Макароны по-флотски

Юрий Завражный

МАКАРОНЫ ПО-ФЛОТСКИ

Флибустьер Юрий Росс

Юрий Завражный

МАКАРОНЫ ПО-ФЛОТСКИ

© 2018

От автора

«Макароны по-флотски» – это действительно сборник рассказиков. И он действительно в печатном виде нигде не публиковался. Поэтому под очередным выложенным рассказиком или стишком я так и пишу: «из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски». Оно всё в Интернете висит, но на бумаге пока не было.

Идея писать такие рассказики посетила мою «боевую рубку» году примерно так в 1993-м. Тогда я помаленьку начал что-то кропать, ковырять, делать какие-то наброски... а в 97-м, перед самым уходом на яхте «Тарпон» на Командоры (я к тому времени уже два года как ушёл с действующего флота), наш штурман Валера Сердюк подарил мне книжку Покровского «Расстрелять!..»

И я приуныл. Потому как решил, что Покровский меня всё равно переплюнул, опередил и вообще. Однако друзья приказали мне не вешать нос и нормально писать свои рассказики – мол, у тебя получается не хуже. Ну... не знаю. Пишу помаленьку. Их уже много набралось, этих рассказиков. В первых трёх сборниках «В море, на суше и выше (Покровский и братья)» некоторые были напечатаны, но, конечно, не все и не этой редакции; кроме того, есть и свежачок. Коллекция пополняется. И задумок ещё хватает.

В 2002-м судьба сделала мне подарок в виде пусть и короткой, но очень интересной встречи с Покровским в Питере. Александр Михайлович угощал вкусным красным вином и говорил, что писать нужно обязательно, и чтоб непременно было смешно. Он прав: жанр трагикомедии рождён в России, и это лучший жанр из всех существующих (во всяком случае, мне так представляется). А ещё я знаком с несколькими такими же, как я, и мне кажется порой, что они пишут лучше. Например, Максим Токарев, Олег Рыков и ещё.

Рассказики в сборнике условно поделены на три части, а то раньше лежали как попало, словно пьяные лейтенанты в день выпуска. Читайте на здоровье. Возможно, что-то вам понравится. Я старался. Тема военного флота неисчерпаема.

Да, и ещё. Некоторые рассказики... м-м… как бы это сказать… немножко «с приветом». Ну, ничего не поделаешь. Уж так написаны.

Поначалу их планировалось ровно девяносто шесть, включая предисловие – как градусов в шыле. Уже больше. И, наверно, будет ещё.

Ваш Флибустьер Юрий РОСС,

корветтен-капитан, или просто

Юрий Завражный

Камчатка

Часть I. ЗАВТРАК

БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЕ

Курс молодого бойца позади. Я выстрижен, я принял присягу, у меня есть противогаз, а также автомат с четырьмя магазинами и штык-ножом. Я одет в уже начавшую белеть брезентовую робу со слегка полинялым форменным воротником-гюйсом и в синий берет; на моих плечах погончики с якорьками, а на нагрудном кармане боевой номер: 11410. Первый факультет, первый курс, четвёртый взвод (или класс), десятый по списку. 11А рота, по-флотски «одиннадцатая-аз».

Я просыпаюсь не оттого, что проснулся. Более того, я уже лихорадочно напяливаю «гады», но ещё продолжаю спать. Когда орут «Рота, подъём!!!», мы вскакиваем, выпрыгивая из-под грубых синих суконных одеял, но при этом каждому из нас ещё что-то снится.

Каждое утро я бегу три километра. Два круга вокруг училища. Оно огромное – не то что в Ленинграде или Владивостоке. Бегать в «гадах» удовольствие ещё то. Зарядка отменяется только если навалится жестокая вьюга-пурга, а такое в Севастополе бывает ничуть не чаще, чем в Неаполе или Хайфе. Вариант: полкруга – и в гимнастический городок. Ряды турников, «козлы», «кони», качать пресс, «Первый комплекс вольных упражнений – начи-най! Р-ряз! Два-а-а!.. Второй комплекс… начи-най!..»

Я ненавижу «гады». Их ещё называют «прогары». Грубые флотские яловые ботинки. Тяжёлые. В них тяжело ходить, не то что бежать. Если будешь тонуть вместе с кораблём, сбросишь ботинки (это запросто ввиду их конструкции), и сразу выплывешь, потому что стал вдвое легче. Они для того такими и придуманы. Но вовсе не для трёхкилометрового бега, а ведь будет и шестикилометровый, только с автоматом и всем прочим...

Умываться! Умываться! Ох… пожалуй, лучшее умывание – это сон.

Я всё время хочу спать. И есть. И спать. Даже больше, чем женщин, которых у меня ещё не было.

Малая приборка. Все расписаны по своим объектам. Дежурная шутка: малая приборка есть равномерное размазывание грязи по объекту, а большая – собирание грязи в кучки. Через пятнадцать минут рота блестит. Блестят и «внешние объекты» – плац, курилки, аллеи…

Утренний осмотр. Что? Кто это там плохо побрился? У кого там засаленный «гюйс»? Почему роба грязная? Боевой номер отрывается… пришить немедля! Три минуты, время пошло! Бегом!!!

Командир роты – капитан-лейтенант Сазонов Серафим Григорьевич. В меру строгий, в меру добродушный, очень небольшого роста. Он нам нравится, и мы уверены, что наш – самый лучший в Системе. Вот просто нравится он нам, и всё тут. Как и старшина роты Игорь Головко, который уже на третьем курсе. Другие командиры рот и старшины почти все имеют клички (часто очень обидные), а наши – нет.

Начальник факультета. Капитан первого ранга Головаш. Пал Петрович. Говорят, он был одним из самых лихих командиров кораблей Черноморского флота. Мы его страшно уважаем и прощаем ему даже сигареты «Новость» (точнее, бычки с обжёванным белым фильтром), которые он, не докурив, бросает возле центральной клумбы. Из клумбы торчит пьедестал с покрашенным бронзовой краской бюстом адмирала Нахимова. На него новоиспечённые лейтенанты всегда натягивают майку-тельник. Старая традиция, с которой бесполезно бороться. Неужели случится чудо, и я тоже когда-нибудь стану лейтенантом?

Я очень хочу спать.

– Здравствуйте, товарищи!

– Здра!!! Жла!!! Тащ!!! Тан!!! Пер-Ранга!!!

– Вольно.

Всё училище выстроено на плацу перед жилым корпусом. Три факультета. Наш, корабельный, в центре. Слева – второй противолодочный; справа – третий, береговой ракетный. Все орут приветствия своим начфакам.

Роты маршируют на завтрак. Первыми с плаца уходят «пятаки», потом четвёртый курс, третий… мы последними. 11-я рота и 11А. В одиннадцатой сто с лишним человек, в одиннадцатой-«аз» – шестьдесят три. Точно так же последними покидают плац 21-я и 31-я роты.

Наш молдаванин Ваня Кристя умудряется спать прямо на ходу – рота идёт на камбуз, а Ваня спит в топающем строю. Я так не умею, и мне жутко завидно.

Первокурсники за завтраком съедают всё дочиста. Тарелки и кружки можно не мыть. Самое волшебство – это (о-о-о!) масло и сахар…

Три пары до обеда. Высшая математика, высшая физика, теоретическая механика… морская практика, уставы, кораблевождение, иностранный язык, оружие массового поражения, тактика морской пехоты... ещё что-то... начертательная геометрия, история флота и (о, ужас!) история КПСС. Лекции, летучки, семинары, практические и лабораторные работы, расчётно-графические задания… Физподготовка, конечно. Это единственная дисциплина, на которой не поспишь. Нас бегают, прыгают, ползают, плавают, дёргают и крутят на турниках. А в аудиториях минимум половина банально дрыхнет.

Потому что страшно хочется спать. Организм вырабатывает такие позы для сна, чтобы это не заметил преподаватель. А преподаватели прекрасно видят всё – они тоже когда-то были курсантами, почти все за редким исключением. Они нас понимают, но постоянно будят – чаще вежливо и тактично, но иногда и с изощрённым садизмом, на который способен только капитан первого ранга, бывший герой-подводник Краснознамённого Северного флота. Ибо: учиться, учиться и ещё раз учиться.

Я начинаю понимать, что если бы я пошёл в студенты, я бы не дотянул и до второго курса. А здесь меня дотянут. Заставят. Конечно, при условии, что я сам этого хочу.

А я хочу. Хочу стать офицером Военно-морского флота. Я сплю на предпоследнем ряду в гулкой аудитории; идёт лекция, и сейчас мне абсолютно безразличен предмет. Просто это такая аудитория, где можно выспаться. Потом выучу, разберусь как-нибудь… перепишу у кого-нибудь конспект... на сампо… о-о... снова выключился.

Если жарко, то перед обедом купание. Всё училище (которое мы промеж себя именуем «системой») строем повзводно марширует на водную станцию. «Первая шеренга – в воду!» Что-что, а уж купаться я люблю. И с удовольствием сдам за кого-нибудь зачёт по плаванию – благо, преподаватели нас ещё не очень хорошо помнят в лицо всех поголовно. А кто-то за меня сдаст подъёмы переворотом на турнике. Турник я ненавижу.

Обед!!! Благословенное мероприятие, делящее день пополам! Мы смачно уписываем капустный бигус («рыгу овощное») и перловку-РБУ (реактивная бомбомётная установка), набивая свои вечно голодные животы, и запиваем сладким флотским компотом… А после обеда будет адмиральский час – аж целых сорок минут можно спать, и никто тебя не тронет, если ты не забыл разуться прежде чем бессильно рухнуть на свою заправленную с утра койку.

В ротном помещении шесть кубриков, в кубрике примерно по двадцать человек. Человек? Хм... Курсант – существо неодушевлённое. Уж во всяком случае, курсант первого курса.

После обеда – сампо, то есть самоподготовка. Классы первого курса – в одноэтажном «карасятнике», все остальные в огромном учебном корпусе номер один. А там и до ужина недалеко. За забором училища орут павлины. Там санаторий, там другая жизнь. Там холодное пиво, игривые девочки в обтягивающих джинсах и тёплое море. Первокурсник из этого всего имеет право только на море, и то лишь во время организованного купания, а также при сдаче зачётов по плаванию и нырянию. Ах, да, ещё в мечтах.

После ужина – вечернее сампо. «Учиться военному делу настоящим образом!»

У меня не идут точные науки. Я по складу ума гуманитарий. У меня работает только правое полушарие, а левое – так, чуть-чуть и в треть накала. Система направлена на то, чтобы моё левое перестало сачковать. Без точных наук флотского офицера быть не может. Поэтому сампо первокурсников контролируется особо. Фиксируют и право-, и левосторонних.

На вечернее сампо неожиданно приходит «пятак» по имени Саша (фамилию уже не помню). Ему нужен «буратино». Я уже знаю, что такое «буратино», я согласен. Саша договаривается со старшиной класса, и вот я уже в учебном корпусе номер один, в 152-м классе, среди полубогов, которые вот-вот наденут лейтенантские погоны.

Саша пишет дипломный проект, а к нему полагается четыре ватмана с чертежами и рисунками. «Буратино» – это тот, кто умеет хорошо чертить и рисовать. Я умею, и вот я здесь. Я рисую Саше крылатую ракету «Термит», траекторию полёта и функциональную схему системы управления. Карасю-первокурснику всё это пока недоступно, но это безумно интересно. Я задаю наивные вопросы, мне великодушно объясняют. Если заходит проверяющий офицер, меня хитрым образом прячут. «Буратинизм» – это тоже традиция; она не поощряется, не приветствуется, но она существует, и никакие особисты-контрразведчики это вопиющее нарушение режима секретности никогда не пресекут.

Всего я за пять лет нарисую три диплома и семь курсовиков, не считая своих. Но я этого ещё не знаю.

Потом будет вечерний чай (о, да продлятся годы того, кто его придумал!), вечерняя прогулка вокруг училища строем под гулкий барабан; вечерняя поверка и…

И – СПАААААТЬ!!!...

Я хочу субботы.

В субботу нет физзарядки, сразу малая приборка. В субботу нет послеобеденного сампо, а есть большая приборка. Всё ж хоть какое-то разнообразие. А ещё в субботу есть увольнение в город с 18.30 до «нулей» – это при условии, что у тебя нет задолженностей. А они, как правило, есть, так что милости просим на вечернее сампо, где тебя сто раз проверят и зафиксируют. А к 21.00 ты, так уж и быть, можешь пойти в клуб и потанцевать там с девочками-студентками (если, конечно, они захотят танцевать тебя, карася несчастного, у которого одинокая галочка на рукаве, и у которого ночь заканчивается в полночь по команде «Отбой»).

В воскресенье подъём на час позже; на завтрак два (целых два!) варёных яйца и увольнение с 14.00 (всё так же, до «нулей»), но перед этим нам непременно придумают что-нибудь массовое. Например, марш-бросок всему училищу, повзводно, шесть километров по жаре и в полной выкладке (о, это отдельная песня свихнувшегося пингвина над бухтой Стрелецкой). Или массовая гребля первого факультета. Или ещё что-нибудь. Мозоли от турника и шлюпочных вёсел сойдут только через несколько лет после выпуска, а следы на ладонях останутся на всю жизнь...

Я карась, но я хочу стать офицером флота. По окончании первого курса меня ждёт практика – железный крейсер «Дзержинский», шлюпочный поход по солёным волнам и полк морской пехоты в бухте Казачьей. А потом, после краткого отпуска, я пришью на левый рукав под звёздочкой вторую жёлтую галку.

А пока я – без вины виноватый. «Есть три наряда вне очереди!»

ПРИПРАВА ТАКАЯ

Стучат ложки.

Лёгкий гомон порхает над столами. Курсантики обедают. Святое время.

Первое, второе. Третье – компот. Там даже есть сахар. С этим строго, хотя общеизвестно, что начальник училища – целый адмирал – ворует жратву у курсантов. Не сам, конечно. У него для этого есть жирный боров с тоненькими усиками, начальник продчасти майор Мусаев. Всё это вскроется уже потом, аж через шесть лет, кого-то очень сильно посадят, кто-то получит инфаркт, но мы об этом не узнаем, мы уже будем разбросаны по флотам…

А пока мы упоённо двигаем челюстями, стараясь при этом не чавкать. Чавкать – дурной тон. Мы – будущая интеллигенция флота, специалисты широкого профиля, штурмана-артиллеристы-ракетчики-противолодочники. В перспективе – командиры кораблей, дивизий, бригад. Командующие флотилиями и флотами. Адмиралы. Главкомы.

Будущие главкомы ежедневно стучат ложками, набивая тренированные желудки жёсткой перловой кашей РБУ.

Но РБУ – это на второе. На первое – настоящий флотский борщ. Такой борщ не в состоянии сварить никакая домашняя хозяйка, если она только не служила три года коком на крейсере. В противоположность перловке борщ – это вещь. Жаль, что без сметаны.

Борщ равномерно разливается по тарелкам. В одной из тарелок – жирный рыжий таракан. Плавает. Усатый. Вернее, усатая – ибо самка, тараканья женщина, окончательно и безвозвратно беременная, с контейнером. Дохлая, конечно, потому что неосторожно упала в горячее и сварилась. Хозяин тарелки тупо смотрит на погибшее животное, скорбя о её потерянном потомстве и о своём потерянном аппетите.

– Что такое?

Это начальник политотдела. Сокращённо – начпо. Кап-раз. Он ходит вдоль столов и глядит сверху. Присутствует на обеде. Демонстрирует отеческую заботу. Типа – всё ли нормально? Прекрасно знает, что курсантская жратва уходит налево, что порции слегка не полновесные… Много чего он знает. И сам с этого имеет, кстати. Не может быть, чтоб не имел. Но должность обязывает присутствовать, вот он и присутствует: ходит и глядит. Он строг, непримирим и духовно возвышен. У него мужественные и правильные черты лица. Он идейно стоек, он вдохновитель и организатор всех наших побед.

– Вот… тащ тан перранга!

Курсантик возмущённо показывает на тарелку, где посреди борща уныло плавает несчастное насекомое, ровесник динозавров. Плавает, бессильно растопырив рыжие надкрылья и волосатые, как у мамонта, ноги. Он, вернее, она (по-нашему «стасик-тётенька») вылавливается ложкой и отправляется под глубоко посаженные и старательно нахмуренные очи начпо. Но – не успевает.

Стремглав подлетает, подстёгиваемый внутренним чутьём, мичман Ожог – начальник камбуза. Это жуткий дядя, гроза камбузного наряда. У него тигрино-слоновий рык профундо и вращающиеся глаза навыкате. В варочном цеху висит плакатик: «Берегись ожога!». Поэтому от мичмана Ожога курсантики всегда прячутся.

Мичман Ожог точным движением выхватывает тараканиху из ложки двумя толстыми засаленными пальцами.

– Лук, товарищ капитан первого ранга!

И… всссссссь-хлюп! Мгновенно всасывает губами. Съедает ровесницу динозавров, хлопая невинными глазами, влюблённо вылупленными на начпо.

Слышно бульканье. Не успевший прийти в себя начпо поворачивается на звук. Всех вокруг выворачивает на столы и в тарелки. Всех – это в радиусе трёх метров, кто слышал и видел.

Начпо пожимает плечами и дефилирует дальше, качая холёной седой головой. Начальник камбуза хлопает глазами и, глупо улыбаясь, семенит следом.

Стучат ложки. Тихо! Не мешать! Будущие главкомы питаются.

МОРСКАЯ ПРАКТИКА

Как-то раз катал друзей на яхте по Авачинской губе. Сидели внутри, болтали-выпивали; стемнело, и одна леди произнесла в пространство потрясающую фразу: «А габариты включили?»

Она, конечно, имела в виду огни ходовые, которые горят ночью на любом кораблике, неся в себе огромный смысл и кучу тонкостей, которые далеко не каждый знает. Я, помню, тогда не удержался и, когда все отсмеялись, рассказал вот эту историю.

...Леночка была очень красивой. Ну просто неземной красоты была Леночка. Подобная луне. Первокурсники ради неё были готовы на многое. Смотрели, как якуты на арбуз, подносили сувенирчики – мороженку, шоколадку... У Леночки были огромные глаза-сливы, кокетливая чёлочка, остро очерченные губки и восточный овал лица – то, что в Стране Восходящего Солнца именуется «уридзанэ-гао». Фигурка тоже была – «удавись, Орнелла Мути», но... Дело не только в глазах и в фигурке.

Леночка работала лаборанткой на кафедре морской практики.

А каждая лекция по морской практике железно начиналась с краткой летучки-опроса по уже пройденному. Объять же морскую практику как науку до сих пор не удалось вообще никому; чего ж хотеть от карася-первокурсника? Караси купались в двойках и по субботам вместо увольнения сидели в классах, зубря флажный семафор и пиллерсы с мусингами. Когда число двоек превысило мыслимые пределы, кафедра ввела особое время для пересдачи. Влепили тебе «банан», и ты, не теряя времени, сразу после обеда быстренько жуёшь нужную тему, бежишь на кафедру и пересдаёшь, пока не выветрилось. Правда, капитан первого ранга Кузнецов по прозвищу Кирпич (это за цвет лица, но дядька был страшно уважаемый) запросто мог спросить совсем не то, что ты только что вдолбил в свою бестолковку, а потому сплошь и рядом невыправленный двульник покрывался сверху очередным. Оставалась надежда на «шару», и «шара» таки объявилась как раз в лице Леночки-лаборантки.

Просто офицеры кафедры, устав от обилия малолетних стриженых обалдуев, уполномочили Леночку принимать пересдаваемые летучки. И постепенно (но весьма быстро) выработался простой и чёткий механизм: приходишь с шоколадкой, получаешь у Леночки листочек с пятью вопросами, быстренько письменно отвечаешь и Леночке же листочек сдаёшь. Правильные ответы брались тут же у Леночки, хотя она и изображала нежелание их давать. Но она смотрела на карасиков с жалостью, попутно обжиралась шоколадками (на её фигуре это не отражалось) и млела от комплиментов. Так что в субботу уже можно было надеяться на увольнение...

...Получив очередной «банан», два Серёги размашисто топали на обожаемую кафедру. Назвать их карасиками язык не поворачивался. Серёга, который Кудрявцев, до славного краснозвёздного училища отслужил два года в Германии, вырос аж до сержанта и командира танка. Серёга, который Бушуев, три года возил на машине адмирала Касатонова, а числился при этом в БЧ-5 крейсера «Дзержинский». Не караси и не салаги, так что море им было по колено. Серёги поправили в меру ушитые беретики и уверенно толкнули обитую чёрным дерматином дверь с табличкой «Морская практика». Спасательные шоколадки грели душу в нагрудных карманах.

– Здравствуйте, Ле...

Они даже не успели вытащить шоколадки: за их спинами скрипнула дверь, и тишину аудитории потряс голос Кирпича... пардон, капитана первого ранга Кузнецова:

– А-а, Бушуев! О-о, Кудрявцев! Ба! Какая встреча! Не ожидал... Ну-ка, ну-ка...

А неплохо упомянуть, что Серёга Кудрявцев был у нас тогда ещё и старшиной класса.

– Ну-с, что будем пересдавать-с? Узлы-с? Огни? – и Кирпич открыл пухлый талмуд со всеми нашими двойками.

Сидящая в стороне Леночка слегка пожала хрупкими плечиками и незаметно для Кирпича развела руками – мол, что я могу сделать? Не виноватая я, он сам пришёл...

– Нет! Отставить летучки, друзья мои! – торжественно провозгласил Кирпич. – Мы просто побеседуем. Устно, так сказать. Время у меня, пожалуй, есть, да ещё когда такие гости!