Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Секс в искусстве и в фантастике - Михаил Меерович Бейлькин на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

– Брат изнасиловал меня, когда мне было пять лет. Я уверена, что это было в моём детстве, гораздо позже. Моя мама меня очень ревновала.

Но «целитель», не слушая ложные признания, был неумолим. И его упорство увенчалось успехом, когда его внимание привлекли подозрительные слова больной «гораздо позже». Заставив больную беспрестанно повторять эти слова и «отослав» её память в пренатальный период, он сломил сопротивление «пре-клира».

В переводе этот термин означает «больной» («пре» – «до», «клир» – «чистый, ясный»). «Клиром» фантаст Хаббард означает человека, «очистившегося от инграмм» с помощью дианетики и ставшего умным, весёлым, свободным от «соматики» (болей и болезней), то есть в мгновение ока превратившегося в супермена.

Итак, стенограмма одитинга (лечения) этой «преждевременной старухи», которая после «стирания инграмм» тут же «сбалансировалась», как утверждает Хаббард, обретя молодость и здоровье:

«Одитор: „Скажите: «гораздо позже“. Возвратитесь в пренатальную область.

Пре-клир: Гораздо позже. Гораздо позже… и т. д. (Неохотно и со скукой в голосе).

Одитор: Продолжайте, пожалуйста.

Пре-клир: Гораздо позже. Гораздо… Я чувствую соматику на лице! Похоже, что меня толкают.

Одитор: Установите более тесный контакт и продолжайте повторять.

Пре-клир: Гораздо позже. Гораздо позже. Становится сильнее. Одитор: Продолжаете

Пре-клир: Гораздо… Я слышу голос! Вот он. Ой, это голос моего отца!

Одитор: Прислушайтесь к словам и повторите их, пожалуйста.

Пре-клир: Он разговаривает с моей матерью. Мне неудобно, потому что что-то давит по лицу. Больно!»

(Напомню читателю слова известного анекдота: «Ну и маньяк же вы, доктор!» Ведь то, что сейчас излагает Хаббард, перещеголяло даже графоманские бредни Ноэми Митчинсон: отец насилует собственную дочь в утробе своей беременной жены; в памяти дочери оживают толчки папиного члена в её лицо; изнутри матки она слышит чавканье, сопровождающее половой акт родителей! Но продолжим цитату из «Дианетики»).

«Пре-клир: Он говорит: «О, дорогая, я не буду в тебя кончать. Лучше подождать и завести ребенка гораздо позже. (Ну вот, читатель, наконец-то мы узнали, откуда взялись эти «ключевые слова»! М. Б.). Как давит – мне больно! А сейчас сильно ослабло. Интересно, ослабло в ту минуту, как я услышала его голос.

Одитор: Что говорит ваша мать, пожалуйста, если вы слышите её?

Пре-клир: Она говорит: «Тогда я тебя вообще не хочу!» Она злится! Ой, соматика остановилась (половой акт к тому моменту закончился).

Одитор: Пожалуйста, вернитесь к началу и пройдите ещё раз

Пре-клир: (Находит начало, соматика возвращается). Интересно, что они делают? (Пауза). Я слышу чавкающий звук! (Пауза и застенчиво) О-о!

Одитор: Пройдите инграмму ещё раз, пожалуйста.

Пре-клир: Тут этот слабый ритм сначала, потом он становится быстрее. Я слышу дыхание. Теперь давление усиливается, но оно слабее, чем в первый раз. Потом оно ещё меньше, я слышу голос отца: «О, дорогая, я не буду кончать в тебя сейчас. Лучше подождать и завести ребенка гораздо позже. Я не так уж уверен, что люблю детей. Кроме того, моя работа…» Мать, должно быть, толкнула его, так как соматика стала вдруг острей. «Тогда я тебя вообще не хочу. Ты холодная рыба»!

Одитор: Возвратитесь к началу и пройдите всё опять, пожалуйста.

Пре-клир: (проходит инграмму несколько раз, соматика, в результате, исчезает. Она веселеет по поводу этой инграммы)».

Хаббард на полном серьёзе утверждает, что стоит больному несколько раз повторить разговор, «записанный» когда-то прямо на клетках зародыша, как с последними словами исчезает боль, мучившая пациента долгие годы, и, исцелившись, он начинает безудержно смеяться. Охотно верю, поскольку я смеялся все три дня, пока читал эту книгу. А, высмеявшись, погрустнел. Жалко стало времени и денег, затраченных на эту хаббардятину.

Но, как бы ни был прозорлив Набоков, дианетика – лишь пародия на психоанализ; Зигмунд Фрейд не в ответе за мошенников типа Хаббарда.

