— Почему же не спросила ни о чем?
— Начала было спрашивать, да она прервала: «Оставь, говорит, енге31, меня в покое. Мне и самой не верится, что вернулась. Может, денька через два кое-что и скажу…» А хан говорил своим приближенным: «Слава аллаху, спас он мое дитя, внял моим молитвам».
И тут седобородый старик заговорил:
— Ну, значит, все хорошо. А я уж подумал: не остался ли какой отпрыск от Сура-батыра и не взял ли Айхылу из мести за убийство отца… А раз спаслась она бескровно — радоваться надо. А то ведь Масем-хан поклялся уничтожить род Сура-батыра до седьмого колена.
— Да неужели наш хан ищет еще кого-то из рода Сура-батыра? — удивилась хозяйка. — Кажется, уж всех убил, даже жену его, которая в лесу скиталась в поисках пищи, и ту схватил и в Шульген-озере утопил. Неужели нашему хану и этого мало?
Тут еще одна женщина заговорила:
— Да жена Сура-батыра сама сплошала — встретила Масем-хана и сама ему призналась…
— Э-э! — воскликнул старик, — ничего вы не знаете. А я, как бросали ее в воду, в стороне стоял и все своими глазами видел.
Тут женщины, сказав: «Говорим то, что слышали…» — прекратили разговор.
А Хаубан, молча слушавший все это, подумал: «Неужели моего отца и мать убил Масем-хан?»
И решил он спросить у старика, сколько было Сура-батыров — один или два.
Старик так ответил:
— Сын мой, Сура-батыр, который был славен в народе и берег честь народа, один был. Ни на Урале, ни вдали от Урала я не слышал о другом человеке, который бы носил это имя. Когда топили в озере его жену, слышал я, как она, бедная, умоляла: «Сердце мое — дитя мое — сиротой остается. Оттого душа моя изнывает… Убили вы мужа, а я, за дитя страдая, клятву дала, что никому не скажу об этом: от болезни, мол, умер. Только меня пощадите…» Но не знал хан пощады и повелел бросить ее в озеро. А узнав о ребенке, решил и его убить, да так и не смог найти его. Никто не знал — что за дитя осталось — девочка или мальчик… Хаубан еще больше удивился.
— А я слышал, олатай, что было два батыра по имени Сура. Рассказывают, когда умер один батыр, жена его выменяла хызму на саван, чтобы достойно схоронить мужа. Не было у нее ничего, чтобы справить поминки, и пошла она по стране скитаться да так и пропала.
— Нет, сын мой, — сказал старик, — все произошло так, как я говорю… А то, что хызму выменяли на саван, — пустой разговор, его придумали, чтобы хан не потребовал ее. Лишь жена батыра знала о том, у кого осталась эта хызма.
Но почему же хан не взял хызму, когда убил батыра?
— Конечно, он сразу бы взял ее, да не знал, у кого ее батыр оставил. А было так: Сура-батыр вернулся с охоты очень уставший, решил лечь отдохнуть, а хызму свою отдал старику Тараулу, с которым часто охотился вместе. А тут Масем-хан с Акбулат-бием32 появились, увидели спящего батыра и убили его. И стали думать, как быть: «Если бросить тело в воду — народ узнает и в гневе на нас с Акбулатом набросится. Лучше надо заставить его жену пустить слух, что муж ее от болезни скончался». Так и сделали.
Старик покачал головой и воскликнул:
— Ай, Сура-батыр! Каким человеком был! Многие годы воевал с Масем-ханом, не отдавал ему Урала. При нем мужчины нашего Урала рыбой в воде плавали, птицами в лесах пели. Да вот нет в живых нашего Сура-батыра…
Хаубан подумал: «Неужели та старуха, что повстречалась мне в озере, моя мать?»
И стал он ходить по аулам, расспрашивать людей о Сура-батыре и о его жене, и все люди говорили одно и то же.
Как Масем-хан устроил большой туй
А Масем-хан повсюду разослал весть о большой свадьбе. Вернулся Хаубан в его яйляу и видит — бии, аксакалы, их сыновья, мурзы, гарцующие на аргамаках, на рысаках резвых, скакунов под уздцы прогуливающие, всю яйляу хана заполнили, большой майдан образовали. От соседних баев и тарханов33 собралось много народу. На одном краю майдана стояли бедняки-батыры, не имеющие ни коня, ни шубы, на другом — женщины, девушки, старухи и дети. А в центре майдана стояли жены Масем-хан, три его дочери и зятья. Бии и аксакалы толпились вокруг хана, ожидая начала праздника.
Борцы, ловко накрутив кушаки на руку, ходили взад-вперед, волнуясь. Певцы, пробуя голоса, пили сырые яйца. Кураисты, не давая кураям засохнуть, — брызгали на них водою. Всадники-глашатаи, соблюдая ряды, водили скакунов вокруг майдана.
Подошел Хаубан к кругу и осмотрел всех по порядку. Айхылу возле хана не было почему-то. Вдруг притих народ — это в окружении множества девушек появилась Айхылу. Все юноши подтянулись, приосанились, не спускают глаз с ее прекрасного лица.
Масем-хан вышел на средину майдана и сказал так:
Собрал майдан я во славу страны: Радостью полон я ныне большой — Дивом похищенная дочь моя Милостью божьей вернулась домой. Как в кадыр-тюн34 ликованием я Всею душой непомерно объят. Дал я аллаху обет: в честь того, Что дочь моя возвратилась назад, Тому, кто престол мой впредь защитит, Кто Шульгену за все отомстит, Кто голову дива, убив, принесет, Тому свою дочь в жены отдам. Услышав это, батыры пригорюнились, не смея произнести ни слова.
Лишь один Акбулат-бий вышел вперед и, глядя на Айхылу, проговорил:
Айхылу моя, расскажи Нам обо всем, Что случилось с тобой, Пусть батыры, Что здесь собрались, Узнают, Как ты осталась жива. Что рассказала людям дочь Масем-хана
И Айхылу так рассказала:
Я у хана младшая дочь, Баловницею я здесь была, Дни напролет смеясь и резвясь, Жизнь беспечную я вела. Однажды поехала я на прогулку На, караковом рысаке, Все подруга мои со мной Поехали вместе налегке. Мы резвились, как могли, Смеялись и пели от души На лужайке у озера Шульген, В огнецвете пахучих трав, Собирали мы там цветы. Вдруг рядом с собой я увидела что-то Медведем назвать — На нем шерсть гребнем, Волком назвать — Он волка крупнее. Лапой крепко меня обхватил, И от страха, Что меня обуял, Я лишилась последних сил. Помертвело тело мое, Потеряла сознанье я, А глаза вновь открыла я — Стоят девушки возле меня. Все от страха бледны, как снег, Замер где-то их звонкий смех, Пожелтели лица, Как медь; Все похищены, Как и я, Все напуганы, Как и я, Оторваны от родной земли. С ними познакомилась я, Расспросила, Откуда кто… Потом старуха к нам подошла, Вся морщинами изошла. Позабывши про горе свое, Собрались мы возле нее. Каждую расспросила она, Кто похищен с какой страны. Про свой род и про племена Мы рассказали ей все сполна. Стала рассказывать о себе: — Мой муж на Урале знаменит, Был прославленный егет. По одному имени его Знать должны вы про него. (А про гибель его не скажу — Будет трудно одной из вас). Не уступавший дорогу ханам, Звался он в мире Сура-батыр. Если из лука стрелял, Никому в меткости не уступал. Но однажды тяжелым сном Он в одиночестве уснул; Враг, что жаждал его крови, В поле спящим его застав, Прямо в сердце вонзил стрелу. А чтобы о том я вовек молчала, Тайну народу не открывала, Заставили клятву дать, И потом Утопили в озере этом глухом. Зверь какой-то меня проглотил, Захлебнуться тем самым не дав, Пасть была его велика… Я пришла в себя — и меня Изрыгнул он наружу, Сказав: — Вылезай поскорей назад, Куда нужно, туда пришла, Нет других у тебя дорог, Когда жив был твой муж, В меня Он стрелял, Он бы кожу мою содрал — Из ножен даже вынул нож. Я молил его: — Пощади! Видя, что я слезами кровавыми Истекаю, Меня пожалел: «Видно, с детства ты в рабстве рос, Лишенный матери и отца, Позабыл про свой род и дом, Тварь ничтожная» — Он сказал. Хоть зовусь я с тех пор Кахкахой, Хоть Шульгена я первый батыр, Хоть во всем я послушен царю, Хоть брожу по Уралу я, Кого бы ни проглатывал я, Несчастный пищей не будет мне, Хоть гореть мне в голодном огне. Ты пришла теперь в этот мир, Надолго останешься в этой стране. Озеро Шульген — оно таково: Из кровавых потоков слез, Что скопились в месте одном, Неумолимо росло и росло, Пока озером не стало оно. Тот, кому принадлежит престол, С рожденья от матери бием был: Из заживо вырезанных костей Им воздвигнуты эти дворцы; Окружающие сады Живой кровью орошены», — Так сказал мне тот зверь тогда. И про весь тот страшный рассказ Нам поведала старушка та. Тот, кто похитил ее с земли, Как узнала потом уже, И меня утащил на дно. А потом к нам пришел егет, «Я с Урала», — он нам сказал, Осмотрел подводный дворец И потом меня повстречал. С глазами, полными грусти и слез, Помню, из дворца он ушел. Затем немного погодя Сон на меня тяжелый напал. А проснулась и счастью не верю — Оказалось, лежу я Посреди поля — На травах земных, На цветах душистых. И вижу вдали — Родной Урал Гористою цепью. Сквозь камышей ресницы Озеро Шульген коварным глазом На меня молча смотрит… Весь луг вокруг разукрашен Ярчайшими цветами. Лес зеленый полон Птичьими голосами. Проворно веющий ветер Волосы развевал мне… При виде этого радость В сердце раздула пламя. На ноги я вскочила, Увидала егета — С бьющимся сердцем К нему подбежала, В лицо его я вгляделась, А вглядевшись — узнала… Рядом с егетом — Тулпар весь белый — Седло в серебре, В золотых блестках, С булгарской подпругой, С чепраком, украшенным жемчугом, С пряжками из оленьей кожи, Стремена серебром сияют, Лука седла золотом светит, Рукоятка у длинной Вьющейся плетки Искусно отделана сердоликом, Хурджун35 разукрашен сафьяном, Сбоку к седлу приторочен; На груди коня — Красивый нагрудник, На крупе — крепкий Витой подхвостник, Из шелковой цепочки недоуздок, Уздечка на нем С двойными удилами И крепкий повод К луке привязан… У коня грива, Как волна, крутая, Шерсть у коня — Как мягкая щетка, Спина гладкая, Как у щуки, Бока узкие, а ноги Длинные, как у зайца, Копыта крутые, Узкие щеки. Уши острые, Как камышинки. Ноздри широкие, большие, Глаза медью отливают, Грудь, как у сокола, изогнулась, Со лба свисают двойные вихры, Подбородок острый, А губы сжаты — И зовут коня Акбузатом. Вот какой это конь по виду — Он сам дает советы егету И, как человек, говорить может… …Этот егет Спас меня из неволи. Не говорил, Что возьмет в жены, На честь мою не покушался… Он мне домой указал дорогу… Хоть звала с собой — Он отказался. Выслушав рассказ девушки, очень удивились люди, и все разом заговорили, закричали:
— Это, наверное, был Хызыр-святой36, не иначе! Человеку под силу ли такое!
Тогда Масем-хан так сказал:
Даю тебе, дочь, яблоко, Вручишь его тому егету, Кто мою волю решится исполнить — Приведет к нам старуху Из озера Шульгена. И повелел он дочери идти к батырам, что стояли поодаль.
Айхылу тихо шла между рядами, но ни один батыр не осмелился взять яблоко.
Тогда Масем-хан сказал: «Даю вам подумать ровно сутки», — и всем велел расходиться…
Как Хаубан заставил Шульгена отдать старуху
Дождался Хаубан, когда разошелся народ и, спалив волос, позвал Акбузата. Прискакал Акбузат, и велел ему Хаубан привести старуху со дна озера.
— Без боя у Шульгена ничего не возьмешь, — отвечал Акбузат.
Тогда решил Хаубан сам отправиться к озеру.
Услышав стук конских копыт, дивы в озере шум подняли.
Акбузат сказал:
— Это дочь батши со своей охраной хотела выйти из озера, но, заслышав нас, ушла вниз. Я стану скакать через озеро, а ты рассекай мечом воду. Так мы разделим озеро на несколько частей, где я пробегу — оголится земля, выступит суша. И будет Шульген-озеро разбито на мелкие куски. Дочь батши не выдержит, выйдет к нам навстречу, отдаст все, что потребуешь. Только смотри: сиди крепко да сильнее руби мечом…
Так они и сделали.
