Тизер 2 (СИ)

Возвращаю лук в походное положение, перелетаю через ограждение загона. Руки уже привычно шарят по карманам, пока голова сканирует территорию вокруг.

За поясом у бандюги торчит метательный томагавк, в кармане валяется поцарапанное серебряное кольцо. Забираю то и другое, хватаю за ноги, оттаскиваю к ограждению.

За коровьим загоном стоит сколоченный из неотесанного дерева домик, из трубы валит дым. Рассмотреть что-то в окне невозможно — запотело напрочь, но, чем ближе подхожу, тем отчетливее чую запах брожения. Похоже, внутри варят алкогольные. Рядом с заводиком — амбар или склад, вместо двери на засовах висит воротина шириной в два метра, на лавочке сидит чернобородый охранник, жует травинку.

Перекатываюсь к соседнему дереву, беззаботный непись становится идеальной мишенью. Выбираю между грудью и головой, сам себе придумываю челендж — попасть в сердце. Задерживаю дыхание…

— Открывай! — от дымящего дома отделяются две фигуры. — Есть бочка еще?

— Большая? — охранник встает, затем что-то замечает, и голос его становится по наивному детским. — Дай попробовать, а?

Первый, не обращая внимания на попрошайку, целенаправленно идет к складу. Открывает ворота, прячется внутри. Второй идет вразвалочку, рука сжимает стеклянный бокал, мутная жидкость внутри пенится, испускает пар.

— Ты же на службе?!

— Всего пару глотков! — протягивает руку. — Ничего не случится!

— Я тестирую продукт! — лыбится и смачно отпивает. — Это и есть моя служба.

— Помогай, бля! — распахивается воротина, парень выкатывает бочку. — Пролл нам яйца оторвет, если норму не сделаем!

— Ладно, держи! — дегустатор протягивает бокал охраннику, хватается за край бочки. — И ворота открой, ща наполним, принесем.

Коллеги по цеху утаскивают тару в дом, охранник подпирает ворота копьем, растягивается на лавочке. Мозг отключается, как только пары достигают обонятельных рецепторов, губы обвивают край кружки, кадык жадно провожает содержимое в желудок.

Растащенный охранник и пара занятых бытовухой бандитов — не самая опасная компашка. В голове созревает план. Достаю из рюкзака топорик, жду пока вернутся работяги.

Через пять минут дверь отворяется нараспашку, первой показывается задница, за ней высовывается тело, дальше бочка и напряженная морда коллеги. Самогонщики кряхтят и спотыкаются, ноша с перемещающимся центром тяжести болтает их, словно бушующее море однопарусную лодку.

— Хоть бы помог! — бурчит тот, что не пожалел бухла, протискиваясь в ворота склада. — Только и умеешь, что на халяву бухать!

— По службе не положено! — лыбится охранник и снова прикладывается к напитку.

— Козел! — доносится изнутри.

На лишнюю секунду задерживаю тетиву, чтобы охранник сделал еще один глоток, последний — самый вкусный.

Натянутая нить скользит по большому и указательному пальцам, выпрямляется и отправляет в путь рассекающую воздух палочку. Стрела пробивает грудную клетку под левой сиськой, глаза охранника округляются, легкие пытаются снабдить мозг кислородом с помощью коротких рваных вздохов — бесполезно. Непись остается верен бухлу до последней секунды, теряет равновесие, сползает с лавки, но рука продолжает крепко сжимать бокал, будто удерживает факел с Олимпийским огнем.

Хватаю топорик, мчусь к складу. Бандиты внутри слишком заняты, чтобы отвлекаться на загибающегося охранника, первоочередная задача — донести бочку в целости и сохранности.

Отфутболиваю копье, что подпирает дверь, заваливаюсь в склад вместе с хлопком ворот. Прежде чем тень расплющила последнюю полоску проникающего света, успеваю рассмотреть двухэтажный ряд бочек, расставленных по периметру.

Погружаюсь в темноту вместе с копошащимися в углу силуэтами, зажмуриваю глаза.

Способность видеть следы чуточку улучшает видимость, этого вполне достаточно, чтобы без напряжения следить за движениями бандитов и уклоняться от выпадов.

— Эй! Что за херня?!

Эффект неожиданности не сработал, глаза бухловаров успели адаптироваться к темноте. Завожу топор за спину, неписи достают ножи. План рушится на глазах. Ожидал, что заскочу в лишенное света помещение и без проблем нашинкую ничего не подозревающих парней, а теперь в моем распоряжении есть всего две секунды, чтобы переписать сценарий.

Можно отскочить в левый угол, чтобы на время избежать нападения сразу обоих. Максимально быстро вырубить первого, вогнав топор в лысеющую голову, а затем скинуть бочку со второго яруса. Разбрызгивающийся алкоголь подарит драгоценное время, успею достать клинок. Махать мечом в стесненных условиях — не лучшая идея. Выжду, когда непись попытается меня коцнуть и срежу его колющим на контратаке.

— Аааа!! — ревет тот, что справа и прет в атаку.

Воинственный крик выводит меня из равновесия, второй план тоже катится в тартарары. На автомате швыряю топор, лезвие с глухим звуком вбивается в плечо.

— АААААА!!! — орет еще сильнее, заносит руку для удара.

Рву на себя рукоять клинка, застревает… долбанная засечка! В панике вытягиваю перед собой руки, чтобы остановить или хотя бы замедлить удар, отскакиваю вправо. По предплечью пробегает холодок, что-то мокрое наполняет рукав, нож оставляет в свитере дырку. Снова замахивается. Нарастающая боль и поступающий галлонами адреналин взрывают:

— НУ, ИДИ СЮДА, СУКА! — ору, чтобы справиться с возбуждением.

Отклоняюсь назад, провожаю взглядом лезвие и закладываю в челюсть. В обычной ситуации такой удар сто процентов сложил бы непися, но ярость и желание отрезать от меня кусок преобладают над физическим состоянием. Помутненный взгляд уже через долю секунды становится осознанным, нож снова разрезает воздух, летит в живот.

Ухожу влево, хватаю бандита за руку, толкаю по инерции. Тело впечатывается в бочку, трещит дерево, в нос ударяет резкий запах алкашки. Разворачиваю ублюдка и насаживаю еще дважды. Первым ломаю нос, второй удар едва не выпускает слезы из глаз, приложился что было сил и попал в лоб, болит так, как будто что-то сломал.

Под бульканье льющегося на пол бухла пытаюсь отобрать нож, боец контужен, но даже эти невнятные сопротивления сильно мешают. Наконец-то ловлю кисть… Ауч! Что-то кольнуло в боку. Улыбка на лице контуженного подтверждает мои догадки — я пропустил ножевое от второго. Боль от удара — ерунда, по сравнению с моментальным изнеможением и головокружением, мудак вытаскивает лезвие.

Срывая ногтями кожу с пальцев, отбираю нож. Левой рукой вытаскиваю торчащий в плече у контуженного топорик и херачу с разворота по высоте человеческой головы. Ублюдок уклоняется.

Здравому мышлению мешает боль и нахлынувшая обида, в голове крутятся мысли, что я итак слишком много потратил на этих невзрачных ублюдков, а они еще и бодаются. Сжимаю зубы и бросаюсь на того, что стоит за спиной.

Ловкость и грация растворяются в приступе ярости. Машу руками словно ветряная мельница, поочередно опуская на врага то топор, то нож. Злость явно не играет мне на руку, противник занимает оборонительную стойку и отступает, с легкостью уклоняясь от предсказуемых ударов. Более того, козел еще осмеливается иногда бить в ответ. Последней каплей становится обжигающая боль на правой кисти, лезвие срезает кусок кожи.

Переполняющая ярость достигает таких масштабов, что забываю обо всем на свете. Готов прикончить этого козла хоть гигиенической палочкой, до смерти затыкав в живот. Из головы улетают мысли о квесте и конспирации, в конце концов, нахожу себя орущим дикарем, что уже в пятый или шестой раз протыкает бездыханное тело. Пара размашистых ударов цепляет бочки, трещит дерево, усиливается бульканье.

Пьянящий запах выщемляет чистый воздух, уровень бухла на полу поднимается почти по косточку.

«Хыдыж!» мощный толчок в плечо швыряет меня к воротам, распахиваю их лбом и вываливаюсь на улицу. Ноги изо всех сил пытаются удержать равновесие, но корпус заваливается слишком сильно. Растягиваюсь на земле.

Ну и хрен с ним! Зато есть время, чтобы передохнуть. Легкие, мозг и другие внутренние органы пытаются угомонить бешено молотящее сердце, ощущаю недомогание, в боку пульсирует рана, свитер промок насквозь, кровь остается на траве.

Приподнимаю голову. В дверном проеме показывается контуженный, между его ног вытекает пенящаяся масса. Светло-желтая жидкость разбавляется бордовыми пятнами. Вырывающиеся на свободу газики ассоциируются с кипящей кровью.

Встречаемся взглядами. Судя по напряженному лицу, он настраивается на бойню, но в последний момент напряжение на лице меняется на приправленную злобой улыбку, бандит устремляет взгляд вдаль. Опрокидываю голову.

Стремясь обогнать другу друга, ко мне бегут еще трое бандитов…

Глава 4. Ненастоящий детектив

Земля под головой становится мягкой, словно перьевая подушка. Трава обвивает тело, удерживает в своих объятиях. Я будто зарылся в овечьем одеяле, из-под которого очень не хочется выползать.

Наблюдаю, как раскачиваются деревья. Кажется, будто верхушки сосен рисуют что-то на небесном ватмане, который стремительно затягивают дождевые тучи. Бесформенные серые создания завоевывают приятную глазу голубизну, бесцеремонно прут в атаку, будто посланники самого дьявола, объявившего войну небесному царству. Несут с собой не только темноту, но и прохладный ветер.

Над головой остается последний просвет, всего одна щелочка — надежда зависящих от солнечного света. Силы врага превосходят в сотню или даже тысячу раз, но упорство, вера и желание сражаться сильнее, чем бессердечная масса недруга. Просвет не намерен сдаваться! Это живой пример, что воодушевляет и придает сил! На фоне мотивирующего образа представляю себя последним рыцарем где-то…

— РАЗРУБИ ЭТО ГОВНО ПОПОЛАМ! — нарушает мою идиллию чей-то грязный рот.

— Ладно, — отрываю задницу от земли. — Пора навалять ушлепкам!

Оглядываюсь. Подкрепление приближается, через пять секунд занесут для удара мечи и копья. Засовываю нож за пояс, топор перекладываю в правую руку.

Контуженный понял, что я не собираюсь сдаваться, когда увидел занесенное за голову оружие. Сообразил, что можно спрятаться в складе, но было уже слишком поздно, томагавк воткнулся в грудь.

Заметно расширяются глаза, останавливаются дыхательные движения, бандита клонит к земле. Жаль, что нет времени посмотреть на эффектное падение в бурлящую пену бухла. Срываюсь с места.

Оборачиваюсь через десять шагов, когда руки уже достали и подготовили к стрельбе лук. Самый быстрый плотно висит на хвосте, вот-вот рубанет. Отпускаю тетиву…

Стрела может и не успела набрать привычную скорость, но ее хватает, чтобы проткнуть шею насквозь. Шустрик падает, как подрубленный. Двое других отстают не сильно, достать еще одну стрелу не успеваю и уже не убегу — рана в боку дает о себе знать. Придется принимать бой.

Дергаю рукоять меча, предварительно провернув в ножнах, словно ключ в замочной скважине. Показывается лезвие.

Следующий приближающийся бандит носит коричневые штаны и грубо сшитую куртку на пуговицах, руки сжимают копье. Запаздывающий может похвастаться доспехом — кожаная жилетка с наплечниками и настоящим оружием — булава с блестящим металлическим наконечником.

Вспоминаю мастер-класс от деда Саши, выбирать из стратегий не приходится, буду работать на контратаке. Копейщик и обладатель булавы — не самый лучший тандем, бандиты держат разную дистанцию, мешают друг другу, атакуют по очереди. Колющие удары копьем увожу в сторону, от булавы уклоняюсь корпусом.

Маршрут отступления проходит вдоль загона с коровами. Боковым зрением отслеживаю забор и корректирую курс, чтобы не уйти в лес. Случайно встретившееся дерево может сыграть злую шутку.

На втором кругу нахожу зазор для атаки. Бандиты ломают строй и путают очередность ударов, когда проходят угол загона. Этим нужно воспользоваться.

Тот, что в доспехах, отстает на повороте. Отбиваю выпад копейщика, перехватываю меч для удара, но попытку портит предательская боль под ребрами. Рана в правом боку парализует руку, мышцы больше не в состоянии занести меч для удара. Уклоняюсь от пролетающей на уровне лица булавы, сваливаю задним ходом.

Дожидаюсь следующего поворота, подхватываю меч второй рукой. Глаза выцеливают место для удара, но времени уходит слишком много. Из-за спины копейщика уже выскакивает озлобленная рожа, булава врезается в бедро. Не обращаю внимания на боль и еще одну открытую рану, силы сосредоточены на том, чтобы удержать равновесие.

Отступать с поврежденной ногой становится невыносимо сложно. Риск — сыграть в шашлычок на шампуре, увеличивается вдвое. Дотягиваю до следующего поворота, блокирую укол копьем… Твою мать! Кисть непроизвольно разжимается, меч падает на землю, отступать больше нельзя.

Левая рука на автомате выхватывает из-за пояса трофейный нож, шокирую непися резким переходом в атаку. Вхожу в клинч, засаживаю лезвие в ухо. От деревьев отбивается жалостливый крик, в воздух взмывает парочка птиц.

Рву рукоять на себя, но нож не поддается, кровь брызжет в лицо, смешивается с каплями пота, попадает в глаза. Конечности копейщика бьет крупная дрожь, тело сползает на землю, утаскивая с собой оружие.

— Ах, ты, сучара! — орет напарник.

Прочерчивая окружность радиусом два метра, летит набалдашник булавы. Прикрываюсь телом копейщика, меняю направление для отступления. Болванка врезается в спину мертвому напарнику, хрустит позвоночник, копейщика отбрасывает на два метра.

— СДОХНИ! — лицо бандита краснеет, рот искажается гримасой инсульта.

Орудует булавой с той же легкостью, с которой ребенок машет прутиком. Уклоняюсь на тоненького, то и дело вздрагиваю, ощущая холодящий ветерок от проносящейся мимо железяки. Вжух! Убираю правую ногу. Вжух! Отклоняю корпус. Вжух! Откидываюсь на перекладину забора.

Складываюсь, как книга, проваливаюсь задницей в щель между досками. ХЫДЫЖ! Спасает брус, но ненадолго. БАХ! В стороны летят щепки. ХРУСЬ! Трещит дерево. Взбешенный бандит расколачивает забор за четыре удара, переступает разбросанную стружку.

Поднимаюсь, разворачиваюсь спиной. В последний момент козел хватает за висящий на спине лук, рывком подтаскивает к себе, булава летит в голову. Складываю руки по швам, выпрыгиваю из тетивы, будто солдатиком в воду.

— СЮДА! — отбрасывает лук в стоящую неподалеку корову.

Под руку попадается камень размером с бейсбольный мяч, вырываю из земли вместе с травой и песком, разворачиваюсь и швыряю в орущую пачку. БУМ!

Мозг работает в режиме выживания, поэтому вогнутый нос, разорванная на ошметки верхняя губа и стекающая на грудь ярко-красная палитра радуют глаз. Бандит опускает булаву, левая рука ощупывает месиво на лице. Маньячила внутри меня ликует, лыбится, глядя на мучения и боль приставучего говнюка. Было бы побольше сил, заржал бы.

Убирает руку, поднимает булаву… Да сколько можно?!

Отступаю, рыскаю взглядом в поисках еще одного камня. Второй костедробильный выстрел непись уж точно не переживет. Делает шаг вперед и два вбок, глаза смотрят в пустоту, ноги заплетаются, предательски подгибаются колени. Клиент готов!

Опускаюсь на задницу, оглядываюсь. Подкрепления неписей больше не видно, можно передохнуть. Раскидываю ноги в стороны, руки втыкаю в землю. Густая слюна скатывается по высохшему горлу. Хочу пить. Специально же пустую бутылку подобрал, почему не наполнил, идиот?! Вспоминаю про фонтан пенящегося бухла, кадык вхолостую сглатывает.

Гудят и трясутся руки и ноги, увеличиваю тайм-аут до пяти минут. Подогреваемая адреналином кровь остывает, обнаруживаю боль в тех местах, где ранения даже не заметил. Кровоточат кисть и бедро, жжет что-то на спине, воспалилась рана в боку — не прикоснуться. Поднимаюсь, пока еще в состоянии. Ловкий и быстрый каратель превратился в дряхлого старика, прилагаю кучу усилий, чтобы доковылять до изуродованного камнем лица.

Взгляд жадно скользит по доспеху, облизывает булаву. Из квеста можно вынести стоящий шмот, подняться по бабкам, но главное сейчас — выжить. Головокружение, недомогание, приступы паники и странное восприятие реальности — симптомы, указывающие на близкую потерю сознания или того хуже…

Мой внутренний еврейчик дает добро на то, чтобы сдохнуть прямо здесь и сейчас, при условии, что мы обмажемся всем этим шмотом. Будем лежать, пялиться в небо и благодарить судьбу за то, что она не позволила нам умереть нищими, а еще лучше истратить последние силы, чтобы заныкать нашу прелесть. Но чувство самосохранения расставляет все на свои места, плюю на доспех, булаву, копье и содержимое карманов, тащусь к бухловарке.

До заветной двери остается сорок метров, когда я скидываю рюкзак. Сброс балласта придает сил, падающая на глаза темнота разрывает связь с реальностью. Боль от ушибов или мелких порезов исчезла, осталось только кровоточащая яма под ребрами, пульсирующая кровью, будто пробой в трубе.

Ручка двери, неподдающаяся дверь, раздражающий перепонки скрип и непреодолимый порог мелькают затуманенными слайдами. Проваливаюсь внутрь. На тумбе у двери нахожу бокал, несу к пересохшим губам. Мутная жидкость катится по горлу, не различаю запах и вкус, ощущаю лишь, как размягчается рыхлая, словно наждачка, гортань.

Осматриваюсь. Белая коробка, что висит на стене, кажется миражом в расплывчатом фокусе глаз. Пробую на ощупь. Подушечки пальцев врезаются в прохладный металл. Она настоящая!

Открываю, оставляя на красном кресте такого же цвета пятипалый отпечаток крови. Есть! Бинт, лейкопластырь, йод, перекись водорода, аспирин, жгут и прочее бесполезное дерьмо сбрасываю на пол. Рука тянется к прозрачной баночке, внутри которой лежат две спасительные капсулы с зеленым ободком. Сползаю по стене, трясущиеся руки возятся с пробкой. Наконец-то хилка оказывается на свободе, падает на язык и утопает в теплом потоке медовухи. Будь здоров!

…. ……

Приятно ощущать себя здоровым, а избавится от чудовищной боли и состояния “при смерти” — круче, чем наркотики.

Мне чертовски повезло, что пивоварня расположена в удалении от основного лагеря. Присоединись к отморозку с булавой хоть один самый простой непись, вооруженный канцелярским ножом, я бы уже реснулся голеньким.

Напевая мотивчик засевшего в башке попсо-дерьма, стаскиваю в посещение ценный лут, прихлебываю кисловатой браги. Часа через пол, когда настроение от выпитого становится слегка пофигистическим, подбиваю награбленное, апаю свой шмот.

Разодранный в четырех местах свитер отправляется в урну. Черная кофта одного из охранников сменяет вымоченную потом и кровью майку, а поверх садится тот самый доспех. Кожа весом шесть килограмм непривычно сковывает движения, но придает уверенности. Будь на мне эта штука часом раньше, может быть, уродец на складе и не проткнул бы бочину.

Содержимое карманов неписей пополняет рюкзак: браслет со светящимися камнями, кольцо, душистая трава в целлофановом пакете, серебряная цепочка и пузырек со светло-желтой жидкостью. Этикетку украшает голова человечка, сверху кружат звездочки, а в глазницах вращаются спирали. Если не ошибаюсь, так изображают людей под гипнозом или вроде того.

Булаву, копье и парочку ножей припрятываю в домике.

Просыпается аппетит, уничтожает выделенное кузнецом вяленое мясо и хлеб. Выдвигаюсь.

Пролл и его шестерки стоят лагерем в километре от склада с медовухой. На фоне сплетенных из орешника шалашей, деревянный сруб с двумя окнами и крыльцом выглядит, как коттедж. Скорее всего принадлежит Проллу. Вытоптанную полянку в центре можно сравнить с центральной площадью. На бревнах сидят картежники, потягивают из фляжек. Пацан по моложе крутится возле костра.

Обхожу пристанище по периметру, натыкаюсь на дозорную вышку. Непись, что стоит в карауле, либо обожает свою работу, либо совсем недавно получил конкретного нагоняя. Слишком уж сильно отличается его нездоровая преданность к делу от безответственности и расхлябанности остальных. Ходит на вышке чуть ли не строевым шагом, выдерживает одинаковые паузы и тщательно прочесывает территорию с помощью бинокля.

Насчитываю шесть бандитов: четверо крутятся на поляне, пятый торчит на вышке, еще один занимается заготовкой дров. Пролла не видел, скорее всего, сидит где-то в доме.

Охота начинается…

На месте, где в прошлый раз видел дровосека, остались лишь щепки и сучья. Собираюсь использовать способность беса, но жертву выдает стук топора, долбится метрах в двухстах. Приближаюсь со спины, шагая в такт ударам топора. Бандит думает, что рубит дерево, а на самом деле — нить собственной жизни.

До хруста костяшек сжимаю рукоять меча. Дожидаюсь характерного треска, после которого дерево начнет заваливаться, вхожу в клинч. Левая рука обхватывает рот, правая колит в спину. Окровавленное лезвие вырывается из груди, дровосек трясется, будто на электрическом стуле, беспорядочно двигается челюсть, но уже через пять секунд успокаивается, соглашается с неизбежным исходом.

Меня охватывает странное ощущение превосходства и значимости, боюсь себе признаться, но, похоже, я получаю кайф от возможности вершить судьбы.