Помоги проекту - поделись книгой:
Льюису выпали спокойные и счастливые каникулы с братом и матерью. 20 августа Флора Льюис доставила обоих сыновей в пансион Пти-Валлон, семейный отель в маленьком городе Берневал-Ле-Гран (Нормандия) поблизости от Дьеппа, и там они пробыли до 18 сентября. Открытка, дошедшая из первого десятилетия прошлого века, поможет нам понять сделанный Флорой выбор: успокоительная надпись «Здесь говорят по-английски» красуется над снимком эдвардианских семейств, безмятежно расположившихся на территории пансионата. Зато надежды, что мальчики усвоят сколько-то французских слов, испарились, как только выяснилось, что все постояльцы — англичане.
Идиллическое лето на закате эдвардианской эры и ни единого намека на грядущие ужасы. Попав во Франции в пору Великой войны в госпиталь всего в 18 милях (29 км) к востоку от Берневал-Ле-Гран, Льюис ностальгически вспоминал те драгоценные, навеки утраченные дни[37]. Политической возможности войны никто не предугадал, как не предугадал и масштабы причиненных ею разрушений и как никто в семье Льюисов не мог бы предсказать, что это последнее их лето в полном составе. Через год Флора Льюис умерла.
В начале 1908 года стало ясно, что Флора тяжело больна. У нее диагностировали рак желудка. Альберт попросил своего отца, который к тому времени уже несколько месяцев прожил в «Маленьком Ли», съехать: комната понадобилась для сиделки. Ричард Льюис очередного потрясения не перенес, в конце марта у него случился инсульт, и в апреле он умер.
Когда врачи признали, что спасти Флору невозможно, Уорни отозвали домой из английской школы, чтобы он провел с матерью последние недели ее жизни. Болезнь матери еще больше сблизила братьев. Одна из самых трогательных фотографий той поры: Уорни и Клайв стоят с велосипедами перед Гленмахан-хаусом, поблизости от «Маленького Ли». Начало августа 1908 года. Мир Льюиса вот-вот рухнет — в одночасье, непоправимо.
Флора скончалась в своей постели 23 августа 1908 года, как раз в день рождения Альберта (ему исполнилось сорок три). Календарь, висевший на стене ее спальни, открылся на скорбной цитате из «Короля Лира»: «Человек все должен претерпеть: как свой приход, так и уход отсюда»[38]. Много лет спустя Уорни убедился, что календарь оставался открытым на этой странице до самой смерти Альберта[39].
По обычаю того времени Льюису пришлось прощаться с матерью, лежавшей в открытом гробу, и воочию увидеть следы ее жестокого недуга. Мальчик был травмирован. «Со смертью мамы из нашей жизни ушло надежное счастье, исчезли покой и лад»[40].
В «Племяннике чародея» мама Дигори Кирка на смертном одре описывается так, что мы явственно ощущаем преследовавшие Льюиса воспоминания: «Среди подушек, как и много раз прежде, белело ее исхудавшее лицо, от одного взгляда на которое вы бы заплакали»[41]. Очевидно, эти строки передают страдания, причиненные автору смертью собственной матери, особенно врезавшимся в его память зрелищем изможденного тела в гробу. Позволяя Дигори спасти мать волшебным нарнийским яблоком, Льюис, кажется, исцеляет бальзамом воображения свои эмоциональные раны, пытается справиться с тем, что случилось на самом деле, представляя себе, как могло бы все выйти иначе.
Хотя Льюис глубоко переживал смерть матери, в воспоминаниях об этой мрачной поре он в большей степени сосредотачивается на последствиях этой утраты для всей семьи. Оплакивая жену, Альберт, кажется, не замечал горя своих сыновей и их потребности в родительском внимании. К. С. Льюис описывает это время как начало конца своей семьи, семена отчуждения были уже посеяны. Утратив жену, Альберт Льюис довел дело до того, что рисковал утратить и сыновей[42]. Через две недели после Флоры умер старший брат Альберта Джозеф. Еще одна катастрофа для семьи Льюисов: отец с двумя маленькими сыновьями остался один во всем мире. «Уцелели острова; великий материк ушел на дно, подобно Атлантиде»[43].
Эта беда могла бы их сблизить, если бы в отце пробудилась забота о детях, в сыновьях — преданность отцу. Но ничего подобного так и не произошло. В критический период Альберту изменил здравый смысл, и это особенно отчетливо проявилось в том, как он распорядился судьбой сыновей в самый болезненный момент их еще только начинавшейся жизни: всего через полмесяца после смерти матери оба брата очутились в порту Белфаста в ожидании парохода, который должен был за ночь доставить их в порт Флитвуд в Ланкашире. Эмоционально ущербный отец в неадекватной эмоциональной форме распрощался с эмоционально обделенными детьми. Все, в чем юный Льюис черпал и надежность, и осознание себя, мгновенно исчезло. Его отсылали прочь из Ирландии, прочь от родного дома и книг, в чужое место, где ему предстояло жить среди чужаков, единственный спутник — старший брат. Его отправляли в Виньярд (в «Настигнут радостью» эта школа будет называться Белсен).
Глава 2. 1908–1917
Ужасная Англия: школьные годы
В 1962 году Франсин Смитлайн, старшеклассница из Нью-Йорка, написала К. С. Льюису о том, как ей понравилась его «Нарния» и попросила писателя рассказать о его собственных школьных годах. В ответ Льюис сообщил, что учился в трех школах-интернатах, «две из которых были совершенно ужасны»[44]. Более того, продолжал Льюис, «ничто впредь не казалось ему столь отвратительным, даже окопы на передовой Первой мировой войны». Самый небрежный читатель автобиографии «Настигнут радостью» не может не заметить той ненависти, с какой Льюис пишет об английских школах — но мыслимо ли поверить, что они были хуже гибельных окопов Первой мировой?
Одним из главных источников напряжения между К. С. Льюисом и его братом под конец 1950-х годов стало убеждение Уорни, будто Льюис существенно исказил в «Настигнут радостью» (1955) впечатления от Малверна. Джордж Сэйер (George Sayer, 1914–2005), близкий друг, автор одной из самых вдумчивых и многое открывающих биографий Льюиса, припоминает, что ближе к концу жизни тот признавал многое в рассказе о Малверне «ложью», и эта ложь отражала сложные отношения между двумя сторонами его личности, боровшимися в ту пору между собой[45]. Свидетельство Сэйера оставляет читателей автобиографии в недоумении и насчет того, в какой мере Льюис переосмыслял свое прошлое, и насчет его мотивации.
Отношение Льюиса к школе вполне могло омрачаться его в целом негативными первыми впечатлениями об Англии, которые распространились и на его опыт пребывания в классе. Позднее он признавался: «Понадобилось немало лет, чтобы избавиться от вспыхнувшей в тот миг ненависти к Англии»[46]. Отвращение к английским школам, возможно, лишь один из аспектов свойственного Льюису в ту пору культурного неприятия Англии в целом, это заметно и в переписке. Так, в июне 1914 года он жаловался на то, что «заперт в душной и противной Англии» вместо того, чтобы блуждать по прохладным, поросшим травой холмам графства Даун[47].
