Погребальная похоть

— Представляю, как смешно это выглядело! Как диванный знаток в области экономики я могу сказать, что ты, как и сам упомянул, далеко не один такой умник, и ущерб магазину от лично твоих действий – капля в море.

— Было бы гораздо смешнее, если б я ещё маскировался под женщину.

— Скажи, Юзернейм – у тебя денег нет, что ли? В чём проблема? Почему ты это делаешь?

— Денег достаточно. У меня критически мало адреналина и полноценного ощущения жизни. Я же за этим и приехал сюда. Кстати, каким образом, вы думаете, я добрался до этого города?

— Поездом, наверное?

— Правильно, разве что далеко не одним, но всеми полу-бесплатно. Вот, смотрите... — достал он листы с распечатками схем вокзалов, станций; какой-то непонятной техники и многочисленных расписаний поездов. — Это всё крайне важные материалы! От Твери до столицы я доехал зайцем, правда, купив дешёвенький билетик до каких-то недалёких трущоб, успешно его предъявил, а потом уже бегал. Но вот как я добрался от Петербурга до самой Твери?! Ооо, между вагонов поезда дальнего следования! Специально дожидался рейс, шедший в ночь. Зато было очень здорово влезть на межвагонный буфер, и любоваться просторами, хоть и темно. Признаться, когда нужно было слезать и залезать обратно, я много перестраховывался – подсвечивал фонариком на башке почти каждый шаг. Но уж лучше палево и остановка состава, чем оступиться и внепланово улететь под колёса, хехе. Это вообще очень опасно для неопытных – нужно быть выносливым, внимательным, и главное – знать этот чёртов межвагон тактильно, наизусть! Поэтому я специально за пару месяцев начал тренироваться на пригородных электричках. Лезть наобум было бы чистым самоубийством.

Светлана терялась между серьёзным шоком, недоверчивой улыбкой и бредовой поражённостью:

— Ты маньяк!... Не люблю выражаться матом без необходимости, но тут хорошо подошли бы многие слова. Не пойми только неправильно, я положительно впечатлена... Но, скажу тебе, это безумие. Как ты до всего этого дошёл? Как поставил идею-фикс о халяве и адреналине выше смертельного риска?

— Не знаю! Воистину, безумие – лучшее слово, я его очень люблю. В этом году я впервые ощутил такое состояние... Своеобразного протеста, что ли? Не хочу ничего платить, если можно реализовать как-то иначе! В разумных, конечно, пределах.

— Ага, в очень разумных! В таких разумных, я просто тащусь! — комично жестикулировала она. — Прямо ума набираюсь! Ты бы ещё на крыше поезда в полный рост встал, разумный!

Они долго смеялись, но Светочка неумолимо продолжила:

— Ты же отдавал себе отчет, что одна маленькая ошибка – и всё, конец?

Он с отсутствующим выражением кивнул.

— У тебя что, совсем всё плохо? Ты настолько ненавидишь жизнь?

— О, нет. Я вовсе не ненавижу жизнь. А в те мгновения любил даже очень, очень сильно.

— Безумец!

В её глазах снова затаилось что-то им неопределяемое, и продолжая смотреть в них сквозь её напускную, невозмутимую уверенность, казалось, может начаться нечто грандиозное – землятресение, например, или метеоритный дождь, или всемирный потоп.

«Возможно, — размышлял он, — градус уже достаточно поднялся, и всё это просто мерещится?... Вот она вдруг погрузилась в смартфон. Всё в порядке»

Поглядев на её руки, и припомнив, что шрамы всё-таки имеют потайные места быть, Юзернейм озадачился:

— Скажите, Света, а почему вам доводилось резать себя?

— Самые обычные причины – аутоагрессия, когда было, за что себя ненавидеть... И период депрессии, когда от этого становилось легче. Но, признаться, до этого редко доходило. Зато метко.

— А как же торжествующее чувство силы духа над плотью, что вот вы совершаете кое-что сокровенное, недоступное, чуждое всякой двуногой мрази?

— О да! Ну только я бы сказала, что это скорее не причина, а очень приятный побочный эффект, несомненно.

— Смотрите, у меня тут есть нечто "шейк радужный единорог", хотите, превратим его в подобие ликёра? Должно быть очень вкусно, я думаю.

— Да!

— Вы же почти ничего не ели, — сказал он, и положил перед ней ещё три суфле, — угощайтесь, пожалуйста, надо же не только мороженым закусывать, — почему-то ей была смешна эта его забота. —  Хотите, тирамису могу отдать, я лишь одну треть скушал!

— Благодарю, я бы с радостью, но на диете как-никак.

Йусернаме в два счёта уничтожил пирожное, и сложил пустые тарелки в одну. Единорог, оказавшийся густым, пористым и концептуальным произведением (предлагаемый к употреблению через трубочку), был заряжен пятьюдесятью миллилитрами беленькой и разделён, большая часть умышленно отвелась юной леди.

— Знаете, я думаю, что мы – самое потерянное, безнравственное, неосозанно-нигилистичное поколение из всех доселе появлявшихся в этом жестоком и унылом краю земли. Но также печально уверен, что сегодняшние высеры шестнадцатилетних амфетаминовых мамочек и спайсовых папочек, которые вырастут на завещанными предками черепашках-ниндзя – обязательно превзойдут нас в своё время. Если геном позволит дорасти, конечно, а планетку не разорвёт в клочья какой-нибудь глобальный катаклизм или рассерженный ким-чен-ын, что было бы лучше всего. Так что пока наслаждаемся пальмой первенства! Поднимаю бокал за нас!

— Аллилуйя! За нас!

Светочка была в ясном уме. Ей случалось общаться с разными парнями, и каждый был по-своему симпатичен, начитан, эрудирован, имел чувство юмора и ещё какую-нибудь интересную индивидуальную особенность. Ну, почти каждый. Со временем любая её связь или приходила к какому-то логическому завершению (это обычно касалось сетевых знакомств), или отправлялась в заморозку до поры до времени, что было свойственно контактам в реальности с редкими сходками, вписками или тусовками. К таким активностям, на кои её привлекали подруги, она относилась контрастно: и с недоверием, некоторой брезгливостью, лёгкой боязнью, но в то же время с энтузиазмом, верой в лучшее в людях, и элементарным желанием пообщаться-повеселиться, в конце концов. Света очень ценила своё одиночество, но отшельницей становиться отнюдь никогда не собиралась. Таким образом она постепенно обрела тонкий баланс гармонии взаимодействия внутреннего мира со внешним, и любой парень, проявлявший в общении желание начать с ней, что называется, отношения – как бы ненароком покушался его нарушить. И какой бы этот молодой человек ни был приятный, она неизменно и без сомнений отвечала отказом. В виду своей латентной свободофилии ей даже нравилось всегдашнее, привычное ощущение собственной неприкаянности. И посему, начиная общаться, она никогда не спрашивала у парня, есть ли у того девушка, считая, что он сам должен уведомить.

А здесь и сейчас происходило что-то совсем иное. Ментально-виртуальная, надменная Sveta из ворлд-оф-варкрафта сложила оружие, свернула окно и спряталась в оффлайне. Домашняя Света, примерная дочь и любительница проводить ночи напролет с музыкой в своих громадных 'байердинамиках', закрылась на ключик в комнате. Тинейджер-неформал Света впервые почувствовала, что её смена закончена – она применила весь свой опыт и с достоинством передаёт управление. Гордо выпрямив спину, у штурвала встала никому неведомая Света Ведьма – ей предстояло направлять свой изящный корвет в условиях сгущающегося шторма, на пока ещё спокойно поигрывающих кофейно-спиртовых волнах.

Только его впервые дозволенная себе за вечер вальяжная поза (устало развалился, широко раскинув руки и барски сложив вытянутые ноги) могла выдать, что он выпивши. Но посетителей не прибавилось, даже наоборот, и ничьи взгляды их не смущали. Йусернэйм заметил, что она уже минут пять безмолвно, отчуждённо и будто бы даже в трансе, потягивает водочного единорога, расслабившись на диванчике. Собственно, он глаз с неё и не спускал.

— Светлана, поделитесь впечатлениями?

— Шикарный коктейль. Гораздо лучше виноградного пойла.

— Согласен! Чтож, водка ещё осталась, может, закажем ещё один?

— Два.

Её взгляд норовил прожечь полупрозрачную пелену фальшивой холодной безмятежности – его улыбка скромно признавалась в удивлении.

За окном стихло, проступил не сдающийся дневной свет, хоть стрелки июльских часов наверняка и приближались добропорядочной поступью уже к семи или восьми вечера. Прежде чем заказать себе ещё питья, парочке было уже причинно наведаться в уборные, что они по очереди и совершили.

Юзернейм хоть и был сыт, но раз уж банкет продолжался, в качестве закуски он пожелал блинчик с жюльеном, а чтобы не тратиться на уже известный вкус единорога, решил отведать нечто названное "фраппе мятный шоколад". Света осталась верна диете. Также было в срочном порядке решено, что покуда не начались всяческие хаха, следует расплатится, и тут возник спор – оба были щедры и не желали уступать. Сошлись на том, что разделят поровну.

Всё та же официант-блондинка с очаровательным высоким хвостиком принесла напитки и корочку с чеком, куда Юзернейм положил сторублевку чаевых. Итоговый прайс же примерно сравнялся с суммой, достаточной для оплаты домашнего интернета по средне-статистически дешевому тарифу более чем на год вперед. Света имела при себе только пластик, и отошла рассчитаться на кассу. Часть наличных, что он ей был должен, она вернувшись молча убрала в карман – после полемики это выглядело подозрительно.

Теперь все формальности были улажены, и каких-нибудь сорок оставшихся миллилитров проклятой десантировали в молочно-фруктовый, мечтательный анабиоз единорога, да в мятное озорство непроглядного шоколадного омута.

— Божественно. Я мог бы до самого закрытия так сидеть и потягивать по одному глотку в пятнадцать минут. Кстати, я вам тут спиртное наливаю, а сам даже не поинтересовался, сколько же вам лет?

— Об этом, знаешь ли, не принято спрашивать, но тебя можно извинить... А я слишком юна, чтоб скрывать, но и ровно идеально постарела, чтоб иметь право покупать выпивку!

— За молодость! — Йусернэйм затянул треть стакана.

— Думаешь, не молод уже?

— Ну вот, даже вам очевидно. И думать тут не о чем.

— Это ты зря! Вполне на двадцать три выглядишь. Главное – душой не стареть же.

— Приятно, если так. Но видели бы вы меня с бородой! Прошли бы мимо. Какая дивная была растительность, статные усы... Только недавно всё отстриг, спустя тысячу и двести семьдесят пять дней. Одним махом лет тридцать сбросил.

— Фига ты статист. Запомнил дату, когда растить начал?

— Ну конечно.

— Получается, сейчас ты без бороды, и специально не знаешь, какой сегодня день? Типа инверсия, да?

— Можно и так сказать. Я какбы перевернул надоевшее мне существование.

— И чего ты хочешь в этом... Новом качестве?

— А ничего не хочу. Просто созерцаю. Это уже само по себе приятно – быть свободным от этих вездесущих цифр.

— А что они, как-то очень жить мешают?

— Для меня неоднозначно, что такое "жить" вообще, так что не будем в это вдаваться. А календари и часы напоминают в первую очередь о том, что время жизни безвозвратно сгорает. Когда-то очень давно люди жили без таких подробностей – и я хочу испытать, каково это в наши дни... Когда это так сложно, и от того ценнее, кайфовее. Я уже давно не читаю никаких новостей, и не знаю, что происходит в так называемом "мире", которого я не видел, да и он меня практически никак не касается. Мне неинтересно и безразлично. И пока я всё ещё зачем-то продолжаю дышать – я хочу видеть реальность только в её истинном обличии, не испортив своё восприятие чужеродным, враждебным слоем информации.

— Иначе говоря, ты хочешь увидеть мир глазами животного?

— Да, в идеале похоже на то. Но в практической осуществимости такого сомневаюсь. Слишком круто. Вряд ли получится выкинуть из головы все имеющиеся объёмы бесполезной информации и привычных никчемных знаний... Здесь одних только хронометров сложно избежать. Представляете, ехал давеча в автобусе, и краем глаза заметил на тонкой панельке с бегущей строкой, где перечисляются остановки – дату и время. Зачем они там? В этой цивилизации почти у всех всегда есть с собой минимум два-три устройства с часами. Неужто это забота о бомжах? Или о стариках? Не верю, да и вряд ли первым будет полезна эта информация, а у вторых она и так есть. Или это для тех, кто вдруг всё нечаянно оставил дома? Так и без этого табло можно спросить у кого-нибудь, за это вроде не убивают... Вдумайтесь, Света. Это просто большой брат контролирует обывателей – и насколько это гнусный чмор понятно только сумасшедшим типа меня.

— Ну ты же понимаешь хотя бы, что с точки зрения производителя этой штуки, часы – лишь полезная функция?

— Разумеется. Но это не оправдание. Впрочем, это только делает мою борьбу отчаяннее.

— В метро, кстати, тоже в каждом вагоне новых типов есть бегущая строка – будь осторожен! Ну и на каждой станции, прямо над тоннелями большие электронные табло. Ты уже побывал там?

—  За предупреждение благодарствую. И нет, не побывал, но наверное стоит наведаться в безлюдное время.

— Обязательно, старые станции того точно стоят. А давай вместе прокатимся? Только не сейчас, там ещё много-много народу, да и в нетрезвом состоянии туда нельзя.

— Ну, кому нельзя, а кому только вызов и интрига! Хотя смущать вас нарочно не намерен, так уж и быть. Не сегодня.

Они молча осушали стаканы – мозги медленно погружались в сомнительную, аляпистую спячку наяву. Это продолжалось, наверное, длительное время. Отставив стакан, Света собрала волосы, протянула вдоль перед собой, уронила на плотно облегающий грудь топик, и изящно прилегла, будто бы уставши.

«Назвать её прекрасной незнакомкой будет уже не вполне корректно, — думал он, ощущая тепло щекочущий прилив у сердца, — так вот, прекрасная спутница уже видит меня в своём недалёком будущем? Серьёзно ли? Невероятно».

Сладкая парочка обменивалась взглядами и улыбками, уверенно пытаясь контролировать откровенность оных, но невольно-играючи отпуская, иной раз, педали тормозов, какбы выражая томную неспособность владеть собой.

На улице вдруг засияло – на сырой асфальт упали тени, а в стеклах далёких зданий напротив отразился солнечный свет.

— Что делается... Света, как вы себя чувствуете?

— Отлично! Как сам?

— Универсально.

— Это как?

— Это, как говорится – хоть куда. Мог бы подремать, мог бы и стометровку пробежать, наверное.

— Не, давай без крайностей. Может, пойдем гулять дальше?

— Почему бы и нет?! Я вот думаю, если солнце вдруг нарисовалось, то может ещё продержится, и удастся закат посмотреть? Вот чего бы я хотел.

— Хорошая идея! Я знаю одно место, не очень далеко, и там шикарный вид, — она заглянула в прогноз погоды, чтобы узнать, сколько осталось до захода солнца. — Если сейчас выйдем, то успеем!

III : ВНЕЗЕМНОЙ РАЗУМ

Не сказать, что в заведении было сильно душно, скорее преобладала смесь всевозможных кухонных запахов и ароматов, и как только парочка, оказавшись за дверью, вдохнула свежего, даже будто бы холодного воздуха – мозги проветрились, стало бодро и весело.

По небесной синеве проплывали, тут и там, ошмётки тёмных облаков. Юзернейм увидел большую дорогу и спросил, по пути ли это – и получив утверждающий ответ предвкушал погружение в урбанистический хаос. Их ладони прижались, пальцы перекрестились и образовали замочек.

— А не лучше было бы через парк Горького?

— Не хочу парк. Там слишком спокойно, а спокойствия было уже достаточно. Сейчас я хочу этот шум и нескончаемые потоки машин и людей – я даже могу притвориться и ощутить, что являюсь одним из них, такой же функционирующей частичкой всего этого.

— А как на самом деле?

Он повернулся – она смотрела таким проницательным, родным взглядом, что на секунду сделалось не по себе. Но вопрос мигом был обработан в сознании, и ответ теперь читался в его глазах, подчеркиваясь ироничной улыбкой.

Единственный минус такой улицы, да ещё и будучи под градусом – контроль человеческого траффика в непосредственной близости. Возле входа в метро пришлось максимально сосредоточиться и лавировать – одна толпа беспрестанно вылезала из огромного муравейника, другая (почти со всех сторон) в него устремлялась. Скоро показалась длинная пешеходная прямая, и следовавшая позади на прицепе вытянутой руки, Света наконец поровнялась. Они переглянулись. Юзернейм достал из рюкзака бутылку минералки – она будет их целительною спутницей ещё долго.

— Если бы я сейчас был один, то слушал бы, — он порылся в одном из карманов рюкзака, — вот это.

В руке он держал коробку компакт-диска с сочно-желтой обложкой.

— О, Секс Пистолз! У тебя с собой сиди-плеер?

— Да. Главным образом потому, что украсть для него батареек не составляет труда. У меня есть, конечно, и современный девайс со ста шестьюдесятью гигами памяти, воспроизводящий лослесс-форматы, и внешний усилитель для наушников – но всю эту братию пришлось бы где-нибудь подолгу заряжать. А сидюк всё-таки 'сони', когда-то был даже дорогой – звук очень неплох.

Тут начался долгий и пристрастный разговор о наушниках, девайсах и музыке, в течение коего они свернули с проспекта в парк, спустились и вышли на набережную. Это было необыкновенное место – на протяжении километров вперед слева тянулся холмистый лесок, спускающийся к этой самой пешеходной дороге, и справа, без каких-либо преград, водная гладь москвы-реки собственной персоной.

После пыльного урбанистического душа, сия набережная, тихо и откровенно приглашающая утонуть, воспринималась как альтернативная реальность, сон, грёза. Этому также способствовала очаровательная самка человека, зачем-то никак не отпускающая его руку, с которой они сейчас говорили о чем-то общем – и это всё было чрезмерно приятно и удивительно. Он вроде бы припоминал какое-то нехитрое антропологическое объяснение, но вот именно из-за примитивности оно ему и не импонировало. Ото всех этих секундных, но чудовищно сильных переживаний у него опять опустели глаза и закончились мысли. Реальность была подлинна и восхитительна; он пересекал пространство под руку с существом-эссенцией, Богиней всего прекрасного; и в целом мире не было никаких хлопот – только посмотреть закат. Забыть всё и постигать красоту, ослепляющую разум. Это было самое важное. Всегда пустой сектор подсознания, тайный от него самого, заполнило сейчас чувство счастья.

— Юзернейм, ты слушаешь? Юзернейм?

— Извините, Света. Я слушал, но здесь так хорошо! И тут из меня будто смотрит что-то древнее, так величественно и преспокойно, и я не какой-нибудь... Я перестаю быть!... Иллюзией. Она фальшива как оболочка. Ой, как хорошо-то, матерь божья! И надо быть благодарным, всё таки... Ой! Вау! Ничего не знаю... Да и незачем, неет. Но попробую хотя бы! Знаете, Света, я всегда ничего... Ооо, зато получается настолько супер!... Что я какбы очень завершен. Почти в прямом смысле – планета слепила меня, выдувала, выжигала, отполировала и теперь фотографирует, сканирует со всех сторон, делает некую мультимерную модель, что ли?! Фантастическое что-то делает, и сразу добавляет в музей вселенной, где через меня видят и древние, и будущие... И я служу, и это большая радость. Думаю, это происходит со всеми людьми, когда они по настоящему счастливы...

Светочка своими глазами видела, что он ничего не принимал, вообще не совершал каких-либо подозрительных действий. До этого он совершенно трезво рассуждал о влиянии блэк-метала на отдельные витч-хаусовые проекты. Не изменилась даже его уверенная среднетемповая походка. И почему-то не могла она сейчас сомневаться в тех удивительнейших откровениях, что он поведал; как бы ни смущало её их спонтанное проявление. Да и было это в высшей степени чудно. Ей захотелось показать ему на экране смартфона картинку с крокодилом Геной, прямым текстом какбы вопрошающим: "наркоман штоле, сука?", но каламбурчик мог бы получиться обидный.

Юзернейм постепенно успокоился. Разговор, как это ни странно, продолжился на том же, на чём и оборвался – нечто Уайт Ринг и их первый лонгплей "Чёрная земля что сделала меня". Эйфорическая завеса и сюрреальные чувства, правда, никуда не пропали. Через время они вышли на извилистую дорожку, поднимающуюся в лес, и пересекли его снова, выйдя на большую, но не сильно загруженную улицу. Пройдя ещё немного, среди редеющих деревьев начала вдруг прорисовываться панорама города. Солнце заходило и просвечивало пористые ряды облачков градиентно, от сочно-оранжевого до нежно-розового.

Следуя дальше, деревья иссякли и обнаружилась прямо таки большая наблюдательная площадь, где даже были другие люди. Они, конечно, и по улице до этого проходили, но в количестве столь незначительном, что были незаметны. Парочка подошла к полированной гранитной ограде, и облокотившись, созерцала серо-зеленую палитру города, насыщенную синеву неба с горящей пеленою облаков, да немыслимый объем пространства замыкающийся где-то там, очень далеко, горизонтом, плотно уставленным рядами различных строений – всё-таки столица огромной страны. Полюбовавшись вплоть до самого исчезновения лениво перелезавшего на другую сторону бытия светила, они посмотрели друг другу в глаза, взялись за руки и пошли куда-то дальше.

— О чем ты думаешь?

— Гм! Наверное, в иные моменты, как сейчас, я не то что бы «думаю», а скорее предаюсь чудной форме аналитического мышления, что ли. А именно, я представляю, что какой-нибудь инопланетный разум, может даже и целый гуманоидный народец, видят этот мир из моих глаз, а я им должен объяснять, что же здесь происходит! — Света не выдержала и засмеялась. — Да, иногда это доходит почти что до фарса, но мне доставляет изрядное удовольствие! Уже много лет, и очень вошло в привычку. Так вот. Ну и сейчас я им объяснял всё про этот день, — она остановилась и согнулась от смеха, — и в частности про вас. Ибо им малопонятно, почему вы преодолеваете со мной пространство и время. Это потому, что в свою очередь, я довольно замысловато объясняю им, что вообще такое человеческие существа, каково ими быть, и в чем смысл их поступков.

Света отсмеялась:

— И что же ты им про меня рассказывал?