И когда Хаубан разрубил озеро на куски, Нэркэс вынырнула из воды и сказала такие слова:
Ай, егет мой, скажи, зачем Ты пришел на нас войной? Доброй я к тебе была, Акбузата тебе отдала. А ты мое озеро рассек мечом, Разбив на мелкие островки, Разлучил отца с Кахкахой. Коль озеро обмелеет совсем, Что буду делать я тогда? Дно покроется песком, Илом затянется вода, Сплошной ряскою расцветет, Что ты хочешь, проси, егет, Только так меня не губи. Услышав эти жалобные слова, Хаубан так ответил Нэркэс:
Озеро твое возникло из слез, И я не успокоюсь до тех пор, Пока не обмелеет оно. Выбивающимся из земли Родникам прегражу я путь; Не позволю, чтобы они В твое озеро звонко текли. Всех чудовищ страшней твой отец, Но не одолеет он меня. Кахкаха же — сын земли, Здесь его не оставлю. Ты ж, красавица, дочь воды, Родилась ты в глубинах вод, Не возьму я тебя из воды. Вернувшись сейчас, скажи ты отцу: Пусть корону на спину взвалив, Драгоценностей не растеряв, Вылезает вверх, на залив. Будет в песках черепахой ползать, Узорчатым панцырем своим гордясь. Кахкахе также передай: Довольно в озере ему лежать, Слез кровавых с суши ждать, Женщин, девушек красть с земли. В трепет приводя всю страну, В вечном страхе Людей держать. В озере довольно ему спать! Пусть дивов выведет своих, Что сбежали в воду с земли. Пусть продолбит пещеру в скале Для Акбузата моего. Озеро, Где жил Кахкаха, Затянется илом, Ряской изойдет, Скоро болотом станет оно. Пусть русло продолжит он под землей. Когда же закончит дело свое, Пусть птицей станет Кахкаха С крыльями, Что стянуты перепонкой, Под тощим брюхом — мышиные лапки37 Будет солнца бояться он, В ненавистную птицу превратится он. Пьющие кровь злые дивы Лишатся рук и ног навсегда. Станет служить им жильем камыш, С палец ростом будут они, Как змеи, будут плавать они, Извиваясь всем телом своим. Заглохнет навеки озеро твое, Для многих жильем станет оно; Разбившись на счастливые пары, Будут привольно жизнь вести. Девушки-невольницы выйдут из воды, Запоют, как весенние птицы. А бедная старуха, Что слезы лила, У которой в морщинах лицо, Пусть тоже не остается здесь; Пусть воздухом родной страны Старая женщина подышит здесь. Выслушав эти слова, Нэркэс к отцу направилась.
Сойдя с коня, Хаубан принялся было ждать, но вдруг увидел перед собой на берегу ту самую старуху. Хотел он поговорить с ней, да Акбузат его остановил.
Потом Хаубан в мгновение ока довез старуху на майдан и отпустил своего коня. Сам же вошел в ту кибитку, где обычно ночевал.
Как Хаубан отомстил Масем-хану
Рано утром встали люди; женщины подоили коров и проводили скот на пастбище.
Вот поднялось солнце на длину копья — встало над головой, и табун лошадей вернулся домой. Привязав жеребят, подоили кобылиц. А потом весь народ пошел на майдан. И снова Масем-хан повторил свое условие: тому, кто старуху из озера освободит, он отдаст в жены дочь. И снова батыры стояли молча.
Но тут старуха сама вышла и сказала так:
— Хан мой, не заставляй батыров меня спасать. Сам аллах вызволил меня…
Удивились люди, а Айхылу узнала старуху и радостно к ней подбежала.
А хан взмахом руки подозвал палача и тихо повелел, чтоб не слышал народ, отрубить ей голову.
И повел палач старуху за собой. Народ зашумел, начал просить, чтобы старухе дали рассказать о себе, поведать все, что с ней случилось.
Но хан не разрешил. Тогда Хаубан, одетый бедняком, встал перед ханом и сказал так:
— Ай, великий хан, великий хан, Разреши старухе все рассказать, А о том, кто ее освободил, Я сам расскажу потом. Масем-хан тогда сказал:
Прошлой ночью я созвал Святых шейхов38 всей страны. Мы просили аллаха Дать милость нам — Из озера старуху вернуть. И просьбу мою услышал аллах. Он Хызыру повелел Исполнить желание мое. А шейхи, подумав, сказали так: «Пусть старухи на свадьбе не будет, Пусть перед всем народом она. Про помощь аллаха не говорит… Пусть слуги ведут ее во дворец, Сладкими яствами угостят, А потом опять отведут На берег озера Шульген. Услышав эти слова, старуха повиновалась и последовала за палачом. Но Хаубан остановил ее и, подойдя к хану, сказал так:
Слышал я, о великий хан, Жил на Урале один батыр, Звали батыра того Сура. Воле ханов и биев не подчинясь, Жил он свободным, говорят. И вот однажды Сура-батыр Как всегда, на охоту пошел, И с того дня не вернулся назад На ночлег под родной полог. Сон смертельный его сморил, Лег один он спать на лугу. Коварный хан на него набрел И пустил в его грудь стрелу. А потом через несколько дней Исчезла и батыра жена. Остался один их бедный сын — Мальчик по имени Хаубан. Ничего не было у него, В сиротстве жизнь свою проводил, Рос он в трудностях и нужде, Не было близких у него, Кто бы мог приютить его; За телятами он смотрел, Никто содержать его не хотел. Однажды ушел Хаубан, говорят, Много земель прошел, говорят, Пока, наконец, одного старика Не повстречал в пути, говорят. Тот старик его расспросил, Узнав обо всем, его пожалел, Хызму, что в руках своих держал, Без раздумья ему отдал. (Не был богачом тот старик, Бедняк, — как многие, спину он гнул, У бия Иргиза стадо пас, Имя было его Тараул). Как только хызму получил, Хаубан Стал охотиться, что есть сил; В стрельбе он славу приобрел, А в богатырстве, опять же, своем Батыров Яика39 и Суру40, Тукляса41 вместе с Алмасом42 — всех Он в скором времени превзошел. Шульгена, что не был побежден, Одним порывом он сокрушил; Девушек, выкраденных с земли, Всех до единого освободил; Старуху эту выручил он, А не святой Хызыр. Прошлой ночью битвой пошел На хана озера Шульген. Точно глаз лошадиный, рассек На мелкие части озеро то. Велев его дивам пробить в скале, Что от Шульгена невдалеке, Нишу — чтоб была она, как дворец, Чтоб стойлом была она для коня43. Батшу в черепаху он превратил, Дивов его — в пиявок и змей. Биев, что грабили страну и народ, Всех уничтожил рукой своей. Сегодня вновь на верном коне Ищет он мать свою и отца. Чтоб за своего отомстить отца, Чтоб карымтой на врага пойти, На убийцу отца своего Собирается он пойти. Закончив свою речь, Хаубан к народу обратился:
— По тому, как он сам говорил, эта старуха должна быть его матерью. Если вы не поверите моим словам, не дадите сказать слово этой старухе, будете стоять с раскрытыми ртами, а старуха исчезнет навсегда.
Весь народ замер, пораженный.
А Масем-хан, услышав эти слова, стал советоваться со своими биями. Подозвал потом к себе Хаубана и сказал:
— Если не подтвердятся слова твои, велю отрубить тебе голову.
— Я согласен! — ответил Хаубан. Пока люди толковали между собой, пока рассаживались на коней, Хаубан, отойдя в сторонку, запалил конский волос, призвал Акбузата, надел на себя боевые доспехи и въехал на майдан на своем коне.
— Кто это? Кто это? — зашумели в толпе. — Что это за человек?
