Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Он был безмятежно счастливым человеком.

Пусть его редко продвигали по службе, а зарплата почти не росла, работа дарила ему сложные задачи и минуты чистой, почти детской радости.

Обломки Япета теперь принадлежали Луне и Венере. Но десятилетия переброски в направлении Солнца ледяных глыб, состоявших из пресной воды и углеводородов, закончились. Прежние шахты и рудники превратились в большие города. Множество людей жило на Титане, Рее и других спутниках, и ни у кого не было желания делиться своими богатствами. Луна так и останется влажной губкой из камня, тогда как Венера превратилась в чистый сухой мир; ее экологическая система постоянно дорабатывалась, чтобы выдерживать бесконечную засуху, а жители были уже скорее машинами, чем существами из плоти и крови. И не важно, насколько глупо или упрямо вели себя правительства, математические расчеты были жестоки и просты: отныне будет проще терраформировать каждый мир там, где он вращается, так же как проще было транспортировать избыток людей и других разумных существ в эти пустующие дома.

Свет заливал новый Япет, вода была теплой и соленой; плавучие рифы представляли собой внушительные структуры из кальция и кварца, образовавшиеся вокруг пузырей водорода. Древний спутник давно растаял от коры до самого ядра, и огромные помпы перемешивали океан Япета, создавая тщательно спланированные течения так, чтобы каждый литр воды насыщался кислородом и освещался подводными солнцами. Электроэнергия в триллион ватт позволяла этому небольшому миру светиться изнутри. Обширнее прежних земных океанов, но без темных холодных пучин, где живые организмы медлительны и вынуждены экономить силы в надежде заполучить хотя бы крохи еды, нынешний мир Саймона со временем должен был обзавестись коралловыми лесами и пузырями городов, а также рыбами, соответствующими этим подводным садам, восхитительными как на вид, так и на вкус.

Работой Саймона, рутинной, но жизненно необходимой, были питательные вещества. Когда он не думал о Джеки, то обычно мечтал о дневных беседах с сенсорными устройствами и автоматами-наблюдателями. с центральным мозгом Дома и с коллегами из других, более элитных департаментов. Лишь небольшая часть спутника была стабильной: несколько плавучих городов, промышленный комплекс по переработке и рассеиванию крошечного ядра из камня и металлических примесей… Но основной задачей Саймона как атума в его крошечном королевстве было создать круговорот питательных веществ, не зависящий от сбоев и перепадов в подаче энергии. Вода должна была оставаться такой же прозрачной и чистой, как в лучшем приливном бассейне на каком-нибудь давно исчезнувшем земном пляже.

Так как Джеки это было интересно, Саймон заканчивал день тем, что рассказывал своей любимой о последних событиях. Каждый вечер, как только ближайшее солнце начинало меркнуть, он обычно составлял небольшое послание, основанное на холодных и беспристрастных фактах. Но поскольку он нервничал, то неминуемо начинал рассказывать, что постоянно думает о ней и что любит ее, а выражение его лица и интонация говорили сами за себя: что он боится ее потерять из-за какого-нибудь многообещающего студента или того хуже – из-за профессора с сертификатом гения, который увлечет его дорогую птичку в гораздо более экзотические сферы, чем этот прекрасный, но такой крошечный пруд.

Послание началось новостями с Земли. Живым веселым голосом Джеки рассказывала о занятиях и о лаборатории, о том, что она преподает самостоятельно – «я боюсь до ужаса, а студентам нравится, что я трясусь», – и дважды упомянула слухи о небольшой эпидемии, которая поразила несколько прибрежных ферм по выращиванию водорослей.

– Ходят разговоры о дефиците, – признала она. – Их экосистема работает на минимальных резервах, а потому дефицит неизбежен. Слишком много жителей, а в придачу к ним еще и те, кто сумел незаметно сюда проникнуть…

Но тут она поняла, что Саймона это напугает, и прибавила:

– О, ничего серьезного. Просто будем съедать за обедом на один-два куска меньше. К тому же у Стэнфорда есть собственный запас продовольствия, так что беспокоиться не о чем. Абсолютно не о чем.

Она усмехнулась своим милым беззубым ротиком и, светясь от удовольствия, объявила:

– Кстати, дорогой, я хочу тебе кое-что показать.

