Хроники Оноданги: Душа Айлека [СИ]

— Не хочу. Там не будет ничего кроме боли.

Девочка стала серьезной. Она погладила Егора по голове.

— Что мы можем поделать, Оноданга.

— Там опять будет Перекресток.

— Будет — подтвердила девочка. — Но ты справишься. Ты Оноданга.

Мия присела, чтобы видеть глаза Егора.

— Земле плохо, Бекетов. Стань Онодангой. Помоги ей.

Тем же вечером они сели в поезд, идущий на восток. Для Бекетова дорога к цели стала облегчением. Чем ближе к месту назначения тем реже повторялись приступы, а сейчас, сидя в Птеродактиле, физически он чувствовал себя превосходно. Если бы не предчувствие неизбежного. Земле было плохо — сказала Мия. Но разве нет других таких как он? Да полно — возмутился про себя Бекетов. По крайней мере он знал двоих. Как знал… Но ведь должны же быть? Как так? 7 миллиардов и один Бекетов? Разве я один знаю, что она хранит в себе не только нефть, газ и кошачьи какашки? А он… — Бекетов сжал губы. Он начал усиленно жалеть себя как одинокую жертву заговора всего семимиллиардного населения планеты Земля. Но хорошенько пожалеть себя не получилось. В него попал салатовый шарик для большого тенниса и отскочил назад. Он был привязан парашуткой к рычагу в кабине пилота. Из-за шума во время полета Серегин использовал шарик вместо голоса. Серегин звал Бекетова к себе в кабину. Пошатываясь, Бекетов пробрался к Серегину.

— Штурвал держи! — крикнул Серегин и тут же опустил руки.

— Ты что? — кричал ему Бекетов. — Ты что делаешь?

Он схватил штурвал и посмотрел вперед. Птеродактиль летел низко, между двумя черными отрогами волнистых низких гор.

— Правее — крикнул Серегин. Он качнул штурвал вправо. — Подправим кое-что!

Из-под сиденья Серегин вытащил аэрозольный баллончик.

— Рот закрой! — крикнул Серегин.

— Что? — заорал от такой наглости Егор. Серегин открыл окно и в широко открытый рот Бекетова ворвался камчатский холодный ветер. Бекетов увидел широкую длинную стрелу, нарисованную на правом отроге. Серегин выставил из окна руку с баллончиком и лихо, скорее всего не в первый раз, подновил стрелу свежей краской. Серегин закрыл окно.

— Спасибо, мужик — проорал Бекетову Серегин. — Через минут 10 посадка. Буди дочку.

Прошло совсем немного. Может быть и вправду 10 минут. Бекетов увидел в иллюминатор, что они закладывают широкую дугу над жменей щитовых домиков с вышкой.

— Пенжин — сказал Егор Мие.

Глущенко Екатерина встала с лавки. Добралась до ящиков с цыплятами и распяла саму себя между округлыми стенками самолета. Птеродактиль шел на посадку.

Когда самолет благополучно остановился, Мия захлопала в ладоши. Бекетов открыл люк и выпустил наружу короткую лесенку. Их ждали. Перед самолетом выстроилась вся экспедиция. Имела она настолько дружелюбный вид, что Егору захотелось немедленно вернуться назад в Птеродактиль. Но между ним и спасительной темнотой кабины стояла Мия.

— Давай. Чего же ты. — подтолкнула она Бекетова.

— Мы ничего не забыли? — продолжал малодушничать Бекетов.

— Ничего. Да иди же ты…

Егор вздохнул и опустился вниз. Вперед выступила длинноногая худая но строгая женщина в черной телогрейке. Она протянула Егору твердую узкую руку.

— Тюменцева. Страший геолог. Надеюсь вы сделали правильный выбор, товарищ Бекетов.

— Почему вы так сказали? — насторожился Егор.

Старший геолог оставалась серьезной.

— Наверняка у вас были веские причины переехать в наше Безнадежье.

— Надеюсь на это. Мия!

Девочка спрыгнула с лесенки. За ней из кабины Птеродактиля показался Куэро.

— Дочь? — Тюменцева неодобрительно осмотрела на девочку.

— Как бы… — вырвалось у Егора. — То есть… Я удочерил ее.

— И вам позволили?

Бекетов попытался соорудить из того что было свой особый «бекетовский» победительный взгляд.

У меня с этим не было никаких проблем, старший геолог.

Тюменцева промолчала. К ним подошли Мия и старик Куэро.

— Приветствую тебя Земляничное Мыло.

Тюменцева и чувство юмора, казалось существовали в параллельных реальностях.

— Почему Земляничное Мыло? — спросила Мия.

— Потому что мужа моего он называет Розовая Мыльница.

Муж Тюменцовой был плотным низеньким мужчиной с чистым гладким и румяным как детские пяточки лицом. У него были рыжеватые волосы и маленькие с масляной поволокой глаза.

— А я не обижаюсь. У нашего старика особый взгляд на жизнь. Да и розовая мыльница не так обидно как Вечный Почечуйка.

— Это я. Засентябрилло.

Перед Егором появился худенький лохматый человек в гуманитарной кепке бундесвера.

— Я возьму ваш рюкзак.

Егор не согласился, но Засентябрилло Вечная Почечуйка мягко но непреклонно тащил из его рук солдатский вещмешок. В конце концов ему помогла Мия. Вместе с Засентябрилло ей удалось вырвать из рук Егора мешок.

— Что же. Можем идти, товарищ Бекетов. Я покажу вам вашу квартиру.

По пути к домикам экспедиции идя в неровной толпе пока еще незнакомых людей, Бекетов принял решение. Чтобы сделать шаг вперед ему пришлось обернуться назад. Птеродактиль отдыхал перед новым взлетом. Челночницы разминали ноги. Глущенко Екатерина сидела на лестнице-трапе и неодобрительно смотрела на пилота Серегина. А тот неумолимо, без микроскопической капли сомнения, приматывал скотчем деревянную распорку между верхним и нижними крыльями биплана.

ГЛАВА 6

КРОВАВЫЙ АВАЧИТ

Егору и Мие отвели недовыкрашенный щитовый домик. Как предсказывал Понедельник в домике были стены, окна, и крыша. Был деревянный расходившийся пол и четыре пружинные кровати. Скользкая камчатская весна заставила протопить печь глянцевыми брикетами торфа. Оставив Мию обустраиваться, Егор пошел в камералку, где было назначено общее собрание экспедиции. В камералке длинном кирпичном здании с брезентовой крышей. В сытой буржуйке потрескивал огонь. Во всю длину были развешаны лампы-колокольчики. У входа стоял длинный стол. За ним, постукивая карандашом по стеклянному графину, сидела Тюменцева. Егор присел рядом и огляделся. Кроме старика Куэро Тюменцева и Засентябрилло, перед ним сидело несколько человек. Впереди всех монументальная женщина. Жар-Баба в строительной робе. Егор не выдержал призывного, не смотря на май, мартовского взгляда и опустил глаза. Он прокашлялся. Тюменнцева подала ему стакан с водой.

— Вот, Егор Юрьевич, это так сказать костяк нашей экспедиции. Есть еще подсобные рабочие, но я их отпустила. Завтра рано на работу.

— Правильно сделали, Зинаида Петровна. — согласился Егор. — Так товарищи. Работал на Памире и Штокмане. Возглавлял изыскания на Байкале. Звать меня можно Бекетов, можно Егор Юрьевич, а можно совсем просто: начальник пенжинской экспедиции Камчатского отделения геологоразведки департамента геологии министерства недр и природных ресурсов Российской Федерации.

— О, как — всплеснула руками жар-баба.

— А молодой человек, можно?

— Молодой можно, а человек не совсем конкретно… А конкретно вот что… Почему по горючим сланцам опаздываете, старший геолог?

Вместо Тюменцевой поднялся человек с большой похожей на Австралию без Тасмании лысину.

— Я Барклай. Я буровой мастер. А Понедельник… Понедельник — мечтатель. Для него наша экспедиция как мешок с новогодними подарками. Бери не хочу. А у нас даже с основными направлениями трудности. С оловом. Ведь по старинке бурим. Без смесей.

— Что за трудности? — Бекетов был рад услышать толкового человека.

Ответила Тюменцева.

— Наткнулись на особо твердые базальты.

— Авачиты? — спросил Егор.

— Они самые. Выход довольно мощный с ответвлениями.

— Надо пробиваться.

Жар-Баба сказала.

— Чем пробиваться? Пневмоударниками? Так после этого в легких будет как на чердаке. За год не выветришь.

— Она хоть и Ровняшкина а дело говорит. — заметил Барклай. Его поддержал Куэро.

— Дело, дело… — неразборчиво гундосил он себе под нос. — Дева Вездеход это тело.

Ровняшкина не обратила внимания и все также жгла Бекетова взглядом из-под густо накрашенных ресниц. Егору снова понадобилась вода.

— На улице я видел комплекс ККС. Почему не используете? — спросил Бекетов.

— Почему не используем? — проворчала Ровняшкина. — Используем. Белье развесить. Самое оно…

Егор посмотрел на Барклая.

— Его как привезли 7 лет назад. Так и стоит. Пены Гукса нет, а потом Засентябрилло влез с гаечным ключом… И все. Поминки всей экспедицией справляли.

Засентябрилло быстро вскочил со стула.

— Засентябрилло это я.

— Значит будем воскрешать — решил Егор. — Авачиты, конечно, проблема, но решаемая. Засентябрилло. Завтра поступаете в мое распоряжение.

— Нельзя авачиты трогать, позабытый Чайник. — сказал старик.

Егор недоуменно посмотрел на Тюменцеву.

— Теперь вы в нашей команде, Егор Юрьевич.

— И не Стоптанные Сапоги — добавил с места Тюменцев. Он сидел сразу за Ровняшкиной. Так близко, что иногда, невзначай касался ее округлого плеча.

Барклай поднял вверх два сложенных пальца.

— Стоптанные Сапоги — это я.

— Совсем не похоже. — Егор вопросительно посмотрел на старшего геолога.

— Куэро местный житель. Помогает нам в масштабировании местности.

Егор обратился к старику.

— Почему нельзя, уважаемый Куэро.

— Плохо вам будет. Очень плохо. Нельзя трогать. Не мы закрывали не нам открывать.

— У вас есть факты?

— Есть начальник.

Старик затянул что-то сверх заунывное на местном диалекте. Закрыл глаза, отрешился. Потом внезапно сорвался и начал кружиться, похлопывая в ладоши и по красному магнитофону, висящему на шее. Старик выдохся. Он остановился.

— У меня много фактов есть, начальник.

— Представите их завтра. В письменном виде. Все, товарищи. На сегодня…

— А бурить? — спросила Ровняшкина.

— Будем бурить. — твердо сказал Бекетов. — Мы обязаны пройти авачиты.

— Стоптанные Сапоги, Вечная Почечуйка. — жаловался вечером Мие Егор.

— А как он назвал тебя?

— Не важно… Егор открыл дверцу круглой иссине-черной буржуйки и разрушил ржавой кочергой несколько красных идеально квадратных брикетов торфа.

— Позабытый Чайник — помолчав сказал он. — Бред какой-то.

— А Куэро соображает.

Мия вешала на стену плакат с Куртом Кобейном, разделенным на части ореховым светлым изгибом акустической гитары.

— Меня, например, он назвал Будтобыда.