Ангелы: Анабазис

Таёжники приглушённо засмеялись.

— Потапыч, на «рыбку» наш самурай попадётся всегда, — заявил Родимцев, начавший разговор. — Уже даже не интересно его растравливать. Поведётся однозначно!

— Да ну вас, мужики, — вздохнул Юрий. — Бьёте ниже ватерлинии. Рыбалка — святое дело. Апостольское, между прочим. Может, я по воде ходить хочу научиться?

— Неа, крыльями не вышли, — Родимец ткнул пальцем в плечо Зуброва, где когда-то был шеврон с летучей мышью.

Посмеиваясь, уткнулись в чашки. Медведев, усмехаясь всеобщему веселью, достал сигарету, раскурил и пустил по кругу. Сколько здесь времени приведётся шататься — Бог знает, — а курить хочется. Пачки сигарет у всех здорово отощали ещё за первые двое суток в лесу, теперь приходилось экономить — то один не выдержит, закурит и пустит по кругу, то другой. В принципе, все уже не раз проверяли, что бросить курить при отсутствии возможности — дело простое, но иногда приятно сознавать, что скоро домой. Сигаретка в пляшущих пальцах — памятка о доме… Если не затягиваться — одна на всех в самый раз. Зубров принял у товарища слева переходящий огонёк и на правах последнего затянулся. Сощурившись по привычке, посмотрел в сторону молчаливых «раверсников», уже закончивших ужин и теперь негромко о чём-то беседующих возле пленника.

— Однако, — тихо сказал он, — интересно мне — почему всякой мистикой у нас занимается ФСБ?

— Кто-то же должен этим заниматься, — пожал плечами Михаил. — Почему бы не им.

— При царе этим занимался тайный отдел военной разведки, — покачал головой Юрий.

— Так то при царе…

— Инквизитор, — шёпотом предупредил Рощин.

Разговоры тут же смолкли. Степан Полынцев подошёл к костру и присел рядом с Медведевым:

— Холодает. Да и ветер нехорош. Как Вы хотите расположить людей?

— Ваших — как обычно, под тенты, — пожал плечами Медведев. — А мои орлы сейчас экран себе повесят из плёнки. Жарко будет, как в бане.

Полынцев обежал хмурым взглядом сидящих «таёжников» и кивнул. Говорить о том, что плёнка мала — ветер будет донимать с краёв и в дождь все вымокнут, — не стал. И то ладно. Ведь ответственность на командине, а опыта за Медведевым порядочно, чтобы успеть подумать о мелочах. И говорить об этом необязательно. Да и ребята его… Достаточно посмотреть, как они втихаря ухмыляются, что бы понять, что вопросы об их ночлеге излишни — эти устроятся с всевозможным комфортом, даже в худших условиях.

— Товарищ капитан, — Юрий прокашлялся, прежде чем продолжить — Может быть, расскажите, кого мы так трепетно охраняем?

Полынцев повёл плечами и, подумав, ответил:

— Ну, раз сложилась такая сказка… Отчего ж не рассказать…

Михаил посмотрел на то, как Полынцев достал из кармана сигареты, прикурил, наклонившись к самому огню. Не так уж просто Инквизитор относится к «тварям», как пытается показать! В круге костра прекратили позвякивать посудой и ожидающе примолкли. Так просто, для себя, Медведев отметил, что сигарету командир «Р-Аверса» по кругу пускать не собирался. В принципе, и не должен. Но всё равно — жест. «Каждый сам за себя — основной закон джунглей».

— Называют они себя — Тэра, — заговорил Полынцев, сощурившись на свет костра. — Раса их пришла на Землю ещё до ледникового периода и за прошедшее время неплохо ассимилировалась. От человека они фактически не отличаемы. Те же рожи, те же потроха. Только мозги иначе работают да способности выше наших. Выносливость, как у верблюдов. Регенерация на грани фантастики. Быстрота реакций. Вам, должно быть, показалось, что он сверхъестественно дрался, когда его брали? Магия там, гипноз, ясновидение?.. Но всё проще — он успевал просчитать чужие действия и приходил к выводам о траектории атаки быстрее, чем она оформлялась. В результате одного движения хватает, чтобы противника положить. Из научно необъяснимой магии у них немного фокусов, но весьма неприятных — умеют, черти, своё личное оружие вытаскивать из какого-то тайника в подпространстве, в глубокой медитации могут остановить сердце, сымитировав смерть, бывает, сквозь огонь пробегают — и хоть бы хны… Ну, на что они ещё способны? Генерирование тепла, лечение наложением рук, видение потоков энергии,… да много всего…

— А откуда знаете? — вклинился Славян.