Между тем, отношение писателя к творцу психоанализа – ещё одна загадка. Психологическими открытиями, сделанными в рамках психоанализа, Набоков руководствуется на каждом шагу (то, что «Лолита» скроена по всем правилам фрейдизма, видно невооружённым глазом). Это не мешает писателю время от времени выступать с обличительными заявлениями в его адрес: «Пусть верят легковерные и пошляки, что все скорби лечатся ежедневным прикладыванием к детородным органам древнегреческих мифов. Мне всё равно» . И тут же, не задумываясь, он прибегает к яркому образу, почерпнутому из психоанализа: Г. Г. говорит, предвкушая убийство врага в «логовище зверя :там оттяну крайнюю плоть пистолета и упьюсь оргазмом спускового крючка – я всегда был верным последователем венского шамана». Как странна, согласитесь, эта любовь-ненависть писателя к Фрейду! Словом, «Лолита» – роман, полный загадок и противоречий. Разматывая их клубок, вдумчивый читатель находит ключи как к пониманию этого литературного шедевра, так, пожалуй, и к разгадке душевных тайн самого автора.

Две девочки

«Лолита», в отличие от грустного рассказа «Волшебник», в котором незадачливый педофил-растлитель гибнет под колёсами грузовика, во многом написана по законам сказки. Гумберт, женившись на матери своей малолетней избранницы, разработал хитроумный, но нереалистический план, с помощью которого собирался регулярно удовлетворять свою преступную страсть. Он планировал усыплять снотворными обеих, мать и дочь, переходя из супружеской кровати в детскую. В постели с падчерицей (Долорес, Долли, Ло, Лолитой) педофил собирался ограничиваться лишь петтингом, дабы не лишать девочку невинности. Но Г. Г. сказочно везёт. Столь сложно задуманная и, конечно же, невыполнимая схема преступления так и не понадобилась ему. Автор любезно устранил главную помеху любовных желаний своего героя, умертвив его жену в автомобильной катастрофе. Отпала и необходимость усыплять Лолиту. Набоков скроил её по особым меркам: взрослые мужчины («старики», в её представлении) нравятся ей гораздо больше, чем сверстники. Мало того, в десятилетнем возрасте, за два года до встречи с Г. Г., она влюбилась в педофила Клэра Куильти. Узнав стороной о своеобразном характере половых предпочтений своего избранника, девочка охотно принимала его поцелуи и ласки.

Гумберт, с его красивой артистичной внешностью, привлёк внимание девочки с момента своего появления в доме её матери. А он с первого взгляда, брошенного на Лолиту, узнал в ней свою первую любовь Аннабеллу и тут же почувствовал к ней безудержную страсть. Г. Г. наивно полагал, что приёмная дочь не замечает эротического характера его ласк, которыми он доводит себя до оргазма. Между тем, девочка вовсе не считает их обычной вознёй взрослого с ребёнком. Она наслаждается ими, принимая их по всем правилам комплекса Электры – ревнивого соперничества с матерью. Речь идёт об аналоге знаменитого Эдипова комплекса; первый развивается у мальчиков, второй – у девочек:

«Вот бы мама взбесилась, если бы узнала, что мы с тобой любовники!»

«Господи, Лолита, как можно говорить такие вещи?»

«Но мы с тобой любовники, правда?»

«Никак нет. Не желаешь ли ты мне рассказать про твои маленькие проказы в лагере?»

О них Гумберт узнал уже в постели. И вновь сказочное везение: вопреки его наивной уверенности, девочка оказалась отнюдь не целомудренной!

«Сперва мы лежали тихо. Я гладил её по волосам, и мы тихо целовались. <…> Она слегка откинулась, наблюдая за мной. Щёки у неё разгорелись, пухлая нежная губа блестела, мой оргазм был близок. Вдруг, со вспышкой хулиганского веселья (признак нимфетки!), она приложила рот к моему уху – но рассудок мой долго не мог разбить на слова жаркий гул её шёпота, и она его прерывала смехом, и смахивала кудри с лица, и снова пробовала, и удивительное чувство, что я живу в фантастическом, только что созданном, сумасшедшем мире, где всё дозволено, медленно охватывало меня по мере того, как я начал догадываться, что именно мне предлагалось. Я ответил, что не знаю о какой игре идёт речь, – не знаю, во что они с Чарли играли. «Ты хочешь сказать, что вы никогда – ?», начала она, пристально глядя на меня с гримасой отвращения и недоверия. «Ты, – значит, никогда, – ?», начала она снова. Я воспользовался передышкой, чтобы потыкаться лицом в разные нежные места. «Перестань», гнусаво взвизгнула она, поспешно убирая загорелое лицо из-под моих губ. (Весьма курьёзным образом Лолита считала – и продолжала долго считать – все прикосновения, кроме поцелуя в губы да простого полового акта, либо «слюнявой романтикой», либо «патологией»).

«То есть, ты никогда», продолжала она настаивать (теперь уже стоя на коленях надо мной), «никогда не делал этого, когда был мальчиком?»

«Никогда», ответил я с полной правдивостью.

«Прекрасно», сказала Лолита, «так посмотри, как это делается».

Для неё чисто механический половой акт был неотъемлемой частью мира подростков, неведомого взрослым. Как поступают взрослые, чтобы иметь детей, это её совершенно не занимало. Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито, как если бы это было бесчувственное приспособление, со мной никак не связанное. Ей, конечно, страшно хотелось поразить меня ухватками малолетней шпаны, но она совсем не была готова к некоторым расхождениям между детским размером и моим. Только самолюбие не позволяло ей бросить начатое, ибо я, в диком своём положении, прикидывался безнадёжным дураком и предоставлял ей трудиться – по крайней мере пока ещё мог сам выносить моё невмешательство».

Тот факт, что Лолита приобрела половой опыт со своим сверстником Чарли, вызвал у Г. Г. обиду, гнев и ревность. В его пересказе дело обстояло так: ежедневно трое подростков она, её подруга Барбара и Чарли, уходили из летнего лагеря для скаутов в лес. Лолита оставалась стоять «на стрёме», пока её спутники занимались в кустах сексом. «Сначала моя Лолита отказывалась „попробовать“; однако, любопытство и чувство товарищества взяли вверх, и вскоре она и Барбара отдавались по очереди молчаливому, грубому и совершенно неутомимому Чарли, который, как кавалер, был едва ли привлекательнее сырой морковки. Хотя, признавая, что это было „в общем ничего, забавно“, и „хорошо против прыщиков на лице“, Лолита, я рад сказать, относилась к мозгам и манерам Чарли с величайшим презрением. Добавлю от себя, что этот блудливый мерзавчик не разбудил, а, пожалуй, наоборот, заглушил в ней женщину, несмотря на „забавность“».

Разумеется, чувства Г. Г. определялись, в первую очередь, ревностью, но дело этим не ограничивалось: ссылками на Чарли он пытается объяснить серьёзную проблему, осложнившую их отношения с девочкой после того, как, покинув номер в мотеле, где стали любовниками, они начали своё автомобильное турне по Америке.

«При движении, которое сделала Лолита, чтобы влезть в автомобиль, по её лицу мелькнуло выражение боли. Оно мелькнуло опять, более многозначительно, когда она уселась подле меня. Не сомневаюсь, что второй раз это было сделано специально для меня. По глупости, я спросил, в чём дело. „Ничего, скотина“, ответила она. <…> „Кретин!“ проговорила она, сладко улыбаясь мне, „Гадина! Я была свеженькой маргариткой, и, смотри, что ты сделал со мной. Я, собственно, должна была бы вызвать полицию и сказать им, что ты меня изнасиловал. Ах ты, грязный, грязный старик!“

Она не шутила. В голосе у неё звенела зловещая истерическая нотка. Немного погодя она стала жаловаться, втягивая с шипением воздух, что у неё там внутри всё болит, что она не может сидеть, что я разворотил в ней что-то. Пот катился у меня по шее. <…> Холодные пауки ползли у меня по спине. Сирота. Одинокое, брошенное на произвол судьбы дитя, с которым крепко-сложённый, дурно пахнущий мужчина энергично совершил половой акт три раза за одно утро».

Сказка закончилась; Г. Г. пришлось покинуть облака, в которых он витал, и спуститься на грешную землю. Семейная жизнь педофила с неполовозрелой любовницей грозила обернуться трагедией. Но, конечно же, в холодности Лолиты и в бедах, свалившихся на Г. Г., менее всего виновато пристрастие Чарли к механическому сексу.

Увы, новоиспечённый отчим не разбирался в подростковой психологии. Его высокопарные тирады о любви словно продиктованы форстеровским Клайвом, («Придёт день, милая Ло, когда ты поймёшь многие чувства и положения, как, например, гармонию и красоту чисто духовных отношений» ). Лолита расценивает их как ханжество и ложь. Остатки её влюблённости в отчима окончательно улетучились, как только она поняла, что против собственной воли обречена выполнять его сексуальные прихоти. Г. Г. пришлось выслушать в непечатных выражениях всё, что она о нём думает: «Она сказала, что я несколько раз пытался растлить её в бытность мою жильцом у её матери. Она выразила уверенность, что я зарезал её мать. Она заявила, что отдастся первому мальчишке, который этого захочет, и что я ничего не могу против этого».

Их первая семейная сцена (как и великое множество последующих), закончилась перемирием. В новой гостинице Г. Г. снял номер с двумя комнатами, «…но среди ночи она, рыдая, перешла ко мне и мы тихонько с ней помирились. Ей, понимаете ли, совершенно было не к кому больше пойти». Однако проблема осталась.

Г. Г. ошибался, отождествляя обеих двенадцатилетних девочек, Аннабеллу, свою первую любовь, и Лолиту.

Двадцать пять лет назад на морском побережье всё происходило иначе. «Внезапно мы оказались влюблёнными друг в дружку – безумно, неуклюже, бесстыдно, мучительно; я бы добавил – безнадёжно, ибо наше неистовое стремление ко взаимному обладанию могло быть утолено только, если бы каждый из нас в самом деле впитал и усвоил каждую частицу тела и души другого; между тем мы даже не могли найти места, где бы совокупиться, как без труда находят дети трущоб. После одного неудавшегося свидания у неё в саду, единственное, что нам было разрешено, в смысле встреч, это лежать в досягаемости взрослых, зрительной, если не слуховой, на той части пляжа, где было больше всего народу. Там на мягком песке, в нескольких шагах от старших мы валялись всё утро в оцепенелом исступлении любовной муки и пользовались всяким благословенным изъяном в ткани времени и пространства, чтобы притронуться друг к дружке: её рука, сквозь песок, подползала ко мне, придвигалась всё ближе, переставляя узкие загорелые пальцы, а затем перламутровое колено отправлялось в то же длинное, осторожное путешествие.

<…> Однажды поздно вечером ей удалось обмануть злостную бдительность родителей. Она вздрагивала и подёргивалась, пока я целовал её в уголок полураскрытых губ и в горячую мочку уха. Россыпь звёзд бледно горела над нами промеж силуэтов удлинённых листьев: эта отзывчивая бездна казалась столь же обнажённой как была она под своим лёгким платьицем. Её ноги, её прелестные оживлённые ноги, были не слишком тесно сжаты, и когда моя рука нашла то, что искала, выражение какой-то русалочьей мечтательности – не то боль, не то наслаждение – появилось на её детском лице. Сидя чуть выше меня, она в одинокой своей неге тянулась к моим губам, причём голова её склонялась сонным, томным движением, которое было почти страдальческим, а её голые коленки ловили, сжимали мою кисть, и снова слабели. Её дрожащий рот, кривясь от горечи таинственного зелья, с лёгким придыханием приближался к моему лицу. Она старалась унять боль любви тем, что резко тёрла свои сухие губы о мои, но вдруг отклонялась с порывистым взмахом кудрей, а затем опять сумрачно льнула и позволяла мне питаться её раскрытыми устами, меж тем как я, великодушно готовый ей подарить всё – моё сердце, горло, внутренности, – давал ей держать в неловком кулачке скипетр моей страсти… а четыре месяца спустя она умерла от тифа на острове Корфу. <…>

Мы любили преждевременной любовью, отличавшейся тем неистовством, которое так часто разбивает жизнь зрелых людей. Я был крепкий паренёк и выжил, но отрава осталась в ране, и вот я уже мужал в лоне нашей цивилизации, которая позволяет мужчине увлекаться девушкой шестнадцатилетней, но не девочкой двенадцатилетней. <…>

Не оттуда ли, не из блеска ли того далёкого лета пошла трещина через всю мою жизнь? Или, может быть, острое моё увлечение этим ребёнком было лишь признаком моего извращения?».

Конечно же, оттуда, но, главное, оба они были необычными детьми. Дело не только в юном возрасте любовников. Говоря: «…моя Аннабелла не была для меня нимфеткой: я был ей ровня; задним числом я сам былфавнёнком, на том же очарованном острове времени», – Г. Г. не в силах понять, что «нимфеткой» и «фавнёнком» их делал не только их возраст, но и присущий им обоим особый склад нервной системы. Страсть обоих тинэйджеров и то роковое влияние, которое она оставила в их душах по механизму импринтинга, не укладывается в рамки нормы.

Совращение малолетних и импринтинг

Неизвестно, знал ли Набоков о клинике, обусловленной низким порогом возбудимости глубоких структур головного мозга, но он наделил её симптомами обоих детей – Г. Г. и Аннабеллу. Её поведение во время любовной сцены – феномен, попросту несвойственный обычному ребёнку. Это относится и к её малолетке-любовнику. Итогом же их любви стал импринтинг: отныне и на всю оставшуюся жизнь Г. Г. обречён любить лишь неполовозрелых девочек.

Сам этот термин заимствован из зоологии. Учёные заметили, что птенцы гусей, уток и других птиц, живущих стаей, идут след в след за первым движущимся объектом, который попался им на глаза после их появления на свет. Обычно это – их мама, гусыня или утка, но в выборе птенцов могут быть и сбои, и тогда выводок будет гуськом сопровождать, например, человека.

Импринтинг был описан у представителей многих животных видов. Кроме того, обнаружилось явление полового импринтинга, по механизму которого складываются прочные супружеские пары, например, у серых гусей. Зоолог Конрад Лоренц исследовал его сбои у животных и у птиц. Оказалось, что с наступлением половой зрелости самцы начинают ухаживать за представителями того вида, среди которого прошло их детство, а не того, к которому они сами принадлежат. Самец галки, выращенный учёным, по словам Лоренца, «влюбился в меня и обращался со мной точно так, как если бы я был галкой-самкой. Эта птица часами пыталась заставить меня вползти в отверстие шириной в несколько дюймов, избранное ею для устройства гнезда. Точно так же ручной самец домового воробья старался заманить меня в карман моего собственного жилета. Ещё более настойчивым самец галки становился в тот момент, когда пытался накормить меня отборнейшими, с его точки зрения, лакомствами – дождевыми червями. Замечательно, что птица совершенно правильно разбиралась в анатомии, считая человеческий рот отверстием для приёма пищи».

Человек, став жертвой импринтинга, обычно испытывает влечение к представителям собственного вида, но раздражители, сигналы, запускающие его эротическое возбуждение, имеют девиантный характер.

Вот, скажем, история, рассказанная Збигневом Старовичем, польским сексологом. Речь идёт о 35-летнем пациенте Ж., обратившемся к врачу, чтобы избавиться от своей педофилии.

Система его подхода к малолетним девочкам с целью совершения с ними развратных действий, безотказна: «Около жилого дома высматриваю одиноко гуляющую девочку, подхожу к ней, и, улыбаясь, заговариваю. Рассказываю, что я из управления жилыми домами и прошу её помочь проверить список жильцов, при этом интересуюсь одной семьёй, которая живёт в их доме, и называю вымышленную фамилию. Разговаривая с девочкой, глажу её по головке и плечам. Если она воспринимает это спокойно, то я присаживаюсь рядом на корточки, моя рука помещается ниже – глажу её ножки, начинаю говорить с ней о любимых детских играх. Если контакт устанавливается и вижу, что она меня не боится, то прошу проводить меня и завожу девочку в подвал или на чердак. Там, продолжая разговаривать, свободнее прижимаю к себе малышку, глажу её по животу, аккуратно развожу ей ножки и проникаю рукой к половым органам, нежно их ощупываю и поглаживаю. Потом мы вместе выходим и дружелюбно расстаёмся. Некоторые дети не хотят таких ласк, другие сами поднимают платье и с удовольствием позволяют делать с собой, всё что угодно. Я всегда хотел, чтобы мне попадались такие девочки, которые будут воспринимать такие ласки охотно и с удовольствием и отвечать на них взаимностью. Например, совсем недавно я обычным способом познакомился с 8-летней девочкой. Всё происходило как обычно, она не возражала против самых смелых ласк. Воодушевлённый этим и сильно возбудившись, я аккуратно ввёл ей во влагалище палец. Она сразу умолкла, начала мелко дрожать и я почувствовал, что введённый палец стал увлажняться. Ломающимся от возбуждения голосом спросил, приятно ли ей, ответила, что очень. Спросил, хочет ли, чтобы было ещё приятнее, ответила утвердительно. Дрожа от возбуждения, положил её на спину, раздвинул ножки, ввёл во влагалище палец и стал совершать им движения, как половым членом при сношении. Она выгибалась и щебетала от удовольствия, и я ощущал, как ритмично сокращается её влагалище. Попросил в награду сделать приятное и мне – она сразу же согласилась. Я обнажил половой член. Она долго рассматривала его и сказала, что никогда этого ещё не видела. По моей просьбе она стала его трогать руками – развилась эрекция, возбуждение всё нарастало. Спросил – хочет ли она, чтобы из него вылилось молочко? Она ответила, что хочет. Этого оказалось достаточно, чтобы произошло семяизвержение. Ей это понравилось и она попросила повторить выделение „молочка“, но я уже обессилел».

В своих педофильных выдумках Ж. невероятно изобретателен. Однажды, например, съев с девочкой куски торта, он сказал ей, что«к её пипиське прилипли вкусные крошки, и под предлогом слизывания их, стал манипулировать языком в области клитора».

В детстве Ж. наряду с обычными играми, например, «в доктора», практиковал и особые забавы. По ходу одной из них он изображал корову: мальчик стоял на четвереньках обнажённым, а 5-летняя сверстница «доила» его за половой член в ведёрко, в которое он по условиям игры должен был помочиться. Игра же «в доктора» сопровождалась яркими эротическими эмоциями, особенно когда он делал «уколы» в обнажённые ягодицы лежащей девочки. С 7 лет Ж. начал онанировать, представляя себе эпизоды детских игр. К моменту начала лечения он был женат (именно с будущей женой Ж. совершил в 23 года свой первый половой акт). Что же касается развратных действий с детьми, то у него было более 40 эпизодов с разными девочками, причём ни по одному из них не было возбуждено уголовного дела. По-видимому, ни одна из его жертв ничего не рассказала своим родителям.

Сами по себе забавы Ж. особенно не отличались от типичных детских игр. Однако, в отличие от обычных детей, удовлетворяющих таким образом своё любопытство, Ж. испытывал необычно яркие эротические эмоции. Очень раннее начало онанизма (7 лет); необычный характер фантазий, которыми он сопровождался; лёгкость вызывания семяизвержения даже по достижении Ж. взрослого возраста (эпизод с девочкой), – всё это свидетельствуют о том, что, во-первых, у него имеет место низкий порог возбудимости глубоких структур мозга, и, во-вторых, его девиация возникла по механизму импринтинга. Если для обычного мужчины эротическими раздражителями являются половые признаки, свойственные зрелой женщине (грудные железы, характерное распределение жировой клетчатки, причёска, типичные манеры повеления и т. д.), то Ж. возбуждала незрелость девочки, как гормональная, так и психологическая. Всё это было приобретено им, в, казалось бы, обычных детских сексуальных играх в силу особых свойств его нервной системы.

В ходе импринтинга могут запечатлеться раздражители, которые в норме не имеют к сексу никакого отношения. Их выбор – чистая случайность, так как они сопутствовали половому акту или другим развратным действиям вне непосредственной связи с эротическими действиями.

Малолетние дети могут точно и эмоционально насыщенно запомнить все нюансы того, что с ним делали при совращении, и что они сами при этом чувствовали. Мало того, из-за низкого порога возбудимости центров, ответственных за половые ощущения, эротическую окраску в подобных случаях приобретают такие сопутствующие эмоции, как боль и страх. В дальнейшем именно они и будут вызывать половое возбуждение, придавая влечению садомазохистский характер.

Иллюстрацией к сказанному служит история Миши-Соски, интервью с которым опубликовал журналист Дмитрий Лычёв. Прошу прощения у читателей, уже знакомых с ней и с её анализом, за подробную цитату из моей книги «Медицинские и социальные проблемы однополого влечения», в которой приводятся клинические примеры импринтинга в сексологии.

Солдаты целого автомобильного батальона еженощно выстраивается в очередь перед Мишей, прозванным Соской, для минета (цитирую текст интервью, в котором «Он» – Миша, а «Я» – Дмитрий Лычёв):

«Он: Я стал посещать любимую казарму ежедневно. Очередь становилась всё длиннее, работать приходилось до утра.

Я: Рекордом похвастаешься?

Он: Никогда не подсчитывал. Да и многие по два раза подходили. Думаю, человек 30. Рот уставал настолько, что я не мог ответить на вопрос, когда приду в следующий раз.

Я: Они похлопывали по плечу, благодарили? Сопровождали твой уход словами?

Он: В основном хотели, чтобы пришёл ещё. Другие, особенно те, кто два раза, вопили: «Вали отсюда!». Иные молча отходили, застёгивая штаны. Было, правда, очень редко, когда говорили «спасибо». Человек пять за всё время.

Я: Спущёнку всегда глотаешь?

Он: Не-а. Конечно, когда в экстазе засунут в самую глотку, вырваться не успеваешь. Приходится сглатывать. У первых пяти глотаю обязательно, чтобы получить заряд бодрости на всю ночь. На втором десятке уже поташнивает.

Я: Солдаты, насколько я помню, не имеют возможности каждый день принимать душ. Следовательно…

Он: От моих шоферов, равно как и от их членов, пахнет машинным маслом и бензином. Меня этот запах сильно возбуждает.

Я: Как ты думаешь, сколько минетов ты отстрочил, осчастливливая автобат?

Он: Я тебе уже говорил, что не считаю. Тыщи три будет».

Этим ежедневным посещениям казармы с сексуальным обслуживанием автобата предшествовали весьма характерные события, о которых Миша поведал Дмитрию:

«Он: Сколько я себя помню, всегда жил рядом с лесопарком. Когда мне было 6 лет, я беспрепятственно и почти безо всякого присмотра ходил в этот самый парк гулять. Благо, родители иногда посматривали на меня из окна. И вот однажды, именно тогда, когда они не смотрели, меня и заловили два солдата (часть стройбата была по соседству), которые без лишних слов изнасиловали меня, предварительно затащив в кусты. Один держал меня за руки и зажимал рот, другой трахал сзади. Потом поменялись местами, и я ощутил во рту вкус собственных экскрементов. Называли меня женскими именами и балдели вовсю. Вдобавок порвали мою маленькую попочку и занесли туда инфекцию. Сначала я пытался сопротивляться, но потом затих. Под конец разревелся, особенно после того, как они пригрозили, что убьют, если я кому-нибудь расскажу. Это сейчас я вспоминаю о них с долей нежности, тогда же я жутко испугался.

Я: И что, родители не заметили кровь на трусиках?

Он: Нет. Они поняли, что что-то не так, когда у меня там вырос полип. Повели к врачу, обследовали.

Я: Но врачи-то догадались, что тебя трахнули?

Он: Они всего лишь высказали удивление, что в таком раннем возрасте у меня что-то выросло. Говорили, что это большая редкость. А родители так до сих пор о той истории правды не знают.

Я: А с этими ты ещё встречался?

Он: Нет. К сожалению. Но именно после этого случая появилось желание повторить подобное ещё раз. Позже заинтересовался мужским телом, стремился подглядывать за пиписьками в туалетах. Представлял своих насильников в ещё более извращённых вариантах. <…> Будто ключик повернули у заводной куклы. Потянуло к ребятам постарше. В 8 лет уже вовсю минетничал. В 11 лет произошёл контакт со взрослым мужчиной. <…> Начались регулярные походы в бани и клозеты, контакты с ребятами лет 20».

Миша удивительно точен, когда сравнивает себя с заводной куклой. Он – жертва импринтинга, но предпосылки для готовности к сексуальному программированию были заложены ещё в момент его рождения. По-видимому, роды у матери протекали неблагополучно. Либо они сопровождались наложением щипцов, либо ранним отхождением околоплодных вод, либо чем-то иным, в результате чего мозг ребёнка был травмирован. У таких детей повышено внутричерепное давление. Если к ним приглядеться, то можно заметить припухлость их век, увеличение размеров черепа, чрезмерную выпуклость лба, слишком выраженную венозную сеть лица («усиленный венозный рисунок»). Такие дети непоседливы, они вертятся как ртуть, за всё хватаются, легко раздражаются и впадают в безудержный плач; они часто срыгивают (повышен рвотный рефлекс); у них обычны немотивированные повышения температуры тела (следствие нарушений гипоталамических центров терморегуляции). Они слишком чувствительны к охлаждению, плохо засыпают, иногда просыпаются с криком от головной боли, страдают ночным недержанием мочи (энурезом).

Сексуальные проблемы у таких детей возникают порой уже с первых месяцев их жизни. Они обладают слишком высокой готовностью к сексуальной разрядке. Мише в полной мере было присуще основное свойство таких детей – очень ранняя способность испытывать сексуальное возбуждение. Сексологи называют это явление низким порогом возбудимости глубоких структур мозга, ответственных за сексуальное поведение. Речь идёт не о ранней способности к эрекции, это – самое обычное дело, а о том, что она сопровождается у них эротическим чувством и приводит к оргазму, в норме немыслимому в этом возрасте. Похоже вела себя и та девочка, о которой с особенным восторгом рассказывал Ж. Для неё эпизод совращения не пройдёт бесследно; скорее всего, он сформирует у неё влечение к взрослым мужчинам, возможно даже к пожилым (девиация по типу геронтофилии).

Такие дети чаще других становятся объектами совращения или изнасилования: они льнут к взрослым, демонстрируют им своё удовольствие, когда те тискают и ласкают их; мальчики не скрывают своей эрекции, тем самым провоцируя старших на предосудительные, а иногда и преступные сексуальные действия. Возможно, что стройбатовцы (заметим, что оба – «нормальные» гетеросексуалы, недаром же они называли свою жертву женскими именами!) были спровоцированы на преступление чересчур ласковым мальчиком.

Шестилетний Миша запомнил всё: погоны и солдатское обмундирование своих «партнёров»; их грубость и запах немытых тел; запах и вкус собственных фекалий; боль, чувство беспомощности и страха, которые неожиданно приобрели сладостный оттенок. Очень скоро ребёнок научился доводить себя до оргазма сам (разумеется, ещё без эякуляции), сопровождая мастурбацию фантазиями, в которых фигурировали его растлители. С 8 лет он вступает в половые контакты со старшими ребятами, а с 11 лет – со взрослыми, всё более и более приближаясь к ситуации, максимально повторяющей его первый сексуальный опыт.

В казарме автобата Миша свёл воедино основные сигналы, закреплённые импринтингом: солдатскую форму, запах немытых гениталий и солярки (всё это заменяет ему запах и вкус собственных фекалий, запечатлевшийся в тот злосчастный день), грубость партнёров, состояние собственной беспомощности, унижения, страха. Характерна наблюдательность Миши: он замечает, что наиболее агрессивно к нему относятся те, кого больше всех возбуждает садистский характер этого «массового минета». Именно они выстаивают к нему повторную очередь.

Счастлив ли Миша? И да, и нет. Ведь его ежедневная унизительная каторга не даёт ему того удовлетворения, которым сопровождается самая обычная половая близость. Однако, выполнение навязчивого ритуала, сходного с действиями заводной куклы, приносит Мише своеобразное облегчение, словно он выполняет кем-то заданную программу.

Если жертвой педофилов становится обычный здоровый ребёнок, то вред, наносимый совращением, не слишком велик. Именно так, без особых последствий для их дальнейшей жизни, воспринимало большинство девочек развратные действия Ж.

Вполне нейтральными могут быть эмоции и мальчика, ставшего жертвой совращения. Таковы воспоминания одного подростка в романе американского писателя Майкла Тёрнера. В возрасте шести лет его совратил их сосед Биллингтон. «Мистер Биллингтон просовывает руку через щель в заборе. В руке – корневище лакрицы; Биллингтон покачивает им как маятником. Я спрашиваю его, можно ли мне взять корень, и он отвечает, что да. Я протягиваю руку, но он с коротким смешком быстро его убирает и говорит, что я должен сначала помочь ему кое-что выяснить. Я спрашиваю, что именно. Он говорит, что у одного его знакомого мальчика проблемы с попкой и что он, мистер Биллингтон, читал в газете, что лакрица очень помогает в таких случаях. Это для меня новость. Кроме того, у меня никогда не было проблем с попкой. О чём я и говорю ему. Он отвечает, что рад слышать это и даст мне лакрицу, если я покажу ему, как выглядит здоровая попа. Потому то когда он увидит, как выглядит здоровая мальчишеская попа, он сможет помочь тому мальчику. Я спрашиваю, почему этот мальчик не сходит к доктору, чтобы его вылечили. Биллингтон объясняет, что семья мальчика слишком бедна и не может себе позволить визит к доктору. Я думаю про себя, что это звучит разумно, и, поскольку очень люблю лакрицу, спрашиваю мистера Биллингтона, что именно от меня требуется. Всё, что я должен сделать, отвечает он, – повернуться к забору спиной и спустить штанишки. Он говорит, что это очень просто. Так я и делаю: поворачиваюсь задницей к забору и спускаю штаны.

Мне нравится прикосновения его рук, как они щекочут мою попу, потом спускаются вниз и играют моим пенисом. Мне нравится, как они трогают мой анус. Потом мистер Биллингтон говорит мне, что собирается смочить палец и ввести его внутрь, чтобы почувствовать, какова здоровая попа изнутри. Это тоже оказывается приятно. Потом он предлагает мне повернуться и просунуть руку через изгородь. Я просовываю руку и прикасаюсь к чему-то живому, очень приятному на ощупь. Я спрашиваю, что это, и мистер Биллингтон говорит, что это животное, которое он выписал из Австралии. Когда оно просыпается, говорит он, оно становится похоже на сосиску. Я говорю, что хочу посмотреть на него. Он отвечает, что сейчас неподходящее время, но если я буду себя хорошо вести, он как-нибудь покажет мне его изображение, а потом, если оно мне понравится, то, может быть, он позволит мне взглянуть на него и даже поцеловать».

Из романа известно, что это детское приключение не сказалось на дальнейшей жизни её героя. Возможно, писатель просто-напросто придумал всю эту историю. Но она, как и история с Ж., удивительно точно отражает реальность, высвечивая два существенных аспекта педофилии: во-первых, великолепное знание детской психологии педофилами, а, во-вторых, тот факт, что совращение не воспринимается обычными детьми как психотравмирующее событие.

Это особенно характерно для мальчиков, даже если речь идёт об изнасиловании. Врачи, принимающие участие в судебно-медицинской экспертизе подобных преступлений, порой поражаются, насколько полно и быстро потерпевшие, если они не достигли подросткового возраста, вытесняют из своего сознания воспоминания о случившейся с ними беде.

С подростками дело обстоит по-разному: всё зависит от характера изнасилования, числа участников преступления, выраженности садистского компонента в ходе насилия, наличия или отсутствия гомосексуальной ориентации потерпевшего и т. д. Но общая закономерность сохраняется и для них: мальчики реагируют на изнасилование гораздо меньшими переживаниями, чем девочки. Девочки-подростки, как правило, воспринимают насилие как очень тяжёлую травму. Вину за происшедшее они приписывают самим себе, ошибочно считая, что сами спровоцировали беду своими скрытыми желаниями и эротическими фантазиями. Поэтому насилие приводит к развитию у них невротической (чаще всего депрессивной) реакции.

Девочки же, страдающие, подобно Аннабелле, повышенной нервной возбудимостью, реагируют на совращение взрослыми, а тем более на изнасилование, особенно болезненно; их сексуальность отныне приобретает девиантный и притом аддиктивный (навязчивый) характер. Совершенно очевидно, что дети обоих полов, страдающие низким порогом возбудимости глубоких структур головного мозга, вне зависимости от их сексуальной ориентации, больше других нуждаются в защите от растлевающего влияния старших детей и тем более взрослых.

С учётом всего сказанного, легче понять переживания героев набоковского романа.

Юные Аннабелла и Г. Г. отличались низким уровнем возбудимости глубоких структур мозга. (Кстати, последнее подтверждается тем, что он, достигнув вполне солидного возраста в 37 лет, способен, словно подросток, испытать оргазм среди бела дня в условиях обычной возни с девочкой). Поскольку ни о каком совращении речь не шла, у обоих тинэйджеров остались самые светлые и яркие впечатления от их первой страсти, но в ходе импринтинга произошло запечатление по типу педофилии: половое возбуждение у Г. Г. вызывали лишь неполовозрелые девочки, «нимфетки», как он их окрестил.



Поделиться книгой:

На главную
Назад