Тут ее лицо замерло, а голос замолк. Прошло достаточно времени, чтобы Саймон начал подозревать какой-то сбой в своем оборудовании.

Изображение снова ожило, и Джеки заговорила тихим, заговорщицким тоном:

– Никто меня не видит, дорогой. «Никто» означает – никто другой, кроме тебя. Ты не знал про мой маленький секрет, но я установила в нашем Доме кое-какие хитроумные протоколы защиты. Не такие хорошие, как у некоторых, но достаточно надежные, чтобы укрыться от любопытных глаз.

– И что эти глаза высматривают? – тихо спросил он.

Послание Джеки было огромным и включало в себя интерактивные функции. Программа услышала его и ответила голосом Джеки:

– Еще немного, дорогой. Ты все увидишь. Но сначала позволь мне показать тебе парочку других чудес. Хорошо?

Он радостно закивал, его тяга к неизведанному придавала моменту свежую, желанную остроту.

– Ты видел эти места, – продолжала Джеки. – Но я не помню, когда это было; с тех пор новые зеркала стали намного, гораздо мощнее. Я прилагаю снимки пятисот тысяч миров, на каждом из которых есть жизнь.

Снимки были знакомыми, только более четкими. В Галактике жизнь была не таким уж редким явлением. Время от времени возникали и сложные землеподобные биосферы – правда не часто и не там, где ожидалось. Самыми распространенными формами жизни оставались микробы и бактерии; типичными примерами подобных миров были Марс и Венера, моря Европы[5], а также живые облака Юпитера. Опыты с многоклеточными формами жизни, напротив, были исключительно неустойчивыми. Воздействия астероидов, появление сверхновых, столкновения нейтронных звезд происходили с ужасающей частотой, уничтожая все, у чего были голова и хвост. Выживали только неторопливо растущая слизь где-нибудь в глубинах моря да терпеливый вирус простуды на глубине десяти километров под отравленной почвой. В конце пермского периода Земля сама едва избежала такой участи. Но даже с учетом всех этих грандиозных катастроф землеподобные планеты встречались в тысячи раз реже прочих. У профессоров Джеки была головоломка, и, поиграв с ней, они получили ответ – весьма отрезвляющий, как и все ответы, которые дает наука.

Время от времени межзвездные облака и обреченные на смерть солнца падали в центр Галактики. Если их приток был достаточно большим, то необъятная черная дыра откликалась пылающим ужасом, который эффективно и почти повсеместно уничтожал излишне сложные формы жизни. С начала кембрийского периода Галактика взрывалась по меньшей мере трижды. Земле повезло выжить только потому, что она была окутана плотными облаками из пыли и газа, – это была достойная теплица, и построили ее боги Причуды и Каприза.

Саймон задумчиво просматривал сообщение – несколько сотен планет, выбранных наугад. Затем он попросил Дом отобрать наиболее необычные из них. По этому весьма расплывчатому запросу атум получил несколько десятков изображений облачных сфер, вращающихся вокруг солнц в сотне световых лет от его уютного кресла. Джеки вернулась, как раз когда он нашел ближайший из таких миров.

– Альфа Центавра В – это огромный мир, – произнесла она самым наставительным своим тоном. – Планета, которую кто-то недалекий назвал Новой Землей в те времена, когда все мы знали, что на этой планете есть вода и пригодная для жизни атмосфера.

Саймон никогда не видел этот чужой мир так близко. Изображение было невероятно четким, ошеломляющим. Саймону казалось, будто он парит на низкой орбите над мелководным морем черного цвета. За цвет воды отвечали бактерии – огромные массы неутомимых микроорганизмов, поглощавших солнечный свет и производивших кислород в количествах, достаточных для того, чтобы это заметили астрономы много веков назад. Однако тектоника Новой Земли радикально отличалась от земной: по целому ряду причин инопланетная атмосфера не могла поддерживать горение, не говоря уже о процветающей экосистеме.

– Сейчас, – продолжала Джеки, – наш обзор включает в себя девять миллионов сорок тысяч живых миров. Это число и эти изображения не будут опубликованы еще в течение нескольких месяцев. Мы пока не закончили и ожидаем получения еще нескольких миллионов результатов. Но на сегодняшний день, Саймон… на данный момент… всего восемнадцать планет подают безошибочные признаки многоклеточной жизни и разума. Конечно, мы могли упустить что-то незначительное. Но после столь длительных исследований, с такими невероятными инструментами – ни одной находки на расстоянии менее восьми тысяч световых лет… мой дорогой, пытливый ум просто не может не предположить, что появление разума – это случайность космических масштабов или того хуже – удачная шутка Бога…

– Надеюсь, нет, – пробормотал он.

Джеки согласно кивнула.

– А теперь по поводу моего чудесного сюрприза, – продолжила она. – Одна крошечная часть неба для нас табу. Ты знал об этом? У власть имущих есть правила. Никто, кроме них, не может смотреть на один исключительно узкий сектор пространства. И мы не смотрели, по крайней мере специально. Но на прошлой неделе произошел несчастный случай. Разумеется, мы там ничего не увидели и, конечно же, ничего не записывали. Но я подумала, что ты захочешь взглянуть одним глазком на то, как выглядит это «ничего», – при условии, что будешь хранить запись в очень надежном месте.

На фоне звезд наблюдалось крохотное свечение – похожее на комету, пылавшую жарче любого солнца.

– Это Гектор, – сообщила Джеки. – Доктор Маккол по-прежнему в космосе, по-прежнему рвется в бой. Еще десять тысяч лет – и твой бывший коллега наконец-то доберется туда, куда намеревался.

Саймон обсуждал содержание солей с раздражительным прибором-измерителем, находящимся по ту сторону спутника, когда его прервал Дом.

– Произошел инцидент, – сообщил он. – На Земле, а именно – на территории кампуса…

– Джеки?

– О ней мне пока ничего не известно, – признался голос. – Стэнфорд и прилегающие к нему территории временно недоступны. Беспорядки продолжаются. Там все еще идут ожесточенные бои. Дать исчерпывающую оценку пока не могу.

– Беспорядки? – недоверчиво переспросил Саймон.

– Да.

– Но почему?

– Ходили рассказы, слухи…

Дом запрограммирован так, чтобы выражать печаль и сочувствие, но не чрезмерно. О гневе и речи нет; а потому следующие слова прозвучали бесстрастной констатацией факта:

– По слухам, община Стэнфорда утаивала продукты питания; это вызвало стихийный протест, впоследствии переросший в насильственные действия, в которых приняло участие около миллиона жителей города. В ответ гражданские власти применили силу, возможно несколько чрезмерную…

– А что с Джеки?

– У меня есть списки убитых и раненых, сэр. Данные постоянно уточняются. Подтверждена смерть восьмидесяти трех гражданских; около сотни пока числится пропавшими. Но я обязательно сообщу вам, как только найду ее, где бы она ни была.

Саймон решил, что не будет волноваться. Шансы, что именно с этой энергичной аспиранткой произошло несчастье, минимальны. Огромную старую школу посещают десятки тысяч, так что – нет, он не будет сходить с ума, это пустая трата времени. Убежденности ему хватило на восемь минут сосредоточенной работы. Потом Саймон на полуслове отключил сенсорный экран и обратился к Дому:

– Узнаешь хоть что-то – свяжись со мной.

– Конечно, сэр.

Его дом – их с Джеки дом – был единственным строением на крошечном зеленом островке из плавучего коралла, дрейфовавшем по водной поверхности спутника. Важнее всего сейчас было бежать отсюда, отгородиться от всего, что напоминало о Джеки. В одиночку Саймон взмыл на реактивном самолете над поверхностью моря, удерживаемого в положенных границах маслянистой пленкой, распугивая стаи птиц и радужных летучих мышей. Затем он пришвартовался к перегородчатой центральной башне и сел в подъемник, который спокойным голосом поинтересовался, куда везти.

– Вверх, – бросил Саймон. – Просто вверх.

Свод Япета был гораздо совершеннее тех, что защищали внутренние миры Солнечной системы. Чернее космической пустоты, непрозрачный, несокрушимый: если цивилизации суждено исчезнуть сегодня, этот свод останется невредимым до тех пор, пока Солнце не превратится в остывшие белые угольки. Такой ресурс прочности имел огромное значение. Саймон миновал последний свод теплицы и оказался на ночной стороне спутника, где уже занимался рассвет. Он остановил подъемник, прежде чем тот достиг пристани, находившейся на самом верху, и стал смотреть, как восходит солнце – крохотная искра яростного ядерного пламени, которое затмевали тысячи лазеров, направленные на этот скромный спутник Сатурна.

Союз государств ледяного пояса объединил свои силы. Меркурий, долгое время считавшийся слишком затратным для терраформирования, был выкуплен и частично уничтожен, камни и железо переработаны и превращены в армаду огромных орбитальных солнечных коллекторов, накапливавших энергию и производивших пучки света, которые могли бы уничтожать корабли, города и даже целые миры. Могли бы – но этого никогда не случится, учитывая то, как тщательно их программировали, какие меры безопасности принимали. Сфокусированная энергия Солнца направлялась на прочную черную теплицу, а уже сама теплица поглощала и направляла весь ресурс в сердце искусственных солнц, заставлявших Япет светиться изнутри. Такое решение было и дешевле, и приятнее, чем строительство и обслуживание множества термоядерных реакторов. Каждый фотон поглощался, и, как результат, живой мир обретал теплую, сверкающе чистую, благодатную воду – в таком месте Саймону хотелось бы жить вечно.

Джеки всегда любила эту часть подъема, вот почему Саймон остановился здесь. Остановился и стал ждать: он знал, что она жива и с ней все хорошо, но ведь беспокоиться – это вполне нормально, верно?

Обстановка на Земле всегда была сумбурной.

Он отдавал себе отчет в том, что у Джеки есть друзья и коллеги и что она должна помочь им, прежде чем сможет прислать ему весточку. И что, скорее всего, даже потом у нее не будет возможности сделать это сразу, учитывая весь хаос и неразбериху; да к тому же в подобных случаях по настоянию власть имущих вводится цензура.

Нет, он вовсе не терзался тревогой.

И тут его вызвал Дом:

– Сэр?

В голосе звучала печаль.

Больше всего Саймона удивило то, как быстро он обрубил все контакты с Вселенной. Прежде чем прозвучало следующее слово, прежде чем Саймон понял, что собирается сделать, его маленький острый ум уже принял решение и перекрыл канал связи с Домом.

Если Саймон ничего не будет знать, значит Джеки жива. И так будет до тех пор, пока он в состоянии выносить холодную безграничную пустоту космоса вокруг и звук собственного тяжелого судорожного дыхания.

Макемаке

– Пожалуйста, сэр. Прошу вас. Что вам великодушно предложить? У меня есть изумительные чаи, крепкие и сладкие, а также слабые и изысканные.

– Что-нибудь изысканное.

– Еще раз прошу прощения за мое неожиданное вмешательство, сэр. Я бесконечно признателен вам за то, что вы тратите свое время и терпите убытки.

Саймон кивнул и ласково улыбнулся хозяину, ни о чем не спрашивая. Сурикаты были умными и общительными существами, они славились своими церемониями и инстинктивной вежливостью. Ответы не заставят себя долго ждать. Саймон был достаточно знаком с этим народом и понимал: ему не слишком понравится то, что он скоро узнает.

Чай подали холодным, в крохотных церемониальных пиалах.

– Вы по-прежнему делаете для нас великолепную работу, сэр.

– А я о вас слышал много хвалебных слов, – ответил Саймон. – Умы более возвышенные, чем я, утверждают, что никогда прежде наша группа не имела удовольствия работать со столь квалифицированным и ответственным шефом службы безопасности.

Тонкие черты шефа выразили удовольствие. Однако все его четыре руки слишком крепко сжимали пиалу, царапая длинными черными ногтями белый костяной фарфор.

Саймон допил свой напиток и отставил в сторону пустую пиалу.

Шеф сделал то же самое, а затем произнес зловещим тоном:

– Возможно, вы слышали о транспорте с беженцами, который прибыл вчера. Конечно, слышали, кто же не слышал? Одна тысяча и девять спасшихся, каждый из них – жертва чудовищной войны, и в данный момент все они находятся в карантине в обычном месте.

Наверху, в ста километрах над их головами, стоял небрежно замаскированный и чрезвычайно грязный ледяной купол – в такой же помойке, похожей на тюрьму, Саймон прожил первые три месяца после прибытия на Макемаке.

– Это моя проблема, – начал было шеф, но тут в его блестящих черных глазках появилась улыбка, и он поправился: – Наша проблема.

Довольно прямое напоминание о гражданской ответственности каждого.

– Более одной тысячи разумных существ желают обрести убежище среди нас, но, прежде чем это случится, мы должны выяснить все о каждом из этих индивидов. Возможно, политический климат и улучшается, однако раздражение и недоброжелательство по-прежнему сильны. Мы сохраняем нейтралитет дорогой ценой…

– Кто же наша проблема?

Шеф был доволен тем, что Саймон его прервал. По крайней мере, он, кажется. вздохнул с облегчением, глядя на существо в два раза крупнее его и старше кого бы то ни было в этом мире.

– Мы выявили военную преступницу, – признал шеф. – Весьма разыскиваемую личность, которая, как я полагаю, в прежние времена являлась вашей коллегой. По сообщениям надежных источников, она была замешана в марсианском геноциде, являлась консультантом в случае двух массовых убийств на Земле; также тщательно задокументирована ее роль в ганимедских побоищах.

– Мы обсуждаем Наоми?

Маленькое личико склонилось в смущении, длинное вытянутое тело опустилось на пол, покрытый ковром.

– Это одно из ее имен, да. Она пыталась скрыть свою личность, но то, что было умной, тщательно продуманной маскировкой в день, когда она покинула Титан, устарело и стало тривиальным.

Сурикаты были милыми существами, с густой шерстью мягче соболиной, а слой подкожного жира и фантастический обмен веществ позволяли им уютно чувствовать себя в ледяных туннелях. Шеф снова поднялся, беспокойно трогая считыватели и переключатели; хвост его энергично шевельнулся, подчеркивая важность того, что собирался сказать сурикат.

– Мы совершенно уверены. Это та самая печально знаменитая Наоми. В наших руках оказался атум – возможно, с самой дурной славой из всех ныне живущих.

– Из Синего Лагеря, – добавил Саймон.

В начале войны существовало восемь Лагерей. Из-за истощения ресурсов, потерь и в силу политической необходимости поле боя сократилось до двух Лагерей, и Синий официально прекратил свое существование.

– Что касается позиции нейтральных государств пояса Койпера, для нас не существует никаких Лагерей, – вежливо, но твердо предостерег его шеф. – Есть мы, и есть Война. Мы никогда не принимали ту или иную сторону в этом нелепом конфликте, а это означает, что нам никого не следует поддерживать и что мы должны воздерживаться даже от самых условных союзов.

Иными словами, чтобы сохранить мир, они вынуждены быть жестокими.

Саймон кивнул.

– Почему сюда?

– Простите, сэр?

– Мне понятно, почему Наоми предпочла сбежать. Разумеется, она постаралась улизнуть. Но женщина, которую я знал, обладала способностью угадывать, куда повернет туннель в следующий момент. Бросить все ради долгого полета на окраину системы, к самым границам обитаемого пространства… проделать весь этот путь ради того, чтобы оказаться на Макемаке, – шаг в лучшем случае отчаянный. В худшем – внушающий подозрения.

Нежелательный вопрос был задан. Отвечая на него, шеф определенно вспомнил о своем положении; он напряг хвост и сжал кулаки.

– Отчаяние – вполне нормальная реакция ныне. Сэр, вы не видите разведывательных сводок, которые я вынужден терпеть. Вы не изучаете детально разработанных имитаций и прогнозов продолжающихся бедствий. По меньшей мере девяносто процентов населения Солнечной системы уничтожено. Это самое меньшее. Миры разрушены, будущее уничтожено – но, конечно, здесь, где мы бережно сохраняем мир, вы и представить себе не можете, насколько жалки, безумны и больны эти умы… эти немногие истерзанные существа, которым удалось дожить до сегодняшнего дня.

– Согласен, – доброжелательно откликнулся Саймон. – Я действительно не знаю, каково это.

Шеф вздохнул. Сожалея о собственной резкости, он признался:

– К вам я испытываю только уважение, сэр. Уважение вкупе с благодарностью. Что бы мы делали без ваших талантов? Что, если бы ваш путь привел вас к другому миру Койпера… скажем, к Варуне? Сейчас у них был бы великий атум, творящий чудеса с ограниченными ресурсами, а нам бы пришлось отказывать всем страждущим из-за нехватки места, еды и драгоценного воздуха…

На Варуне произошла катастрофа. Слишком много беженцев для мира, где едва началось терраформирование. Однако Макемаке, и в особенности сообщество сурикатов, пережило этот кошмар без особых потерь.

Саймон знал правила игры.