— В «Р-Аверсе» есть отдел по обучению, — усмехнулся Полынцев. — Там инструктор — тэра-полукровка. Живьём показывает множество фокусов, доступных ему. Потрясающее зрелище. После этого фильмы о Супермене или человеке-Пауке кажутся не сказкой, а реальностью. Вангу, Джуну и многих других проверить уже не представляется возможным, но нынешние экстрасенсы уже на учёте как «неразбуженые» Тэра. На внешность особо не отличишь, поэтому проверяют тотально кровь, сетчатку глаз и прочее.

— Что значит «неразбуженные»?

— Это значит — «куколка», — охотно пояснил Полынцев, — Тэра может жить среди обычных людей и не ведать, что он не-человек. Под воздействием окружающих он будет вполне адекватным, не подозревая о сущности своих ненормальных способностей. В «кукольном» состоянии он может пребывать до встречи с тэра-пробудителем, который обнаружит родство в человеке и передаст ему часть своей силы. Инициация для них священнодействие, замешенное на крови и энергетике, потому не каждый может пробудить себе подобных… Но даже в «кукольном» состоянии тэра можно определить… По иному развитию психики. Все тэра-полукровки люди какие-то недоделанные, чудные, хотя всего-то два механизма разума нас отличают: способность к взрывным сверхусилиям и повышенная чувствительность. А в результате — совершенно иная природа и осмысление жизни! Тэра — потенциальные убийцы. С детского возраста способны осознанно убивать ради выживания или отстаивания своих представлений. И умеют, чёрт возьми! Игры, обман, манипуляции не понимают вообще — всё принимают за чистую монету, даже совершенную ересь. Поздняя половозрелость, зато с фонтаном гормональных переживаний, настолько, что творят непотребства совершенные, если себя не контролируют. Гуманистических принципов не приемлют. Такие понятия как «прощение», «милосердие», «благодарность» у них искажены до неузнаваемости…

— Это как? — поинтересовался Юрий.

— Под прощением они понимают наказание или самонаказание, — с готовностью отозвался раверсник. — Простил по-настоящему тот, кто ударил. Тот, кто отпустил грехи и не обиделся — не простил. Милосердие — это, по их мнению, сумасшествие, которого нельзя допускать, поскольку милосердие немотивированно. Благодарность — это та ещё штучка! «Спасибо» или не говорят вообще, или, если сказали, то считают себя уже вполне свободными от каких-либо обязательств. «Долг» для них понятие несуществующее. Они просто не понимают, что это такое. По их мнению, они никому, кроме себя, ничего не должны. Даже маме с папой…

«Ну, с прощением всё понятно… — подумал Медведев, — одна из прелестей Закона Джунглей и состоит в том, что с наказанием кончаются все счеты. После него не бывает никаких придирок. Но вот вопрос благодарности и долга… это серьёзно».

— А чем эти Тэра мешают? — Смотря в землю, спросил Якоби. Его заметно потряхивало — вечерний холодок да плюс лихорадка от ранения. Клинок тэра был остёр. Судя по состоянию — зацепил-таки кость.

Полынцев помолчал, прежде чем ответить. Потом заговорил медленно, с остановками. Момент восхищения способностями тэра прошёл, и снова вырвалась задавливаемая сильной волей организованного сознания ненависть:

— Тэра — паразиты. Именно так. Вирусы. Глисты. Они паразитируют на человечестве. Неразбуженные — сами того не понимая, собирают силу с окружающих людей, а разбуженные… это другая сторона медали. У тэра своя структурная сеть вот уже веков тридцать. Храм Солнца. Действует по всей планете. Тайно-тайный союз.

Михаил задумался: «Тайно-тайный? Это из классификаций иезуитов. Союз, о котором даже догадываться не должны. Свидетели и особо думающие уничтожаются. Тайна — превыше всего. Неужели до сего дня сохранились такие организации? При нынешнем-то уровне работы СМИ, демократии, плюрализме и свободе слова, когда любой гадкий утёныш, мечтая стать соловьём, поёт обо всём, что знает, чего не знает и о чём догадывается? А тэра до сих сохранили и тайну своего существования, и развитую сеть».

— Этот союз активно вмешивается в жизнь людей, перестраивает общества и меняет политику государств. Всё, вроде бы, по мелочи работают, но всегда в точку. Там человек не успел на встречу, здесь письмо глупое затерялось, а в результате — война меж странами или падение урожая на полях государства… Тонко работают. Держат нас, человечество, в узде. Направляют уколами стимула в полупопия — направо, налево, направо! Войны — их механизм нашего сдерживания.

— Угу, — протянул Анатолий Якоби. — То, в чём раньше евреи и масоны были виноваты, теперь, в свете последних инструкций правительства, положено сваливать на этих…, етит их душу,… тэров!

Медведев в душе взвыл. Предки Якоби ухитрились пострадать в прошедшем веке от всех правительств России — от временного до первопрезидентского. Теперь Анатолий, взятый в «Тайгу» только благодаря прошению капитана, тихо точил зубы на гонителей рода. И под негласным надзором и мягкой опекой Юрия стачивал их.

Полынцев высказывание Якоби проигнорировал. Словно его и не было. Только Медведеву не нужно было объяснять, чем дело кончится. Такую реплику особист не забудет. «Эх! — думал Медведев, — Щенок готов утопиться, лишь бы укусить луну в воде… Вот и Толька, как тот щенок. Укусил-таки луну в воде».

— Самое нехорошее, что нас ждёт, господа, это время, когда такие, как этот, — Полынцев кивнул в сторону пленника, — смогут полноценно раскрыть себя. Сеть Храмов стремится к мировому господству, к диктатуре по расовому признаку. Это внутренний враг, имеющий потенциал стать внешним. Человечество будут ждать тяжёлые дни, если мы не сможем остановить их. Пока же у нас ещё есть время для действий. На нашей стороне то, что они фактически не отличаются от людей, пока их способности не разбужены. А значит — уязвимы, как мы. Это нас спасает. Иначе бы уже давно они смогли организоваться и поработить род человеческий…

— Ну, блин, понятно дело! — Опять вклинился Якоби. — Значит, сильный враг. Уважим пулей в лоб?

Полынцев тонко усмехнулся:

— Ваше предложение не…

— А я не предлагаю. Я, етит твою душу, настаиваю, — усмехнулся Якоби.

— Толя! — одёрнул Михаил.

Но было поздно — Батон взорвался:

— Какого черта мы тащим его по лесам? Куда должны были довести? До лысого склона? И где он, твою дивизию!?.. Мы здесь, может, ещё год топтаться будем! И возможно — из-за него же! Завёл, тварь чёртовая, не выберемся! Всё, нафиг, задолбало! Это в вашем управлении садомазо распространённо, а мне не в кайф, когда за здорово-живёшь калечат! Нам его не вывести, самим бы выбраться! Не можем довести — пристрелить к чертям собачьим! Пишите потом — при попытке к побегу. Нефиг мужику маяться беспричинно, а нам тут ковыряться! А не могёте своего суженного-ряженного сами кончить, так за этим не постоит!

Медведев стиснул кулаки: «Йок! Зная Полынцева, Батону светит очень нехороший приём дома. А с его-то личным делом… Эх. А если я влезу — тоже ничего хорошего…. Вот, ведь, блин — Батон…»

А Батон, упруго поднявшись, двинулся в сторону пленника. Двое «раверсников» мгновенно оказались на его пути. Походка Анатолия стала пьяной, раскачивающейся, не предвещающей ничего хорошего, а у костра рывком поднялись таёжники.

Время потекло вялым киселём, обтекая тренированные сознания, готовые к бою.

Командир «Тайги-2» сжал кулаки. В голове заметались мысли, вихрем пролетая за мгновения, требующиеся на принятие решения: «Ну ситуёвина, блин. Ну, Батон подкузьмил! Если не влезть — потом на нём отыграются. А влезу — всех рикошетом зацепит…».

Медведев начал подниматься, сам толком ещё не решив, что делать, как заметил, что общее движение не затронуло Полынцева — тот продолжал сидеть возле костра и хмуро смотреть на… На него. Капитан «Р-Аверса» не смотрел в сторону Якоби, не глядел на впрягающихся бойцов, он в упор смотрел на командира «таёжников» и ждал его действий. Потому ли, что столкновение на уровне людей — это столкновения на уровне ответственных руководителей? Нет, было в этом что-то особенное. И оттого опасное даже выше, чем думалось. Это ощущение опасности, равное тому, что испытывал уже не раз в горах на сложных маршрутах, скрутило под грудиной и заставило лихорадочно решать.

«…А Наташка говорила, что малого хочет. Может быть, и ждёт уже — что-то загадочная в последние недели ходит… А я получается и хлеба с маслом достать не могу. Всё из-за своего чистоплюйства. Думал хорошеньким остаться с такой-то работой?! Твою душу! Свинство и так, и так… Это и называется — дёргать смерть за усы!», — со злой бесшабашной удалью подумал Медведев.

— Батон! — окрик негромкий, даже не в сторону бойца, а так — в пространство. Всё равно услышит.

Он услышал. Остановился на выдох, продолжая едва заметно пружинить с ноги на ногу. Остановились и другие. Юрий, что-то буркнув себе под нос, опустился на прежнее место.

— Сядь, — так же негромко сказал Михаил.

Батон ещё раза три покачался туда-сюда, останавливая внутренний маятник и, спиной вперёд, молча вернулся к костру. Блики на скулах выдали бледность. Опустились на свои места и другие. Напряжённо и зло: на «раверсника» — за то, что вообще существует; на Батона — за то, что крыша поехала; на Топтыгина — что остановил. Медведев бегло оглядел своих людей и посмотрел прямо в глаза Полынцеву.

— Вы, капитан, неплохо выстроили свою речь. Проникновенно получилось. — Медведев неторопливо говорил, борясь с желанием натворить уж совсем непоправимого. — Только вот ни одного аргумента мы не услышали. Одни сказки. А потому на весь этот бред мне посрать большой ароматной кучей… И пока я не услышу что-то более аргументированное, чем весь этот ералаш, я не дам калечить пленного. Усекли?..

Полынцев сощурился:

— Не дадите калечить? Ну-ну, — поднялся и бросил, словно грязью облил, — Ещё поговорим.

И ушёл, кивнув своему человеку, уже схватившемуся за кобуру. Тот, двинулся за командиром, прикрывая его движение, хотя повода егеря не давали, молча сидя на своих местах.

Медведев сплюнул и исподлобья оглядел своих людей. Таёжники молчали. Он чувствовал ещё минуту назад, что люди готовы защищать его и товарища, оголтело бросаясь на неприятеля, но вот прошло это мгновение, запал угас и окружающие полны задумчивой растерянности. Вроде и прошёл конфликт после долгого напряжения, а, вот поди ж ты, никакой разрядки не получилось. Пшик один. И ещё хорошо, если потом, на «базе» он не аукнется. Не в том положении команда, чтобы рисковать, ох, не в том…

Медведев понял и глухо сказал, в одну фразу освобождая от ответственности и сомнений:

— Не вибруруйте, парни. Вы исполняете приказ, — И, поднявшись, добавил: — Холодает. Поставьте заслон. Зубров, доложишь.

Уходя к берегу, он спиной чувствовал взгляды.

Глава 3

Пленник

Вода пела, негромко играя на ксилофоне камней. Мелодия лилась непринуждённо и светло, поднимаясь лёгким звоном в нешироком коридоре берегов. Деревья, высившиеся с двух сторон, качали кронами в такт. У воды нет цели, у неё только направление течения, да и это не её выбор, а воля стиснувшего её мира. Слева — горы, справа — горы, сверху — давящее небо, снизу — выстланная камнем твердь. Так появляется река. И убегает по камням потерянная свобода и желание обрести её вновь. Вода, как надежда. Она не существует в настоящем времени, она направлена в будущее, в котором — Бог весть, но очень хочется, чтоб было лучше. Надежда, как вода. Её, кажется, всегда можно собрать в горсти, но невозможно удержать. Вот такая музыка…

Сидя возле камней, согнувшись в три погибели, Медведев вполне и сам мог сойти за камень. Огромный холодный валун, в зелёных пятнах мха и влаги. Покатый спиной и плечами от долгого общения с холодом терпеливо обтачивающей надежды. С такими же сонно-медлительными мыслями о вечном. С такой же основательностью и безразличием к окружающему пространству. Медведев смотрел на блики, прыгающие по мелким волнам. Грани неровностей водной поверхности отражали свет рёдких звёзд, и оттого казалось, что река жива, что она подмигивает и призывает к близкому знакомству.

Внезапное движение слева заставило насторожиться. Ладонь вдоль корпуса плавно заскользила к кобуре. Рукоять холодно тронула ладонь. Не цепляясь гладкой поверхностью за кобуру, легко оказалась в руке. Сжать покрепче — вот и нулевая готовность. Но торопиться не следует, совсем не следует. Поэтому, замерев на месте, он чуть повернул голову и скосил взгляд.

Зелёные глаза внимательно разглядывали его, светясь лукавой хитрецой. Мол, я о тебе всё знаю, человек, но всё равно интересно посмотреть на двуногого вот так близко. Медведев задержал вздох и взмолился, чтобы никто из ребят не припёрся за ним на берег. Не так часто можно обменяться взглядами с дикой рысью на дистанции в семь шагов! Потом вспомнил, что позвал Зуброва. Жаль, если вспугнёт. Хотя… Юра-сан — не нескладёха, он может и так подойти, что…

Большая лохматая кошка застыла на стволе поваленного дерева, кроной ушедшего в реку. Она казалась странным продолжением сосны — такая же рыжеватая, как кора, и такая же пятнистая. Словно большой нарост на стволе. Только нервно подрагивающие кисточки на ушах и зелёные огоньки глаз давали знать, что создание это вполне самостоятельное и, в случае чего, может броситься и располосовать, чего себе никогда бы не позволило дерево. Вот Медведев и замер, внимательно разглядывая таёжную бестию. Обильно заросшие огромные лапы, пятнистую пушистую спинку и светлое брюхо, уже меняющее окраску. А рысь смотрела на него. Ухмылялась в усы и щурилась. «Багира, — подумал Медведев, — Нашенский вариант пантеры». Рыси надоело наблюдать за недвижимым человеком, и, осторожно ступая по стволу, она направилась к воде. Ветви поломанного дерева мешали лесной кошке, заставляя балансировать. Пару раз большие лапы срывались со ствола, цепляя когтями тонкую кору, но рысь легко восстанавливала равновесие.

Сзади почудилось движение, засвербело под лопатками от ощущения взгляда. Свой? Чужой? Зверь? Человек? «Тварь»? Медведев прижал запястье вооружённой руки к животу — в границах силуэта в темноте оружие незаметно. Посмотрел на рысь. Кошка, занятая своим делом, ничего не ощущала.

Когда движение опасно приблизилось и Медведев напрягся, послушался знакомый шёпот:

— Чу, Мих. Я.

Капитан расслабил пальцы. Юрий тихой тенью оказался рядом, приник к большому валуну и всмотрелся в сосредоточенно продвигающегося меж сосновых веток зверя. Повернулся на миг к товарищу и оскалился:

— Ветер в нашу сторону! Не чует.

— И кто из нас после этого шатун? — задумчиво спросил Медведев.

Когда надо, любой «таёжник» ходит, подобно призраку, бесшумно. Но никто не мог двигаться так, как Зубров — словно бестелесный дух. Вот и сейчас, добираясь до командира, Зубров успел осознать, что тот неспроста затих среди глыб, и добрался до него скользящей тенью. Рысь, если и поняла, что число зрителей её акробатического этюда прибавилось, то виду не показала. Она прошла по стволу до середины, нагнулась, почти слившись с деревом, стала невидимой за ветками, и стала пить.

— Ну?

— Заслон поставлен. Отбой дан. Ребята тебя ждут.

— Зачем?

Медведев почувствовал лёгкую тревожность. Мужики ждут… Вот ведь незадача! Ну не готов он откровенно отвечать на их вопросы. В себе-то толком не разобрался, а тут. Если зададут в лоб «какого черта?», то и сказать-то в ответ будет нечего. Михаил хмуро оглядел воду, противоположный берег, кромку крон над ним, небо… Да, ветер усиливался. И, кажется, на западе появлялись тучи. Кабы всё-таки ни дождь.

— Пошли, — коротко сказал он и первым скользнул в сторону лагеря.

Рысь продолжила пить, словно ухода людей не заметила. Только хвост дёрнулся…

Свет нодий отражался от зеркальной поверхности спасательной плёнки и этим выдавал местоположение бивака. Однако в сложившейся ситуации риск был оправдан. Проходя недалеко от пленника, Михаил невольно покосился. Тот лежал на земле, не шевелясь. Да и двигался ли он с времени последнего избиения? Кажется, что, как оказался под ногами, так и остался валяться в скрюченном состоянии. Михаила передёрнуло. Коли бы случилось такое, и кто-то из людей лежал бы вот так, неподвижной расслабленной массой, он бы посчитал, что дело — табак. А с этим… Сдох бы этот пленный поскорее — и хлопот меньше и проблем!

Подходя к нодье, Медведев ускорил шаг. Когда мороз бежит по коже и полагаешь, что вскоре случиться что-то недоброе, каждый реагирует по-своему — один начинает замедлять движения, а другой, наоборот, ускоряться. Это всё инстинктивное, природное, досталось от животных предков. И изжить такое — всё равно, что родиться заново. Михаил не первый раз пересиливал себя, волей заставляя производить действия, обратные желаемым. И вот странность — на скалах или в схватке он всегда более спокоен и выдержан, способен легко управлять скоростью своего тела, а вот в такой глупой ситуации получалось это слабо. Шаг стал порывист, движения поменяли плавную траекторию на острые углы, плечи покато приподнялись, напрягаясь.

Все, кроме Рощина, уже отошедшего от огня для ночного дежурства, сидели на своих спальных местах. Грелись.

— Чего не спим, мужики? — спросил капитан, подсев к бойцам.

— Дело такое, — кашлянул Родимцев. — Этот конь в пальто в покое нас не оставит…

Медведев усмехнулся:

— Ну, если вы срочно научитесь улыбаться, а не скалится, когда они тварь свою обрабатывают, и начнёте делать реверансы, то…

— Потапыч, — глаза Якоби лихорадочно блестели: — Хорош наивняк гнать! Здесь дело не в том, будем ли мы поворачиваться и наклоняться. Полынцев — кент неадекватный, ему до фонаря наши реверансы! Ты же видел, как он распахивает эту тварь! У него рожа такая удовлетворённая, блин! И он тебя со свету сживёт за сегодняшний наезд. Мне-то — фигня, выгонят и всё. А я бы и так перекантовался! А вот тебе он жизнь попортит.

— Батон! — Юрий поморщился, — Не нагоняй тоски.

— А чё Батон? — пожал плечами Родимец. — Батон прав. Наша группа давно глаза мозолит своей ненормальностью, Топтыгин всем носы натянул своим ранним званием, а то, что у нас крыша была крепкая, все знают. Да только теперь-то её нет! Перевели полкана, а мы-то тут, как репей на чьей-то заднице. Натираем мозоль на этом месте. Так что всё припомнят, приплюсуют нынешнее, и подгонят под неподчинение. И — всё. Капец. Сроку, может, и не дадут, но уж точно расформируют нафиг.

— Мужики, — Анатолий обернулся на стоящих товарищей, — моё это… Потапыч только из-за меня впрягся. И, если надо…

— Так. Все высказались? — Медведев с размаху припечатал ладонью о колено. — Совещание пленума ЦК считаю закрытым. Всё, братва, — рэг-ла-мэнт! Славян!

— Ась? — Вскинулся Кузнецов.

— Вколешь нашему герою, — он кивнул на Якоби, — что-нибудь такое, чтобы я его пару часов не видел и не слышал.

— Есть.

— Ну, всё, мужики — отбой!

И поднялся. Это значило — всё, больше он никого не слушает. А ещё — не учите учёного, хлопцы. А то худо будет. Товарищи стали молча располагаться на своих местах. Только Юрий подзадержался. Встал рядом с другом, тихо спросил:

— Так какого..?

Медведев вздохнул:

— Юра-сан… Как там, в «Хагакурэ»… «Сделать правильный выбор в ситуации „или-или“ невозможно», да?

— Да, а ещё — «В ситуации „или-или“ без колебаний выбирай смерть», — хмуро отозвался Зубров. — Ты, получается, выбрал?