И все же тут есть нечто более глубокое, почти физиологическое: Льюис попросту не вписывался в культуру закрытой школы эдвардианской эпохи. То, что многие рассматривали как необходимую, пусть порой жесткую, подготовку к тяготам жизни в реальном мире, Льюис отбрасывал и клеймил как «концентрационный лагерь». Образование, которое, по замыслу отца, должно было превратить младшего сына в успешного члена общества, едва его не сломило.
Вкратце траекторию образования Льюиса после смерти матери можно изложить в пяти пунктах:
Школа Виньярд в Уотфорде («Белсен»): сентябрь 1908 — июнь 1910
Кемпбел-колледж, Белфаст: сентябрь — декабрь 1910
Школа Шербур, Малверн («Шартр»): январь 1911 — июнь 1913
Колледж Малверн («Виверн»): сентябрь 1913 — июнь 1914
Частная подготовка к университету в Грейт Букхэме: сентябрь 1914 — июнь 1917
Три английские школы, о которых Льюис так сурово отзывается, очевидно, те, которые в автобиографии он обозначает псевдонимами: Виньярд, Шербур и колледж Малверн. Как мы увидим, воспоминания о времени, проведенном в Грейт Букхэме, гораздо позитивнее, и этой поре Льюис приписывал существенное влияние на формирование своей способности к мышлению.
Школа Виньярд, Уотфорд. 1908–1910
Английское образование Льюиса началось со школы Виньярд, которая размещалась в двух обшарпанных зданиях желтого кирпича на улице Лэнгли (Уотфорд). Маленький частный пансион был основан в 1881 году Робертом «Стариком» Капроном и в первые годы своего существования имел, по-видимому, кое-какой успех. Однако к тому времени, как сюда попал Льюис, у школы настали трудные времена, оставалось всего восемь или девять пансионеров и примерно столько же приходящих учеников. Старший брат уже провел здесь два года, сравнительно легко приспособившись к брутальному режиму. Младший, не имевший никакого опыта жизни за пределами ласково обволакивавшего кокона «Маленького Ли», был напуган жестокостью Капрона и впоследствии именовал школу «Белсен» — как печально известный нацистский концлагерь.
Если поначалу мальчик верил, что постепенно все наладится, вскоре он уже всей душой ненавидел Виньярд и впоследствии считал пребывание здесь напрасной потерей времени. Уорни покинул Виньярд летом 1909 года, перейдя в колледж Малверн, а младший брат вынужден был один на один противостоять институту, который явно клонился к смертному своему часу. Все образование в Виньярде, по словам Льюиса, сводилось к насильственному скармливанию и задалбливанию наизусть ненужных сведений: «Даты, сражения, экспорт, импорт. Мы забывали это, едва успев выучить, да и от того, что запомнили, было мало проку»[48]. С этим соглашался и Уорни: «Я не сумею припомнить никакой информации, полученной в Виньярде»[49]. Не было там и библиотеки, где Льюис мог бы утолить потребность своего воображения. В итоге школа закрылась летом 1910 года, когда Капрон был, наконец, официально признан душевнобольным.
Пришлось Альберту Льюису искать другие варианты дать младшему сыну образование. Уорни продолжал учиться в колледже Малверн, а Льюиса отправили в колледж Кемпбел, пансионат, находившийся непосредственно в Белфасте, всего в миле от «Маленького Ли». Это учебное заведение для того и предназначалось, чтобы «предоставить жителям Ольстера хорошее образование без переезда в Англию», как сформулирует впоследствии Льюис[50]. Не совсем ясно, имел ли отец изначально в виду оставить там Льюиса до конца учебы, но через несколько месяцев у мальчика развилось тяжелое заболевание легких, и Альберт вынужден был его забрать. Пребывание в этом колледже показалось Льюису не таким скверным, и он бы, кажется, предпочел там и оставаться. Однако у отца появился уже новый план — к сожалению, опять не слишком удачный.
Школа Шербур, Малверн. 1911–1913
Проконсультировавшись вновь с «Габбитас и Тринг», Альберт отправил сына в школу Шербур («Шартр» в «Настигнут радостью»). Находилась она в курортном городке викторианской Англии, Грейт Малверне[51]. В XIX веке Малверн приобрел популярность благодаря целебным местным водам. К концу века поток лечащихся водами иссяк, и былые виллы и отели стали превращаться в небольшие пансионы вроде Шербура. Маленькая подготовительная школа (при Льюисе в ней насчитывалось около двадцати ребят в возрасте от восьми до двенадцати лет) располагалась рядом с колледжем Малверн, где уже числился полноправным учеником Уорни. Так братья по крайней мере получили возможность видеться в течение учебного года.
Главным результатом пребывания Льюиса в Шербуре стала заслуженная им стипендия для обучения в колледже Малверн. Впрочем, Льюис вспоминает множество событий своей внутренней жизни, для которых Шербур послужил лишь фоном, а не поводом или стимулом. Одним из наиболее важных переживаний стало открытие «Севера», «северности» — открытие, которое произошло ближе к началу пребывания в Шербуре. Льюис описывает это открытие как полное и славное преображение. «Словно вся Арктика, словно огромный ледовый материк, тысячелетний лед растаял в одно мгновение, и в то же мгновение проросла трава, распустился подснежник, расцвели сады, оглушенные пением птиц, взбудораженные током освобожденных вод»[52].
Это воспоминание столь же точно в смысле метафор, сколь расплывчато в плане хронологии. «Я могу совершенно точно рассказать, как это случилось, хотя не помню самой даты»[53]. Стимулом послужил литературный журнал, кем-то брошенный в классной комнате. Удалось установить, что это было рождественское издание
Чрезвычайно выразительные иллюстрации Рэкхема послужили мощным стимулом для фантазии Льюиса. На него вновь нахлынуло сильное желание, его поглотило ощущение «северности», он «увидел огромное ясное пространство, дальние пределы Атлантики, сумрачное северное лето»[55].Его привела в восторг возможность заново пережить то, что казалось навеки потерянным. Это было не осуществление желаний, как более раннее чтение[56], а видение, которое перенесло его на границу иного мира и позволило заглянуть внутрь. В надежде воспроизвести это чудо Льюис, поддаваясь укреплявшемуся в нем пристрастию к Вагнеру, тратил карманные деньги на пластинки с записями «Кольца Нибелунгов» и даже ухитрился приобрести ту самую книгу с иллюстрациями Рэкхема.
Хотя письма Льюиса, относящиеся к малвернскому периоду, скрывают, должно быть, не меньше, чем сообщают, они все же содержат намек на некоторые темы, которые и в дальнейшем сыграют роль в жизни автора. К числу этих тем принадлежит растерянность ирландца, оказавшегося в изгнании, в чужой стране. Льюис не просто лишился детского рая — он был изгнан из Эдема. Сколько бы Льюис ни прожил в Англии, англичанином он себя не считал и как раз под конец пребывания в Шербуре все острее чувствовал, что «родился в племени, одаренном литературным чувством и высоким владением собственным языком»[57]. В 1930-х годах Льюис обнаружит, что природный ландшафт родной Ирландии стимулирует его собственное литературное воображение, да и других авторов, как, к примеру, поэта Эдмунда Спенсера. Семена этих будущих ростков видны уже в письмах домой от 1913 года.
Другим существенным интеллектуальным событием, которое Льюис также относит к этому периоду своей жизни, стала окончательная утрата остатков христианской веры. То, как Льюис описывает эрозию и исчезновение веры в «Настигнут радостью», не вполне удовлетворяет исследователей, особенно с учетом роли, которую религия сыграла в дальнейшей его жизни. Но хотя Льюис не может составить «точную хронологию» постепенного «отпадения от веры», он все же вычленяет ряд факторов, подталкивавших его именно в этом направлении.
Вероятно, самым важным фактором (он ощутимо присутствует и в более поздних текстах Льюиса) стало чтение Вергилия и других классических авторов. Мальчик заметил, что религиозные идеи этих поэтов воспринимаются учеными и преподавателями как «заведомо ложные». Но как в таком случае обстоит дело с современными религиозными идеями? Быть может, и они тоже — иллюзии, новый вариант давнего заблуждения? Юный Льюис пришел к выводу, что религия насквозь ложна и при этом естественна, она была «странным и ложным порождением человека, заразным заблуждением»[58]. Христианство — всего лишь одна из тысяч вер, каждая из которых претендует на истину. С какой стати верить в правдивость одной, отвергая все прочие?
К весне 1913 года Льюис определился, куда бы хотел отправиться после Шербура. В июне он писал отцу, что пребывание в Шербуре, хотя и начиналось как «прыжок во тьму», обернулось «успехом»[59]. Город Грейт Малверн ему понравился, и он бы хотел перейти в «Колл», то есть в колледж Малверн, где оказался бы вместе с Уорни. В конце мая того же года Уорни выбрал для себя военную карьеру, и осень 1913 года ему предстояло провести в Малверне, готовясь к вступительному экзамену в Королевский военный колледж Сэндхерст.
Однако все пошло не по плану. В июне младший Льюис благополучно сдал экзамен (хотя был болен и экзамен проводили в больничном отделении школы) на стипендию в колледже и с сентября должен был приступить к занятиям. Но Уорни уже не ждал его там. Директор колледжа настоял на том, чтобы ученика, пойманного с сигаретой на территории учебного заведения, забрали из школы (оба брата к тому времени приобрели на всю жизнь привычку к табаку). Теперь Альберт Льюис вынужден был придумать способ подготовить Уорни к вступительным экзаменам в Сэндхерст без участия преподавателей Малверна. Он нашел выход — чрезвычайно удачный выход, который год спустя окажет существенное и благое влияние на судьбу младшего сына.
С 1877 по 1879 год Альберт Льюис учился в колледже Лурган в североирландском графстве Арма и сохранил с тех пор величайшее уважение к директору этой школы Уильяму Томпсону Кёркпатрику[60]. Кёркпатрик начал работать в Лургане в 1876 году, в ту пору в колледже насчитывалось всего 16 учеников. Десять лет спустя Лурган вошел в список лучших школ Ирландии. В 1899 году Кёркпатрик уволился из школы и переехал вместе с женой в Шарстон Хауз в Нортендене (Чешир), поближе к сыну Джорджу, который в ту пору работал в компании «Browett, Lindley & Co», делавшей моторы для «Patricroft» в Манчестере. Однако выяснилось, что индустриальный Северо-Запад Англии вовсе не по душе миссис Кёркпатрик, и пара вскоре перебралась в Грейт Букхэм в «маклерском поясе» — в южное графство Суррей, где Кёркпатрик снова стал преподавать, но уже частным образом.
Альберт Льюис издавна оказывал Кёркпатрику юридическую помощь, они переписывались, решая, как поступить с родителями, не внесшими плату за школу. В прошлом Альберт не раз советовался с Кёркпатриком насчет образования своих сыновей, а теперь задал более конкретный и личный вопрос: возьмется ли Кёркпатрик подготовить Уорни к экзамену в Сэндхерст? Они пришли к соглашению, и 10 сентября 1913 года Уорни явился в Грейт Букхэм. Через неделю его младший брат начал учебный год в колледже Малверн — Виверн в «Настигнут радостью» — без наставника и покровителя. Он опять оказался в одиночестве.
Колледж Малверн. 1913–1914
Колледж Малверн Льюис изображает как катастрофу. Три из пятнадцати глав «Настигнут радостью» наполнены инвективами против «Колла», все его изъяны разобраны пункт за пунктом. Такое нагромождение ярких и гневных воспоминаний до странности затрудняет восприятие основного сюжета — поиск радости. Зачем тратить столько времени на болезненные и субъективные воспоминания, тем более что другие воспитанники того же учебного заведения (включая Уорни) критиковали их именно как субъективные и даже искаженные? Возможно, для Льюиса работа над этим разделом «Настигнут радостью» стала катарсисом, он очистился от мучительных воспоминаний, изложив их подробнее, чем следовало. Но даже сочувствующий читатель не может не заметить, как в трех главах, посвященных Малверну, замедляется повествование и подробности заслоняют от нас основную мысль книги[61].
Льюис утверждает, что сделался жертвой системы «натаскивания»: новички использовались на посылках у старших учеников («элиты»). Чем хуже относились к мальчику одноклассники и префекты, тем чаще именно его выдергивали и нагружали поручениями. Для английской закрытой школы того времени это была нормальная практика. Большинство ребят принимали ее как традиционный обряд инициации во взрослую жизнь, но Льюис считал это формой эксплуатации. Он предполагает также, что в число услуг, которые младшие мальчики должны были оказывать старшим, входили (по слухам, доказательств никогда не появлялось) и некоторые виды сексуальных услуг — это вызывало у него ужас и отвращение.
Вероятно, столь же или даже более важно другое обстоятельство: Льюис был исключен из малвернской системы ценностей, сложившейся под влиянием господствовавшей в то время философии английской закрытой школы — «спорт превыше всего»[62]. На исходе эдвардианской эры «культ игры» занял практически незыблемую позицию в средоточии английского элитарного образования. Атлетизм превратился в своего рода философию, и в нем была своя темная сторона: мальчики, которые не проявляли таланта к спортивным играм, подвергались насмешкам и унижениям со стороны сверстников. Культ атлетизма отодвигал на второе место интеллектуальные и творческие достижения и превращал многие школы в тренировочные базы, где прославлялись исключительно телесные преимущества. Такой культ «мужества» считался неотъемлемым элементом становления «характера», а этой задаче были посвящены основные педагогические теории в Британии того периода[63]. Словом, Малверн был вполне типичным явлением эдвардианской эпохи, колледж предоставлял ученикам то, в чем они, как считалось, нуждались и чего родители безусловно желали для них.
Вот только Льюис хотел совсем другого. Его «врожденная неуклюжесть», отчасти объяснявшаяся наличием лишь одного сустава в больших пальцах, делала заведомо невозможной надежду отличиться в каком-либо виде спорта[64], но он особо и не старался вписаться в школьную культуру, и этот отказ соответствовать местным правилам выражался в замкнутости и интеллектуальном снобизме. В письме Льюис кисло замечал, что Малверн помог ему выяснить, кем он быть
Он часто искал убежища в школьной библиотеке и обретал утешение в книгах. Также он подружился с преподавателем классических языков Гарри Уэйклином Смитом («Выбражалой»). Смит помог Льюису усовершенствоваться в латыни и приступить к серьезному изучению древнегреческого. Что, пожалуй, важнее: он показал ученику правильный метод анализа поэзии, с пониманием ритма и музыкального звучания. Впоследствии Льюис выразил ему благодарность в стихах, описав, как Смит — «старик с певучим и медовым голосом» — привил ему любовь к «средиземноморским ритмам» классической поэзии[67].
Но как ни важны эти позитивные впечатления для дальнейшего развития Льюиса-исследователя и Льюиса-критика, в ту пору это были всего лишь интеллектуальные забавы, помогавшие отвлечься от невыносимой школьной реальности. Уорни полагал, что брат попросту оказался «квадратной затычкой в круглой дыре». Задним числом он пришел к выводу, что младшего вовсе не следовало посылать в закрытую школу — отсутствие спортивных данных и избыточная страсть к знаниям сразу же превратили его в «отщепенца, еретика, подозрительное существо в коллективно-мыслящей стандартизированной системе закрытых школ»[68]. Но так Уорни рассуждал много лет спустя, твердо решив, что если какая-то проблема с колледжем и была, то виноват в этом сам Льюис, а никак не школа.
И все-таки непонятно, почему в «Настигнут радостью» Льюис так подробно разбирается с Малверном. Когда в 1929 году ему предложат должность директора колледжа, это приглашение немало его позабавит[69]. Тем не менее, несомненно, что учеба в Малверне повергала Льюиса в искреннее отчаяние, и он изо всех сил пытался убедить отца перевести его в более подходящее место. «Пожалуйста, забери меня отсюда как можно скорее», умолял он в письме от марта 1914 года, перед тем как вернуться в Белфаст на каникулы[70].
Наконец Альберт Льюис осознал, что младшему сыну в колледже плохо. Он посоветовался с Уорни, который уже второй месяц проходил в Сэндхерсте военную подготовку, чтобы стать офицером британской армии. Уорни ответил, что младший брат в первую очередь сам и виноват в своем злосчастье. Он-то надеялся, поделился Уорни с отцом, что Малверн обеспечит брата, как его самого, «счастливыми годами, воспоминаниями и дружбами, которые пройдут с ним через всю жизнь до могилы». Но не сложилось. Младший превратил для себя Малверн в «раскаленную сковороду, на которой не мог удержаться»[71]. Необходимо было радикально пересматривать планы. Поскольку Уорни частное обучение у Кёркпатрика явно пошло на пользу, имеет смысл предложить тот же вариант младшему. Легко распознать недовольство Уорни братом в обращенной к отцу формулировке: «Пусть он [Льюис] попробует взорвать свой дешевый набор интеллектуальных петард под носом старого К.»[72].
Затем Альберт Льюис обратился за советом к самому Кёркпатрику. Сначала тот предложил вернуть мальчика в колледж Кемпбел. Но по мере того, как двое мужчин обсуждали возникшую проблему, проступило иное решение: Альберт упросил Кёркпатрика взять Льюиса частным учеником с сентября 1914 года. Кёркпатрик испытывал одновременно восторг — «Стать наставником отца, а следом обоих сыновей — опыт поистине уникальный» — и опасения. Уорни любил Малверн, а Льюис его отверг. Как младший воспримет учителя, благодаря которому так преуспел Уорни? Трудами Кёркпатрика Уорни занял 22-е место среди двухсот с лишним успешных кандидатов, прошедших чрезвычайно жесткий отбор с высокой конкуренцией. Послужной список Уорни удостоверяет, что 4 февраля 1914 года он поступил в Сэндхерст в качестве «джентльмена-кадета» и получил «повышенную кадетскую стипендию». Многообещающий старт военной карьеры.
Тем временем младший брат вернулся на каникулы в Белфаст. В середине апреля 1914 года, незадолго до возвращения в Малверн на последний семестр, он получил известие: Артур Гривз, оправлявшийся после тяжелой болезни, был все еще прикован к постели и хотел бы пригласить Льюиса в гости. Артур, сверстник Льюиса, был самым младшим из сыновей Джозефа Гривза, одного из богатейших производителей льна в Белфасте. Семейство жило в Берна, большом доме на одной улице с «Маленьким Ли».
В «Настигнут радостью» Льюис сообщает, что Гривз и раньше пытался познакомиться с ним, но до того случая они ни разу не встречались[73]. Существует, однако, свидетельство, указывающее на ошибку Льюиса. В одном из самых ранних сохранившихся писем брату (май 1907) Льюис отчитывается о том, что в «Маленьком Ли» только что был установлен телефон, и он воспользовался новой технологией для того, чтобы позвонить Артуру Гривзу, однако поговорить с ним не удалось[74]. Значит, в детстве мальчики были знакомы, но если тогда они дружили, то после того как Льюиса отправили из Белфаста в Англию, сначала в одну, затем в другую школу, эти отношения прервались.
В гости к Гривзу Льюис отправился не слишком охотно. Артура он застал сидящим в постели, под рукой книга: «Мифы Норвегии» Гюрбера (1908). Льюис, чья любовь к «северности» сделалась к тому времени безбрежной, изумленно уставился на книгу. «
Перед концом последнего семестра Льюис впервые написал Гривзу, планируя совместную прогулку. Хотя он был еще «заперт» в «ужасной душной Англии», скоро они увидят, как солнце восходит над Голливудскими горами и полюбуются заливом Белфаст-Лох и Пещерным холмом[76]. Но месяц спустя отношение Льюиса к Англии изменилось. «Выбражала» пригласил его и еще одного мальчика в поездку в глубь страны. Они оставили позади «плоские, ровные, уродливые холмы Малверна». Вместо них Льюис открыл для себя «волшебные пейзажи», состоявшие из «плавно переходящих друг в друга холмов и долин» с «таинственными лесами и хлебными полями»[77]. Так, может быть, Англия не столь ужасна? Может быть, ему все же согласиться остаться здесь?
Букхэм и «Великий Придира». 1914–1917
19 сентября 1914 года Льюис прибыл в Грейт Букхэм, чтобы приступить к занятиям с Кёркпатриком, «Великим Придирой». Но с тех пор, как Льюис покинул Малверн, мир вокруг успел непоправимо измениться. 28 июня в Сараево был застрелен австрийский кронпринц Франц Фердинанд, и возникшее в результате международное напряжение стремительно нагнеталось, нарастала нестабильность. Формировались альянсы, и это означало: если одна из «великих наций» вступит в конфликт, за ней последуют все прочие. Месяц спустя, 28 июля, Австрия напала на Сербию, а Германия тут же атаковала Францию. Участие Англии в этом конфликте сделалось неизбежным. В итоге 4 августа Великобритания объявила войну Германской и Австро-Венгерской империям.
В первую очередь эти события отразились на Уорни. Его обучение сократилось с полутора лет до девяти месяцев: кадеты как можно скорее должны были перейти на действительную военную службу. 29 сентября 1914 года Уорни получил звание младшего лейтенанта тыловой службы Королевской армии и 4 ноября отправился во Францию с Британским экспедиционным корпусом. Тем временем военный министр лорд Китченер (1850–1916) организовал самый массовый набор добровольцев, какой дотоле знала страна. Знаменитый плакат «Твоя страна нуждается в тебе» сделался одним из самых известных образов той войны. И младший Льюис тоже, несомненно, ощущал этот общий порыв — идти на фронт.
Тем не менее, пока Англия втягивалась в войну, к которой не успела толком подготовиться, Льюис обустраивался в доме Кёркпатрика, Гастонсе, в Грейт Букхэме. Его отношения с Кёркпатриком приобретут тем большее значение, что и с отцом, и с братом отношения в то время сделались отчужденными и несколько напряженными. Льюис добрался на пароходе из Белфаста в Ливерпуль, а оттуда на поезде в Лондон. Далее он выехал с вокзала Ватерлоо в Грейт Букхэм, и там его встретил Кёркпатрик. По пути со станции к дому Льюис небрежно, в надежде сломать лед, заметил, что находит ландшафт Суррея более «естественным», чем он ожидал.
Он всего лишь хотел завести разговор, но Кёркпатрик тут же ухватился за возможность провести агрессивный, требующий от собеседника активного участия диалог, демонстрирующий преимущества сократического метода. Наставник велел Льюису немедленно остановиться и пояснить, что он подразумевает под «естественностью» и на каком основании он не ожидал встретить ее здесь. Изучал ли он карты местности? Читал ли книги о природе Суррея? Видел ли фотографии графства? Льюис признал, что ничего подобного он не делал. Его мнение было ни на чем не основано. И тогда Кёркпатрик уведомил его, что, стало быть, он не обладает и правом на «мнение» по этому вопросу.
Кому-то подобное обращение с новым учеником показалось бы запугиванием, другие сказали бы, что наставнику недостает хороших манер или же отеческой заботы. Но Льюис быстро сообразил, что его понуждают развивать критическое мышление на основании фактов и логики, а не личной интуиции. Этот подход был для него «лучше мяса и пива»[78]. Юноша расцвел на диете критического мышления.
Кёркпатрик был замечательный человек, и ему действительно принадлежит немалая заслуга в деле интеллектуального развития Льюиса, особенно он способствовал укреплению критического подхода к идеям и источникам[79]. Кёркпатрик имел за плечами достойную академическую карьеру в Квинз-колледже (Белфаст), он закончил его в июле 1868 года с отличием первой степени по английской литературе, истории и метафизике[80]. В последний год учебы он также выиграл конкурс английских эссе под псевдонимом «Тамерлан». Был он награжден и Двойной золотой медалью Королевского университета Ирландии (единственный на своем курсе удостоенный такой чести). В 1873 году, когда был открыт колледж Лурган, Кёркпатрик претендовал на должность директора. Всего было 22 кандидата, и школьный совет на финальном этапе выбирал между двумя лучшими, Кёркпатриком и Воэном Булгером из Дублина. В итоге предпочли Булгера.
Неустрашимый Кёркпатрик стал искать другие вакансии. Рассматривалась его кандидатура на должность главы кафедры английского языка и литературы в Университи-колледже (Корк). Однако та, первая, вакансия вновь открылась, когда в 1875 году Буглер перешел в тот же колледж Корка и возглавил кафедру греческого языка. Кёркпатрик вновь предложил свою кандидатуру на должность директора Лургана и с 1 января 1876 года занял эту должность. Его талант ободрять и вдохновлять учеников вошел в легенды. Альберт Льюис наделал немало ошибок, пытаясь организовать учебу младшего сына в Англии, но главное его решение, наконец-то проистекавшее из личного опыта, а не из малоудачных профессиональных советов «Габбитас и Тринг», оказалось наилучшим.
Одной фразой Льюис подытожил основные заслуги своих учителей: «Выбражала учил меня грамматике и риторике, а Кёрк — диалектике»[81]. Постепенно он учился правильно использовать слова и выстраивать аргументы. Но влияние Кёркпатрика не ограничивалось развитием диалектических талантов Льюиса. Старый школьный учитель заставлял ученика совершенствоваться в древних и современных языках самым простым методом — вынуждая ими пользоваться. Через два дня после того, как Льюис прибыл к нему, Кёркпатрик усадил его и раскрыл «Илиаду» Гомера в подлиннике, на древнегреческом. Он прочел примерно двадцать строк с белфастским акцентом (сумел бы его разобрать сам Гомер?), предложил свой вариант перевода и попросил Льюиса продолжить с этого места. Вскоре молодой человек достаточно уверенно читал классиков в оригинале. Кёркпатрик распространил тот же метод на латынь, а далее на живые языки, в том числе немецкий и итальянский.
Кому-то подобный метод обучения может показаться архаичным и даже нелепым. Для многих студентов столь сложная задача обернулась бы унизительным поражением и утратой уверенности в себе. Но для Льюиса это был вызов, побуждавший целиться выше и удваивать ставку. Именно такой метод преподавания как нельзя лучше соответствовал его способностям и потребностям. В одной из самых знаменитых проповедей «Бремя славы» (
Но другими последствиями рационализма Кёркпатрика Льюис уже не так охотно делился с отцом. Одно из них — укреплявшийся в юноше атеизм. Льюис ясно дает понять, что неверие его «полностью сформировалось» еще до Букхэма, но Кёркпатрик снабдил его дополнительными аргументами в пользу такой позиции. В декабре 1914 года Льюис прошел обряд конфирмации в церкви Св. Марка в Данделе, в той самой, где в январе 1899 года он был крещен. К тому времени отношения с отцом испортились настолько, что Льюис не сумел откровенно признаться: он утратил веру в Бога и не желает проходить через этот обряд. Много лет спустя Кёркпатрик послужил прототипом Макфи в «Мерзейшей мощи» — умного, красноречивого и чрезвычайно твердолобого в своих убеждениях ирландца шотландских корней, крайне скептически относящегося к вопросам религии.
Готов ли был Льюис полностью разделить позицию Кёркпатрика в этом вопросе? Единственный человек, кому Льюис, по-видимому, решился открыть свое сердце и признаться также в своем отношении к религии, был Артур Гривз, полностью вытеснивший Уорни в роли душевного и доверенного друга Льюиса. В октябре 1916 года Льюис обращает к Гривзу завершенный и окончательный символ веры, точнее, безверия: «Я не признаю никакой религии». Все религии, пишет он другу, всего лишь мифологии, выдуманные людьми, чаще всего в ответ на какие-то природные явления или эмоциональные потребности. Таков, по его словам, «общепризнанный научный взгляд на происхождение религии», а к моральным проблемам религия отношения не имеет[83].
С этого письма начинается интенсивный обмен аргументами с Гривзом, который в ту пору был верующим (и думающим) христианином. Всего за месяц друзья написали по меньше мере шесть писем на эту тему, после чего пришли к выводу, что диаметральная противоположность взглядов делает их дискуссию бесплодной. Потом Льюис вспоминал, как «бомбардировал [Гривза] всей изощренной артиллерией семнадцатилетнего резонера»[84] — но без заметного результата. Сам же Льюис не видел причины верить в Бога. Ни один разумный человек не захотел бы верить в «чудовище, желающее пытать меня вечно»[85]. С рациональной точки зрения религия в его глазах оказалась полным банкротом.
Но тут обнаружилось, что воображение и разум тянут в противоположные стороны. Льюис по-прежнему переживал то глубокое желание, которое называл «радостью». Одно из наиболее важных переживаний такого рода пришлось на март 1916 года, когда ему в руки попал волшебный роман Джорджа Макдональда «Фантастес»[86], и пока Льюис его читал, он, сам не заметив как, пересек границу страны воображения. Все изменилось — из-за одной лишь книги. Он обнаружил «новое качество», «ясную тень», его как будто «голос с края земли окликнул»: «В ту ночь христианским стало мое воображение»[87]. Так в жизни Льюиса пробилось новое измерение. «Я и не догадывался, на что иду, покупая „Фантастес“». Пройдет еще какое-то время, прежде чем Льюис осознает связь между христианством Макдональда и плодами его творчества, но семя было уже посеяно и нужно было только подождать, пока оно взойдет.
Угроза призыва
Тем временем жизнь Льюиса, как и жизнь множества других, покрыла более темная тень. Потери первого года войны вызвали острую нужду в пополнении армии — бо́льшую, чем возможно было удовлетворить призывом добровольцев. В мае 1915 года Льюис в письме отцу излагал свое видение ситуации. Оставалось лишь надеяться, что война закончится прежде, чем ему исполнится восемнадцать, или что у него будет возможность записаться добровольцем до того, как его призовут[88]. С каждым днем Льюис все отчетливее понимал, что с большой вероятностью ему предстоит отправиться на войну. Это был вопрос только времени. На скорую победу надежды не оставалось, а восемнадцатый день рождения уже приближался.
27 января 1916 года вступил в силу Акт о военной службе, положивший конец добровольному вступлению в армию. Со 2 марта 1916 года обязательной регистрации подлежали все мужчины в возрасте с 18 лет до 41 года, и по мере надобности их собирались призывать. Однако действие Акта не распространялось на Ирландию, и в нем содержалась существенная оговорка: все мужчины этого возраста, «находящиеся в Британии исключительно с целью получить образование», также освобождались от регистрации. Но Льюис понимал, что это временная поблажка. Судя по письмам, он уже пришел к выводу, что действительной службы ему не избежать.
В марте, вскоре после начала действия Акта, Льюис писал Гривзу, цитируя строку Шекспира из пролога к «Генриху V»: «В ноябре мне исполняется восемнадцать, возраст солдата, и меня ждут „обширные поля Франции“, которые мне вовсе бы не хотелось видеть»[89]. В июле Льюис получил письмо от Дональда Хардмана, соученика по Малверну: Хардман сообщал, что его призовут примерно в Рождество.
А как обстоят дела у Льюиса, интересовался он. Льюис ответил, что пока не знает, но в письме Кёркпатрику от мая 1916 года Альберт Льюис извещает, что сын уже принял решение добровольно вступить в армию, но сначала хочет сдать экзамены в Оксфорд[90].
Тем временем события в Ирландии открыли перед молодым человеком еще одну возможность. В апреле Ирландия содрогнулась от вести о Пасхальном восстании — мятеже в Дублине, который организовал Военный совет Ирландского республиканского братства с целью положить конец английскому владычеству в Ирландии и провозгласить независимую республику. Пасхальное восстание продолжалось с 24 по 30 апреля 1916 года. Оно было подавлено британской армией после недели боев, вожди мятежа предстали перед военным судом и выслушали смертный приговор. Стало ясно, что придется посылать в Ирландию дополнительные войска для поддержания порядка. Не удастся ли Льюису попасть вместо Франции в Ирландию, когда он поступит на военную службу?
Тем временем о будущем своего подопечного усиленно размышлял и Кёркпатрик. Свою роль наставника он принимал близко к сердцу и старался проанализировать все, что успел узнать о характере и способностях ученика. В письме Альберту Льюису он выражал уверенность, что его сын от природы одарен «литературным темпераментом» и в своих суждениях о книгах уже проявляет поразительную зрелость. Ему, несомненно, суждена значительная карьера. Тем не менее отсутствие сколько-нибудь серьезных знаний в области математики и точных наук не позволяет рассчитывать на поступление в Сэндхерст. Сам Кёркпатрик полагал, что Льюису следует выбрать карьеру юриста. Но Льюис не собирался следовать по стопам отца. Он уже нацелился на Оксфорд и хотел сдавать экзамены в Нью-колледж Оксфордского университета, на классическое отделение.
Поступление в Оксфордский университет
Не совсем понятно, почему Льюис выбрал именно Оксфорд, а в нем именно Нью-колледж. Ни Кёркпатрик, ни семья Льюиса не имели связей в этом колледже и в университете в целом. К этому времени Льюис перестал переживать из-за скорого призыва, эти заботы отступили на второй план. По совету Кёркпатрика Льюис обратился к юристу за консультацией по поводу тонкостей Акта о военной службе. Юрист предложил написать офицеру, ответственному за призыв в этом районе (штаб-квартира находилась в Гилдфорде). 1 декабря Льюис отчитался отцу: формально он изымается из-под действия Акта при условии немедленной регистрации. Льюис поспешил выполнить это требование.
4 декабря 1916 года, уладив дела с призывом, Льюис поехал в Оксфорд на вступительный экзамен. Он запутался в полученных объяснениях и вышел со станции не с того конца. В итоге он дошел до пригорода Оксфорда Ботли и лишь когда увидел простирающуюся впереди сельскую местность, повернул обратно и наконец «увидел вдали шпили и башни, поистине прекраснейшее из зрелищ»[91] (аллегория неверного поворота в жизни запомнится ему навсегда). Он вернулся на вокзал и нанял извозчика, чтобы доехать до пансиона миссис Этридж на Мэнсфилд-роуд, напротив Нью-колледжа. Там ему и еще одному абитуриенту предоставили общий кабинет для занятий.
Наутро шел снег. Экзамен сдавали в зале колледжа Ориэль. Даже в дневные часы там было так холодно, что Льюис и его сотоварищи писали ответы на экзаменационные вопросы, сидя в пальто и шарфах, иные даже не снимали с рук перчаток. Льюис так погрузился в подготовку к экзаменам, что упустил сообщить отцу, когда они состоятся. Между экзаменами он все же улучил момент написать отцу о том, в какой восторг его привел Оксфорд: «Он превзошел самые причудливые мои мечты, я никогда не видел ничего столь прекрасного, особенно в такие морозные залитые лунным светом ночи»[92]. Сдав последний экзамен, Льюис вернулся 11 декабря в Белфаст и сказал отцу, что, скорее всего, места в колледже он не получит.
Он оказался прав, но лишь отчасти. Нью-колледж действительно его не принял, но его эссе произвело впечатление на руководство другого колледжа. Два дня спустя пришло письмо от Реджинальда Макана (Reginald Macan, 1848–1941), главы Университи-колледжа, извещавшее Льюиса о том, что поскольку Нью-колледж не внес его в списки отобранных, ему предлагается взамен стипендия в Университи-колледже. Не будет ли он любезен подтвердить свое согласие? Льюис был счастлив.
Но одно облачко омрачало горизонт. Вскоре Макан написал ему снова и дал ясно понять, что в связи с изменившимися правилами призыва было бы «морально невозможно» здоровому юноше старше восемнадцати лет отсиживаться в Оксфорде. Ожидалось, что все молодые люди из этой категории поспешат добровольно вступить в армию. Альберт Льюис занервничал. Если младший сын не запишется в армию добровольно, его могут призвать — рядовым солдатом, а не офицером. Как же поступить?
В январе 1917 года Льюис снова приехал в Оксфорд обсудить ситуацию с Маканом. В письме он сообщил отцу, что решение вроде бы найдено. Самый надежный способ получить офицерское звание в Британской армии — вступить в университетское общество подготовки офицеров и уже на основании этой подготовки подавать заявление на чин[93]. Университетское общество подготовки офицеров функционировало в Оксфорде и других престижных британских университетах с 1908 года, его задачей было предоставить «стандартный уровень базовой военной подготовки с целью обеспечить офицерский резерв» британской армии. Если бы Льюис сразу по прибытии в Оксфорд вступил в это общество, перед ним бы открылась прямая и быстрая дорога к офицерскому званию.
Однако вступить в университетское общество подготовки офицеров могли только студенты и члены Оксфордского университета. В ту пору поступление в Оксфорд разделялось на две стадии. На первой кандидату следовало обеспечить себе место в одном из колледжей: Льюис, не поступив в Нью-колледж, получил стипендию в Университи, так что этот этап он благополучно прошел. Но приглашение от колледжа еще не означало, что кандидат будет автоматически одобрен университетом. Желая сохранить единые высокие требования к студентам всех колледжей, университетские власти настаивали на том, чтобы абитуриенты проходили дополнительное испытание («публичный экзамен»), дабы убедиться, что они соответствуют общеуниверситетскому стандарту[94]. К несчастью для Льюиса, в этот экзамен входил также лист по основам математики — предмету, к которому Льюис не имел ни малейших способностей.
Вновь Альберт Льюис прибег к опыту Кёркпатрика. Если «Старый Придира» сумел вбить в голову Льюиса древнегреческий, то уж конечно он обучит его элементарной математике. Итак, Льюис отправился доучиваться в Грейт Букхэм. 20 марта он поехал в Оксфорд сдавать дополнительное испытание и полагал, что вскоре вслед за тем начнется и его военная жизнь. И действительно, из колледжа пришло письмо с известием, что 26 апреля он может приступать к занятиям. Итак, дверь Оксфорда открылась перед Льюисом, но ненадолго.
Прежде чем всерьез учиться в университете, ему придется пройти войну.
Глава 3. 1917–1918
Обширные поля Франции: война
Французский император Наполеон Бонапарт как-то заметил: лучший способ понять человека — выяснить, что творилось в мире, когда ему было двадцать лет. За несколько недель до 28 ноября 1918 года, двадцатого дня рождения Льюиса, закончилась Великая война. Многие уцелевшие чувствовали свою вину перед погибшими товарищами. Окопная война оставила на душах солдат вечные шрамы — пережитого насилия, разрушения, ужасов. Двадцатый год жизни Льюиса прошел под знаком этого близкого, в упор, знакомства с войной. Ровно в свой девятнадцатый день рождения он прибыл в окопы Северной Франции под Аррас, а когда ему исполнилось двадцать, еще оправлялся от полученных ран.
Странный случай «не слишком важной» войны
Если Наполеон был прав, то мировоззрение и жизненный опыт Льюиса должны быть неизбежно и непоправимо сформированы войной, травмой, утратами. В таком случае мы могли бы ожидать, что его внутренний мир до самых основ был сотрясен этим вооруженным противостоянием и частым соприкосновением со смертью. Но сам Льюис рассказывает другую историю. Его опыт войны был, по его словам, «в каком-то смысле не слишком важен». По-видимому, годы в английских закрытых школах показались ему более ужасными, чем время, проведенное в окопах Франции[95].
На полях сражений во Франции в 1917 и 1918 годах Льюис столкнулся со всеми ужасами современной войны, однако в «Настигнут радостью» эта тема почти не затрагивается. Льюис искренне верит, что детские горести в колледже Малверна значили для него больше, чем весь военный опыт, и даже описывая военный период, сосредотачивается главным образом на прочитанных книгах и новых знакомствах, оцеживая немыслимые страдания и разрушения. Об этом, говорит Льюис, более чем достаточно написано другими авторами, и ему к этому добавить нечего[96]. И во всем объеме поздних произведений почти не встречается упоминаний о той войне.
Некоторые читатели заподозрят здесь странный перекос, искажение пропорций. Почему три главы автобиографии потрачены на подробное описание сравнительно незначительных горестей Малверна и так мало внимания уделено гораздо более страшному насилию, травме и ужасам Великой войны? Ощущение диспропорции лишь усиливается при чтении всего корпуса текстов, в котором Великая война по большей части обходится молчанием, а если и упоминается, то так, словно все это случилось с кем-то другим. Льюис как будто стремится дистанцироваться от воспоминаний о том годе, отделить их от себя. Почему?
Самое простое объяснение кажется и наиболее правдоподобным: Льюис не мог вынести травму своего военного опыта, бессмысленность этих утрат и разрушений ставила под вопрос смысл вселенной в целом и смысл личного бытия Льюиса в частности. Литература о Великой войне и ее последствиях описывает психологические и душевные раны солдат, сказавшиеся как во время боев, так и уже дома. Многие студенты, вернувшиеся из окопов в Оксфорд, с большим трудом адаптировались к нормальной жизни, многие страдали нервными срывами. Льюис, по-видимому, сумел разделить свою жизнь на отсеки, «закапсулировал» свой опыт, и это помогло ему сохранить душевное равновесие. Разрушительные воспоминания о травматическом опыте оставались под строгим контролем и практически не сказывались на других областях его жизни. Литература, и в особенности поэзия, сделалась непроницаемой оградой, которую Льюис воздвиг между собой и хаотичным, бессмысленным внешним миром. Она уберегала его от экзистенциального уничтожения, которое грозило другим.
Мы видим этот процесс в «Настигнут радостью», где Льюис дистанцируется от «перспективы войны». Его мысли о вероятных ужасах будущих столкновений, по-видимому, отражают его отношение к уже состоявшей реальности:
Кому-нибудь может показаться неправдоподобным или бесстыдным мое нежелание думать о войне; могут сказать, что я бежал от реальности. Я же попросту заключил с этой реальностью сделку[97].
Льюис готов был предоставить в распоряжение родной страны свое тело, но не свой разум. Эта граница была установлена в его внутреннем мире и строго охранялась, настойчивым и тревожным мыслям не позволялось ее пересекать. Это не было бегством от реальности: Льюис предпочел заключить «договор», согласно которому реальность приручалась, приспосабливалась и сдерживалась. Речь идет именно о «границе», о запрете на определенные мысли.
«Договор с реальностью» сыграет ключевую роль в душевном развитии Льюиса, и нам еще предстоит вернуться к нему в следующих главах. В ментальную картину реальности не так-то просто было вместить травму Великой войны. Как многие другие, Льюис столкнулся с ситуацией, когда устоявшиеся представления о мире, которые почти все в эдвардианскую эпоху принимали как должное, были разрушены самой жестокой и опустошительной на тот момент войной. В первые послевоенные годы главной заботой Льюиса стали поиски смысла — не только возможности личной реализации и стабильности, но и такого смысла для своего внутреннего и внешнего мира, который утолил бы его беспокойный и все подвергающий проверке ум.
Прибытие в Оксфорд. Апрель 1917 года
Чтобы понять позицию Льюиса по отношению к Великой войне, нужно прежде всего разобраться, каким образом он оказался на полях сражений. Начало 1917 года он провел в Грейт Букхэме, стараясь (не слишком успешно, как выяснится) овладеть математикой. 29 апреля Льюис снова отправился в Оксфорд, в Университи-колледж. Оксфорд превратился в военный лагерь — впервые со времен гражданской войны в Англии, когда Карл I размещал в городе свой штаб (1643 год). Парки использовали как площадки для парадов и для обучения новобранцев. Многие из преподавателей помоложе, а также обслуга уже отправились на войну. Лекций было немного, слушателей — и того меньше. Университетская газета,
Оставшись к 1917 году практически без студентов, Оксфорд вынужден был выживать на существенно сократившиеся доходы. В Университи-колледже, обычно шумном и многолюдном, проживало совсем немного учащихся[98]. В 1914 году здесь числилось 148 молодых людей, а в 1917-м — всего семеро. На редкой групповой фотографии, снятой в Троицын семестр 1917 года, — лишь десять членов колледжа. После принятых в мае 1915 года законов о чрезвычайном положении Университи освободил от исполнения обязанностей семерых из девяти тьюторов: им просто нечем было заняться.
Столкнувшись с резким сокращением числа студентов, Университи-колледж срочно искал другие источники финансирования. Его собственные доходы упали с 8755 фунтов в 1913 году до 925 в 1918-м[99]. Как многие другие колледжи, в отношении финансов он теперь главным образом зависел от министерства обороны. Колледж сдавал помещения в аренду под казармы и госпитали. Другие колледжи принимали беженцев из раздираемой войной Европы, особенно из Бельгии и Сербии.
В тот момент значительная часть принадлежавших колледжу помещений использовалась как госпиталь. Льюис разместился в комнате 5 в подъезде 12 во дворе Рэдклифа. Хотя физически он пребывал теперь в Оксфорде, нельзя сказать, чтобы в тот момент началось его университетское образование. Тьюторов не было, лекций во всем университете читалось очень мало. Первым впечатлением Льюиса от колледжа стало его «огромное одиночество»[100]. Однажды вечером в июле 1917 года он бродил по затихшим лестницам и пустым коридорам, дивясь их «странной поэзии»[101].
Главной целью переезда в Оксфорд на летний семестр 1917 года для Льюиса было поступление в Оксфордский университетский корпус подготовки офицеров[102]. Он подал заявку 25 апреля, еще перед тем, как лично прибыл в Оксфорд[103]. Заявка была без проволочек одобрена пять дней спустя, отчасти благодаря тому, что Льюис успел в свое время отслужить в кадетском отряде при школе Малверн[104]. Декан колледжа отказался предоставлять новому студенту какую-либо академическую помощь на том основании, что все его время поглотит военная подготовка. Тем не менее Льюис в частном порядке договорился о занятиях алгеброй с Джоном Эдвардом Кэмпбеллом (1862–1924) из Хетфорд-колледжа, который наотрез отказался от платы за свои услуги[105].
Откуда вдруг такая решимость усовершенствоваться в математике, ведь обычно этот предмет не считался необходимым для погружения в историю и образ мыслей античности? Отчасти причиной тому желание Льюиса пройти дополнительное испытание, но главным образом сказалось совершенно разумное желание Альберта Льюиса пристроить сына в артиллерию — он был уверен, что тем самым шансы Льюиса-младшего на выживание повысятся[106]. Пусть лучше обстреливает немцев из-за линии фронта, а не ввязывается в губительное окопное противостояние, уже унесшее столько жизней. Увы, королевская артиллерия предъявляла к офицерам такие требования по части математики, особенно тригонометрии, каким Льюис в ту пору никак не мог соответствовать. Вскоре он с очевидностью понял, что с этой задачей ему не совладать, и мрачно уведомил отца о том, что его «шансы попасть в пушкари» крайне малы, поскольку в офицеры принимают лишь «тех, кто докажет наличие у него специальных познаний по математике»[107].
Поделиться книгой: