Охотники за барсами

ЗВЕРЕВ М. Д. ОХОТНИКИ ЗА БАРСАМИ

Опасная близость

Ярким солнечным утром я шел по старому лесу Кара-чингильского охотничьего хозяйства. Это был необычный лес для тех, кто вырос среди сосновых боров или тайги. Узкие мелкие листья джиды, немного похожие на тальниковые, не давали и половины тени, обычной для других деревьев. Совсем не зеленый, а голубовато-серый цвет листьев, как легкой дымкой, окутывал деревья и придавал всему лесу сказочную окраску. А какой сильный пряный запах разносился от множества ярко-желтых соцветий на каждом дереве!

Джидовый серебристый лес всем своим видом говорит о юге.

Настойчивый сорочий крик привлек мое внимание. На большой поляне в лесу, с которой накануне была скошена и увезена трава, сидели три сороки на некотором расстоянии друг от друга. Они взмахивали хвостами, стрекотали и смотрели на какой-то шевелящийся комок. В бинокль я рассмотрел, что это лисица так заинтересовала сорок. Она лежала на спине, виляла хвостом и поворачивалась то на один бок, то на другой.

С четвертой стороны, из густой, нескошенной травы, вышел фазан и, весь вытянувшись, тоже стал смотреть на лису и тревожно цокать. А лиса все переваливалась с боку на бок, ложилась на спину, болтала ногами и непрерывно виляла хвостом, медленно приближаясь к одной из сорок. Но та не улетала и даже боком подскакивала ближе к лисе. Не более трех метров отделяло их друг от друга. Два метра! Еще меньше! Лиса перевернулась на живот и бросилась на сороку!

Лиса точно опустилась на то место, где сидела сорока, но ее уже не было: отчаянно застрекотав, она успела взлететь и... тут же опять села на поляну в десяти шагах от лисы. А та, не вставая, перевалилась на спину и опять завиляла хвостом, словно это совсем не она «публично» чуть было не схватила сороку.

Остальные сороки подскакивали ближе. Фазан тоже сделал несколько шагов в сторону лисы. Его цоканье и сорочье стрекотание далеко разносились по лесу.

Лиса еще раз подкатилась к той же сороке. Когда она вторично бросилась на нее, то сороку спасли какие-то доли секунды. Однако, все же успев взлететь, сорока, как завороженная, опять уселась на поляну. Все началось сначала, как будто ничего не произошло. Между тем фазан сделал еще несколько осторожных шагов вперед и оказался ближе к лисе, чем сороки. Лиса начала подкатываться к нему.

Фазан замер на месте, громко зацокав, вытянулся весь, как только мог, но не отступал, а лиса вертелась уже в двух метрах от него.

И вот рыжей лентой зверь мелькнул в воздухе. Фазан, как яркая ракета, взвился вверх, отчаянно крича, и... тут же опустился на поляну, зацокав.

Лиса повалилась на бок и снова стала подбираться к сороке. Конечно, она схватила бы одну из сорок или фазана, но всему помешала четвертая сорока. Она прилетела на крик и заметила меня за кустом.

Новая сорока застрекотала по-особенному. Фазан и сороки на поляне замолчали, а лиса вскочила на ноги, подняла вверх нос и только теперь почувствовала мое присутствие. Круто повернувшись, лиса исчезла в кустах. Сороки улетели, фазан убежал, и на поляне все стихло. Лесное представление не успело закончиться. Занавес опустился раньше времени.

Под мостом

Огромная темная туча быстро приблизилась и закрыла солнце. Степь сразу приобрела какой-то сероватый, осенний вид. Замолкло стрекотание насекомых, исчезли птицы. Послышались раскаты грома.

С неумолимой быстротой надвигалась гроза.

А туча уже настигает нас. В воздухе запахло влагой. Стал слышен шум дождя. Еще немного — и мы примем холодный душ. Отдельные крупные капли уже зашлепали по пыльной дороге, оставляя мокрые пятна.

Тогда мы нажали на всю силу наших ног и легких. И, когда нырнули наконец под защиту моста, дождь хлынул сплошной лавиной.

Мы прижались к стенке и долго не могли вымолвить ни слова из-за одышки. Дождь, которого так ждала земля, шумел кругом. Всюду бежали мутные ручьи. Лужи пузырились под ударами крупных капель.

Под мостом было сухо. Гром раскатывался по небу уже далеко впереди. Тучу проносило. Дождь начал стихать.

Только теперь мы заметили, что не одни под мостом. Меж деревянных балок виднелись гнезда полевых воробьев. Они сидели в них, испуганно поглядывая на нас, но не слетали. Пара ласточек спокойно сидела на краю гнезда, прилепленного под балкой, и чистила перышки. В гнезде попискивали уже оперившиеся птенцы.

Дождь еще не кончился, когда послышался шум поезда. Он все нарастал. Мост начал трястись. Вдруг страшный грохот над нашими головами невольно заставил прижаться к стенке — по мосту промчался локомотив и застучали колеса вагонов. Грохот и лязг были так сильны, что я не мог разобрать слов товарища: он, как рыба, открывал рот, показывая куда-то рукой. Я посмотрел по направлению его протянутой руки и улыбнулся: ласточки как ни в чем не бывало продолжали чистить перышки, не обращая внимания на грохот. Воробьи в гнездах тоже сидели спокойно. Только теперь я заметил несколько летучих мышей. Они неподвижно висели вниз головой в темных пролетах трясущихся балок.

Ко всему, оказывается, можно привыкнуть!

Неразгаданная тайна кекликов

Приехал я на лесной кордон заповедника Бартугай поздно вечером и не успел рассказать о цели своего приезда объездчику Чуне. А он, как истый житель горных лесов, никогда ни о чем сам не спрашивал. Только на следующий день утром, когда мы сели на кошму перед столиком на крошечных ножках и стали пить чай с бурсаками, я задал Чуне тревожный для меня вопрос:

— Как в этом году, Чуне, в горах есть кеклики?

— Мал-мала есть, — ответил Чуне, сразу поняв, что начался служебный разговор.

«Мал-мала» в понятии Чуне значило много, и поэтому приехал я в Бартугай не напрасно.

— Видишь ли, Чуне, — приступил я к трудному разговору, — ученые зарубежных стран считают, что кеклики-самки сносят яйца в два гнезда и на одном высиживает самка, на другом—самец. Так и ходят потом каждый со своим выводком. Я приехал проверить, так ли это.

Чуне мрачно молчал и громко втягивал-из пиалы. По всему его недовольному виду было ясно, какого он невысокого мнения обо мне — всегда я занят пустяками!

— Тау-теке на Турайгыре шибко много, — неуверенно произнес он, глядя в окно и стараясь сбить меня на такое дело, которое было бы для него интересным.

А ты, Чуне, не замечал, два гнезда у кекликов или одно?

— Кто его знает...

— После чая оседлай коней и поедешь со мной в заповедник!

— Ладно.

Мне не удалось пока заинтересовать Чуне кекликами, но я надеялся сделать это в горах. Его наблюдательность и знание повадок животных нужно было обязательно использовать.

Через час наши кони побрели через Чилик. Белая пена клубилась со стороны течения, достигая седла. Кони шагали тяжело, слегка наваливаясь всей тяжестью на воду, чтобы не быть сбитыми с ног течением. Я много раз переезжал вброд через Чилик, но каждый раз вздыхал облегченно, оказавшись на том берегу.

— Тут чушка днюет! — сделал Чуне последнюю попытку заинтересовать меня охотой на кабанов и показал камчой на тугай.

Я не ответил, и он потащился сзади, все время отставая.

Около каменистых россыпей закричали кеклики. Мы слезли и пустили лошадей пастись.

— Чуне, ты находил когда-нибудь гнезда кекликов? — спросил я.

— Приходилось...

— Давай поищем!

— Зачем?

— Как — зачем? Я же тебе объяснял!

— У них гнезд чичас нету.

— Почему?

— Они теперь с ребятами бегают.

Это была первая неприятность. Значит, я опоздал, и в этом году искать гнезда было бесполезно: птенцы вылупились из яиц.

— Ну ничего, — сказал я, не подавая виду, что ответ Чуне доставил мне огорчение, — поищем выводки.

Мы медленно начали карабкаться вверх по скалам. То и дело приходилось поджидать Чуне. Едва я выглянул из-за небольшого перевала, как на другом склоне закричал кеклик. Мы притаились за камнями. Кеклик успокоился и замолчал. В бинокль я долго осматривал противоположный склон. До него было недалеко, но заметить кеклика не удавалось: окраска его оперения не отличалась от камней. Кеклик неподвижно затаился, и увидеть его было невозможно. Нужно ждать. И мы с Чуне улеглись на камни, не спуская глаз с места, откуда раздавался крик кеклика.

Прошло полчаса. Солнце поднималось все выше, и делалось жарко. От нечего делать я наблюдал за насекомыми. Крупный богомол — пустынная эмпуза — сидел неподвижно на кустике полыни, и особый отросток у него на голове, как зеркало, отражал солнечные лучи, сверкая бриллиантовой капелькой. «Вода» среди сухого южного склона привлекала насекомых, и маленький хищник ловко хватал их своими передними ножками.

Сзади меня раздалось ворчание. Я испуганно оглянулся. Это храпел уснувший Чуне!

Наконец-то один из «камешков» на противоположном склоне пошевелился. Это был кеклик. Он побежал по склону, а за ним покатились пушистые шарики — птенцы.

Я схватил бинокль и быстро поймал их в поле зрения. При сильном увеличении были хорошо видны бугорки на его красных лапках. Это был самец.

— Чуне! Смотри! — воскликнул я, тормоша объездчика.

Он нехотя поднялся и посмотрел в бинокль.

— Ну, кто это?

— Петух... —ответил Чуне, — а курицы джок![1] — добавил он не без удивления.

Кеклики скрылись за перевалом.

Вскоре мы нашли еще один выводок. Его водила самка. Чуне долго искал самца, но так и не нашел.

— Петуха джок! — развел он руками.

С третьим выводком опять ходил один самец. Это окончательно заинтересовало Чуне. Его сонный, недовольный вид как ветром сдунуло.

— Скажи пожалуйста! — удивлялся он. — Однако, правду говорил твой ученый. А мы тут живем и не знаем!

Но с третьим и четвертым выводком были и самец и самка.

До позднего вечера мы с азартом лазили по скалам, нашли больше десятка выводков, но ничего не поняли. С одними выводками ходили только самки, с другими — только самцы, а с третьими — обе взрослые птицы.

Вечером за чаем на кордоне Чуне рассказал, как он сидел однажды в горах в засаде на тау-теке. («Не в заповеднике, а на Турайгыре», — поправился он). Мимо пробегал один кеклик, а за ним много птенцов — он насчитал их сорок штук!

На другой день я поехал в город, твердо решив на будущий год приехать раньше и поискать гнезда кекликов.

По дороге домой я задержался на соседнем кордоне в Кокпеке. Объездчик Петренко, высокий, могучего телосложения украинец, оказывается, давно уже приглядывался к кекликам и замечал путаницу, в которой я хотел разобраться. Мы с ним потратили еще день на поиски выводков, но ничего не добавили нового.

Только через два года мне удалось снова приехать сюда в начале мая. Оказалось, что я сильно заинтересовал кекликами обоих объездчиков. Они нашли около Кокпека семь гнезд кекликов и ждали меня. Петренко даже поймал в прошлом году пять пуховых птенцов и воспитал их у себя на кордоне. Они сделались совершенно ручными. Брали корм из рук. Осенью они стали убегать в горы, но сейчас же прилетали на зов.

Всю зиму кеклики кормились на южных склонах гор около кордона. Ночевать они прилетали в сени и спали вместе с курами. Петренко рассчитывал, что весной они устроят гнезда и он узнает тогда тайну горных курочек. Но... оказалось, что все пять кекликов были самцами.

Чуне в этом году работал вторым объездчиком на Кокпеке, и утром втроем мы отправились в горы.

Новое разочарование ждало нас в этот день. Все семь гнезд, найденных объездчиками, оказались пустыми! Это было полной неожиданностью. Нигде не было ни одной скорлупки, которая говорила бы, что у кекликов вывелись птенцы и они увели их. Да и рано было еще быть птенцам в это время.

К последнему гнезду мы подходили с таким же чувством, когда ищешь номер своей последней облигации в тиражной таблице и почти уверен, что выигрыша получить не удастся. Последнее гнездо помещалось на крутом южном склоне, среди скал и мелких кустарников. Сверху оно было защищено нависшим камнем. И это гнездо оказалось пустым...

— Вот бисова скотина — ведь туточки было семь яичек! — с огорчением воскликнул Петренко.

Ясно было одно — это какая-то новая тайна кекликов!

Мы уселись покурить на камни, совершенно сбитые с толку. Было похоже, что и в этом году не удастся разобраться в путанице с размножением кекликов. Радовало только одно: мне удалось заинтересовать обоих объездчиков. Упорство украинца и опыт казаха могли помочь лучше, чем мои редкие приезды на несколько дней через год.

— Похоже на то, что кеклики перетащили свои яйца из обнаруженных гнезд, — подумал я вслух.

— Волк своих ребят уносит, а кеклик — птица не-созна-а-тельная, — снисходительным тоном сказал Чуне, нараспев произнося трудное для казаха слово.

Но Петренко вспомнил и рассказал, как несколько лет назад он пошел утром искать лошадь. Она порвала путы и ушла в горы. На открытом склоне, поросшем мелкой травой, он наткнулся на гнездо кеклика. Птица выпорхнула из-под самых ног. В гнезде были яйца. Петренко перешагнул через гнездо и пошел дальше. Целый день он искал коня в горах, но так и не нашел, потому что конь сам вернулся домой, едва он ушел в горы. Под вечер Петренко возвращался опять мимо гнезда кеклика. До гнезда не было еще полсотни шагов, когда из низкой травки вспорхнул кеклик, а вниз по склону покатилось что-то белое. Это было яйцо кеклика. В гнезде яиц не оказалось.

— Я тогда же подумал, что кеклик перетащил яйца. Но потом забыл об этом случае, — закончил свой рассказ Петренко.

Через десять дней я снова проезжал мимо кордона Кокпек, когда кеклики уже вылупились из яиц. Мы с Петренко решили сходить поискать выводки. G нами увязалась маленькая кудластая дворняжка.

Дневная жара спала. Приближался вечер. Но камни еще были горячие, нагретые дневными солнечными лучами. С пронзительным визгом над головой проносились крупные стрижи. Я жадно вдыхал аромат мяты и еще каких-то пахучих трав, распаренных в неподвижном жарком воздухе. После города вечер в горах казался особенно красивым.

За поворотом горы залаяла собачонка и закричал кеклик. Мы бросились туда, но увидели, как дворняжка уже рвала на части схваченного кеклика. Как же ей удалось поймать его?

— Вероятно, кеклик был больной или подранок, — решил я.

Петренко промолчал.

В соседнем ущелье мы наткнулись на выводок. Кеклик забил крыльями и, притворяясь раненым, побежал в сторону, громко крича. Собачонка бросилась за птицей. Но в последний момент кеклик вспорхнул у нее из-под носа, немного пролетел и опять побежал, хромая и волоча крыло. Собака без толку гналась за кекликом по ущелью. Оба окрылись за поворотом. Мы не успели заметить, самец это был или самка.

Внимательно смотря под ноги, мы осторожно прошли это место, боясь наступить на затаившихся птенцов, и вскоре встретили дворняжку. Она мчалась обратно с высунутым языком и обескураженным видом. Конечно, на этот раз она не поймала кеклика.

Еще один выводок оказался в соседнем боковом ущелье. Собачонка в это время бежала впереди нас. Камни и россыпи загромождали тропу. Идти приходилось медленно. Вдруг лай, крик кеклика — и на наших глазах произошло непоправимое: кеклик с криком забился на месте, а собачонка в один миг схватила его и задавила прежде, чем мы успели подбежать.

Пушистая кучка птенцов притаилась тут же, за первым камнем. Тяжелое чувство и досада овладели нами при виде крошечных сирот.