Помоги проекту - поделись книгой:
Из тюрьмы Анька вышла прожжённой стервятиной, раза в три хитрожопей, чем была до того. Она заматерела, стала дородной тёткой, уболтать и раскрутить могла любого кента. Без предупреждения царапала лицо в кровь.
— Если я вам не нравлюсь, то это проблема не моя, — приобрела Богданиха привычку говорить.
Лёха вышел таким же здоровяком, философски смотрящим на вещи. Правда был один нюанс: в тюрьме Каркавин заработал туберкулёз. На первых порах он себя проявлял не сильно, но течение времени болезнь усугубляло.
— Наплюй! – вынесла вердикт Анька. – Лучше давай прошарим, как дозу надыбать сегодня.
И так повторялось изо дня в день. Лёха, наверное, по-настоящему любил Аньку, своею личной любовью, но у кого она не личная?.. Анька взаимно отвечала чувствами, насколько такие чувства могут быть у наркоманки, к тому же прошедшей русскую зону. Поэтому связь и не рушилась. Тем паче, у Лёхи почти никого не осталось, отец, будучи совсем трезвым, — зарезал своего елейного пастора, видимо – привычка – вторая натура. И раз подняв руку на человека, — уже становишься маньяком. Отца законопатили на нары, и там папка и повесился.
Причудливо тасовался кармический бумеранг, но по-другому он не умеет...
— Лёхин, я продала отчий дом, — заявила младшая сестра Настька. Она специально приехала из Кемерова в Кукуево повидаться с братом. – Ты отбывал срок и по закону это можно было сделать… а ведь дом гнил. — Сеструха потискала ухоженные ручки, унизанные дорогими кольцами и торопливо добавила. – Но твоя доля денег у меня лежит!
— Правда!? – обрадовался брательник.
— Я тебе долю не отдам, — категорически ответила единокровка. – Но готова купить комнату, пока оформлю на своё имя... Я ж о тебе забочусь, Лёхин, ты пойми!
— Привет, Настёнка, — в комнате нарисовалась Богданиха. – Чёт ты выросла…
— Лёхин от тебя уезжает! – молвила сухо Настька. – Даже, Лёхин? У него начинается новая жизнь, в новом городе. Без тебя, сучки этакой! Это ты ему жизнь сломала со своей ханкой!
— Может, подаришь пару колечек? – ухмыльнулась Анька, хищно глядя на руки Настьки. – Не то с пальцами оторву, курва!
— Настька, ты это… давай, звони… — засуетился Каркавин, подталкивая сеструху к дверям. – Я остаюсь.
Настька обмерила Аньку презрительным взглядом. Гордо вышла. Прежде молвила брату:
— Я замужем за своим бывшим деканом… Он — профессор, человек со связями. Ты приезжай к нам!..
* * *
Настька в итоге выманила Лёхина в Кемерово, чисто обещанием бабла за проданный дом.
— Отдам, — заявила сеструха по мобильному телефону.
И уже не важно, отдаст деньги налом или нет… на месте разберёмся… и наверняка чё-нить выкружим… — так думал братик, трясясь в автобусе. Сто километров от Кукуево до Кемерово — не крюк. Да и не расстояние.
Анька как раз тянула 10 суток в КПЗ, — за то, что избила Светку Богачкину. Вроде, дозу не смогли справедливо разделить. Менты Аньку закрыли как «суточницу», больно она их всех вымораживала чисто своим наличием в городе, — но дать 10 лет при всём желании ей не могли. Светка ушла в глухой отказ по драке, а надавить было нельзя, — у Богачкиной в покровителях ходил сам Карандаш, — авторитетный бизнесмен, меценат, депутат местного «Совета депутатов». (Десятку Богданиха всё-таки схлопотала, но потом).
— Ну, наконец-то! – встретила Настька непутёвого братца.
* * *
— Могут ли ангелы и бесы вселяться в людей? – спросила Настька у мужа, у профессора.
— Да, с одной разницей, — усмехнулся в усы профессор. — Бесы не спрашивают разрешения. Понимаете, ангел не столько тактичен, сколько не может нарушить свободу воли человека, — иначе сам станет бесом. Таковы законы мироздания…
Послушав с недельку такого рода семейные разговоры – Лёха Каркавин решил остаться в Кемерово. Он отлежал положенный срок в наркологичке и чтобы притушить в себе Аньку – завёл половой роман с симпатичной медсестрой. Оказалось, что дамский пирожок медработницы не хуже, чем Анькин, и без всякой ханки. И вообще, без наркотиков мир сияет не менее. А местами и более.
— Все женщины одинаковы, и в то же время – уникальны, — просветил профессор своего зятя. – У меня друг занимается отмывкой денег, на государственном (между прочим) уровне. Пойдешь к нему в подручные, я договорюсь.
Да, вот и распустились пышным цветом 2000-е годы, точнее уже — 2010-е, — а сие не одно и то же.
Перед Каркавиным замаячил неведомый ему ранее мир. Мир больших денег и больших возможностей, завязанных на больших людях. Но с одним условием – без провинциальной зэчки Аньки с её драной ханкой.
— Круть! – размыслил Лёха. Возможно он всё-таки любил не Аньку, а Аньку-ханку? И без ханки – Анька была б обычной девчулей, которую можно пару разков трахнуть и благополучно забыть? Мозги без опия вестимо прояснились.
Спустя сутки – Каркавин умер. Туберкулёз сыграл одну из своих коварных шуток. Кровь затопила лёгкие мгновенно и вдруг. И разорвала их как целлофановый пакет.
Послесловие
— Однажды жена погибла из-за мужа, была бессмысленно зарезана, как режут скот... – бесстрастно заметило Мироздание. И через краткую паузу дополнило ехидно. — С поправкой на то, что скот режут всё-таки со смыслом. — Мироздание погрозило зеркалу чем-то вроде кулака. — А в другой раз – муж погиб из-за жены, — если б не Анька, то никакого тубика у Лёхи бы и не было.
— Ыло… ыло… лло… — разнеслось по астральным просторам.
Сын отработал карму отца. Заплатил за его грех перед матерью. Каркавин понял, что он теперь – мирозданческая частичка и говорит сам с собой. С ним случился закон бумеранга. Может, не глобальный, но повседневный… один из миллиарда, происходящий ежеминутно на нашей милой планетке…
* * *
Трон, легким движением самодовольного пальца, сковырнул верхнее колесо с пирамидки. Седьмая сансара слетела вниз и покатилась в тартарары. Это всё, что Лёха успел увидеть и осознать перед своим переходом в следующее воплощение.
Реинкарнация — 2. СЧАСТЬЕ ЕСТЬ
* * *
Закон Творения:
— Будь самим собой и окружай себя теми людьми и теми вещами, которые ты действительно любишь. И сознательно хочешь, чтобы они были в твоей жизни.
(с) Мироздание.
* * *
— Ольга Петровна, кривая на Вашем эскизе должна быть прямой! А прямых здесь не должно быть в принципе, — такую корректировку получила старший дизайнер крупной корпорации, делающей мебель. В письме, полученном на Е-мэйл. В фирме укоренилась традиция (как и во множестве других фирм) – общаться с помощью электронных писем. Даже если собеседники/адресаты сидят за соседними столами.
Дизайнер непроизвольно дёрнула белой шеей, но обернуться не посмела, — дабы глянуть на человека отдавшего сей приказ. Он сидел сзади и обозревал весь отдел, и оборзевал тоже. Приказ не был абсурдом или фантасмагорией, — среднестатистическое указание среднестатистического начальника.
Ольга Петровна погасила в себе шейный рефлекс, равнодушно щёлкнула на клавиатуре «ОК» и нажала Enter (Отправить ответ). Надо так надо. И запятую можно ставить где угодно… Любой дурной каприз — за шикарную зарплату, которую платит ей корпорация.
— Интересно, мою машинку сегодня сделают или опять на такси пилить, до метро? – мысль пробормоталась по инерции.
Приёбок помял бок у её тачки, взятой в кредит. Приёбок скрылся в неизвестном направлении, а кредит уже выплачен, — бесполезные констатации, кои мозг женщины вытянул на поверхность, вслед за озвученной мыслью. А интуиция шепнула: «На велосипеде лучше!».
«Да пошла ты»! — надменно ответила Ольга Петровна своей интуиции, и начала на эскизе переделывать кривую в прямую, чтобы после — вторым этапом – произвести сей процесс с точностью до наоборот: прямую перевести в кривую. В этом и заключалось указание начальника. Старшего дизайнера такого рода херня устраивала, и хернёй она херню не считала. Того же самого потреблядства — Ольга требовала и от младших дизайнеров. Чем больше ненужных действий, тем более твой труд выглядит весомей, а разум на благо фирмы – плодовитей… и зарплата (как закономерный итог) – выше.
* * *
Ольга Петровна Огнева — это рабыня по согласию, уже целых девятнадцать лет. После института переехала из сибирского Кукуево не куда-то там в Кемерово или в Новосиб, а в саму Москву. Так возжелала, сильно хотела жить в столице нашей необъятной. Сделать карьеру, — а там посмотрим.
— По ходу разберемся! – так говорила Оленька родителям. Те, с понятной неохотой, собрали дочку в дорогу, дали деньжат и посадили на поезд. Через 72 часа Оля была в Москве. Никто её не грабанул, не подставил и не трахнул без разрешения.
— Москва – обычный город, только столица, — так восприняла мегаполис Оленька. Она знала, чего хотела, и судьба с удовольствием её хотелки исполняла.
Огнева, после недолгих мыканий по частным комнатам «с подселением», — осела в ближайшем МО и устроилась на работу в солидную фирму в Москве. Без (что называется) «блата» и без амуров. Обзвонила несколько фирм и прошла несколько собеседований. В двадцать пять лет это делать проще, чем в сорок с плюсом. И к тебе относятся проще и с б
— Мы Вас возьмем, Оля. Будете работать много, а получать мало. Одно неверное слово и вылетите вон!
— Да, я согласна, — провинциалка и не вздрогнула. Карьера не начинается с должности начальника, в противном случае и карьеры бы не существовало…
* * *
И вот уже девятнадцать лет Ольга Петровна жила в едином ритме. И по единому графику.
Четыре часа вкупе тратила на дорогу – на работу и назад, — маршрутка, электричка, метро и ещё пешком часик, если в оба конца. Восемь пересадок, в общей сложности! Изо дня в день, сначала за зарплату, едва окупающую дорогу, через пару лет труда – уже оставалось на хлеб с маслом, а ещё через десять лет, — Ольга Петровна имела возможность помогать стареньким родителям.
Купив недавно машинку, — обеспечила себе некий комфорт и престиж, но время не экономила. По-прежнему, подъём в шесть утра и в кровать – поздно ночью. Кстати, о престиже.
— Олька, ну ты звизда! – вздыхали её подруги из Кукуево. – Мы тобою хордимся! Сама себи зделала, и не хде-та, а ин Москоу. В наших-то ебенях всё по-преж, а у теби крутявая житуха…
Жизнь действительно могла быть крутой, и поначалу даже была. По выходным дням, и никак не иначе! Ольга посетила все значимые музеи и галереи, сходила к подлинному Ленину и сфотографировалась с Лениным-актёром. Редкие кавалеры водили по ресторанам и известным гостиницам. Так Оленька побывала в «Метрополе» и в «Рэдисон Блю», — причем, как в их кафе, так и в спальных номерах. Ни один из кавалеров в итоге не женился и ребёнка Ей не заделал. Судьба вертела своенравным хвостом, даря золотой блеск «здесь и сейчас», — и только.
— Ты извини, я сегодня срочно уезжаю в командировку, — так говорили любовники, как под копирку, пряча глаза. Оленька всё понимала, сначала пыталась претендовать, потом – надоело. Забила!
* * *
Особенно нравилось Оленьке шариться по картинным галереям, — манила и звала Её живопись. Шастала в гордом одиночестве. Принципиально. Ведь она была ну-очень творческой девушкой, сама необычно (неформатно) рисовала, да и диплом дизайнера получила в итоге, — благодаря любви к искусству. Живопись Оля воспринимала как некий личный тотем, куда посторонним вход запрещен. Может, даже стеснялась этого?..
— Рыночные отношения и «свободный художник» — понятия несовместимые, — иногда повторяла Ольга. Как бы самоуговариваясь, что ли. Из года в год всё твёрже, по мере взросления.
Красивые платья, покупаемые на красивую зарплату – её грели больше, чем холсты с красками, пусть её собственного чудного исполнения… правда, не рисовала Оленька давно, в Москве точно ни разу не бралась за кисть.
— Искусство умирает без денег, — однажды вывела аксиому Ольга Петровна Огнева. – А само оно – денег не производит. А если таки производит, — то зачем мне тратить на достижение этого свои лучшие годы?
Интуиция почему-то тактично молчала, вполне, что в такт судьбе, — и поэтому Оленька свои лучшие годы тратила на офис, рисуя интерьеры чужих квартир. О будущем она (конечно) думала, но рациональность не устраивали мечты, типа разных-всяких «домиков у моря», и посему женщина мыслила реальными категориями.
