Кошки

Но смерть не очень торопилась принимать проигравшую кошку в свои объятия. Гиены, окружившие меня плотной шевелящейся зловонной толпой, точно ожидали чего-то, возможно, приказа. Потом по их стаду прошла волна и твари начали спешно отступать, освобождая проход. Остались только те, которые удерживали мои руки и ноги.

В образовавшееся свободное пространство неспешно ступила Акка. И тут до меня дошло: сучка намеревалась собственноручно прикончить последнего выжившего льва. Криво ухмыляясь, я посмотрела в её странно затуманенные глаза. Одного у этой гадины не отнимешь: как была, так и осталась самой красивой львицей из тех, кто мне встречался.

Кошка остановилась в двух шагах.

— Чего ждёшь? — поинтересовалась я, — давай уже, заканчивай…

— Торрин сумел добраться до Питомника, — отстранённо, словно разговаривала сама с собой, произнесла Акка, — и нашёл, как запустить блок предохранителей. Очень скоро все мы, и я, и дети, отправимся в купола и ляжем спать, а эта грань закроется. Навсегда.

— Что с Торрином? — я попыталась вырваться, но мерзкие твари крепко удерживали руки и ноги.

— Торрин погиб, — глухой рык сам по себе прорвался из моих сжатых губ, — мне очень жаль.

— Жаль? — я скрипнула зубами, — может быть тебе жаль и остальных? Всех тех, кого убила ты и твои уроды? Ты ещё поплачь! Поплачь над моим Миррой, гадина! Не велика ли цена, за одного долбанного человечка?

— Лайал, — лицо Акки странно потемнело, — это был хороший, очень чистый мальчик. Последнее, удерживавшее меня от падения. Когда мальчик понял, что со мной происходит нечто неладное, то сразу отправился к моему вожаку и всё ему рассказал. Вместе они наведались в Питомник, а потом пришли ко мне, за ответами, — львица медленно провела ладонью по лицу, — и я убила…Убила обоих.

— Так это ты убила своего Лайала? — я не могла поверить.

— Не я. Нечто внутри стремилось уничтожить последний барьер, который сохранял меня львицей. А потом тьма заполонила всё и остались лишь голоса, голоса…Та Акка, которой я была прежде, исчезла, ушла навсегда. Я могу лишь иногда ощущать её гнев, бешенство и сожаление об убитых собратьях. И ей очень жаль твоего Мирру. Прости.

Теперь я это видела очень хорошо: изменилась даже манера говорить, а голос прыгал так, словно со мной вела беседу не одна, а сразу несколько кошек.

— Что случилось с тобой? — почти прошептала я, — что случилось с той Аккой, которую я знала прежде?

Кошка прямо посмотрела мне в глаза и только сейчас я заметила одну странную штуку: в глубине её зрачков притаилась странная чернота, как тёмная тварь, скрывающая уродливое тело в ослепительных лучах светила. Словно некий монстр прятался, натянув на себя тело львицы.

— Это было давно, — очень медленно сказала Акка, — дошли слухи, дескать в центральной оси происходит нечто неладное и мы, с Шар, решили проверить. Неладное? — кошка саркастически хмыкнула, — хаос, вот как это нужно называть. А уцелевшие львы так и окрестили ту бойню: Война Хаоса. Я ещё застала последнюю схватку у стен Гордены, когда люди и львы, обезумев, рвали друг друга на части. В дыму и пламени энергетические орудия, я вообще не знала, что они уцелели, полосовали стены лучами. А потом пришёл зелёный туман, и я могла лишь порадоваться расстоянию, разделявшему нас. Дьявольская штука поглотила всех, и живых, и мёртвых и лишь вертолёты один за другим рушились в глубины облака, пока не осталось совсем ничего.

— Кто воевал и с кем? — я даже забыла о своём положении, — и почему никто никогда не рассказывал об этом ужасе?

— Кто воевал? Все против всех. Львы против львов, против людей, против всего живого. Но настоящий кошмар явился мне позже. Мы с Шариот проникли в башню портала и смотрели, как живых людей бросают в бездну Врат Крови, а львов рубят на куски и скармливают Горделям — какой-то генетически выведенной пакости. Самое страшное, я вдруг поняла, что мне начинает нравиться этот хаос и очень хочется стать его частью. Шар, тихая милая Шар, восторженно следила за казнью Земмы и смеялась, когда ещё живую кошку швырнули в пасть Горделя. Я постаралась удрать, пока безумие не успело полностью поглотить мой разум, а Шариот осталась. Больше я её никогда не видела.

Акка прервала рассказ и потёрла гладкий лоб. Потом посмотрела на меня так, словно пыталась вспомнить, кто я такая. Гиены оживились и начали подступать ближе, скаля клыки-треспы.

— Назад! — львица яростно помотала головой, — нужно торопиться, пока оно вновь не поглотило меня. Воспоминания о хаосе центральной оси преследовали меня едва не каждый день, и я начала бояться. Бояться соплеменников и того, на что они способны. И в один момент меня вдруг осенило: если львов не станет, кошмар не сможет повториться, — она глухо рассмеялась, — оказывается, всё это время, хаос и кошмар таились во мне самой. Когда я поняла это, то попыталась сопротивляться. Тогда появились провалы в памяти, во время которых я вообще не понимала, что делаю. В конце, когда дети уже были рождены, стало совсем плохо. Я успела создать систему контроля и тут же напрочь забыла про неё, пыталась отвести детей от вашей группы, но, вместо этого, устроила засаду. Акка уходит, Зебба, уходит точно так же, как ушли остальные львы этой грани. Но она может сделать ещё одну вещь. Последнюю.

Львица прижала сжатые кулаки к груди и её тело окуталось тёмно-фиолетовыми разрядами. В ушах зазвенело, и я ощутила расходящиеся створки граней. Гиены завыли и попятились, пытаясь удрать от светящегося обруча, повисшего в воздухе. Портал, открытый без помощи браслета! Нет, всё же сучка умела многое, недоступное остальным.

Меня подняли с земли и силой подвели к пространственной дыре. Внутри мерно покачивались высокие деревья и наступал вечер. Продолговатый скрученный листик медленно вылетел наружу, обосновавшись на моём плече.

— Пусть хотя бы один лев сумеет уйти живым, — глухо сказала Акка за моей спиной, — прощай, Зебба и ещё раз: попробуй простить ту Акку, которой я была. Она ни в чём не виновата.

— Это не помешает мне прикончить ту Акку, которой ты стала, — я попыталась обернуться и тут же мощный толчок отправил меня на другую сторону перехода.

Портал, вспыхнув, погас и я осталась одна в тихой прохладе вечернего леса. Единственная уцелевшая из всех львов грани. Заслуживала ли я этого? Не знаю. Я подняла голову к мерцающим звёздам в тёмном небе. Мирра, Торрин и многие другие, ушедшие навсегда, я запомню вас. Придёт время, и я отомщу Акке, кем бы она там не стала.

Сквозь глухой шум волнующейся листвы, я пошла в сторону восходящей луны.

Голоса во мраке

Я пошевелилась и мне показалось, будто окружающий мрак пошевелился вместе со мной. Жалобно звякнула цепь, обозначив прикосновение холодного металла к лодыжке. Проклятье! Голова всё так же заполнена серым упругим туманом; стоит на мгновение отвлечься от чего-то и тотчас напрочь забываешь о его существовании.

Пальцы пробежались по грубому металлу, окольцевавшему ногу и дальше: по короткой цепи, закреплённой толстым кольцом в ледяную стену, истекающую холодной влагой. Рука прошлась по шершавым камням, плотно пригнанным один к другому. Кажется, я пыталась расшатать кладку в том месте, где было кольцо…Не помню.

Я не помнила, как попала в эту обитель мрака и холода; не помнила, за какие прегрешения меня сюда поместили, но не это пугало больше всего.

Самый важный вопрос звучал так: кто я такая, вообще? Серый туман в голове напрочь отражал все попытки проникнуть даже в самый крайний слой памяти. Никаких болезненных ощущений — просто упругая подушка, равнодушно пружинящая под моими вопросами.

Кто я?

Как меня зовут?

Почему я здесь?

Кажется, какие-то люди уже заходили сюда. Из серого тумана прорастали неуклюжие фигуры в чёрных одеждах. Мы говорили? О чём?

Дьявол! Как я, хотя бы, выгляжу?! Красива или уродлива? Смешной вопрос, в данных обстоятельствах, но он, почему-то, интересовал едва ли не больше всех остальных.

Я осторожно провела пальцами по бёдрам, опускаясь всё ниже. Ого! У меня такие длинные стройные ноги и приятная, на ощупь, гладкая кожа. В подушечках пальцев возникло лёгкое покалывание, а я принялась за торс. Плоский живот, узкая талия и…У меня очень большая и упругая грудь! Хм, похоже с телом всё в порядке.

Кроме того — длинные шелковистые волосы, аккуратный прямой носик, маленькие ушки и пухлые губки. Судя по всему, я — настоящая красотка.

Внутри возникло приятное чувство: пусть я заперта в холодной непроглядной тьме и не могу вспомнить своего имени, но я — красивая женщина, полная сил!

Можно расслабиться. Я медленно опёрлась спиной о липкие камни, ощущая нешуточное раздражение: как они могли запереть такую красавицу в проклятой дыре?! Я кого-то убила? Странно, но мысль об убийстве не вызвала ни малейшего отторжения. Похоже, я действительно убивала, прежде чем, хм…

Что-то оглушительно лязгнуло и во мраке вспыхнул аккуратный прямоугольник, заполненный плывущими тенями. Я заслонилась ладонью от слепящего света, успев оценить свои аккуратные ноготки.

Два огромных неуклюжих мужлана ввалились в моё узилище и остановились в паре шагов. В руках одного был короткий изогнутый меч, расширяющийся к острию, а второй держал плоское деревянное блюдо, исходящее зловонным паром. Одутловатые физиономии, с торчащими во все стороны редкими волосками, казались странно женоподобными. На головах омерзительных гермафродитов белели высокие колпаки с кисточками, на верхушках.

Распутница! — проскрипел один из жиртрестов и поставил вонючее блюдо на пол, — даже подобные тебе имеют право на еду. Милосердие Шахиншаха не имеет границ.

— Что я сделала? — короткая цепь тотчас сбросила меня на пол, стоило сделать попытку встать, — почему вы держите меня здесь?

— Скажи спасибо, развратница, — толстяк криво оскалился и хлопнул пухлой ладошкой о ляжку, — что тебя не бросили в сырой зиндан, полный крыс! Милость правителя не имеет пределов.

Оба, выпучив глаза, некоторое время бессмысленно топтались на месте, а затем просочились в дверной проём и захлопнули дверь. Глухо лязгнуло и я вновь осталась во мраке и одиночестве. Не много же я получила ответов на свои вопросы. Правда получила целую прорву полезной информации: милосердие местного правителя не имеет пределов; я — распутница и развратница, а моя камера — ещё не самое худшее место. Прелестно!

Кроме этих, необходимых вещей, я узнала ещё кое-что, не столь важное. Кожа моего тела имела цвет чистого алебастра и была лишена каких-либо изъянов: ни родинок, ни прыщей, ни малейшей царапинки или волоска — ровная гладкая поверхность, такая приятная, на ощупь. Мои длинные волосы оказались абсолютно белого цвета, напоминая великолепный шёлк.

В общем, я несомненно отличалась от жирных уродов с их угреватой шкурой землистого окраса. Получается, я — не местная, а прибыла сюда…Откуда? Упругая серая масса, занявшая место моей памяти и не думала поддаваться. Я ткнула пальцем в лоб: ну же! Давай, вспоминай! Хоть, что-нибудь! Бесполезно.

После нескольких хлопков по влажным камням пола, пальцы коснулись края деревянного блюда. Да, похоже заключение продолжается весьма длительный срок: внутри образовалась неприятная пустота, которую вполне можно назвать голодом. Действительно, когда последний раз у меня во рту была пища? Поразительно, но идея засунуть еду в рот наполнила мысли беспокойством, пополам с отвращением. Какого дьявола? Все должны питаться.

На блюде лежали куски чего-то твёрдого и неприятно тёплого. Ни о чём не говорит. Просто возьмём одну из этих штуковин и попробуем…

Ф-фу! Вонь оказалась настолько отвратной, что я отшвырнула мерзко пахнущий кусок и пнула блюдо ногой. Оно прогрохотало по полу и упокоилось у противоположной стенки. Содрогаясь от отвращения, я отёрла осквернённые пальцы о влажные камни. Какой ужас! Лучше сдохнуть, чем питаться подобной дрянью.

— У меня появились соседи?

Голос, рядом с ухом, звучал так громко и отчётливо, словно говорящий находился рядом. В то же время, я могла поклясться — в камере никого, кроме меня не было. Тем не менее, страха не было и в помине. Только любопытство.

— А соседи, похоже, попались молчаливые. — в голосе промелькнула лёгкая насмешка, — или боятся разговаривать с незнакомцами в тёмном месте?

Я не удержалась и хихикнула. Мне понравился голос, звучащий в темноте: чувствовалось, его обладатель — сильный и уверенный, в себе, мужчина. Думаю, прежде мне очень нравились такие. Точнее, о своих прежних предпочтениях, я пока сказать не могла.

— Всё может быть, — только бы не рассмеяться, — место очень тёмное, а незнакомец — очень незнакомый.

— Итак, у меня — соседка, — оживился неизвестный, — и судя по голосу, очень даже симпатичная. Как зовут красотку с таким очаровательным голосом?

Хм, просто сыплет комплиментами. Понятия не имела, что у меня такой приятный голос. Тем не менее, ответить пока нечего. Самой бы кто сказал.

— С этим связана одна небольшая проблема, — пробормотала я, ощущая как затягивается молчание, — Я, вроде как, не помню своего имени. И ещё целой кучи других вещей. Честно говоря, моя память напоминает чистый лист. Я даже не могу объяснить, почему меня держат здесь и как я вообще сюда попала.

— Занятно, — пробормотал невидимый собеседник и надолго умолк.

Некоторое время я ожидала каких-то комментариев или вопросов, но он просто молчал. Потом, мало-помалу, до меня начало доходить. А если он принял собеседницу за психопатку? Или так оно и есть? Ведь неизвестно, сколько я торчу в этой непроглядной ледяной тьме. Долгое заключение в темноте вполне способно довести до безумия кого угодно. А пропавшая память — всего-навсего один из синдромов. Защита несчастного рассудка. От подобных рассуждений становилось жутко.

Сбрасывая цепенящие путы страха, я заставила себя встать. Потом, повинуясь неясному подозрению, начала ощупывать холодные бока камней на уровне головы. Где-то здесь исчезнувший голос слышался громче всего.

Ага, есть! Пальцы нащупали отверстие, такое крошечное, что и мизинец не всунуть. Но для голоса это — не преграда.

— Эй, — несмело окликнула я, опасаясь того, что и голос окажется всего-навсего порождением мрака и подступающего безумия, — ты ещё там?

— Вроде бы, — он хмыкнул, — ты прости меня за молчание. Просто думал кое о чём.

— Поделись. Давай думать вместе.

Он ещё раз хмыкнул, а потом я услышала тонкий звон. Знакомый звук. Точно такой же звон издавала моя цепь, стоило мне пошевелиться. Похоже мой новый знакомый тоже сидит на цепи.

— Видишь ли: я тоже не помню своего имени, — невесёлый смешок, — всё то же самое. Ну, почти. Я хоть помню, почему меня засунули в эту дыру.

— Ну и?..

— Ситуация не совсем понятная самому. Знаешь, сначала как серый туман, а потом — хлоп и я стою посреди красивого сада на мраморной площадке рядом фонтаном. Птички поют, цветы пахнут, и музыка тихая играет. А на ковре, передо мной, сидят три очаровательные девушки. Я, кстати, почему-то, абсолютно голый.

— А ты — красивый? — ну, не удержалась.

— Трудно самому судить. Наверное, всё-таки, да.

— Это хорошо. Люблю красивых мужчин. И голос у тебя приятный.

— Спасибо. Ну так вот: девушки увидели меня и начали верещать, что есть силы. И лица, зачем-то, закрыли. Музыка сразу умолкла, а со всех сторон повалили эти дуболомы-стражники с копьями. Даже не понял, как, но я их всех в бассейн побросал. И ушёл бы, но они на меня сетку набросили, притащили сюда и на цепь посадили. Такие дела.

— А со стражниками ты не пытался говорить?

— Я? Нет. Это они со мной беседы вели — пытались выбить признание, как меня занесло в тайный сад отдохновений их милосердного шахиншаха. Никто не видел, как я перелез через стену, а ворота под неусыпной охраной. В общем — непонятно. Дошло до того, что меня назвали оборотнем, которого принёс дэв. Для совращения жён повелителя. Нет, я бы конечно их совратил, если бы эти дуры не начали верещать. И дэв мой куда-то удрал. Стало быть, сожгут меня, как это и полагается делать с нечистой силой.

— О, чёрт! — вырвалось у меня, — когда?

— Ну, если на любезного правителя не снизойдёт приступ маразматического милосердия, то — завтрашним утром. Говорят, добрейший шахиншах обожает с утра пораньше любоваться зрелищем горящего на огне ифрита или джиннии.

— Это ещё кто?

Мой сосед тихо хихикнул. Похоже перспектива грядущего сожжения его не очень пугала. Странно. Впрочем…У меня самой, внутри, присутствовало удивительное ощущение собственной неуязвимости. Видимо заключение во мраке одинаково лишало рассудка.

— Наверное какие-то местные черти. Охранники не очень любят пояснять свои слова и выражения, но просто обожают отвечать пинками и ударами на любой лишний, с их точки зрения, вопрос.

Я вспомнила двух жирных големов и ощутила дрожь омерзения. Эти люди…Они были просто отвратительны!

— Какие-то они одинаково недоделанные, — неуверенно пробормотала я, — словно кто-то лепил из глины и у него никак не получалось.

Мой сосед оглушительно расхохотался и его смех оказался настолько заразительным, что я не удержалась, присоединившись к нему. Поразительно: мы были прикованы к стене в сырых холодных камерах, где отсутствовал даже самый ничтожный источник света, одного из нас ожидала ужасная казнь, а мы хохотали, будто ничего этого не было. Словно вот-вот стены рухнут, и мы окажемся посреди залитого солнцем сада, где прозрачный водоём отразит лучи светила, а Торрин потянется через моё обнажённое тело и возьмёт в руки неизменный блокнот…Какого?!

— Что-то случилось? — встревоженно спросил сосед, когда я резко прервала смех.

— Кажется, начала вспоминать, — неуверенно пробормотала я и потрясла головой, — какой-то сад, с бассейном и Торрин. Большой, мускулистый, с длинными белыми волосами. Мы, вроде бы, только закончили заниматься любовью.

— Это хорошо, — в голосе соседа мелькнула искренняя радость, — значит воспоминания начинают возвращаться. У меня — тоже, но это — настолько фантастично. В общем я не уверен: воспоминания ли — это вообще.

Пока он говорил, в голове, точно вспышка, появилось…Ух ты! Кто-то, не тот, кого звали Торрином, но тоже очень красивый, обнимал меня. Мы стояли под упругими струями тёплого дождя, и наша одежда промокла насквозь. Да я её вообще не ощущала, словно её и не было. Наши волосы перемешались, а руки непрерывно скользили по телу, словно маленькие зверюшки искали укрытие от ливня.

— Я давно хотел тебе сказать, — губы были так близко, — ты не представляешь, как давно…

— Не нужно, — я прервала его поцелуем, — я и так всё знаю.

Воспоминание прервалось.

— Попробуй рассказать о своей фантастике, — голова шла кругом и нужно было собрать мысли воедино и осознать увиденное. Воспоминания приходили такими, ослепительными картинками, что я словно проваливалась в них. После этого, возвращаться в холодный мрак становилось просто физически больно.

— Это — огромный город, с гигантскими зданиями и в каждом десятки этажей. Но выше всех — исполинские башни в центре города. Они такие высокие, что их верхушки спрятались в облаках. Вокруг странные штуковины, напоминающие стеклянные яйца. Кажется, раньше они могли перевозить пассажиров, внутри я вижу удобные кресла. Но сейчас они лежат на земле, разбитые, а некоторые горят и взрываются. Дома тоже охвачены пламенем, а улицы завалены обломками построек, мусором и неподвижными телами. Трупов очень много, некоторые из них почти не тронуты, а от других остались жалкие ошмётки.

Нарисованная картина казалась такой реальной, и я даже вздрогнула. Хоть… Мне тоже приходилось видеть нечто подобное. Какой-то старинный город, огромные красивые дворцы и отвратительная вонь, подступающая со всех сторон. Серые тени мелькают между колоннами. Их очень много и нас окружают со всех сторон.

— Не прорваться, — шепнул в ухо знакомый голос.

Я сбросила наваждение и прислушалась к рассказу соседа.

— Кажется со мной есть кто-то, — он задумался, видимо пытаясь вспомнить, — это — женщина. Очень красивая и очень злобная. А я влюблён в неё и выполняю все её приказы. Почти всегда. Мы прячемся за одной из разбитых машин. Кажется — это непривычно для нас: прятаться от опасности. Но чуть дальше, по улице шагают странные существа: они напоминают куски мяса, небрежно слепленные и поставленные на мускулистые лапы. На лапах блестящие когти, а из пасти торчат длинные клыки, из того же материала. Откуда-то мне известно: встреча с подобной тварью — верная смерть.

Чудовища неспешно ступают, одно за другим и их очень много. Твари непрерывно вертят головами, время от времени выбрасывая из пасти длинный язык, напоминающий слизистую верёвку.

— Жуть! — не выдержала я, — а та, которая была с тобой. Она осталась жива? Не помнишь?

Он молчал очень долго, и я уже подумала, что ответа не будет.

— Помню, — голос стал глухим и в нём прорезалась боль, — но лучше бы не вспоминал. Теперь я могу её видеть: она прекрасна! Великолепное тело, длинные, ослепительно белые волосы и лицо…Какое у неё лицо! Обычно она хмурит тонкие брови и надувает пухлые губки, но не сейчас. Сейчас она спокойна. Мертва. Я сам убил её странным клинком в форме древесного листа. Я…