Граф Соколовский и две чашки чая

– Да, серёжки, ещё какие-то побрякушки. Вся их ценность составляет не больше десяти рублей. В той же шкатулке хранилась и часть наших денег, рублей пятнадцать с копейками. Хорошо, что Соня придумала прятать деньги в старых ботинках. Их воры не тронули, и я ещё имею средства к существованию.

Александр Константинович предложил ехать к Наивенкову и внимательно осмотреть замок и квартиру. Но тот наотрез отказался. С соседями он нисколько не общался и не хотел спрашивать у них что-либо. Следов взлома он не заметил, и считал, что ключ был похищен либо у хозяйки квартиры, либо у Сони. В целом, похищено было удивительно мало, не считая пятнадцати рублей с копейками, несколько наиболее опрятных женских нарядов, бронзовый подсвечник, принадлежавший хозяйке квартиры и шкатулка Сони с драгоценностями, документами и письмами.

– Я был сегодня в доме Красненских. Её мать утверждает, что в ночь с воскресенья на понедельник Софья сидела с младшими братьями и сёстрами.

– Не может быть! Почему же… тогда почему она не пришла домой? Я не понимаю. Она её лично видела?

– В самую точку! Мать её не видела, но дети говорят, что это правда. Не могли же они принять чужого человека за свою сестру.

– Чепуха какая-то. Может, за ней установлена слежка, и она пытается уберечь меня? – вспыхнул Наивенков.

Он подскочил со скамейки, чем привлёк к себе внимание всё той же парочки в глубине сквера. Глаза его горели фанатичным огнём.

– Ламсон говорил, что надо быть начеку. Может быть… может быть, они вышли на неё, и Соня… ах, бедная Соня. Александр Константинович, прошу, найдите её. Найдите, и, умоляю, дайте знать, что я всё понял. Не заговаривайте с ней и не привлекайте к себе внимания, – молодой человек оглянулся по сторонам, словно заприметив что-то подозрительное. – Умоляю, найдите её и подайте ей хоть какой-нибудь знак. Я знаю, вы сможете сделать это незаметно. Мне не стоит сегодня возвращаться домой. Я пойду к Лансону или Соловью. Не стоило вам этого говорить. Прощайте.

– Подождите, – граф едва успел ухватить рванувшего с места Наивенкова. – Успокойтесь вы! Я вам не всё рассказал. Кольцо Софьи некто выкупил у Стаевского. Вы знаете кто такой Беленко?

– Что? Чёрт с ним, с кольцом. Беленко? – при воспоминании об этом человеке на лице социалиста выступили признаки раздражения. – Это какой-то родственник отца Сони, инженер. Мне некогда. Я должен идти.

– Да какой же вы истеричный болван, – загорячился граф. – Никто за нами не следит, уймитесь! – Александр Константинович со злости рванул за рукав дешёвого пиджака, но Наивенкову в этот раз удалось вырваться. – Когда мы встретимся в другой раз? Приезжайте ко мне домой…

– Нет-нет-нет, – замахал, действительно скатываясь к состоянию истерики, руками Наивенков. – Я сообщу. Я сумею вас отыскать. Прощайте.

Озираясь по сторонам, Наивенков побежал в сторону Николаевского вокзала по Лиговскому переулку.

– Бред какой-то. Больше никогда не стану связываться с подобными идиотами.

Граф взял в левую руку трость, до этого прислонённую к чугунному подлокотнику скамейки, и медленно побрёл к Невскому проспекту. Уходу нервного молодого мужчины и статного господина с тросточкой обрадовался петербургский студент, вздумавший примерить этим вечером образ дон Жуана. Он с облегчением воспринял их неожиданное исчезновение и, лепеча что-то про звёздное небо и лебединую любовь, принялся целовать белоснежную шею своей избранницы. Но расположение звёзд грядущей ночью явно не благоволило счастью этого юноши. Вскоре в сквер вернулся сторож, нанятый с зарплатой в двадцать рублей в месяц. За ним, неведомо откуда, хлынула толпа молодых людей. Как ни уговаривал безусый студент свою избранницу, но та уклонилась от приглашения в гости и позволила лишь провести её до дома.

Когда Александр Константинович вернулся в свой пригородный домик, солнце уже клонилось к горизонту. Мелентий Евстафиевич видел, как хозяин вошёл во двор. Он тут же дал распоряжение слуге встретить его, а сам прошёл в просторную комнату, украшенную картинами и шпалерами. Из этой залы можно было подняться на второй этаж по широкой двухмаршевой лестнице, расходившейся на площадке в обе стороны. Особое внимание всякого входящего сюда привлекал шикарный огромный камин. Рядом с камином стоял овальный ореховый столик в стиле рококо. На подносе, всегда лежавшем на этом столике, обычно оставлялись письма, поступавшие для графа. Почту графини, в последнее время, служанки сразу доставляли к ней в комнату. Был, правда, у графа один адресат, письма которого следовало относить к нему в кабинет. Мелентий Евстафиевич оглядел стопку писем и недовольно хмыкнул.

– Марфа! – поднимаясь по лестнице, крикнул дворецкий.

Он остановился на площадке и, повернувшись в сторону правого крыла дома, позвал экономку ещё раз. Не дождавшись ответа, он стал подниматься наверх.

– Предупреждаю тебя, глупая ты курица, если ты сейчас же не покажешься мне на глаза, я всё расскажу хозяину.

Дворецкий нашёл Марфу в небольшой комнатке, никогда не запиравшейся и служившей местом для хранения вещей, которые отслужили свой срок или не нашли своего применения, а выбросить их было жаль. В низеньком кресле сидела Марфа и при помощи стеариновой свечи читала длинное письмо на тонкой бумаге. Разорванный розовый конверт валялся тут же.

– Ах ты, плутовка! – с шумом залетел в комнату дворецкий. – Ну, всё, молись, курица, чтобы хозяин не вышвырнул тебя вон. Уедешь в Воронеж ближайшим поездом.

Стоит сказать, что сердце женщины едва не остановилось в тот вечер. Только она успела дойти до самого интимного, а потому и наиболее увлекательного момента, как на неё налетел разъярённый дворецкий. Марфа, увлечённая чтением, совершенно прослушала, как он подошёл. Мелентий с яростью вырвал из женских рук чужое письмо и подобрал с ковра конверт.

– Не губи, Мелентий Евстафич, – рухнув с кресла прямо на колени, взмолилась служанка. – Это ему она написала.

– Ты окончательно помешалась! Всё! Конец! Его сиятельство тебя на этот раз точно выгонит. Это же надо! Прямо ведьма, а не баба.

Он резко развернулся и широкими шагами направился к лестнице, пряча по дороге в карман злосчастное письмо.

– Мелентий, не дури. Прошу, смилуйся, ради Бога! Это же от неё, от этой дряни, пришло. Не давай ему. Да не лети ты, постой! Ох.

Служанка врезалась в крепкую спину внезапно остановившегося Мелентия. Он повернулся к ней, верхняя губа его нервно задёргалась. Дрожащие вместе с ней усы, несмотря на весь трагизм ситуации, вызвали у Марфы смешки, которые она с трудом пока подавляла.

– Слушай, если бы ты его просто спрятала, я бы тебя ещё пощадил. Но ты же совсем перестала соображать, что ты творишь. Запомни, прежнее время прошло. Ты здесь не хозяйка! Хозяйка – там, – он указал на левое крыло, где располагались детская и спальня графини. – И не смей сквернословить господ. Уж, коли так, ты сама ничем не лучше.

Последние слова резанули по сердцу Марфы крепче всего прочего. По её лицу, ещё не потерявшему привлекательности, скользнула слезинка. Впрочем, это нисколько не тронуло душу Мелентия. Он продолжил свой поход к хозяину, грозившийся обернуться для Марфы полным поражением.

– Мелентий, милой мой Мелентьюшка. Я дрянная, знаю, но от меня таких бед графу не было, как от этой. Остановись, голубчик, мало тебе было одной дуэли? Ещё всё обошлось, слава Богу! Да остановись же ты, баран безрогий. Вот же нехристь какой!

Когда они вдвоём выскочили на лестницу, в залу вошёл Александр Константинович. Граф уже сменил запылившуюся обувь на чистую и отдал пиджак на чистку. Он с удивлением осмотрел запыхавшуюся парочку, выскочившую на лестничную площадку.

– Вы чего там? – вопросительно выгнул бровь хозяин дома.

– Да вот, Марфа опять… ваше сиятельство, я прошу вас отослать её…

– Мелентий, мне ваши распри уже надоели. Не сможешь навести порядок – отправишься вон. Всё хватит! – жёстко пресёк граф, видя, что Мелентий хочет опять жаловаться на экономку. – Я буду обедать наверху.

– Хорошо, ваше сиятельство. Марфа, иди – распорядись.

Марфа вздрогнула и медленно стала спускаться вниз. Мелентий пока оставался на площадке. И он, и струсившая экономка наблюдали, как граф и интересом перебирал письма.

– Мелентий, от баронессы ничего не было?

Марфа споткнулась о последнюю ступеньку.

– Ваше сиятельство, баронесса Мыслевская прислала нарочного полчаса назад. Марфа сожгла его.

– Кто тебе позволил! – разгневанный граф тут же бросил в экономку свою серебряную трость.

Марфа благополучно увернулась и спряталась в соседней комнате.

– Какая же…, – граф тихо выругался себе под нос. – Мелентий, если она пришлёт ещё раз – немедленно спрячь в кабинете. Никому не давай. Ключ у тебя?

– Да, ваше сиятельство, – Мелентий немного наклонил голову пред поднявшимся на один уровень с ним графом. – Её сиятельство ещё плоха и за весь день ни разу из комнаты не выходила.

– Сразу же, – с нажимом повторил граф. – Тут не только от неё прятать надо.

Как только Александр Константинович поднялся к себе, из-за арки выскочила экономка и в порыве чувств поцеловала Мелентия Евстафиевича прямо в его колючие серебристые усики.

– Как я люблю тебя, Евстафич. Всё удивляюсь – до чего же ты хорош. Милый Мелентий, – её полные губы потянулись к нему во второй раз, но дворецкий смог отстраниться. – Не мог соврать, что вообще ничего не приносили? Вот тут ты сглупил.

– Дура, – беззлобно бросил Мелентий. – Его сиятельство рано или поздно узнал бы, что баронесса Мыслевская писала ему. И лучше пусть будет так, ежели бы он узнал об этом от неё самой. Тогда мы бы с тобой вдвоём отсюда вылетели.

– Ах, вот это верно. Верно, – задумалась Марфа. – Пойду об ужине распоряжусь.

Мелентий Евстафиевич задумчиво опустил руки в карманы и поспешил выйти во двор, чтобы предать любовное письмо баронессы Мыслевской огню. Он не в пример Марфе знал, что рано или поздно хозяин вновь сблизится со своей пассией. Как бы упорно этой связи ни пытались противостоять хоть все друзья графа и все слуги этого дома.

Глава пятая

Откройте дверь!

Ранним утром некий неизвестный «с бородой, умными очками и широким лбом», как описывал его конюх Фёдор, передал через упомянутого Фёдора запечатанный конверт без каких-либо пояснительных знаков или подписей. Александр Константинович принял любопытное послание и ознакомился с его содержимым, закрывшись в кабинете.

«Дорогой Александр Константинович. Надеюсь, вы теперь в добром здравии. Часовщик сказал, вы носите раненую руку на повязке. Уверен, у вас хорошие доктора, и рука скоро поправится. Вы ещё помните наш разговор перед тем, как меня схватила полиция? Я помню. И знаете, за десять лет ссылки я многое обдумал с тех пор. Я не держу зла на вас, и даже благодарен – в Сибири я познакомился с некоторыми чрезвычайно умными людьми, поразительными! В России появляются свои Вольтеры, свои Монтескьё, свои Робеспьеры! Конечно, я не могу называть их фамилий, хотя, не думаю, что вы отнесли бы это письмо в Корпус жандармов. Такие люди, с которыми свела меня судьба (я не верю в судьбу – это лишь фигура речи) перевернут Россию и принесут людям долгожданную справедливость.

Александр Константинович, я пишу вам не по причине сентиментальности, это было бы смешно, а по причине беспокойства. Часовщик совершенно потерял голову из-за своей супруги. Можете относиться к ней как угодно, но для нас она – его гражданская жена, и в разрешении ряженых клоунов с бородами и украшениями мы не нуждаемся. Прошу, оставьте это дело и не ищите её. Софья погубит его, а он славный юноша. Ему не стоило к вам и приходить. Александр Константинович, ничего, кроме беды, это дело не принесёт. Уж поверьте мне.

P. S. Ещё раз перечитал письмо и понял, что использовал кличку Наивенкова. Хотя, вы наверное, и так догадались. Это из-за того, что он поразительно пунктуален. Не лишайте нас такого соратника. Надеюсь, после следующей нашей встречи я не окажусь опять в Петропавловской. Иначе, нам лучше вовсе не встречаться. Записку, прошу, уничтожьте.

Ламсон »

– Что ещё за новости, – воскликнул граф и перечитал послание матёрого социалиста.

Александру Константиновичу хотелось выпить, но он уже давно взял за правило не употреблять спиртного, когда расследует дело. Граф не мог понять, для чего Ламсон прислал это письмо. Он некоторое время сидел над ним, пытаясь разгадать какой-нибудь замаскированный смысл, истинную цель письма.

– Что же. Поедем к Беленко. Бросить просто так дело о похищении девушки я не могу. Простите, господин народник, – граф усмехнулся сам себе и пешком отправился по адресу, полученному от детей Ольги Ивановны Красненской.

В передней он встретился с дворецким, поинтересовался: «не было ли весточки от баронессы?». Мелентий отрицательно покачал головой. Граф оглядел в зеркале свой щеголеватый сегодняшний вид и принял от дворецкого трость-зонт. К этому времени он уже перестал быть редкостью, хотя особой любовью и популярностью пользовался на своей родной английской земле. Но зонт Соколовского, как и все остальные трости в его коллекции, отличался оригинальностью – ручка из оникса была украшена рельефной монограммой, составленной из русских изящных букв А, К и С. Она закручивалась и заострялась, что делало ручку зонта похожей на клюв хищной птицы. Длина острого стального шпиля составляла почти шесть дюймов7.

В лёгком прогулочном фраке ярко-вишнёвого цвета и с зонтом с тёмной обтяжкой, лишённый повязки, граф Соколовский предстал перед дверью квартиры Беленко с прибитой на ней табличкой. Табличка подтверждала, что квартира принадлежит инженеру В. И. Беленко. Граф легко дёрнул за цепочку, из-за двери тут же раздался весёлый звонок колокольчика. После непродолжительного ожидания граф учтиво позвонил ещё раз.

Когда ожидание слишком затянулось он, думая разворачиваться восвояси, стукнул ониксовой ручкой по двери. Едва он успел убрать зонт обратно, как щёлкнул засов, и в проёме показалось удивлённое лицо. Лицо это принадлежало высокому, не меньше одиннадцати вершков8, приятному мужчине лет тридцати, может быть, немного больше этого. Он стоял перед щегольски одетым графом в одних брюках на подтяжках и фланелевой полурасстёгнутой рубашке. Внимательный глаз франта-Соколовского, исповедовавшего исключительную аккуратность и чистоту, тут же отметил испачканный каким-то масляным пятном рукав и обширные пятна пота под мышками.

– Чем могу быть полезен? – первым заговорил Беленко.

– Добрый день, – слегка наклонил голову граф и снял белые перчатки. – Я Александр Константинович, граф Соколовский.

– Чем могу быть полезен? – неуверенно повторил хозяин квартиры, ответив на рукопожатие. Пожимая руку, граф несколько поморщился от боли.

– А вы…

– Ой, простите. Ваше сиятельство, не каждый день меня посещают… проходите, конечно.

– Благодарю.

– Я – Виктор Иванович, Беленко, инженер-механик. Электростанции на баржах, на Мойке, видели, конечно? Вот это результат наших трудов, – улыбнулся инженер.

– Видите ли, я расследую исчезновение, и подозреваю, что похищение Софьи Красненской. Вы понимаете, о ком я говорю?

– Да, конечно, – закивал головой инженер. – Как вы сказали, похищение? Ничего не понимаю. Кто вам сказал? Ольга Ивановна ничего мне не говорила. И я видел её саму недавно.

– Когда? – резко среагировал граф.

– Ой, что же мы стоим. Пройдёмте в гостиную. Оставьте зонтик здесь. Направо, проходите, конечно.

Квартира инженера, кажется, состояла из четырёх комнат и кухни. На две половины квартиру разделял длинный коридор. По правую сторону от коридора располагались гостиная, видимо, небольшой кабинет и кухня. Две комнаты по левую сторону встретили графа запертыми.

– Присаживайтесь. Извините за беспорядок, конечно, – засуетился инженер, стаскивая с дивана сетки с книгами.

Кроме книг и каких-то статуэток на диване лежали стопки аккуратно сложенной одежды. На столике, на подносе, стояли чайник с чаем, дышащий густым паром, две чашки, тарелка с оладьями и маленькие вазочки с мёдом и пряниками.

– Желаете чаю?

– Пожалуй. Моя прогулка была слишком долгой, – почтительно улыбнулся граф и сел на предоставленный стул. Инженер посадил его спиной к стене, разделяющей гостиную и следующую комнату. В поле зрения графа попадала противоположная стена и арка, ведущая в коридор.

– Так, когда вы видели Софью Дмитриевну последний раз? – повторил вопрос граф.

– На праздновании Крещения Руси, в пятницу, – ответил инженер. – Мы с ней немного погуляли по городу. Прошу, ваш чай. Конечно, этого не может быть, чтобы она пропала. А вот похищение. Не может этого быть. Я хорошо знаком с её матушкой, я – крестник её покойного мужа. Она бы мне сразу же пришла ко мне. Если бы что-то случилось.

Граф оглядел опустевшие полки, которыми были увешаны стены в гостиной. Книги, уложенные стопками и туго перевязанные верёвкой, покинули своё привычное место.

– А вы куда-то собираетесь?

– Угощайтесь пряниками, – посоветовал инженер. – Да-да. Меня зовут в Одессу. Для проектирования электростанции переменного тока. Завтра утром поезд отправится с вокзала.

Инженер отпил чая и поджал губы. За всё время их разговора они так и не притронулись к угощению.

– Значит, в последний раз вы встречали Соню в пятницу, живой и здоровой?

– Да-да, конечно, живой. Знаете, вы меня порядком встревожили. Я сегодня же наведаюсь к Ольге Ивановне.

Александр Константинович отметил, что Беленко даже не подумал спросить про «гражданского мужа» Сони. Задавая следующие вопросы, граф постепенно повышал голос.

– Её друг, Наивенков, считает, что Софью похитил Стаевский, процентщик и ювелир. Вы с ним знакомы?

– Нет, конечно.

– Кого вы имеете в виду, Виктор Иванович?

– Я не знаком ни с тем, ни с другим, – допивая остатки чая, сказал инженер.

– А вот Стаевский утверждает обратное. Он дал ваш детальный портрет. Высокий рост, гладко выбритое лицо, рыжеватые волосы, голубоватые глаза, небольшой шрам у левого виска, – глядя в сторону арки, граф с точностью описал сидящего напротив инженера. – Вы что-то у него выкупили. Он не смог вспомнить что конкретно, но эта вещь принадлежала пропавшей Софье Дмитриевне.

– Ах, Стаевский. Конечно-конечно, сейчас вспомнил, – обрадованно закричал инженер, повышая тон до уровня Соколовского. – На Литейной? Да-да, я как-то раз заходил к нему на днях. Я купил золотое колечко, но я не понимаю, с чего он решил, что оно принадлежит Соне. Я взял самое дешёвое и качественное кольцо.

– Вы не могли бы предоставить его для экспертизы?

– Какой экспертизы? Я вас не понимаю, граф. Впрочем, – инженер поднялся и в задумчивости остановился. – Я не помню, куда положил его. Понимаете, дома небольшой бардак из-за этих сборов.

– Конечно-конечно, я понимаю, – опустошая свою чашку, закивал Александр Константинович.

– И даже, когда мы его отыщем, я не смогу оставить его надолго. Уже утром я уеду, и оставлять кольцо не хотел бы.

– Что же, кажется, ничего нового вы мне не скажете.

Александр Константинович поднялся и переложил пустую чашечку в здоровую левую руку. Он сделал шаг к арке, но вдруг остановился, посмотрел на стену, к которой был обращён спиной на протяжении всего разговора. Беленко тут же заговорил, обещая, что как только закончит складывать свои пожитки, отправится в домик Красненских.