А он подъехал к Айхылу и старухе, и те сразу признали в нем егета, который их спас. Они плакали и обнимали ему ноги, вдетые в серебряные стремена, и с громким плачем кричали: «Это он, наш егет!» Сошел с коня Хаубан и обнял старуху. Потом снова сел на коня и, подъехав к хану, сказал ему такие слова:
Глядя в лицо тебе, Масем-хан, Хочу вопрос один задать: Была ли причина у тебя Месть к Суре-батыру питать? Чтобы дочь твою красть, барымту Имел ли хан подводный Шульген? Если надлежащий ответ Дашь, не тая, на вопросы мои, Я сокровенные думы свои Открыть перед всеми даю обет. Масем-хан ответил на это так:
Чтобы мстить батыру Суре Нету карымты у меня. Никто не угонял мой скот — Нету барымты у меня. Шульген же за то на меня сердит: В озеро яда подкинул я, И, камыши его подпалив, На страну посягнул его я. Тогда Хаубан сказал Масем-хану:
С детства без матери и отца Остался… много я слез повидал. В нижних пластах земли побывал — Вот такой я буду батыр! Хоть ульи пчелиные ворошат, Хоть коров, наземь сбив, дерут, Хоть душат целые стада овец, Хоть уничтожают домашних птиц, — Все же медведя, что косолап, Волка, шустрого на глаз, Лисицу, что хвост густой распустив, На косогоре резвится вовсю, — Злодеями, что грабят страну, Не называл я никогда; В ярости в них свою стрелу Не выпускал я никогда. Отроги Урала я объезжал, Врага ненавистного я искал, Кто кровь проливает без карымты, Вдовами оставляет их жен; Кто не жалеет их детей — Сиротами их оставляет он. Кто, невинным женщинам руки связав, Бросает в бездну озерных вод. Кто заливает кровью страну, В которой живет владыкою сам; Кто, растоптав честь родов И возвеличив собственный род, Ханом во всей стране живет; Кто отнимал у народа скот, При ком языка лишен был народ, Тот, двуногий, С круглой башкой, Тот, заслуживающий стрелу, Ставший всем людям кровным врагом, Тот, кого я всю жизнь искал, Кровный враг мой, Злодей, Которого должен я убить, — Стоящий предо мной Масем-хан! Это — проливший без карымты Кровь батыра Суры Медведь, Это наливший в озеро яд, Отравивший весь здешний скот, Это он — шустроглазый волк! Всех он держит в своих руках — Кыпсака44 — батыра Идели, Катая45 — батыра Иремели46, Тукляса47 — батыра Яика, Тамьяна48 — батыра Тора49, В Нугуше50 — Юрматы51, На Узяне52 — Табына53, Повсюду — в степях Ирендыка54 — Для всех он был диву подобен, В тисках своих всех державший! На Акбузата вскочив верхом, Приехал я за честь Батыров биться, За кровную месть Местью расплатиться! Отплатить тебе, Кто в рабство Обращает мужей страны, Кто женщин обращает во вдов. К злодею от имени страны С карымтою я пришел! Сказав так, Хаубан размахнулся своим мечом — и голова хана Масема покатилась с плеч. Потом Хаубан освободил всех рабов. И шли к нему люди с радостными лицами и делились с ним своими горестями.
Народ ему так говорил:
Ай, арслан55 страны, Из рук хана, Что столько лет Нас рабами здесь держал, Вырвал теперь ты нас на свет! Достойные другом быть тебе, В борьбе соратниками быть тебе, Были и у нас мужи — Всех коварный Масем-хан, Разлучил с родной землей, Их от родичей оторвал, Оставил вдовами их жен. Если ты их домой вернешь, Будешь жить азаматом56 в стране, Кровавые слезы сирот сотрешь, — Станешь для них как отец родной! И Хаубан, дав слово вернуть на родину батыров, отправился на их розыски.
Ехал он, ехал и увидел птицу, которая не могла летать. Подняла она голову и заговорила:
— Спокойно я сидела на вершине горы, а мимо Масем-хан проезжал, и его кони испугались меня и понесли. И велел злой хан подстрелить меня и подрезать мне крылья. Долго я лежала, не в силах встать на ноги. И хотя со временем раны мои зажили, да не могу я взмахнуть крыльями. Вот и сижу, ожидая смерти. Птенцы мои от голода страдают… Помоги мне, добрый егет, помажь мои раны пеной, что на губах твоего коня, — может, и оживут мои крылья.
Так Хаубан и сделал, и птица замахала крыльями. И тогда она сказала так:
— Егет, чем отплатить тебе за твою доброту и помощь, какую услугу тебе оказать? Всю жизнь я провела в горе, терпела муки от Масем-хана, терпела горе от Шульгена. А ведь я не простая птица — тому, кто коня не имеет, я становлюсь конем, у кого спутника нет — добрым спутником стану.
— Какую помощь ты можешь мне оказать? — спросил Хаубан. Птица ответила:
— Не только за себя помогу, но и за соловьев, которых ты освободил из неволи, умножив число певчих птиц на Урале, и за девушек, плененных Шульгеном.
— Откуда ты знаешь это? — спросил Хаубан.
Птица ответила:
— Дворцовые девушки у Шульгена были моими птенцами, это они ко мне вернулись и все рассказали.
Хаубан удивился:
— Ты — птица, а они были девушками… Как же так?
