Глаза ее куклы

— Мы должны забрать Гретхен, — ответила вместо него я. — Никуда без нее не поеду.

— Иногда мне кажется, что эта кукла проклята, — проговорил дедушка, глядя на дорогу. — Из-за нее одни неприятности.

— Кукла не виновата, — возразила я, уставившись в окно со своей стороны. — И я не останусь у вас, если мы не заберем Гретхен.

Теперь не ответил дедушка, он молча свернул на улицу, ведущую к моему дому, а затем, припарковавшись на стоянке под окнами, сказал:

— Мы с Сережей поднимемся с тобой. Одна ты не пойдешь.

Возражать я не стала — так было лучше, меня и саму пугало, что придется войти в квартиру, где погиб человек.

Сидевшие у подъезда старушки замолчали и проводили нас тяжелыми, полными любопытства взглядами. Можно не сомневаться, что обо мне уже говорит весь дом, причем абсолютно разное. Полагаю, основной версией является то, что мужчину убила именно я. Наверняка из ревности.

Мы молча поднялись на мой этаж, здесь я на несколько мгновений замерла, не решаясь отпереть дверь.

— Я войду первым, — отец отстранил меня, повернул в замке ключ и вошел внутрь.

Я хотела последовать за ним, но дедушка положил мне на плечо тяжелую руку. Я ощущала, что он напряжен и, кажется, даже испуган. Это было очень странно — мой железный дед, успешно вкалывающий уже много десятков лет на благо ядерной физики, самый деятельный и успешный член нашей небольшой семьи, чего-то боится.

— Все спокойно, никого нет, — отец появился внезапно и очень быстро.

Долго ли осмотреть небольшую однушку?

— Тебя просили посмотреть, все ли на месте, и отзвониться, — напомнил дедушка. Он шагнул через порог с явным усилием, и мне вдруг показалось, что он внезапно постарел лет на десять.

— Да, я помню, — я вошла и осмотрелась. Все на местах. Балконная дверь открыта, а легкий ветерок колышет невесомые шторы. Дверь открыта, но уходя, я ее закрывала. Это точно.

Я посмотрела на Гретхен и вздрогнула. Кукла сидела на другом краю стеллажа.

Как это могло случиться?

— Что-то не так? — дедушка напряженно вглядывался в мое лицо, и я поспешно отвела взгляд.

— Все так.

Не признаваться же ему, что я схожу с ума.

Я открыла ящик, проверила документы и карточки. Все на месте. Наличных дома я не держу, но отчего-то мне подумалось, что и они бы спокойненько оставались лежать хоть на самом виду. Немногочисленные колечки и сережки — пожалуйста. Дорогой планшет, необходимый мне для работы, — вот он, родненький.

На всякий случай я залезла на антресоли и проверила наличие своих любимых кукол. И здесь неудача. Вернее, я очень радовалась, что мои любимицы уцелели, однако ясности все это не добавляло.

И от того, что квартира казалась по-прежнему безмятежной и абсолютно нетронутой, становилось только страшнее. Ничего нет хуже ситуации, в которой у тебя завязаны глаза и заткнуты уши. Уж лучше знать, что происходит, чем отдаваться на волю богатого воображения.

Итак, что мне известно? Пока я встречалась с Пашкой, а потом гуляла в парке, некий незнакомый мне человек (да, абсолютно незнакомый, следователь задавал этот вопрос раз десять) легко и непринужденно вскрыл замок в моей квартире и проник сюда, очевидно, с целью ограбления.

А дальше все становилось весьма загадочно.

Грабитель ничего не берет. Он пересаживает Гретхен с места на место, затем открывает балконную дверь и выбрасывается с балкона.

Итак, если это был грабитель, то почему он ничего не украл и отчего он мертв? Если самоубийца, зачем он пришел именно в мою квартиру? Прыгал бы с крыши, если ему так приспичило.

Единственный объяснимый вывод — тот, к которому пришел и следователь: грабитель был не один. Но куда делся убивший его подельник? И что произошло, почему один из двоих пришедших в чужую квартиру людей решил убить своего компаньона?

— А ты точно не знаешь того покойника? — спросил отец, шагавший за мной по пятам.

Вот и он туда же! Думает небось про брошенного любовника, примеривая ситуацию в рамки дешевой мелодрамы. Впрочем, я и сама боялась увидеть на месте погибшего Пашу.

Дедушка вздохнул.

— Оставь ее пока что в покое, Сереж. Девочке нужно прийти в себя, — сказал он категорично и повернулся ко мне: — Бери то, что хочешь забрать, и едем. Нас ждут.

Я быстро собрала в сумку самые необходимые вещи, взяла документы и Гретхен, которая со странной усмешкой наблюдала за царящими хлопотами. Папа и дедушка отнесли все это в машину, пройдя через молчаливый строй старушек, которых к этому времени у подъезда стало еще больше.

— Уезжаете? — поинтересовалась моя соседка по лестничной площадке.

— Без комментариев, — сурово, словно разговаривал с журналистами, буркнул дедушка Боря.

Ему и вправду не привыкать. У него не раз брали интервью, а однажды он даже участвовал в съемках документального фильма про ученых и ездил ради этого на «Мосфильм». Там дедушка, собственно, и познакомился с бабушкой, работавшей в то время костюмером. Это была красивая история, сейчас таких, кажется, не случается.

Мы сели в машину и вскоре оказались в сталинской трешке, а мама и бабушка бросились меня обнимать с таким видом, словно я подвергалась смертельной опасности и уцелела только чудом.

— Ну вот она снова на месте, впервые за долгие годы, — бабушка стояла в дверях отведенной мне комнаты и смотрела на Гретхен, словно не решаясь войти.

В этом доме все было по-старому, даже запах совершенно тот же, что и в детстве. И цвет обоев, и лепнина на высоком потолке, и казавшиеся бесконечными книжные стеллажи в коридоре, заставленные пыльными толстыми томами. Книги дедушкины, noblesse oblige — положение обязывает. Квартира осталась прежней. Изменилась только я. Уже нет той маленькой любопытной девочки, которая верила в сказки и уверяла всех, что куклы разговаривают. Помнится, в детстве я была уверена, что Гретхен живая, она пела мне колыбельные на незнакомом языке и повторяла странные слова о том, что все вернется на круги своя и еще что-то про реку, которая течет куда-то…

— Ты скучала по ней? — Я шагнула к бабушке навстречу. — Тебе недоставало Гретхен?

— Да, — она сжала руки, исколотые миллионами булавок, — знаешь, я очень по ней скучала и в то же время всегда знала, что она у меня только на время, словно гостья, которая зашла на минутку.

Я оглянулась. Гретхен смотрела мимо бабушки, не удостаивая ее вниманием. Отчего-то мне стало слегка неловко.

— Может, чаю? — робко спросила я. — Из-за всех этих событий у меня голова кругом, и, кажется, я давно ничего не ела.

— Конечно! У нас же все готово! — засуетилась бабушка.

Мама и вправду уже накрывала стол в большой кухне, но бабушка тут же сунула мне в руки горячий пирожок и налила чаю. Мама хотела что-то возразить, наверняка по поводу того, что у меня пропадет аппетит из-за перекуса, но взглянула на бабушку и промолчала.

— Интересно, что она видела там, у тебя в квартире? Я о Гретхен, — произнесла вдруг бабушка, когда я принялась за исходящий паром невероятно вкусный рисовый пирожок с грибами и луком.

— Она не скажет. Она уже давно ничего мне не рассказывает, но я уверена, все запоминает, — ответила я, прожевав.

— Это вы сейчас о кукле? — мама, слушавшая разговор, неодобрительно покачала головой и посмотрела на бабушку. — Вам не стоило бы говорить такие вещи. Особенно моей дочери. Тем более после того, что она недавно пережила. Вы понимаете.

— А я что? Я просто сказала, — бабушка Лена суетливо загремела посудой, явно стараясь уйти от неприятной темы.

Спас всех дедушка, который вошел к нам с вопросом о том, когда же будут кормить голодающих.

Больше к теме кукол мы не возвращались.

Вечером позвонил Ник. Из-за суматохи я и позабыла, как волновалась о том, не пропадет ли он после нашей встречи. Но нет, не пропал. Хотел приехать, пришлось сказать, что сейчас вне дома. Я не стала рассказывать ему о том, что произошло. Сама не понимаю почему. Наверное, просто не хотелось вообще об этом говорить. Лучше потом, когда ситуация немного прояснится.

Следующий день прошел довольно быстро. Мама с папой вернулись к себе, в маленькую двушку. А я легко, словно всю жизнь и прожила у бабушки с дедушкой, вошла в ритм старого дома. Почти все время я проводила за работой, а вечером мы с бабушкой снова сидели за большим столом и говорили. Вернее, говорила в основном она — рассказывала, как было в ее время на «Мосфильме» и с каким достоинством держались тогдашние актеры.

— Вот это настоящие звезды. Не то, что нынешние, которым, чтобы добиться славы, нужно пить да скандалить в ресторанах, — вздыхала она.

Дедушка, сидевший в кресле, закутанный в плед из-за обострившегося радикулита, иронически улыбался.

— Ну конечно, в те времена и вода мокрее была, — заметил он. — И в зеркале, наверное, ты видела красавицу.

Он частенько подшучивал над бабушкой, но я знала, что любит он ее самозабвенно, как и своего единственного сына, моего папу. Сына, который едва не стоил бабушке жизни.

— На себя посмотри, — качала головой бабушка, — ишь, красавицу ему подавай. До седых волос дожил, а ума не нажил.

— Куда уж мне, — усмехался дедушка. — В одном только старому дураку повезло: в жены досталась умница и красавица.

Они шутливо переругивались, и все же я ощущала между ними настоящее тепло и любовь. Такой у моих родителей не было. У них всегда находилось немного общих интересов. Когда я родилась, папа активно занимался бизнесом, до краха которого было еще лет пятнадцать, мама посвятила себя хозяйству и моему воспитанию. Она даже не могла помыслить, чтобы отдать меня в детский садик. Так и осталась домохозяйкой, а папа зачерствел от неудач, словно кирпич, прошедший обжиг. И тогда трещина между ними постепенно стала пропастью. С годами такое бывает.

После бабушкиного ужина, заставившего меня подумать о том, что долгое пребывание в этой квартире может весьма существенно сказаться на фигуре, я заглянула в Интернет и увидела, что нашелся покупатель на одну из довольно старых кукол. Куклы выходят дорогие, даже если считать прямую себестоимость, не принимая в расчет затраченное время, поэтому и покупают их не часто. Зато каждая покупка — событие.

Хорошо, что коробку для куклы я сделала заранее, поэтому оставалось только забрать ее из моей квартиры, что я и решила сделать на следующее же утро.

— Я отвезу тебя, — тут же предложил дедушка Боря, едва услышав о моих планах, несмотря на то что с вечера у него разболелась поясница.

— И не думай! — если было нужно, я могла проявить не меньшую твердость, чем он. — Сиди и лечись. Тебе через два дня на конференции выступать. Хочешь взбираться на трибуну согнутым, как Квазимодо? Сама съезжу. Заодно проветрюсь, только на пользу пойдет.

Пришлось дедушке смириться. Он всегда мне уступал, я понимала это с самого детства, но пользовалась только в крайних случаях.

И вот я уже входила в свой подъезд, к счастью, сегодня, похоже, отменили заседание бабушкинского комитета, и на стратегически важных для наблюдения лавочках никого не оказалось.

Я поднялась на свой этаж, достала ключи и вдруг услышала позади шорох.

— Привет! — сказал незнакомый мужской голос, и в груди у меня все заледенело.

Я очень медленно повернулась — в глаза бросались дурацкие детали типа облупившейся краски у двери — и наткнулась на улыбку: мужчина был довольно молод, вероятно, слегка за тридцать. Некрасивый, с растрепанными темными волосами, но с обаятельной улыбкой. На его защитного цвета футболке красовался штрих-код с надписью: «Совершенен».

— Привет, — повторил он. — А я уже боялся, что ты совсем исчезла!

— Мы знакомы? — Я немного отступила и уткнулась спиной в собственную дверь.

— Нет, но это можно исправить! — он продолжал-таки сиять улыбкой, кажется, освещающей лестничную площадку лучше, чем тусклые лучи солнца, пробивающиеся из запыленного и исписанного нецензурными надписями крохотного окошка под самым потолком. — Алексей. Хотя меня никто Алексеем и не называет. Можно Леша. Или Ураган. Почему Ураган? А потому, что вообще-то у меня фамилия Ветров…

— Понятно, — перебила я, едва вклинившись в эту тираду. Я сама не отличаюсь излишней разговорчивостью и не люблю болтунов.

— Вы считаете меня слишком развязанным, — его лицо мгновенно, словно по волшебству, стало абсолютно серьезным, а потом снова просияло: — Но вы хотя бы вступили со мной в разговор, а значит, у вас есть шансы.

— Мне ничего не нужно, — проговорила я раздельно, разом очень устав от этого бодрячка. — Что бы вы ни продавали.

— Я?! — Ураган, похоже, обиделся или неплохо разыграл на своем очень выразительном лице это чувство. — Вы приняли меня за кого-то типа коммивояжера или впаривателя выгодного кредита под тристапроцентную ставку? Сам виноват! Вот… — он залез в карман джинсов, вытащил пластиковую карточку и продемонстрировал мне.

«Пресса. Алексей Ветров. Независимый корреспондент», — значилось на ней, а еще едва узнаваемая без улыбки физиономия, номер и дата.

Ах, выходит, он журналист! Ну тогда понятно. Можно даже не сомневаться, какого цвета издание, на которое с энтузиазмом пашет этот улыбчивый тип.

— Очень приятно было познакомиться, Алексей. Извините, спешу, — я боком, на всякий случай не поворачиваясь к нему спиной, вставила ключ в замочную скважину.

Лестничная клетка, как назло, была пуста. Что, если он маньяк? Среди журналистов тоже вполне могут встречаться маньяки, да и вообще нет никакой гарантии, что он журналист, а удостоверение не липовое. Вот где эта соседка, когда она так нужна? Обычно, особенно когда мне вовсе не нужны наблюдатели, она или околачивается у подъезда, либо выскакивает из квартиры со скоростью выпущенной из стартового пистолета ракеты, чем буквально подписывается в том, что все предыдущее время подслушивала и подсматривала, стоя у дверного глазка. Я кинула взгляд на обитую дерматином дверь. Та казалась неприступным бастионом.

— Вы меня боитесь, — проговорил корреспондент без вопросительной интонации. — Понимаю. Это правильно, в общении с незнакомцами нужно соблюдать осторожность. Но я могу вам пригодиться. Вы же уже знаете, что это очень странное дело. Полиция работает для галочки, они ничего не нароют.

— А вы нароете? — Я позволила себе усмехнуться.

— Вполне возможно, — он пожал плечами. — Я любопытный. От рождения.

— Поздравляю, — наконец дверь открылась, и я приготовилась юркнуть в щель.

— Позвоните мне, если потребуется, — он сунул мне визитку в самый последний миг, перед тем как тяжелая дверь захлопнулась перед его носом.

Я перевела дух, словно выдержала боевое столкновение. Ну ладно, пускай он не маньяк, навязчивые журналисты бывают и похуже всяких маньяков.

— Ураган, тоже мне, — я усмехнулась и с усилием сложила визитку пополам. Пользоваться ей я уж точно не собиралась.

Затем набрала номер Ника.

— Привет! Я дома, мне очень надо тебя увидеть.

— Я еду, — проговорил он немедленно, не задав ни единого вопроса.

1944 год, сентябрь

Монике снилось, что она стала куклой и сидит на кукольном креслице, не в силах пошевелиться. Кто-то, пока еще невидимый, идет к ней через весь дом. Она слышит мерный стук шагов, отдающийся в ее испуганном маленьком сердце, хочет бежать, но не может двинуться с места. Даже закричать не может. Даже закрыть глаза.

Напряжение и ужас росли с каждой секундой, и когда в гостиной появилась огромная человеческая тень, накрывающая ее с головой, страх обрушился девятым валом, сметая на своем пути все.

Она проснулась с криком, радуясь, что может кричать.

Шелковая ночнушка промокла от пота, а сердце колотилось, словно заведенное.

— Что-то случилось, фрау? — послышался из-за двери испуганный голос горничной.

Моника с трудом перевела дух.