— В ближайший год я займу должность чудака, который сидит за спинами нашего отдела, — откровенничала старший дизайнер с телевизором, одинокими вечерами. – Подсижу его, гада... недолго уж осталось. Тогда мне повысят оклад, и я возьму ипотеку, ну, за десять лет кредит отдам, и буду иметь свою квартирку в Москве. Машинка есть, мужиков «для интим-здоровья» — полно, в духовной сфере я имею авторитет, — верховное начальство меня ценит, как и заказчики.
С годами, целомудренность Оля так и не научилась поощрять, лишь пришлось съехать на кавалеров помельче. Грубо говоря, её теперь трахали в номере стоимостью не 25 тысяч, а в номере за 2 500. Ну и кафе… настала эра «Макдональдсов», — а чего Она хотела в сорок плюс?.. Ольга по-прежнему спала строго «по любви» и строго не с работы, а со случайными знакомыми. Не с каждым, Она себя ценила. Но. Не «Метрополь», Оля всё понимала и теперь.
* * *
Вообще, сегодня Ольга Петровна (будучи Ольгой Петровной) — смотрела на мужчин с неким презрением, если как на потенциальных мужей. Её напрягал мужской пафос в принципе, мужчины (конечно) не виноваты, такова их порода. Разок поймать страсть – это одно, а совместно делить быт – это другое. Неравноценная арифметика.
— Я считаю, что женщине мужик вообще не нужен! – озвучивала своё мировоззрение Ольга, в кругу коллег, в перерывах. – Я не мужененавистница, поймите правильно… Зачем мне кого-то обстирывать и кормить, кроме себя самой? Ради того, чтобы мне вкручивали лампочки раз в полгода или батарею чинили?.. Дак я и сама умею, если чё, а кто не умеет, дорогие мои, – всегда есть «муж на час».
Коллеги, в основном, «разведенки», — признавали правоту Ольги. Ведь она рассказывала про них, и чистую правду.
* * *
К слову. Не к ночи помянутому. Корпоративными рабами в фирме являлись все, — от уборщика до генерального директора.
Уборщики, по своей сути, бессловесные скоты, а кто из оных пытался разговаривать на человеческом языке, того убирали из штата. Допускались лишь согласные кивки и преданное мычание.
Служащие, стоящие в иерархии выше уборщиков, — разговаривать право имели, в рамках корпоративного формата. Всё было чётко регламентировано:
Шаг влево — считался проступком и подлежал штрафам из зарплаты.
Шаг вправо расценивался как «стукачество на других членов корпорации», а именно на тех, что пошли налево, — и поощрялся премиями. Деньги на премии брали из штрафов, выписываемых прошедшим налево.
Шаг прямо – настоящее преступление против фирмы, по степени тяжести приравнивалось к корпоративному шпионажу, а наказание — это расстрел на публичной конференции с последующим вечным изгнанием в «никуда».
— Нахуй! – обычно, без стеснения, говорил гендиректор. – Иди нахуй, без выходного пособия, и на чей именно хуй – нам до фонаря! – сие касалось как женщин, так и мужчин. Истинно, любая корпорация состоит из бесполых людей, несмотря на биологическое наличие там полов. Такова особенность корпорации.
Коллектив молчаливо соглашался со спичем гендира. Каждый раб знал свой шесток, согласно выигранным в лотерею билетам, а если забывал личные ряд и место в данном кинотеатре, — тогда пожинал вполне себе пиздец. На следующей конференции, посвящённой ему самому. Или самой.
— В Москве лютая безработица, — проводили профилактику кадровики. – Везде можно устроиться либо «по знакомству», либо на самую низшую должность, на которую (однако) всё-таки сложно устроиться. Таджики, практически целиком, — нишу неквалифицированного труда отжали у русских.
Корпоративные рабы всё это знали, понимали, — и без профилактик. Посему улыбались там, где не смешно, и аплодировали вопреки совести. Ольга Петровна – тоже.
Учредитель и гендиректор фирмы не имел свободу воли, наравне с подчинёнными, — и был вынужден действовать в рамках концепции фирмы, придуманный им же. Он стал заложником себя, фирма – это смысл хозяйского бытия, и нарушение малейшего пунктика в корпоративной концепции — могло легко привести к уничтожению или к трансформации конторы. Как известно, большой бизнес рушат маленькие нюансы. Главный раб фирмы, — можно и так его обозвать. Корпоративная власть — лишь бонус, хотя Славик Кидясов рад был и бонусу, ведь включать самодура – не каждый чел может себе позволить. В данной жизни и в данной конторе.
Поделиться книгой: