Помоги проекту - поделись книгой:
— Слушай, раз уж тут Апокалипсис, ничтожный шанс подпалить зад коню какого-нибудь из Всадников — лучше, чем никаких шансов. Никаких шансов — если мы продолжим драпать, как кролики. Хватит, Ник! Поворачивай!
Если зрение не обманывает, небо чуть-чуть посветлело. Только что погас налобник. В нем давно садилась батарейка, и все равно я едва справилась с искушением немедленно снять его и отложить подальше: с доверием так же, как с верой…
Не могу сказать, с чего была так уверена что Нику всё совершенно безразлично. Наверное, оброненная Серегой фраза про «одноразовых людей» сыграла роль. Сейчас мне стыдно за свою недавнюю убежденность, хотя теперь это уж точно не имеет значения.
Не знаю, жив ли до сих пор Серега, остальные… Надеюсь, что да. Стараюсь лишний раз о них не вспоминать.
Проснулись и роятся вокруг комары. Пусть их! Возможно, они последние в этом мире, кому я смогу принести хоть какую-то пользу. «Принести пользу комарам». Ха! Если это еще не сумасшествие, то что есть сумасшествие?
Мой походный ритуальный чемоданчик лежал на заднем сидении, рядом с аптечной сумкой.
— Как ты понимаешь, что с гитарой что-то не в порядке? — Ник искоса взглянул на меня.
— Обычно — по звуку. Когда возьму в руки.
— А если висит на стене, стоит в кофре?
— Ну… Если лопнет струна — тоже, скорее всего, замечу.
— Верно. Поэтому наш лучший шанс — стать теми, кого могут заметить… Струнами или чем-то вроде. Вне какофонии помех. — Он включил и прогнал магнитолу по частотам. В эфире был только шум, вой, визг, какое-то клацанье. Мобильная связь, разумеется, тоже не работала. — Понимаешь?
Я поняла Ника не сразу и не до конца. Но кое-что все-таки поняла, потому не стала спорить. Эта абсурдная стратегия могла дать больше, чем метания среди смерти и паники в городе.
Вещи сходили с ума постепенно.
«Сходили с ума» — или же, напротив, обретали разум? Скорее, все-таки, первое. Одни раньше, другие позже. В зависимости от своей сущности, от сущности хозяев, от тех самых отношений, про которые говорил Ник.
Обезумевших машин и мертвецов на обочинах становилось все больше. Когда мы едва не врезались в обгоревшую мобильную вышку посреди дороги, я сменила Ник за рулем. Через пару километров после вышки был магазин: два тела торчали из искривленной крыши, еще два тела странно колотились в подсвеченные пожаром окна. Возможно, люди были еще живы, но мы не останавливались. После магазина был самосвал, «поймавший» водилу за ремонтом и прессовавший кабиной человеческую лепешку.
Стемнело. Иногда нам попадались выжившие: одни обгоняли нас, другие мчались навстречу. Лица — насколько я могла разглядеть на скорости — мало отличались от посмертных гримас погибших: тот же ужас, удивление, непонимание. На обочине стояла небольшая мотоколонна. Байкеры собрались полукругом чуть в стороне от мотоциклов и о чем-то переговаривались. Когда мы проезжали мимо, бородачу в красной бандане оторвало палец взорвавшейся зажигалкой.
Мы не останавливались.
Мы искали все, что угодно: зеленый столб в небе, синюю дыру в земле, Бафомета верхом на карусели — все, что угодно, что отличалось бы от остального. Место, где Создатель — если у этого мира есть Создатель — мог бы услышать рев мотора, наступить на беспокойный обломок и заметить: с его созданием что-то не так.
Или не Создатель, а Хозяин: для нас никогда не было разницы.
Мы ехали по трассе, сворачивали на грунтовки, возвращались на трассу.
На лобовое стекло упали косые капли. Я приоткрыла окно и высунула руку — вода слегка обжигала кожу. Химзаводы, атомные станции — стоило ли надеяться, что безумие обойдет их стороной?
По счастью, дождь быстро закончился.
Не все вещи убивали. Некоторые развлекались безобидно, некоторые даже защищали людей — но агрессивных было в сотни, в тысячи раз больше. И что мог сделать раскладной стул против моторного насоса с вертким, как змея, шлангом, что мог старый мопед против экскаватора, перед тем с легкостью искорежившего башенный кран? Фары Борзой то и дело освещали невероятные картины расправы. Многие из погибших были голыми — люди в панике избавлялись от одежды, — но вещи все равно их находили.
По мертвому мужчине прыгал десяток игрушечных собачек, из тех, что обычно ставят на приборные панели. У тела не хватало головы, а ноги были обглоданы до костей.
— Надо же, срать нечем — а жрать хотят, — рассмеялся Ник. Для того, чтоб его развеселить, хватило всего-то такой малости, как конец света!
Шучу, конечно. Он просто очень любил вещи, а безумие, в некотором роде добавило им шарма; но в глазах у него не было веселья.
— Ты налево посмотри.
Два выкопавшихся рекламных щита скакали по полю, играя чем-то круглым — подозреваю, головой давешнего мертвеца — в бадминтон.
В этот момент нас решил протаранить взбесившийся внедорожник.
Потом была легковушка, потом еще один внедорожник, потом фура… Да много их было. Но они быстро отставали, и мы как-то справлялись.
Больше всего меня удивила одна сцена: задушенный поводком человек — и мечущийся вокруг него пес.
Я сбросила скорость, опустила для верности стекло. Да, как и показалось вначале — другой конец поводка был прицеплен к ошейнику. Пес скулил, бегал из стороны в стороны, тыкался носом в мертвого хозяина. Заметив Борзую, ощерился и зарычал.
— Ник, ты это видишь?! Они же терпеть не могут ошейники и все такое… Но тогда эта сбруя и его бы придушила. Значит, для неразумных животных другие принципы «отношений»?
Ник покачал головой.
— Сразу понятно — у тебя никогда не было собак. Поводок — значит «гулять». Люди, животные, растения, вещи — суть одно, и принципы для всех одни. Если люди чем и выделяются, то, как раз, неразумностью.
— Скажешь тоже…
Пес завыл — гулко, протяжно, безнадежно. Я нажала на газ.
— Если ничего не выйдет, ты убьешь меня, — вдруг хрипло сказал Ник.
— Что?! — Я чудом не съехала в кювет.
— Начертим ритуальные Врата — и принесешь меня в жертву. Попробую решить нашу поисковую задачку с того света.
— Впервые слышу, чтоб ницшеанское «Бог умер» кто-то трактовал буквально. — Не без труда я взяла себя в руки. — Это полная бессмыслица, Ник. Даже если забыть, что наши Врата не работают: сколько раз мы пытались, в куда лучших обстоятельствах…
— Вот именно: в других обстоятельствах. Сейчас — иное дело, — терпеливо стал объяснять он. — И что не удалось у живым, может выйти у мертвого… Я слышу: они говорят мне, что можно попытаться. И что время очень дорого…
— Они?
— Вещи. Должен напомнить, один раз сегодня они уже предупредили меня, и ты об этом знаешь — иначе бы мы не вырвались из города, — добавил он, заметив мою скептическую гримасу.
— Все равно это ерунда. — Я крепче сжала руль. — И, Ник… Не понимаю, зачем вообще ты вмешался? Да еще готов на такое… В смысле, я имею ввиду, для тебя лично это все не такая уж и беда, нет? Ну, мир безумных вещей, то есть…
Я окончательно запуталась в словах и замолчала.
— В безумии нет ничего хорошего. И в смертях нет ничего хорошего. — Он мрачно взглянул на меня. — Мир безумных вещей? Нет. Если все продолжится так, утвердится мир бессмыслицы и одиночества. Я не хочу этого допустить.
Разумно это или нет, но, по мне, у людей есть — или была раньше? — как минимум одна отличительная особенность. Для «отношений» нужны двое — всем, кроме нас.
Мы вольны относится сами к себе так или иначе, считать себя бесценными или одноразовыми, и действовать соответственно. Или не считать, но все равно действовать — когда значение имеет только результат, и ничего больше.
Если меня не подводит память, под «смертью Бога» понимают обычно крах морали и тому подобного, жизненных ценностей больших, чем сама жизнь. Забавно: в нашем случае, пытаясь трактовать эту фразочку буквально, мы, тем самым, отрицали ее действительный смысл.
Мы видели мосты, которые скакали, как лошади.
Церковь, волной кирпича за десять секунд слизавшую дачный поселок.
Рельсы, разбивавшие остовы машин на железнодорожном переезде. Там мы развернулись и поехали в объезд.
Пустые качели, вращавшиеся, как мельничное колесо. Велосипеды без седоков, гонявшиеся друг за другом.
Огромный «Боинг», вопреки всем законам аэродинамики опустившийся на поле. Я в ужасе вжалась в сидение, думая, сейчас он нас раздавит, но самолет сел и выплюнул аварийные трапы. По ним горохом посыпались люди, живые и невредимые, насколько я смогла разглядеть.
Мы видели… Мы многое видели. Но не нашли того, что искали.
Если самолет хотел выпустить пассажиров, то почему он не приземлился в аэропорту или раньше? Следовал одному ему известному маршруту… или, пока хватало топлива, искал то же, что и мы? Странное и ничем не обоснованное предположение, но мне хочется думать именно так. И что есть другие, что те, кто остался в городе, не тратят время зря. Вряд ли многие дожили до этого часа, вряд ли многие из тех, кто еще жив, смогли придумать занятие лучше, чем бессильно и бессмысленно ждать конца… Но верю: кто-то — наверняка смог. Верю, хоть и сомневаюсь по привычке.
Ник сменял меня, я сменяла Ника — пока у нас не закончился бензин. Автозаправки пылали погребальными кострами. Дважды нам удалось слить топливо у брошенных машин, но потом не осталось ни одной, что не пыталась бы атаковать при нашем приближении. Трижды чуть не оказавшись под колесами, мы оставили эту затею.
— В лес, — скомандовал Ник, и я не стала спорить. — Похоже, хозяин забыл игрушку в песочнице.
— Или слишком увлекся новым куличиком…
Мы оставили Борзую на маленькой, заросшей черничником поляне недалеко от трассы — чтобы она легко смогла вернуться к дороге, если захочет.
Возможно, я утешаю сама себя. Но мы сделали все, что только могли, и чуть-чуть сверх того.
Мы пытались потревожить всех — от богов до демонов, от Яхве и Будды до Зевса и Тора, от «астрала» до «изначальной бездны». Мы оставили на перекрестке единственную флягу с коньяком и единственную пачку сигарет, хотя, видят Великие, сейчас я отдала бы душу за глоток и пару затяжек. На левой ладони у меня вырезан круг Создания: под конец мы пытались творить своих богов. Но попытки не считаются.
«Значение имеет только результат» — вторая заповедь чернокнижников.
Мы испробовали все. За спиной у меня догорают последние свечи и встает солнце.
Еще с четверть часа мы брели через лес. Затем, найдя показавшееся ему подходящим место, Ник остановился.
— Хватит: достаточно времени ушло в пустую. Не получилось с этой стороны — попробуем с той. Разорвем струну. — Ник, нервно улыбаясь, протянул мне нож, который неведома когда успел забрать из бардачка Борзой. — Прости за эту просьбу. Но вещи не выполнят такую мою команду.
— А я, по-твоему, выполню?! — Я шарахнулсь назад. — Говорю же: это ерунда, я не….
— Начертим Врата — и выполнишь, — уверенным тоном перебил он меня. — Ты сама знаешь: это последнее, что мы можем сделать. Не возвращайся к людям сразу, дай время до рассвета. Станет скучно — у меня во внутреннем кармане есть блокнот и ручка.
Думаю, он рассчитал все с самого начала.
«Борзая продержится дольше…» Ха! Трижды ха. Соображай я получше, сразу бы заподозрила неладное.
«Сереге ты не нравишься, но будь Серега здесь — чёрта с два он позволил бы нам провернуть подобное. У него другие методы… одноразовыми стаканчиками он не пользуется. И он не убийца», — думала я, вычерчивая на земле символы. Выходило криво, руки дрожали, и взгляд мой то и дело возвращался к Нику, спокойно работавшему рядом… То, о чем он просил, было чудовищно. Но я верила его словам всю эту кошмарную ночь, и он ждал, что я поверю ему до конца и переступлю через сомнения.
Он вправе был ждать этого от меня. Я бы охотно поменялась с ним местами, но он не умел ломать — только чинить…
Удивительно: на лице его ни на миг не отразилось ни боли, ни страха, даже когда я рассекла ему сонную артерию.
Тело давно окоченело.
Всё оказалось проще, чем я предполагала, только страницы блокнот заляпаны бурыми отпечатками моих пальцев: руки надо было вытирать лучше.
«Бурыми». Я вижу, я уже могу различить цвета без фонаря! Почти рассвело. Последний час был средоточием бессмыслицы и одиночества, но и ему пришел конец.
Утро настало.
Думаю, в одном Ник все-таки ошибался: мир никогда не был для него по-настоящему живым, но, мне кажется, — мир, все же, жив. Змея откусила себе хвост, но — я надеюсь на это — однажды эта рана заживет, с нашей помощью или без нее: живые кости срастаются сами. Но для того, чтобы это случилось верно и в короткий срок, нужен врач. Тот, кто сможет стать лечащим врачом Мировому Змею… Тот, кто справится.
Значение имеет только результат.
Огрызок хвоста кровоточит рассветом. Что бы я ни нашла за лесом — нужно уходить.
Прощай, Ник-Артефактор.
Мне пора.
Прощай.
Блокнот оставляю здесь.
Спасибо за всё.
Поделиться книгой: