Коронный разряд

Мелодично тренькнул входной колокольчик, возвещая о прибытии нового гостя. Крайне необычного, по всей видимости.

«Да что с того? — раздраженно дернул плечами Александр Ефремович, подняв взгляд к горделивому полотну с двуглавым орлом на шпиле университетского здания за окном, дарующему абсолютную защиту от сильных мира сего. — Да хоть князь!»

Краем глаза ректор отметил силуэт в белой рубашке подле стола и еле слышный звук от положенной на скатерть папки с бумагами.

— Добрый день, Александр Ефремович, — вежливо поздоровался с ним молодой голос, уже приобретший некую толику бархатистости и глубины, свойственную старшему поколению.

Ферзен вновь сложил руки на груди и недовольно покосился на говорившего.

— И вам доброго дня, юноша.

Совсем молодой, как те, что занимали сегодня университетскую площадь, ожидая своего времени для подачи документов. Между прочим, честно ожидали и не пытались через знакомства пробиться к ректору лично!

Парень напротив внимательно посмотрел на него, умудрившись-таки зацепить взглядом серо-синих, словно штормовое небо, глаз. Глубоких, завораживающих кажущейся подвижностью радужки, будто медленно вращающейся… и тускло мерцающей сотнями еле заметных огоньков в самой ее глубине, если приглядеться. Но ведь так быть не может…

— Александр Ефремович?

— А? — спохватился ректор, осознав, что пропустил обращенные к нему слова.

— Мне нужно закончить ваш университет, — терпеливо повторил юноша, стукнув пальцем по укладке документов в раскрытой папке перед собой.

— Не смею препятствовать. Поступайте обычным порядком, отучитесь положенные пять лет, и я лично вручу вам диплом, — расправил плечи Ферзен, возвращая привычную уверенность.

Все же самый обычный проситель, а он-то уже надумал себе…

— Я уже поступил, — парень взял первый лист сверху и переложил на половину стола ректора, — отучился и получил все положенные отметки, — следом за первыми, легли новые бумаги с выкопировками из приказов и зачетных книжек, ведомостей и прочей канцелярщины, сопровождающей студентов на всем пятилетием пути.

— Разрешите поинтересоваться, — хмуро глянул на юношу Александр Ефремович, придвигая к себе листы. — Самойлов Максим, из свободных граждан.

Он не помнил такого имени. Безусловно, ректору огромного учреждения и не положено знать всех учеников поименно, но за пять лет он обязан был зацепить взглядом, оставив в памяти хотя бы легкое чувство узнавания. Пусть даже не самого ученика, но такую свиту из машин он наверняка не упустил бы из виду. Вернее, знал бы точно, кого в стенах его заведения так опекают.

— Год рождения… Принят в имперский университет города Шуйск в две тысячи… Хм… В тринадцать лет?! — Невольно в огромном изумлении распахнулись глаза. — И вы пришли ко мне с этой подделкой?! Молодой человек, я немедленно вызываю полицию!

— Они подлинные, — абсолютно спокойно отнесся к угрозам Самойлов. — Оригиналы документов в двух экземплярах, первая часть в вашем архиве, вторая — у меня здесь, — вновь щелкнул он по оставшимся бумагам в папке. — Будет много ненужных вам вопросов, не считаете?

— Не считаю! — взвился с места Ферзен, опершись руками о край стола и нависая над самозванцем. — Я вас в университет не принимал!

— Такое право есть у проректора в ваше отсутствие, — столь же меланхолично отреагировал собеседник и положил еще один лист из бумажной укладки поверх остальных.

Очередная подделка!

Обличительная фраза, уже готовая сорваться с уст, разбилась сорванным на выдохе словом и надсадным кашлем, стоило вновь наткнуться на взгляд гостя. Завораживающий и холодный, словно поверх оружейного прицела. Но не того, что ведет дичь, а что заставляет смотреть на охотника, не позволяя шевельнуться, от которого желание кинуть бумаги в лицо наглецу обернулось непонятной робостью, а правильный и очевидный поступок с вызовом представителя службы безопасности университета подменился порывом разобраться во всем самостоятельно. Даже сама поза ректора показалась настолько неуютной, что Ферзен предпочел медленно вернуться в кресло и присмотреться к подделке внимательнее.

Стоило отметить, что бумага выполнена безупречно и украшена положенным количеством печатей.

«Подпись зама, росчерк пера, все сходится, — с досадой кусал он губы. — Номер приказа!»

Набрать на сотовом номер телефона приемной — секундное дело, даже с неприятным подрагиванием кончиков пальцев. Зачитать заветный номер, услышать ответ от секретаря…

— И он посмел пойти на подлог?!

— Александр Ефремович, в моей зачетной книжке более тридцати подписей и печатей, проставленных не одномоментно, а с полным соблюдением всех сроков и регламентов. Ни одна проверка не выявит нарушений.

— То есть все они?.. Все мои коллеги?.. — с некой растерянностью вымолвил Ферзен, переводя взгляд со странного гостя на документы и обратно.

Растерянность, впрочем, тут же сменилась законной яростью.

— Все они продались за моей спиной?! — вцепился ректор в копии бумаг и грозно потряс ими над столом.

— Все, — отчего-то с некоторым сочувствием кивнул парень. — И даже вы.

— Я-а?! — прогремело в здании кафе.

— Квартира, ежемесячные поступления, оплата счетов. Все они проистекают из того же источника, что у остальных.

— Я! Никаких! Денег! Не! Брал! Убирайтесь из моего университета и ждите повестки в суд, молодой человек! — грозно указал ректор перстом на дверь, вновь взвившись с места.

— Университетский фонд, — даже не дрогнуло лицо юноши, а вся гневная речь будто относилась не к нему, а к той же двери, на которую все еще указывал Александр Ефремович. — Вам знакомо это наименование? И сядьте, будьте так любезны.

В последней фразе было достаточно воли и жесткости, чтобы Ферзен предпочел выслушать продолжение этого нелепого разговора сидя. Он все равно немедля отправится к главе особого отдела, а тот пока все равно на обеде, так что можно потешить себя выслушиванием всяческих нелепостей.

Но ком недобрых предчувствий, заворочавшийся под солнечным сплетением, настаивал совсем на иных мыслях, которые даже про себя произносить было боязно.

— Какое отношение имперский университетский фонд имеет к вам, молодой человек? — едко поинтересовался ректор.

— А вы знаете, что за употребление слова «имперский» в именовании полагается годовой сбор в два миллиона рублей? — неожиданно поинтересовался Самойлов. — За пять лет сумма вышла довольно значительной. Я бы, к слову, с куда большим энтузиазмом потратил бы их на вас, но вы бы не стали брать деньги и ценности от фонда с другим наименованием, верно?

Александр Ефремович побуравил взглядом собеседника и категорично мотнул головой.

— Вздор.

— Неужели ни разу не интересовались у коллег из иных городов уровнем зарплат и привилегий? — приподнял бровь юноша. — Не заметили несоответствий?

Замечали, но предпочитали не озвучивать и не вызывать зависть. Казалось вполне разумным, что фонды от княжества к княжеству разные, а поддержка профессуры может значительно отличаться от результата работ. Свою же работу высший руководящий и преподавательский состав университета считал безупречной, оттого не удивлялся ни секунды щедрым поощрениям.

— У вас есть иные доказательства, кроме этой вашей наглости и слов? — попытался надавить ректор едким тоном, с коим обычно распекал подчиненных.

Получалось плохо — гость даже к спинке стула не отодвинулся, продолжая сидеть ровно и прямо. Тут уже неудобство почувствовал сам Ферзен и предпочел позу скептика, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди.

— Документы, — невозмутимо качнул плечами Самойлов. — Но моим вы ведь не поверите, так? Посоветую вам поинтересоваться учредителями фонда в иных источниках.

— Там я увижу вашу фамилию, смею думать?

— Владельцем будет фонд «Наука — развитие», — отрицательно качнул тот головой, — а уже его владельцем — офшор на Кипре. Так что даже обратись вы в полицию, мало чего добьетесь. А вот к вам уже будут вполне определенные вопросы, ведь принимать деньги от заграничного предприятия, пусть даже опосредованно…

— Вы смеете мне угрожать?.. — прошипел ректор.

— Ни в коей мере, — поднял руки юноша, отмахиваясь от обвинения. — Я уже говорил: все, что я хочу, — завершить обучение.

— Так шли бы к этому вашему Овсянову, век бы его не видеть! — хлопнул Ферзен рукой по скатерти.

— Как оказалось, документы о защите диплома могут быть только с вашей подписью.

— И что будет, если я не подпишу? Вы станете шантажировать меня своим фондом?

— Александр Ефремович, слово даю — никакого шантажа, — приложил Самойлов руку к груди. — Ни шантажа, ни денег, ни квартир, ни машин, каждая из которых в найме у фонда. Ведь это было так удобно — переложить налоги и ежемесячные платы на фонд.

— И вы, говорите, не шантажист? — иронично хмыкнул Ферзен, которого новость о лишении привычного жилья кольнула тоской даже через ярость и гнев на молодого наглеца.

— Всего лишь мне больше незачем будет вас добровольно поддерживать. Все эти расходы, ремонт университетских корпусов, оплата самолета…

— Самолет — княжеский! — ухватился ректор.

— Александр Ефремович, — укоризненно глянул на него взгляд необычных темно-синих глаз, — к чему слова? Самолет уже сегодня перестанет вас принимать. И не следует на меня смотреть столь гневно. Да, парад роскоши последних пяти лет завершится, но я же не забираю у вас ничего лично вашего, верно?

— Я ничего не подпишу, слышите?! — Заставив себя не думать о том, что станет с единовременно выкинутыми из домов преподавательскими семьями и какой разразится скандал, произнес ректор. — Катитесь к черту со своим фондом!

— То есть «спасибо» за эти пять лет мне тоже не услышать, — вздохнул Максим Самойлов. — Не мое это — хорошие дела.

— Вы нас обманывали все эти годы!

— Меня бы кто так обманывал… Александр Ефремович, приношу извинения. Жаль, что разговор не задался. Признаюсь, совсем не хотел вас волновать и уж тем более заставлять испытывать столь сильные эмоции. Вашей дочери вовсе не понравилось бы, случись что с вами. — Сложив бумаги обратно в папку, приподнялся парень из-за стола.

— Стоять! — рявкнул Ферзен, стукнув кулаком по столу. — Что ты там сказан про мою дочь, щенок?!

Сейчас он был даже не главой вуза, а зверем куда страшнее — любящим родителем.

— Говорю, что Александра Ферзен — моя знакомая, — поднялся на него хмурый взгляд, — не более того.

— Если с ней хоть что-то… — пророкотал ректор, комкая скатерть в кулаке.

— Все у нее будет хорошо, — вновь прижал к полу его эмоции холодный тон. — Никто не тронет.

— Откуда ты ее знаешь? — Сглотнув комок из ярости и злости, ректор предпочел прислушаться к чутью и поумерить тон.

— Саша работает на моем канале. — Видимо убедившись, что старик не сорвется на него с кулаками, Самойлов стукнул пару раз ребром папки о стол, выравнивая бумаги.

— Лжешь! Это канал князей Долгоруких!

— Долгорукого Игоря, угу, — вздохнул парень, с грустью взглянув на циферблат своих часов.

Ректор невольно повторил его движение — уже на три минуты больше, чем планировалось. А нервов выжгло — на целые месяцы.

— Только я не вру, но вам это будет проверить еще сложнее, — потер Самойлов задумчиво переносицу и повернулся к двери. — Спросите у дочери, ей вы наверняка поверите.

— Постойте, — не удержался Ферзен от оклика, стоило парню уверенно двинуться на выход. — А… карьера Александры?

Он просто хотел услышать ответ, не важно какой. Пусть будет плохим, это уже не испортит день, но даст железное обоснование вернуть дочь обратно прямо сейчас. Предварив звонком и обязательно — личным визитом. Отчего-то про владельца канала верилось. Хоть и быть такого не могло, что представитель славного рода Долгоруких на кого-то мог работать!.. Вернее, Александр Ефремович раньше не встречал никого, кто соответствовал бы такой невообразимой начальственной должности.

— Пять лет счастья завершены, — задержался юноша, с полной серьезностью посмотрев на него. — Я не собирался и не собираюсь забирать у вас ничего. Не стану возвращать обратно, как великую милость, и требовать за это платы. Всем вам придется жить дальше с тем, что имеете, и с теми силами, что при вас.

— То есть… — заволновался ректор за дочь.

— Роли перестанут падать с неба, если говорить условно, — пожал юноша плечами. — Но все, что она заработает сама, своим талантом и трудом, никто не отнимет. Даю слово. Она способная, я вас уверяю. Лет через десять, вот увидите…

— Мы не могли бы вернуться к столу?.. — дала трещину воля пожилого человека.

Десять лет — это много. Для юной звезды потом будет уже старость и четвертый десяток лет…

Поэтому сейчас, вернув Самойлова и вновь сев с ним за стол, Ферзен был готов подписать любую бумагу.

Но медлил, с тоской ощущая собственное бессилие перед событиями, желая их хотя бы немного отдалить. Например, хотя бы соблюсти церемониал от начала до самого конца — принять его в вуз… Изобразить в своем воображении экзаменационные вопросы и ответы на них… Словом, совершить весь этот фарс для себя лично, чтобы утихомирить разболевшуюся совесть. Ведь есть же экстерн, верно? Для гениев… Этот был определенно гений, пусть талант его был предгрозовой тьмой, от которой хотелось сбежать или отвести от себя и близких в сторону.

— Итак, Самойлов Максим… — скрывая волнение, начал Александр Ефремович, перебрав папку с бумагами юноши и положив перед собой школьные аттестаты, характеристику и заявление на поступление. — Завершил обучение в школе номер сто пять. Оценки превосходные, — распахнул он красную книжку аттестата за одиннадцатый класс.

Уже неплохо. Уже не придется мучить себя тем, что подписал диплом бездарности.

— Аттестат за девятый, для сравнения. Хм. «Восемь» по русскому языку? — невольно поднял ректор брови и посмотрел на Максима.

А тот — о удивление! — изволил проявить смущение.

— Это досадная техническая ошибка, — отвел юноша взгляд в сторону. — Вы понимаете, базы данных, электроника… Там должно было быть пять с плюсом.

— Плюс в аттестат не проставляется, — с некой веселостью отреагировал ректор на эмоции Самойлова.

Вернее — с облегчением от соответствия поведения гостя возрасту! Мальчишка, странный, опасный — но мальчишка! Человек!!!

— Кто ж знал? — пробурчал тот и поднял ладони вверх: — Уверяю вас, просто недоразумение.

— Допустим, — хмыкнул Александр Ефремович и переложил документ с характеристикой наверх. — Так… «Теперь это ваша проблема». — Вновь взмыли брови вверх от удивления.

— Разрешите посмотреть? — возмутился юноша и приподнялся на месте, довольно споро, судя по движению зрачков, читая текст вверх ногами. — Нет такого!

— Так вот же, если позволите, — начал чтение ректор, указывая кончиком ручки на заглавные буквы предложений. — «Терпелив и внимателен к учебе. Если требуется помощь другу — непременно окажет. Положительно показал себя в видах спорта… Ежегодно…»

— Достаточно, — нахмурился Самойлов и откинулся на спинку стула. — А ведь я им теплоход подарил…

— Не стал забирать? — едко уточнил ректор.

— И это тоже… — вздохнул юноша и махнул рукой на документы. — Ладно. Давайте сделаем так, чтобы эта проблема перестала быть вашей, — чуть грустно произнес он.

Александр Ефремович внимательно посмотрел на молодого человека по ту сторону стола. Пожалуй, у него были причины ненавидеть Самойлова. Определенно находились поводы опасаться и избегать. Да и в целом вся эта беседа от ее начала до сей минуты — не имела в себе ни малейшего повода испытывать к парню хоть мизерные положительные эмоции. Но было что-то в последней фразе, отчего Ферзен неожиданно для себя обнаружил сочувствие.

А еще — желание разобраться в некоторой нестыковке, в несоответствии размаха замысла, возраста гостя, ожидаемых дивидендов…

— Скажите, — замерев с ручкой над приказом о выдаче диплома, решился поинтересоваться Александр Ефремович, — зачем вам это все? Все эти траты, манипуляции… — внимательно смотрел он на собеседника. — Неужели не проще было завершить заочно?

— Видите ли… — после некоторой задумчивой паузы вздохнули с того края стола. — Есть у меня одна книжка… — Из укладки папки, с самого ее низа, показался добротно прошитый кожаный переплет размером в тетрадь.