Помоги проекту - поделись книгой:
Гарри Тертлдав
«Черный тюльпан»
Отец Сергея работал провизором в одной тамбовской аптеке, примерно километрах в 400 от Москвы. Выписывать рецепты казалось Сергею неплохим занятием. Работа не пыльная. Думать тоже слишком много не нужно. Зато был доступ к западным лекарствам, которые реально помогали, не то что произведенная в Союзе дрянь. К тому же их можно подороже перепродавать налево, тем, кто мог заплатить. Так что медучилище — отличный способ тихо и спокойно дожить до пенсии. Так и решил для себя Сергей.
Только сначала нужно было отслужить. Он был позитивным парнем, всегда старался видеть хорошее. У него даже и мысли не возникло, что его могут послать в Афганистан. А когда всё-таки послали, он и не думал, что попадет в провинцию Бамиан. Жизнь всегда полна сюрпризов, даже — в особенности — для позитивного паренька из провинциального городка, в котором никогда ничего не происходит.
Отец Абдул Сатара Ахмеди тоже был фармацевтом в Булоле, безвестном кишлаке к востоку от Бамиана. Сатар тоже собирался пойти по стопам отца, потому что именно так поступил бы хороший сын. Иногда лекарства, которые делал его отец, помогали больным. Иногда нет. Всё равно, всё в руках Аллаха, милостивого и милосердного.
Когда русские безбожники вторглись в его страну, Сатару было двадцать. Впрочем, ему в равной степени могло быть и 19 и 21. Они разместились в больших городах и вдоль основных дорог. Именно в Бамиане стояли танки, транспортники и вертолеты. А одна из дорог, которую они захватили, шла через Булолу.
Когда мимо кишлака прошла первая колонна грузовиков, его отец вытащил из тайника старую, но хорошо смазанную винтовку «Энфилд». Он передал её сыну со словами:
— С помощью неё мой дед изгнал с нашей земли британских кяфиров. Бери её и делай с безбожниками то же, что дед делал с солдатами королевы.
— Да, отец, — ответил Сатар, как ответил бы любой хороший сын. Вскоре он сменил «Энфилд» на АК и присоединился к отряду Саида Яглана, бывшего майора армии марионеточного правительства, выбравшего борьбу за веру и свободу. Будучи сыном аптекаря, он служил полевым санитаром. Его познаний в медицине не хватало, но всё же их было гораздо больше, чем у большинства его товарищей. Глядя на смерть людей от ран, он очень жалел, что не узнал больше. На всё воля Аллаха, но принять её было очень тяжело.
А дракон? Дракон жил в этой долине задолго до того, как ислам пришел в Афганистан. Много веков, как и полагается драконам, он спал. И когда он проснется… о, когда он проснется…
Сергей взглянул на афганский пейзаж и тряхнул головой. Он вырос в стране, чья поверхность была плоской, как стол. Булола сильно отличалась от его родных осин. Воздух в долине, в которой находился этот жалкий кишлак, заставлял сердце бешено колотиться при каждом движении. Их окружали серые с красным горы, среди скал проглядывались прожилки снега.
Его сослуживцы смеялись над тем, с каким удивлением он оглядывал округу.
— Хватит таращиться, — сказал Владимир. — Ты здесь не по путевке «Интуриста». Духов лучше высматривай. Ты их не видишь, но будь уверен, они тебя прекрасно видят.
— Духи, — повторил Сергей и снова тряхнул головой. — Может, хватит их так называть?
— С чего бы? — Владимир был всего на несколько месяцев старше Сергея, но намного его циничнее. — Их нельзя заметить, пока они сами этого не захотят.
— Но они же настоящие, живые, — возразил Сергей. — Это они хотят из нас духов сделать.
Послышался шум. Никто не понял, откуда он доносился, но все разом вскинули автоматы. Затем до них донесся нарастающий гул.
— Шмель, — сказал Федор. У него был самый лучший слух в отряде и самый болтливый язык. Но он был прав. Сергей заметил в небе какую-то точку.
— Приятно чувствовать поддержку с воздуха, — сказал он. — Благодаря им чувствую себя намного увереннее, — даже Владимир не мог с этим спорить.
Над ними прогрохотал Ми-24, на его зеленом корпусе блестели красные звезды. Затем он, будто, взявшая след собака, замер на месте. По мнению Сергея, он не был похож на шмеля. Скорее, на головастика, которые в изобилии водились в тамбовских реках.
Но у вертолета было жало, как у пчелы. Он выпустил из-под крыльев несколько ракет, затем добавил из крупнокалиберного пулемета. Даже с двух километров грохот был оглушающий. Затем появилось пламя. Солдаты приветственно закричали. От взрывов содрогнулись горы. В небо устремился столб дыма. Смертоносный, как акула, и тяжелый, будто кит, вертолет развернулся и направился по своим делам.
— Банда какая-то, наверное, — сказал Сергей. — Пилот пролетал мимо и заметил.
— Или подумал, что заметил, — отозвался Владимир. — Спутал со стадом горных козлов.
— Следите за местными, — сказал Федор. — Если вертушка кого-то накрыла, они дадут нам знать.
— Умно, ничего не скажешь, — не мог не согласиться Сергей.
— Если бы я был дохуя умный, торчал бы здесь, блядь? — ответил на это Федор, и все засмеялись. И добавил: — Давно уже тут и знаю много такого, чего знать бы не хотел.
Сергей обернулся и посмотрел назад. Местные жители собрались в кучу, смотрели на устроенную вертолетом разруху и о чём-то переговаривались на своем странном языке. Эти одетые в белые и грязно-коричневые тюрбаны и халаты люди казались ему забавными. У них были длинные лица, которые они скрывали за пышными бородами. Большинство этих бород были черными, некоторые серыми и совсем у нескольких бороды были белыми. Как будто их всех отлили из одной формы, но раскрасили разной краской.
Женщины? Сергей тряхнул головой. Он не встречал здесь ни одной женщины. В этом кишлаке, в отличие от Народно-Демократической Республики Афганистан, женщины никогда не появлялись на улице с открытым лицом. Здесь для женщины показать нос — примерно, то же самое, что оголиться ниже пояса. В таких местах девочек, пошедших в школу, вечером убивали собственные родственники. В Булоле такого не было — Сергей не был уверен, что тут вообще существовала школа, — но подобное частенько случалось в других местах.
Он прислушался к их бормотанию. Языка он не понимал, но мог догадаться о смысле слов по тону.
— Похоже, мы их нехило потрепали, — сказал он.
Владимир кивнул.
— Пожалуй, ты прав. Ещё с десяток миллиардов, и мы победим в этой ебучей войне. Или 20 миллиардов, как знать?
Сатар прятался в небольшой яме за валуном красноватого цвета. Он очень хотел стать маленьким-маленьким, совсем крошечным, чтобы пули и осколки не достали его. «На всё воля Аллаха. На всё воля Аллаха», — без устали повторял он про себя. Но несмотря на то, что на всё воля Аллаха, он не собирался облегчать неверным работу.
Под ним, словно от боли, содрогнулась земля, когда очередная пара ракет накрыла его дом. Сатар от всей души ненавидел штурмовые вертолеты. К соотечественникам, воевавшим на стороне безбожников, он испытывал лишь презрение. Некоторые советские солдаты были тупы, как овцы, а оказавшись без поддержки танков и транспорта, становились беспомощны, словно черепаха без панциря. Другие были хороши в сражении и умны, как моджахеды. Никогда нельзя было угадать точно. Иногда, устраивая ловушку, ты сам попадал в неё.
Но вертолеты… Самое мерзкое в них было то, что им нельзя было ответить. Они зависали в воздухе и сеяли повсюду смерть. Когда тебя замечали, оставалось только принять её. Очень редко моджахеду удавалось сбить «шайтан-арбу» из крупнокалиберного пулемета или РПГ-7, но это случалось, очень нечасто.
Сатар слышал, что американцы собираются начать поставки противовоздушных ракет «Стингер» из Пакистана. Американцы, конечно, тоже были неверными, но они ненавидели русских. В мировой политике, как и в межплеменных распрях, враг твоего врага всегда становился другом. И «Стингеры» должны им здорово помочь.
Но пока Сатар и его товарищи, вместо того, чтобы жалить, сами получали уколы. У вертолетов, казалось, было всё вооружение мира. По его ощущениям, вертолет кружил над ними несколько часов.
Раздался ещё один взрыв, и кто-то закричал. Сатар выругался на советский вертолет и своего товарища, из-за которых ему придется покинуть своё укрытие. Он схватил свою скромную аптечку и побежал к раненому. Тот держался за ногу и стонал. Всю его одежду залила темная кровь.
— Тише, Абдул Рахим, тише, — сказал Сатар. — Сейчас вколю тебе морфин, чтобы унять боль.
— Быстрее тогда, — между стонами процедил Абдул Рахим. — Кость сломана, точно тебе говорю.
Ругаясь про себя, Сатар сунул руку в аптечку в поисках шприца. Что сын аптекаря мог знать о вправлении переломов? Кое-что Сатар знал. Опыт — самый жестокий учитель и самый лучший. Он осмотрелся в поисках чего-то, что можно использовать как шину, и снова выругался. Где на голых скалах найти хоть какие-то палки?
Он только снял с иглы колпачок, как Абдул Рахим издал короткий всхлип. Стоны прекратились. Сатар подобрался к нему поближе, уже догадываясь, что увидит. Пуля из крупнокалиберного пулемета нашла свою цель. Глаза Абдул Рахима были по-прежнему открыты, но жизни в них уже не было.
«Мученик, павший в битве с неверными, отправляется в рай», — подумал Сатар. Прежде чем снова уползти в убежище, он забрал его автомат и запасные магазины к нему.
Прошла, казалось, вечность, прежде чем вертолет наконец улетел. Сатар ждал приказа, который бросит их на «шурави» — советских солдат — там, внизу, у кишлака. Но капитан Саид Яглан сказал:
— У нас слишком большие потери. Отступим и нападем на них в другой раз.
Сатар снова выругался, но глубоко внутри себя понимал, что капитан поступил мудро. Русские внизу будут настороже, будут ждать их. «Я вернусь, отец, — подумал Сатар и пошел прочь от Булолы. — И тогда наш кишлак освободится».
Дракон спал. Хоть это было и необычно, за века сна мало что было способно пробудить его. Он видел или думал, что видел, людей с мечами и копьями. Один из них пришел с запада, на нем был позолоченный корсет и украшенный перьями шлем. Дракон позвал его, потому что увидел в нём сходство с собой.
Но человек не увидел в его зове призыва к дружбе. Вместо этого он взмахнул мечом и ударил дракона в бок. Боль была сильной, намного сильнее, чем это должно быть во сне. Дракон беспокойно повернулся. Вскоре боль утихла, но его сон уже не был столь глубоким, как раньше. Он очнулся и пристально следил за происходящим на поверхности.
Под ногами Сергея задрожала земля. По сапогам застучала галька.
— Что это? — спросил он. — Духи заложили фугас?
Сержант рассмеялся, обнажив зубы. Крикор был армянином. У него было длинное лицо, большой нос, черные глаза и волосы. Он сам был больше похож на духа, чем на советского солдата.
— Это не духи, — пояснил он. — Это землетрясение. Слабенькое, слава богу.
— Землетрясение? — эта мысль не пришла Сергею в голову. Он тоже засмеялся. — В Тамбове такого не бывает.
— А на Кавказе бывает, — сказал сержант Крикор. — И сильные тоже случаются. Через несколько дней и до Еревана дойдет. Полгорода разнесет, попомни мои слова. Строители постоянно пытаются хапануть, твари. Добавляют побольше песка в бетон или стараются сэкономить на стальной арматуре. Образовавшиеся излишки кладут себе в карман, понимаешь? — он пошевелил пальцами, будто пересчитывал купюры.
— Похоже, так везде, — сказал Сергей. — Служу Советскому Союзу! — саркастически произнес он фразу, которая имела какой-то смысл, когда его дед ещё был молод.
Сержант Крикор задумчиво сдвинул брови.
— Ага. Но, вам, в Тамбове, не похер ли? Иногда бывает, что здание трескается раньше, чем успеваешь из него выбежать. А в случае сильных толчков здание не трескается, оно рушится.
— Наверное, — Сергей не собирался спорить с сержантом. Как и он сам, Крикор, был призывником, но срок его службы уже заканчивался. Именно это, а не погоны, делало армянина одним из самых уважаемых людей в отряде. Желая сменить тему, Сергей произнес:
— А нехило мы их сегодня потрепали!
Он старался не думать о словах Владимира о десяти или двадцати миллиардах.
Крикор снова хмыкнул.
— Слышь, молодой, ты, что, до сих пор веришь той интернациональной херне, которой тебя пичкали перед отправкой в Афган? — он называл страну так, как называли её все в армии.
— Ну… нет, — ответил Сергей. — Мне рассказывали о революционной солидарности с Народно-демократической партией, о дружбе между советским и афганским народами, но любой, кто пробыл здесь хотя бы минут 20, понимает, что в НДПА больше фракций, чем членов, все они жутко ненавидят друг друга, а все афганцы вместе ненавидят русских.
— Хорошо. Значит, ты не дебил. Ну, не конченый дебил, по крайней мере, — сержант Крикор пробормотал что-то на другом языке: — Шурави! Шурави! Марг, марг, марг!
На мгновение Сергей решил, что это по-армянски. Затем он вспомнил, что несколько раз слышал эти слова от афганцев.
— Что это значит? — спросил он.
— Советские! Советские! Смерть, смерть, смерть! — спокойно перевел Крикор. Он подождал, пока Сергей осознает смысл сказанного и продолжил: — Так что мне насрать, сколько народу мы там положили, понятно? Я хочу только дослужить оставшийся срок и вернуться домой одним куском. И пока я не лечу на борту «черного тюльпана», это единственное, что меня заботит.
— Разумно, — согласился Сергей. Ему тоже не хотелось возвращаться в СССР на самолете, перевозившем убитых.
— Слушай, боец, — Крикор ткнул в него пальцем. — Ты, главное, береги себя, будь внимателен и помогай товарищам, ясно? Тогда выберешься.
— Allahu akbar! — голос муэдзина разбудил Сатара. Он зевнул и растянулся на земле во дворе дома, недавно разрушенного советской ракетой. Рядом лежали ещё 10 или 12 моджахедов. Один за другим все встали, подошли к тазу с водой, по очереди умыли лица, руки, ноги и промежности.
Плеснув на лицо водой, Сатар вздрогнул. Вода была очень холодной. Розовое свечение на горизонте говорило, что скоро рассвет.
— Allahu akbar! — повторил муэдзин. Он стоял на крыше полуразрушенного дома и читал молитву:
Бойцы расстелили во дворе коврики. Рядом не было настоящей мечети, но все знали, в какой стороне находится Мекка. Они склонились, плечо к плечу, и приступили к утренней молитве.
После молитвы Сатар поел пресного хлеба и запил его мятным чаем без сахара. Он и раньше не был толстым, а после того, как стал моджахедом, похудел ещё сильнее. Проклятые кяфиры и их марионетки забрали себе богатейшую часть страны. Селянам же досталось всё остальное — то, что выращивалось на завоеванных в священной войне землях.
Неподалеку играла пара мальчишек с грубо вырезанными деревянными АК в руках. Один спрятался за кучей щебня, а другой искал его, держа оружие так, будто оно было настоящим. Когда придет их время взяться за настоящее оружие, они будут готовы. У ещё одного мальчишки, лет 13 на вид, за спиной висел настоящий автомат. Когда русские вторглись в Афганистан, он тоже играл с деревянным оружием. Теперь он стал достаточно взрослым, чтобы самому сражаться во имя Аллаха. Подобные ребята хороши как разведчики, «шурави» ведут себя с ними не так, как со взрослыми.
На солнце блеснул какой-то предмет. Мальчишка лет восьми нес что-то, похожее на шариковую ручку. Он нёс её с гордостью, как другие дети носили автоматы. Оружие здесь было обычным делом, чего нельзя сказать о ручках.
— Эй, мальчик, — позвал его Сатар едва шевелящимися от страха губами. Тот взглянул на него. — Да, да, ты. Положи ручку на землю и отойди от неё подальше.
— Что? — вероятно, мальчишка решил, что Сатар свихнулся. — Зачем? — Если бы у него было оружие, Сатар бы так не беспокоился.
— Затем, что у тебя в руках русская мина. Будешь с ней играть, она оторвет тебе руку.
Мальчик задумался над его словами. Сатар даже мог читать его мысли. «Почему этот моджахед пытается украсть мою игрушку?» То ли тревога на лице Сатара сделала своё дело, то ли ещё что, но он неуверенно опустил ручку на землю. Уходя, он постоянно оглядывался назад.
Сатар издал вздох облегчения, пробормотав:
— Воистину, нет бога, кроме Аллаха.
— Воистину, — согласился кто-то за спиной. Сатар обернулся. Перед ним стоял Саид Яглан. Командир продолжил: — Уверен, это мина. Ручки — это зло. Я уже начал переживать, что он снимет колпачок и она сдетонирует. Ручки — это зло, хуже только те, что похожи на бабочек. Любой ребенок, вне зависимости от возраста, может принять их за игрушку.
— И его разорвет на части.
— Нет, не на части, — Саид тряхнул головой. Ему было около сорока лет, невысокого роста, в бороде только-только начала появляться проседь. Примерно в сантиметре над глазом у него был шрам. — Они созданы, чтобы калечить, а не убивать. Русские подсчитали, что мы больше времени тратим на уход за ранеными, чем на погребение мертвых.
Сатар обдумал его слова.
— Эти подсчеты делал сам шайтан, — ответил он.
— Да, но это здравая мысль, — иногда в Саиде под чалмой моджахеда просыпался бывший военный. — Ты отлично справился, уговорив ребенка выбросить её.
Поделиться книгой: