Помоги проекту - поделись книгой:
– Понятия не имею, – ответила Джеки.
Обеспокоенная Джеки поняла, что раз прежде она уже каталась во сне на мотоцикле, то теперь во сне ездила на машине. Воссоздав события ночи, она поняла, что, должно быть, встала, оделась, открыла дверь, проехала какое-то расстояние на машине, а затем задним ходом припарковалась и вернулась в кровать. «Я понятия не имею, где была и как долго меня не было, однако вернулась и припарковалась в том же самом месте, – объясняет Джеки. – Когда я проснулась утром, все было по-прежнему». Переживая, что может навредить себе или кому-то еще, разъезжая по улицам Сифорда во сне, Джеки записалась на прием к своему врачу. Когда она рассказала, как ездит по ночам во сне, терапевт смог предложить ей только госпитализацию. «Он сказал: „Ой, дорогуша, нам придется подобрать для тебя палату в психиатрическом отделении”, – вспоминает Джеки. – И я сказала: „Нет, нет, я же не преступница”, – так что я встала и ушла». Отчаянно желая найти решение, Джеки решила мыслить нестандартно. Недавно она начала встречаться с мужчиной по имени Эд, которому тоже за семьдесят. Однажды утром он проснулся, обнаружив входную дверь приоткрытой, закрыл ее и вернулся в кровать. Судя по всему, полуночные хождения не будили Эда по ночам. На самом деле, когда я заговорил с Эдом о проблемах Джеки со сном, тот немного озадаченно рассмеялся. Помимо одного-двух случаев, когда последствия хождения Джеки во сне были явно заметны утром, Эд, как правило, ничего не замечал – настолько крепко он спал.
Ей пришла в голову идея установить на входную дверь в квартиру колокольчик. «Один мой друг любезно купил для меня колокольчик, который я привязала к цепочке на замке. Я повесила его так, чтобы, если я выйду куда-то ночью, мой партнер мог услышать колокольчик и вернуть меня». В принципе, все должно было сработать, однако Эд, как оказалось, спал настолько крепко, что от колокольчика не просыпался. Сделать его громче было нельзя: «Звук нужной мне громкости непременно услышали бы соседи, а их лучше не беспокоить», – призналась она. Методом проб и ошибок Джеки и Эд наконец нашли решение проблемы с ее полуночными поездками во сне. Они приобрели сейф, в который Джеки прятала ключи от дома и от квартиры. Она боялась, что может открыть его ночью, так что установила на него временной замок: закрыв сейф на ночь, она не могла его открыть раньше шести утра – так она окончательно себя обезопасила. «У соседа по коридору были запасные ключи от моей машины и квартиры, чтобы мы могли выбраться, случись что ночью…»
Сложно понять, ходит ли Джеки посреди ночи по-прежнему и просто не может выйти из квартиры или же она подсознательно понимает, что не сможет выйти без ключей, и даже не пробует это сделать. У Эда на этот вопрос ответа нет, поскольку он спит очень крепко.
Любопытно, что, по словам Джеки, она перестала бродить по круизному лайнеру несколькими годами ранее, так как понимала, что если покинет свою каюту, то не сможет вернуться назад; я же ошибочно предполагал, что из-за того, что ее запирали в каюте.
Она рассказала мне случай, когда посреди ночи вышла из своей квартиры в Сифорде, а с утра обнаружила входную дверь в дом приоткрытой. Она решила, что сделала это во сне, чтобы у нее была возможность вернуться. Это явно указывает на определенную степень осознанности в ее действиях, и, возможно, подтверждает предположение, что ее мозг в этот момент по большей части бодрствует. Если это так, то можно было бы ожидать, что по утрам она будет просыпаться уставшей, как это бывает у многих сомнамбул, однако она просыпается свежей, не отдавая себе ни малейшего отчета в случившемся.
Вероятно, у подобного странного поведения в процессе глубокого сна имеется неврологическое объяснение. Человеческий мозг обладает способностью, – по крайней мере, у некоторых людей – одновременно спать и бодрствовать, причем различные его участки находятся единовременно в разных состояниях. На самом деле подобная ситуация, скорее всего, возникает гораздо чаще, чем мы думаем. В последние годы стало известно, что подобное смешанное состояние может наблюдаться и посреди дня. «Локальный сон» – то есть сон, охватывающий не весь мозг целиком, а лишь отдельные его участки, судя по всему, наблюдается и в состоянии бодрствования.
Если крысам на протяжении длительного времени не давать спать, то нейроны в их коре головного мозга кратковременно умолкают – то же наблюдается и в состоянии глубокого сна. Эти периоды «отключения» приводят к росту ошибок при выполнении определенных задач. При недосыпе и человеческий мозг демонстрирует изменения активности, указывающие на возникновение по всей коре головного мозга ограниченных спящих участков.
Исследования говорят о том, что, когда устаем, мы на самом деле «наполовину спим», или скорее «спим на одну десятую».
Эти изменения, как и у крыс, связаны с ошибками при выполнении определенных задач и могут объяснить, почему недосып приводит к ощущению заторможенности и пониженной активности.
Но почему же одни взрослые ходят во сне, а другие – нет? Если коротко, то мы этого не знаем. Что мы
Тем не менее генетическая предрасположенность не является единственным объяснением сомнамбулизма.
Распространенной особенностью людей, подверженных парасомниям глубокого сна, является обострение проблемы под воздействием внешних факторов либо факторов, связанных с образом жизни. Многие из моих пациентов сообщают, что недосып, употребление спиртного, стресс или тревога в течение дня увеличивают вероятность подобных происшествий. Итак, нам известно, что эти события являются следствием неполного пробуждения от глубокого сна. Следовательно, в теории имеется два возможных объяснения того, почему это происходит.
Первое заключается в том, что люди с генетической предрасположенностью к сомнамбулизму могут частично просыпаться из-за событий, которые на сон обычного человека особого влияния не оказывают. Их глубокий сон, возможно, от природы менее глубокий или менее устойчивый.
Я неоднократно наблюдал пациентов, чьи приступы сомнамбулизма провоцировались такими звуками, как скрип кровати, шум пролетающего самолета или проезжающего вдалеке грузовика.
Даже вибрирующего из-за полученного сообщения посреди ночи телефона на прикроватной тумбочке порой оказывалось достаточно для нарушения глубокого сна.
Стресс в течение дня тоже может способствовать тому, чтобы ночной сон был менее глубоким. Алкоголь принято считать седативным средством, однако на самом деле он может обладать прямо противоположным действием. Он делает сон более фрагментарным, а полный мочевой пузырь уж точно способен разбудить любого, равно как и храп, связанный с большим количеством выпитого пива. На самом деле каждый из нас прекрасно знаком с тем, как дневной стресс мешает нормальному сну ночью. То есть все, что способствует возбуждению – небольшому выходу из глубокого сна, – может увеличивать вероятность приступа сомнамбулизма.
Второе возможное объяснение чуть ли не прямо противоположное. Согласно ему, сомнамбулы спят более крепко, чем другие люди, и то, от чего обычный человек проснулся бы полностью, лишь частично пробуждает мозг сомнамбулы, что и приводит к подобным происшествиям. Депривация сна – эффективный способ сделать глубокий сон еще глубже, и некоторые снотворные препараты могут способствовать возникновению приступов сомнамбулизма, порой даже у людей, которые прежде с этой проблемой никогда не сталкивались. Самый яркий подобный случай я наблюдал у женщины, которой было за семьдесят. Она стала принимать посреди ночи во сне ванну (ее обнаружили по подбородок в пене для ванны) после того, как ей прописали снотворное.
На деле оба объяснения, скорее всего, правильны. У детей, среди которых сомнамбулизм и другие парасомнии медленного сна особенно распространены, глубокий сон невероятно стабилен, что подтвердят любые родители, когда-либо бравшие на руки своего ребенка посреди ночи. Вполне вероятно, что именно поэтому у многих детей наблюдается сомнамбулизм. У взрослых же более значимым объяснением может быть нарушение глубокого сна различными факторами, при условии наличия соответствующей генетической предрасположенности. На самом деле устранение этих факторов зачастую оказывается успешным способом лечения парасомний глубокого сна у взрослых. Им может помочь отказ от спиртного, уменьшение стресса в течение дня, возможность избегать громких звуков и неудобной кровати. Регулярный режим сна и борьба с недосыпом тоже могут оказаться полезными, так как это способствует уменьшению времени чрезмерно глубокого сна, от которого людям бывает трудно проснуться полностью. Помогает и лечение храпа. Для некоторых людей, особенно поведение которых во сне подвергает их или окружающих риску, единственным решением являются лекарства.
Так что же сделали Джеки и Алекс для лечения парасомнии? К моему удивлению, Джеки никогда на самом деле и не хотелось лечиться от ее вождения во сне. Ей просто хотелось получить объяснение того, почему она все это делает, однако она сама придумала, как уберечь себя и других водителей Сифорда от опасности. Во многих смыслах это, пожалуй, для меня один из самых важных аспектов ее сомнамбулизма.
Вплоть до недавнего времени она никогда не обращалась за медицинской помощью в связи с сомнамбулизмом – всегда воспринимала его как неотъемлемую часть себя. Ей от этого ровным счетом не было никакой пользы, и моя заинтересованность ее расстройством в какой-то степени ее смутила. Она мало кому рассказывает о своих ночных выходках и не позволяет как-либо воздействовать им на свою жизнь в дневное время. Прежде всего ее заботит безопасность – как своя, так и окружающих. Когда ей диагностировали легкую форму апноэ во сне, изначально лечение было сфокусировано именно на этом аспекте сна.
Периодическая остановка дыхания во сне может предшествовать проявлениям сомнамбулизма.
Джеки участвовала в клинических испытаниях метода под названием СИПАП, заключающегося в том, что к лицу крепится маска, через которую под давлением подается воздух, чтобы не допустить сжатия дыхательных путей. Эта методика довольна инвазивная и может быть связана с неприятными ощущениями, как обнаружила Джеки. Она просто ей не подошла. Альтернативным решением могло стать устройство, которое размещается во рту, наподобие боксерской капы. Оно выдвигает нижнюю челюсть вперед, создавая дополнительное пространство в задней части горла. На данный момент Джеки не хочет ею пользоваться и отказывается принимать лекарства от сомнамбулизма. С ее точки зрения, использование закрывающегося на ночь сейфа полностью решило проблемы.
Что касается Алекса, то он по большей части находит приступы сомнамбулизма забавными и, как правило, не переживает по поводу своих ночных ужасов. В последние месяцы его ночи стали более спокойными, хотя и по неизвестным причинам. Возможно, он один из тех людей, которые постепенно «перерастают» свои парасомнии глубокого сна, пускай в его жизни это и начало происходить немного позже, чем у большинства. К своим проблемам со сном он относится весьма равнодушно. «Они были у меня на протяжении всей жизни, так что я привык к ним, – говорит Алекс. – Другой жизни я попросту не знаю. Каждый раз, когда на вечеринке люди начинают рассказывать странные истории из своей жизни, мне есть чем их позабавить».
Алекс готов пробовать варианты немедикаментозного лечения. Один из его знакомых посоветовал ему гипнотерапию, и он ее выбрал в качестве метода лечения сомнамбулизма. Мы сошлись на том, что если она не поможет, то следующим шагом станет прием лекарств. Изначально я рекомендовал таблетки с мелатонином – тем самым гормоном, что посылает мозгу сигналы ко сну (мы называем их стимуляторами сна). Во многих странах по всему миру этот препарат считается биодобавкой, и его можно покупать без рецепта в супермаркетах и аптеках, хотя в Великобритании доступен строго по рецепту.
Если он продолжит подвергать себя риску, то можно будет попробовать антидепрессанты или бензодиазепины, однако прием этих препаратов связан с некоторыми проблемами. Прежде чем принять решение об их приеме, необходимо тщательно все взвесить. Нам до конца не известно, как именно действуют эти лекарства, а данные о медикаментозном лечении парасомний глубокого сна по большей части весьма ограничены из-за малого количества исследований. При любом варианте лечения необходимо дополнительно избегать потенциальных триггеров, таких как шум и недосып, а также предпринимать дополнительные защитные меры, такие как дверная сигнализация и замки на окнах.
Если настойчиво расспросить Алекса о том, почему, как ему кажется, у него случаются эти ночные кошмары, то он скажет: «Многие люди высказывали мне свои теории по этому поводу – они считают, что я накапливаю в себе стресс и тревогу, которые затем выпускаю ночью, – но я не особенно в этом уверен».
Мне кажется, что Алекс – один из самых расслабленных людей из тех, что приходят к нам в клинику, он кажется совершенно невозмутимым. Кейти, его бывшая девушка, подтвердила мое впечатление: «Не думаю, чтобы я хоть раз видела, чтобы он о чем-то переживал. За те шесть лет, что я его знаю, у меня и мысли не возникло, что он может что-то в себе подавлять. Он всегда довольно открыто говорил о своих проблемах».
«Думаю, это помогает мне со стрессовыми ситуациями в жизни, – размышляет Алекс. – Я знаю, что если однажды проснусь и увижу в своей комнате человека с ножом, то не стану паниковать и, хочется надеяться, буду мыслить достаточно трезво, чтобы с этой ситуацией разобраться. Так что, получается, это что-то вроде своеобразной подготовки…»
Наше прежнее представление о мозге, согласно которому он либо спит, либо бодрствует, явно не соответствует действительности. Тут нельзя все делить на черное и белое, скорее, судя по всему, мы имеем дело с бесконечными
3. Дисней был прав
В детстве я несколько раз смотрел диснеевский мультфильм «Золушка». У меня остались расплывчатые воспоминания о сцене, где Золушка танцует, а ее приятели-животные помогают сшить платье. Птички держат в своих клювах ленточку, в то время как мышка энергично ее пришивает. Тем не менее тридцать лет спустя, когда я пересматривал этот мультфильм вместе со своими двумя маленькими дочками, меня внезапно в нем кое-что поразило.
Если у вас отличная память либо тоже есть маленькие дети, то вы, возможно, помните из этого мультфильма две сцены. В одной пес по кличке Бруно спит на коврике на каменном полу кухни. Во сне он рычит и дергает лапами, словно бежит или за кем-то гонится. Ему снится, как он преследует своего заклятого врага Люцифера, злобного кота мачехи, как вдруг пес подскакивает, кусает коврик, на котором лежит, и в испуге просыпается. Золушка гладит его по голове, успокаивая. В другой сцене Король, помешанный на том, чтобы женить своего сына, Прекрасного Принца, спит по центру огромной кровати с позолоченным резным изголовьем и красным роскошным покрывалом. Лежа на боку с головой на подушке, он смеется и хихикает: ему снится, как его воображаемые внуки катаются у него на спине. Один из них, схватив золотой скипетр, как погремушку, начинает бить Короля по голове. Тот, вздрогнув, просыпается и вываливается из кровати, запутавшись в покрывалах.
Пару лет назад я получил письмо от своего коллеги-психиатра насчет одного пациента. «Ему восемьдесят лет. Главной проблемой является то, что он называет „неистовыми ночными ужасами” – они происходят между двумя и четырьмя ночи последние полгода. Он спит вместе с женой, у которой, по его словам, остеопороз, и он так сильно за нее переживает, что думает перебраться в другую спальню. В прошлом у него наблюдались легкие „трудности со сном”, которые длились более шести месяцев».
Когда я впервые повстречался с Джоном и его женой Лиз, было сразу понятно, что эти последние события доставляют им серьезные неприятности. Джону перевалило за восемьдесят, однако выглядит он гораздо моложе. Я завидую ему, несмотря на то, что голова его полностью седа. Он по-прежнему активно работает и невероятно успешен в своей профессиональной жизни. Высокий и худощавый, носит модные круглые очки в толстой темно-коричневой оправе. Он рассказывает мне свою историю мягким размеренным голосом, хотя она явно его сильно тревожит. Лиз сидит рядом с ним, элегантная и такая же вежливая; выражая беспокойство и шок от происходящего, она старается не обидеть Джона. Она рассказывает про последнюю каплю, вынудившую их обратиться за медицинской помощью.
«В тот раз он все-таки добрался до моей половины кровати и схватил меня за руку. Я так испугалась, когда в меня вонзились его ногти. Не успела опомниться, как уже выскочила из кровати и вовсю кричала, хотя я не из крикливых. Меня трясло, я плакала, и после сказала: „Так больше продолжаться не может”. Я поняла, что нужно что-то делать».
Джон умудрился пролить кровь. Тут-то они и решили спать на разных кроватях.
Вместе с тем этот случай не был первым. Джон страдает от этих «ночных ужасов» вот уже пару лет, а не полгода, как было написано в сопроводительном письме. «Мне кажется, все к этому шло годами, – объясняет Лиз. – Прежде чем дело дошло до физического насилия, он издавал очень странный звук, который исходил словно из глубины». Шли месяцы, и приступы становились все серьезнее.
Лиз рассказывает дальше: «Иногда он меня пинал, и делал это с такой яростью, словно меня лягнула взбрыкнувшая лошадь или осел, когда я проходила мимо. Это было так не похоже на Джона. Это и пугало больше всего, потому что ночью он словно становился совсем не тем человеком, которым был днем, и от этого было особенно жутко».
Джон неловко ерзает и гримасничает, слушая, через что пришлось пройти его жене. Лиз продолжает, рассказывая про странные звуки, издаваемые Джоном: «Этот звук постоянно нарастал и всегда пугал меня. Что же он собирается сделать, когда дойдет до предела? Кинется на меня или еще что-то?»
Подобное случалось раз в одну-две недели. Даже после того как они стали спать в разных кроватях, Лиз все равно слышала, как Джон мечется в своей.
Джон говорит мне: «Хотя я и понимал, что мне снится всякое, все равно не осознавал, что эти сны проявляются подобным образом, – что я ворочался в кровати, выпрыгивал из нее, кричал очень странным голосом и все в таком духе, – пока Лиз мне об этом не рассказала».
Я поинтересовался у него, что же ему снится.
«Это обычные кошмары, например, когда внезапно оказываешься в огромном лесу с тигром. Сначала делаешь что-то совершенно заурядное – нет ничего удивительно в том, что ты в лесу (а я бывал в лесу, знаете, частенько), – однако вдруг осознаешь чье-то присутствие, которого вовсе не ждешь, возникает опасность, и ты пугаешься. Это может быть какое-то животное либо всякие штуки, которые обычно пугают людей, вроде змей или чего-то в этом духе. Штуки, которые могут укусить или сожрать. Обычно в тот момент, когда их челюсти вот-вот должны на тебе сомкнуться, ты и просыпаешься».
Как говорит Лиз, Джон иногда испускает, как она это описывает, бездушный вопль, когда он подскакивает или пинается. «Я пинаю, как правило, какое-то животное, чтобы отогнать его».
Сначала Лиз боялась, что у Джона эпилепсия, а тот толком не знал, что думать. «Мне теперь постоянно стыдно за это. С тех пор как моя жена рассказала про мои ночные выходки и про то, каким агрессивным становлюсь, я их побаиваюсь».
Когда я выслушал историю Джона и Лиз, мне сразу стало понятно, что Джон двигается наяву, повторяя свои движения во сне, если он особенно яркий или страшный.
Джону снятся сны с повествовательной структурой, истории, развивающиеся, подобно сценарию фильма или сюжету книги, в которой внезапно начинает происходить нечто жуткое. Страх или какая-то другая сильная эмоция приводят к тому, что он пинается или подскакивает, – происходит естественная реакция на то, что происходит у Джона в голове.
Первым делом они решили обратиться за помощью к психологу. Джон поясняет: «В какой-то момент я пошел к психотерапевту, которого порекомендовала подруга Лиз». Судя по всему, этот психотерапевт придерживался фрейдистских взглядов, согласно которым сны – это окно в подсознание и, возможно, являются отражением подавленных мыслей или психологической травмы. «Я провел с ним [с психотерапевтом] несколько сеансов, на которых мы только и говорили, что про тигров: о том, что они символизируют, и все такое, в мельчайших деталях. Боюсь, однако, мне это никак не помогло».
Если психологического объяснения ночных проблем Джона недостаточно, то может ли у них быть физиологическое объяснение? Как мы уже говорили в предыдущей главе, большая часть наших снов, особенно с повествовательным содержанием, возникают в состоянии так называемого быстрого, или БДГ-сна. Открытие этой стадии сна произошло, как это часто бывает, относительно случайно.
Юджин Асерински, один из первооткрывателей быстрого сна, вспоминает встречу с Натаниэлом Клейтманом – к тому времени уже одним из самых выдающихся исследователей сна в мире – в его небольшом кабинете в Чикагском университете в начале 1950-х. Асерински был студентом, подыскивающим себе исследовательскую работу. Он скромно вспоминает:
«Убедившись, что мой разум представляет собой чистый лист, лишенный собственных идей, Клейтман рассказал историю. Он прочитал в
Асерински же больше смущал тот факт, что
Как бы то ни было, ему было поручено изучить все публикации на тему моргания, тем самым он стал «первым ученым в этой узкой области», и проверить предположение Лоусона на практике. На протяжении нескольких недель Асерински безрезультатно пытался создать устройство, способное регистрировать движения век, в конечном счете он признал свое поражение. Клейтман посоветовал молодому ученому вместо этого понаблюдать за спящими младенцами (Клейтман уже участвовал в исследовании, в рамках которого регистрировались движения тела во время сна у младенцев с помощью прикрепленного к их кроваткам оборудования). Вскоре после этого Асерински, поджав хвост, был вынужден вернуться к своему наставнику, снова с поражением. Он заметил, что у младенцев веки дрожат во сне, даже когда глаза закрыты. Можно ли считать это морганием?
Асерински пишет, используя красочные фигуры речи: «Я месяцами корпел, пытаясь выжать соки из этой исследовательской репы… однако кропотливое, неустанное изучение мельчайших деталей зачастую приводит к феномену „золотого навоза”, когда удается получить стоящий результат». После нескольких месяцев наблюдений он заметил, что примерно каждый час или около того у младенцев наблюдается примерно двадцатиминутный период, в течение которого их глаза перестают двигаться. Спустя какое-то время, приняв участие в создании регистрирующего движения глаз устройства, он начал успешно изучать движения глаз во сне у взрослых.
Асерински стал замечать резкие отрывистые движения глаз у людей, находящихся, казалось бы, в глубоком сне, и эти периоды регулярно повторялись на протяжении всего сна. Однажды в ходе исследования сна у одного из подопытных, судя по всему, начался кошмар во время одной из этих фаз, характеризующихся быстрым движением глаз: он начал стонать и невнятно что-то говорить.
Разбудив подопытного и услышав от него описание ночного кошмара, ученый сделал вывод, что слова во сне и снившийся ему кошмар явно между собой связаны. Тогда он задумался, не связаны ли движения глаз со зрительными образами во сне.
За несколько последующих лет молодой ученый провел бесчисленное количество экспериментов, некоторые – совместно с Уильямом Дементом, еще одним отцом-основателем исследований в области сна. В ходе одного из таких экспериментов он дистанционно наблюдал за сном своего сына и обнаружил, что тому снились сны, когда его будили во время БДГ-стадии.
Асерински отошел от исследований в области сна примерно на десять лет, однако его интерес возобновился, когда он стал свидетелем того, как его сенбернар, подобно псу Золушки, у которого тоже была кличка Бруно, погружается в БДГ-сон, как его тогда называли, демонстрируя повторяющиеся мышечные сокращения. Он предположил, что Бруно раз за разом снился один и тот же сон и что между его мышечной активностью и содержанием сна была какая-то связь. Таким образом, Асерински на исследование БДГ-сна вдохновил его пес, делающий то же самое, что стало проблемой для Джона.
Слушая рассказ Джона о его снах, я понимаю, что они типичны для тех, что возникают в фазе быстрого сна. Тем не менее сны, которые бывают у него, покажутся знакомыми каждому из нас, так почему же мы все не ведем себя подобным образом? Быстрый сон стал предметом огромного количества исследований, однако по прошествии ни много ни мало шестидесяти пяти лет предназначение быстрого сна по-прежнему остается для нас загадкой (см. главу 13). Вместе с тем нам известно, что во время этой фазы сна, которая, как правило, наступает четыре-пять раз за ночь, мозговые волны выглядят почти так же, как при полном бодрствовании, и происходят изменения в механизме регуляции кровяного давления, сердцебиения и дыхания. Тем не менее, несмотря на такую явную активность мозга во время быстрого сна, тело по большей части парализовано. Все мышцы, за исключением глазных, диафрагмы (крупной мышцы, отвечающей за большинство дыхательных движений) и сфинктеров в начале и конце желудочно-кишечного тракта, полностью расслабляются.
Во время быстрого сна мышцы отключаются – это настолько характерная его особенность, что в нашей лаборатории сна мы определяем наступление БДГ-стадии по потере электрических сигналов от челюстей или конечностей.
Так что же не так со сном у Джона? Очевидно, что его метания или вой по ночам – проявления снов, а именно тех, которые связаны с БДГ-фазой, однако почему же не наступает характерный для нее паралич, из-за чего Лиз рискует получить пинок или удар рукой, когда ему снятся тигры, змеи или перепалки с кем-то?
Джон и Лиз дают классическое описание расстройства поведения при БДГ-сне, сокращенно РПБДГ, когда происходит сбой механизма наступления сонного паралича. Считается, что РПБДГ подвержено менее 1 % всех людей, и, как правило, это расстройство проявляется в возрасте старше пятидесяти лет. Оно весьма любопытное, так как является одним из немногих заболеваний, которые были описаны сначала у животных и только потом у людей.
В 1950-х годах Мишель Жуве, в то время исследователь в Лионском университете, занимающийся изучением сна у кошек, начал проводить эксперименты, чтобы лучше понять, как именно БДГ-сон управляется мозгом. В ходе своих экспериментов он обнаружил, что при повреждении области мозга под названием мозговой ствол – тонкого канала, по которому сигналы от мозга проводятся ко всему остальному телу, – коты во время фазы быстрого сна начинают шипеть, ходить, драться или вести себя так, словно преследуют добычу. Их мозг продолжает демонстрировать активность, характерную для БДГ-сна, однако ожидаемый мышечный паралич не наступает. По сути, коты в экспериментах вели себя в точности как Бруно, пес из «Золушки», гонявшийся во сне за котом Люцифером.
Любопытно, что «Золушка» была выпущена в 1950 году, за пятнадцать лет до того, как Жуве опубликовал результаты своих исследований. Судя по всему, Дисней, ну или по крайней мере кто-то из его команды сценаристов, был научным прорицателем или как минимум проницательным наблюдателем природы.
Исследователи предположили, что раз подобные вещи происходят у кошек (и собак из мультиков), то, по всей видимости, подобное может случаться и с людьми. И действительно, подобное поведение стали описывать в редких примерах в медицинской литературе в 1960-х годах, однако лишь в 1986 году расстройство было определено официально, получив название расстройства поведения при БДГ-сне.
В известной мере РПБДГ немного напоминает ночные ужасы или сомнамбулизм. Вместе с тем его проявления, свидетелями которых мы порой становимся в нашей лаборатории сна, заметно отличаются.
У человека, страдающего расстройством поведения при БДГ-сне, закрыты глаза, а его движения зачастую кажутся бесцельными – он просто размахивает руками или брыкается.
Взаимодействие с окружающим миром практически отсутствует, и люди не покидают своей кровати. Речь чаще всего невнятная, по большей части неразборчивая и может ограничиваться выкриками или ругательствами. Сравните это с ночными ужасами или сомнамбулизмом, когда люди зачастую встают с кровати и с открытыми глазами берут предметы, а порой и вовсе выполняют сложные задачи, например, как мы описывали во второй главе, водят машину. Речь в тех случаях тоже отличается: как правило, членораздельная и состоит из развернутых фраз. Порой люди и вовсе оказываются способны на непродолжительную беседу, пускай и с бессмысленным содержанием.
Природа снов при этих расстройствах тоже различается. При РПБДГ сны представляют собой развивающиеся во времени истории, а при сомнамбулизме или ночных ужасах они чаще всего ограничиваются бессвязными зрительными образами: сыплются стены, происходят стихийные бедствия, нападают насекомые, пауки. Другой отличительной особенностью является момент проявления этих расстройств. Большая часть медленного глубокого сна приходится на первую половину ночи, в то время как большая часть быстрого сна – на вторую. Таким образом, если ночные ужасы и хождения во сне чаще всего наблюдаются в первые несколько часов сна, то РПБДГ чаще всего проявляется позже, за несколько часов до пробуждения.
Джону снятся разнообразные сны и кошмары, которые заканчиваются приступами РПБДГ. «Месяц назад или около того мне приснилось, что я сильно разозлился на того, с кем частенько ссорился. Это был прообраз реального человека из моей жизни, – рассказывает он. – И когда я подскочил в кровати, то был уверен, что бил его по носу. Для меня, человека, которому чуждо насилие, это было весьма нехарактерно. Это было проявление полного отчаяния – от того, что я был не в состоянии что-то понять, что не понимали меня, что мне не удавалось до кого-то достучаться. Если бы сон продолжился, то я наверняка бы кому-нибудь врезал».
В остальных снах на него главным образом нападают животные, вроде того тигра, о котором он мне рассказывал прежде. «Я очень боюсь воды. Один из моих кошмаров заключается в том, что я отплываю от пляжа Бонди, и меня преследует акула. Она появляется из ниоткуда. Очевидно, я весьма побаиваюсь больших животных, и крупные звери неоднократно всплывали в моих снах».
Подобно котам в экспериментах Жуве, Джон во сне, помимо прочего, дерется или убегает. В отличие от котов, однако, у него ничто не указывает на повреждение мозга. Джон ведет активный образ жизни, обладает прекрасным физическим и психическим здоровьем, без малейших намеков на какое-либо заболевание мозга.
Раньше РПБДГ мы называли «идиопатическими», что означало отсутствие явной причины. Считается, что у некоторых пациентов эти расстройства провоцируются приемом определенных препаратов, главным образом антидепрессантов. Иногда нам попадаются семьи, в которых несколько членов страдают от РПБДГ, что указывает на наличие генетической составляющей как минимум в некоторых случаях. Позже мы узнали, что у молодых людей РПБДГ может быть проявлением нарколепсии – неврологического заболевания, вызывающего потерю контроля над сном и сновидениями. Очень редко встречаются случаи, когда эти расстройства становятся следствием явного повреждения ствола мозга, хотя недавно я наблюдал юношу, с рождения зараженного ВИЧ, с опухолью среднего мозга и мозгового ствола, который по ночам энергично двигался, повторяя свои движения во сне.
Пожалуй, самым распространенным случаем расстройства фазы быстрого сна является нарушение сна у пациентов с диагностированными заболеваниями мозга, такими как болезнь Паркинсона или родственная ей деменция с тельцами Леви, когда их симптомы – медлительность движений и тремор – сопровождаются упадком когнитивных способностей и галлюцинациями.
За последние несколько лет, однако, наше представление о РПБДГ радикально изменилось. Если раньше большинству людей диагностировали «идиопатическое» РПБДГ, то теперь мы знаем, что эти расстройства зачастую являются
В мозге людей с этими заболеваниями, если рассмотреть его под микроскопом, наблюдаются скопления белка под названием альфа-синуклеин. Когда он откладывается в базальных ядрах – глубоко расположенной области мозга, играющей первостепенную роль в контроле движений, – это приводит к появлению хорошо знакомых нам явных симптомов болезни Паркинсона, таких как тремор, заторможенность движений и проблемы с ходьбой. Вместе с тем исследователи мозга людей с болезнью Паркинсона обнаружили, что эти белковые отложения есть и в других участках нервной системы. В том числе в нерве, отвечающем за восприятие запаха – так называемой обонятельной луковице, – и в нервах, ведущих к кишечнику и кровеносным сосудам. Самое же главное, эти отложения были обнаружены и в стволе мозга – области, ответственной за наступление паралича при БДГ-сне. Причем такие изменения наблюдаются у людей за годы или даже десятилетия до развития болезни Паркинсона или других дегенеративных заболеваний мозга. Таким образом, совершенно логично, что у некоторых людей на ранних стадиях болезни Паркинсона и деменции с тельцами Леви будет развиваться РПБДГ.
В соответствии с расположением отложений альфа-синуклеина в нервной системе другие симптомы, на которые люди частенько жалуются за годы до развития болезни Паркинсона, включают в себя потерю обоняния, сильные запоры, проблемы с мочевым пузырем и кровяным давлением.
Разумеется, далеко не у всех, у кого обнаружилось РПБДГ, обязательно разовьются болезнь Паркинсона и другие заболевания мозга, а потеря обоняния и запоры являются невероятно распространенными симптомами. Однако если мы можем использовать эти расстройства для предсказания повышенного риска развития болезни Паркинсона, то это предоставляет нам уникальную возможность. Хотя в настоящее время и нет лекарств, способных вылечить или хотя бы замедлить развитие этих заболеваний мозга, активно проводятся клинические испытания. И если лекарства все-таки появятся, то будет логично назначать их людям с повышенным риском развития этих заболеваний до наступления серьезных повреждений мозга, приводящих к более явным симптомам.
В будущем, если ко мне на прием в неврологическую клинику придет пациент определенной возрастной группы, страдающий от запоров, потери обоняния, расстройства сна и других проблем, то я смогу ввести его данные в компьютер, который рассчитает риск развития болезни Паркинсона в ближайшие пять или десять лет.
Я легко смогу принять решение о назначении профилактических лекарств, если заподозрю у человека риск развития болезни Паркинсона. В настоящее время алгоритмы ее выявления на ранней стадии уже разрабатываются, однако РПБДГ и другие проблемы со здоровьем могут сыграть фундаментальную роль в лечении этих болезней в будущем.
Тем не менее у Джона нет совершенно никаких симптомов болезни Паркинсона или каких-либо других дегенеративных заболеваний мозга. Он потерял обоняние много лет назад, у него есть определенные проблемы с мочевым пузырем, хотя это, скорее всего, связано с проведенной ранее операцией на мочевом пузыре.
Беспокойство Джона по поводу безопасности его жены вполне можно понять. Лиз страдает от остеопороза – у нее хрупкие кости, из-за чего повышен риск переломов. Он переживает, что может случайно нанести ей тяжелую травму. «Меня будили, когда я мог нанести травму кому-то другому, однако себе я еще никак не навредил, – говорит он. – Для меня это настолько серьезно, что нам придется спать в разных кроватях, пока не найду решение. Последние девять месяцев я сплю на диване-кровати. И я не собираюсь лишать жену сна, пока не буду уверен, что подобное больше не повторится».
Из-за боязни того, что может случиться ночью, у Лиз возникли проблемы со сном в одной кровати с Джоном. «Я была очень напугана. Мне казалось, что засыпать небезопасно, – объясняет Лиз. – Поскольку теперь мы спим в разных кроватях, мой сон значительно улучшился, очевидно, я боялась гораздо больше, чем думала». До того как они стали спать отдельно, Лиз неоднократно просыпалась утром с синяками и царапинами.
Хотя теперь Лиз была в безопасности, а Джон – за нее спокоен, они явно не были очень этому рады. Должно быть, для любой пары отсутствие возможности делить одну кровать – огромный психологический удар, и, подозреваю, это изменение опечалило их обоих. Несмотря на это, Лиз находит в сложившейся ситуации и проблески забавного. «Единственный раз я засмеялась, когда он лежал на спине, и я была рада, что не на боку лицом ко мне. Тогда он так сильно пнул ногой, что свалился с кровати. В остальном, однако, веселого было мало».
Есть две вещи, которые особенно поражают меня в Джоне и многих других пациентах с РПБДГ. Первая – это характер их снов. Джон и другие явно описывают резкое изменение содержания своих снов с развитием этого расстройства. Эти сны или кошмары, в которых на людей нападают, они дерутся или убегают, весьма закономерны. Иногда мы наблюдаем и другое поведение, например, курение воображаемой сигареты, поглаживание собаки, смех или пение, однако такое случается гораздо реже. Чаще всего мы наблюдаем такое крайне характерное поведение, как описанные Лиз метания, размахивания руками или пинки ногами, которые зачастую сопровождаются ругательствами, воплями или криками. Так каково же объяснение столь поразительного изменения содержания снов? Судя по всему, это определенно не является следствием агрессии в дневное время. Лиз говорит: «Джон никогда по-настоящему не выражает агрессии. Я очень редко видела его злым, и это очень странно, что по ночам он такой злой и сильно напуганный».
Я расцениваю Джона как очень вежливого и мягкого человека, и действительно, многочисленные исследования показали, что у пациентов с РПБДГ в состоянии бодрствования уровень агрессии минимален. Исходя из этого, могут ли изменения, происходящие в мозге при РПБДГ, быть напрямую ответственными за изменение содержания снов? Имеются некоторые данные, указывающие на то, что это действительно может быть так.
Одно исследование показало, что пациенты с болезнью Паркинсона и РПБДГ менее агрессивны в течение дня по сравнению с теми, у кого есть болезнь Паркинсона, но нет РПБДГ, – это как минимум указывает на то, что изменения в стволе мозга играют некоторую роль в агрессивных наклонностях, однако полного объяснения это нам не дает. Альтернативная, относительно новая гипотеза заключается в том, что изменения в стволе мозга способствуют увеличению этих мечущихся, агрессивных движений. Подобно тому как мы порой встраиваем сенсорные воздействия в свои сны – удар грома во внешнем мире запросто может превратиться во взрыв у нас во сне, а прикосновение к ноге обернуться впившимся в нас когтями животным, – возможно, эти движения, это агрессивное поведение могут оказывать воздействие на разворачивающиеся во время БДГ-сна у нас в голове истории.
Считается также, что РПБДГ в большей степени подвержены мужчины, чем женщины. И действительно, мужчины составляют порядка 80 % всех пациентов, направляемых в центры лечения расстройств сна. Связано ли это с воздействием на их мозг тестостерона? Или же РПБДГ у женщин попросту проявляются в более мягкой форме?
Было установлено, что неприятные сны у мужчин чаще включают вербальную или физическую самооборону, в то время как женщины чаще испытывают страх или ощущение угрозы, стараются убежать.
Может ли на самом деле быть так, что женщины с меньшей вероятностью набрасываются на воображаемого обидчика и менее склонны причинить травму себе или своему партнеру? Или же дело в том, что женщинам в большей степени стыдно обращаться за медицинской помощью либо они более склонны заставлять своих партнеров за ней обращаться? Этого мы, к сожалению, не знаем.
Поделиться книгой: