал. Сзади его Лубенец обнял и голову на него положил. А за Лубенцом — братья Соминичи. Вот и получился слон. Наша команда разбегается и на слона — р-р-аз! И пошел слон. Кричит на разные голоса, качается. И вдруг спотыкается — и об землю! Пыль поднялась! Красота!
Тут женская часть нашего класса вмешалась.
— Ну ладно, — говорим, — ладно. Умоемся.
И пошли на Неву. Слава говорит:
— А не опоздаем?
А все:
— Не опоздаем, не бойся!
И смеются. Все разнюхали. Только Лубенец беспокоится. Есть у нас такой Лубенец. Никогда ничего не знает. Даже удивительно. Вот, помню, пускали мы жестяные пропеллеры с катушек. Скоро все узнали, даже директор себе такую сделал. Только Лубенец все удивлялся: что это такое в воздухе сверкает? Пришли мы на реку, умылись, и Лубенец назад захотел. Вдруг Слава говорит:
— Постой!
Разделся, побежал по бревнам и нырнул. А за ним все остальные. Вода теплая, дровами пахнет, а на дне водоросли развеваются. Потом вылезли на бревна, Пожаров спрашивает:
— И еще раз можно?
Идем мы обратно, а в раздевалке директор.
— Скажи-ка, Марья Ивановна, — спрашивает он. — Ты кнопочку свою вовремя нажимаешь?
— Что?! — переспросила нянечка. Она у нас ничего не слышит: у нее вата в ушах.
Директор повторил.
— А то как же! — обиделась Марья Ивановна. Директор потянулся было к кнопке, но потом руку отдернул и вверх по лестнице побежал.
Третий урок — литература. Мефодий Кириллович пришел в такой розовой рубашечке — никто теперь таких и не носит. Ах, Мефодий Кириллович! Он размазал все, что было на доске, и положил грязную тряпку на стол. И начал говорить. И мы тоже. Только видно было, как он рот раскрывает. И краснеет. Словно во всем, что на свете плохого, он один виноват. Пересел я вперед, и он сказал мне:
— Не хочу хвастать, но сегодня к уроку я подготовился очень тщательно. Да. Да. Тут недавно была комиссия. И я ей что-то не понравился. Так что сегодня, вроде, для меня все решается. Но я спокоен. Я подготовился. Тщательно. Прочел много книг, брошюр. Я...
И тут раздался звонок. Он побледнел и взял в руки тряпку.
— Как время летит, — сказал он, — вот и урок прошел. А я и не заметил. И жизнь моя так же прошла.
Никто не слушал его. Крича и толкаясь, все вылезали в коридор.
А в коридоре на меня налетел староста соседнего класса.
— Где Самсонов? — кричал он. — Самсонова мне дайте!
— Да откуда ты? — спросил я.
— Оттуда, — закричал он, — с контрольной! Контрольная у нас была!
— Ну, и успели? — спросил я.
— Успели! — закричал он. — Как же! Кто две строчки решил, кто одну, а я так вообще ни одной. Самсонов где?
А Самсонов ходил довольный и у всех спрашивал:
— Ну, как?
К его удивлению, никто не говорил: «Здорово! Прекрасно!»
Наоборот, все ругались. А Пожаров прямо сказал, что Слава — трус и что все уроки надо сделать не больше семи минут, а зато математику — не меньше часа.
Поделиться книгой: