Спасибо за все

Екатерина Годвер

Спасибо за все

Мы познакомились, когда он мыл пластиковые стаканчики.

— Зачем? — спросила я.

Он даже не обернулся.

— Пойдем, не приставай к человеку. — Серега, мой давний приятель, увел меня обратно в комнату. И тихо сказал: «Артефактор хренов. Люди для него одноразовые». Я тогда не поняла, к чему, но — запомнилось.

В компании, набившейся в однокомнатную квартиру, было человек восемь. Половина проникалась сутью и духом Уробороса, половина — насыщалась плотью и кровью Змия Зеленого, и никто толком не отличал первое от второго. «Будни чернокнижников», — пошутил кто-то, опрыскивая разбавленным кровью вином вычерченные на полу символы. Шутка была недалека от истины — или вернее сказать, истина была недалека от шутки? В упор не помню, чем именно мы тогда занимались — один черт, каких-то впечатляющих результатов тогда мы не получили, как и в предыдущий раз, так и в следующий. Наших общих сил с лихвой хватало, чтобы испортить на сутки погоду в городе, подложить кому-нибудь свинью, подглядеть третьим глазом в завтрашний день и убедить ментов и посторонних забыть о тех местах, где проходили наши встречи. Но большее было нам недоступно. Шагнуть дальше за пределы познаваемого мира и открыть Врата на другой берез Стикса или в Эдем, в самую завалящую параллельную реальность или, на худой конец, хотя бы на склад ближайшего магазина мы не могли, сколько ни пытались, хотя пытались мы постоянно. И в тот день все прошло и завершилось, как обычно: легким разочарованием с привкусом похмелья.

* * *

«Как обычно». Как же странно сейчас об этом вспоминать.

* * *

Вскоре после того, как ведущий признал неудачу и скомандовал сворачивать ритуал, я вышла на кухню курить. «Артефактор» еще был там, и мы разговорились. Ник — так он представился — занимался амулетами: гравировал металл, резал по кости, приводил в порядок разную антикварку. Собеседник из него, признаться, был средний: говорил он сбивчиво и неразборчиво, проглатывая слова. Но истории рассказывал любопытные.

Он приходился двоюродным — или троюродным? — братом хозяину квартиры. В компании Ника уважали, но недолюбливали.

— Спроси у него, допустим, как он сломал челюсть, — неохотно ответил Серега на мой вопрос «почему».

— Вроде, была какая-то авария…

— Спроси. Он всегда так и со всеми. Чудак, не то чтоб на букву «м», но… Мы тут все малость по голове стукнутые, пофигисты, циники, и все такое — ага. Но некоторые вещи все же… — Серега поморщился и замолчал, махнув рукой в сторону кухни: «Расспрашивай и разбирайся, мол, сама, если хочешь — мне такое обсуждать неохота».

Я спросила. Машина, на которой Ник автостопом возвращался из пригорода, слетела с трассы. Непристегнутый водитель погиб, разбив голову. Нику морду разбил отец водителя. Услышав от гайцев, что на момент их приезда — а приехали они почти сразу — невредимый пассажир, насвистывая, чинил магнитолу.

— Авто жаль — пустили потом на запчасти. Старый мерс, но с хорошей ходовой, мог еще побегать.

Если б он улыбался, я бы решила, что он придуривается. Но он не улыбался.

— А водителя тебе не жаль? И челюсть свою.

— Мертвые кости не срастаются. Живые кости — срастаются сами, — спокойной ответил Ник.

Для него это и впрямь все объясняло.

* * *

Может, он и думал в тот момент что-то вроде: «С чего жалеть мертвых дураков?». Не знаю…

Не знаю. Теперь, здесь, сейчас — знание вовсе потеряло всякий смысл. Но до рассвета еще долго, ручка по-прежнему пишет. Уже десять минут я царапаю бумагу, и больше ничего не происходит… Нужно продолжать рассказ.

Вряд ли кто-то прочитает его, если прочитает — тем, вероятно, хуже для меня. Но я хочу видеть, что ручка все еще пишет, и не желаю, чтобы последним моим делом в жизни оказалась сотня заштрихованных тетрадных клеток.

Продолжу по порядку.

* * *

Меня не слишком смутил своеобразный цинизм Ника. Точнее сказать, я просто-напросто мало вникала в своеобразие его характера, решив для себя, что многие его странности — надуманные или кажущиеся, или, напротив, имеют под собой весомую причину, потому это и не «странности» вовсе. Едва ли не всякий оккультист первым делом учится «верить, но сомневаться», верить и не верить одновременно. Я тут не исключение.

Мы общались время от времени, чаще в компаниях, но несколько раз он заходил в гости. У меня дома и начался тот разговор.

— Как думаешь, что отличает ее от других? — Ник тогда как раз привез гитару, которую я отдавала ему в починку. — Делает ее твоей.

Я задумалась.

— Ну… Я бы назвала это общей историей. Трещина, что ты заклеил, кривой колок, капли крови внутри деки, песни, что на ней играли.

— Неправильный ответ.

— А правильный?

Ник рассмеялся — надо сказать, смеялся он редко, — и больше в тот день я ничего от него не добилась. Разговор продолжился сегодня. Точнее, уже вчера: с тех пор прошло не меньше пяти часов, а, может, и все семь. Скоро должно начать светать — если утро вообще наступит.

* * *

«Если». Но я жду его, это утро.

Только что ручка сделала несколько холостых мазков. Ох!..

Хороша же я буду, если свихнусь оттого, что попросту — как в прошлом дне, как в прошлой жизни — закончатся чернила…

Хотя, может, кровь забила стержень. Продолжу с нового листа — вроде, он чище.

* * *

Звонок в дверь раздался вчера в половине десятого вечера. Я думала, это кто-то из соседей — так как не слышала звонка домофона — но на площадке стоял Ник. Даже в глазок по его лицу было очевидно: что-то стряслось. Что-то плохое.

Я открыла.

— Борзая на ходу? — выпалил он с порога.

«Борзая» — так я прозвала свою машину.

— Да. Что…

— Одевайся. Нужна помощь — отвести девушку в больницу.

— И давно у тебя появилась девушка? — автоматически поинтересовалась я, уже шнуруя ботинки.

Если подумать, меня многое должно было насторожить — необычайная нервозность, приказной тон… Но я тогда была слишком удивлена, чтобы думать. На удивление списала и дурное предчувствие.

— С месяц назад.

— Что с ней?

— Объясню по дороге. Давай быстрее.

Я собиралась, он ждал, прислонясь к косяку. Взял с полки мой старый шарф, повертел в руках. Ник часто хватался за что ни попадя, когда был чем-то обеспокоен, потому я не придала этому значения.

— Вещь с хозяином связывают отношения, — вдруг продолжил он прерванный давным-давно разговор. — Ты дорожишь той гитарой, считаешь ее, в некотором роде, своей частью. И, несмотря на твою неаккуратность, она… Ну, грубо говоря, с тобой солидарна. Отношения. В них все дело.

— Солидарна кто — гитара? С чего ты вообще об этом вспомнил?

Я сняла с крюка автомобильные ключи. Развернулась, чтобы зайти в комнату за «экстренной» аптечкой. Клетчатая ткань шарфа мелькнула перед глазами — и через миг сдавила мне горло.

Кажется, я уронила вешалку, вцепившись в одежду, и все-таки сумела заехать Нику локтем под ребра… Не помню.

Очнулась я уже в машине.

* * *

Шарф, вероятно, до сих пор валяется где-то под сидением. От него не пахло наркотиком. Только табак и пропотевшая шерсть, никаких посторонних запахов.

И все равно я сомневаюсь.

Я не могу не сомневаться — и не могу не верить. Так было раньше и, похоже, так будет до самого конца — постоянство всегда было моей сильной стороной. Или наоборот, слабой? Не знаю. Опять — «не знаю». Глупо… Глупости и нелепостям находится место при любых обстоятельствах.

* * *

«Какого хрена, Ник, ты же так и не получил права!» — это первое, что я подумала, когда открыла глаза на переднем пассажирском сидении. Ладно бы только подумала — сказала вслух.

— Не делай ничего до того, как выслушаешь.

Я еще успела удивиться — «о чем это он?!» — прежде, чем до меня дошло. Руки мои оказались не связаны, так что в ту же секунду я.

Ник заметил мое движение.

— Не надо! Подожди подходящего момента.

Только позже я поняла, какой смысл он вкладывал в эти слова. А тогда мне пришлось неохотно согласиться с ним: как бы там ни было, на скорости за сотню бросаться на человека, который едва умеет водить — плохая идея.

Впрочем, с хорошими у меня тоже было не густо. Я взглянула в окно, пытаясь понять, где мы едем. Сумерки, лес, высоковольтка… Какой-то из безликих пригородных участков трассы.

Кто знает, как бы развивались события, очнись я чуть раньше. Или случись все чуть позже. Стала бы я слушать Ника, попыталась бы напасть, сумела бы перехватить руль? Возможно.

Но в тот миг, когда я уже собралась отвернуться от окна, опоры ЛЭП сделали шаг.

* * *

Недвижимый темный лес — и размеренное шествие десятков серебристых великанов. Где-то далеко рвались провода, трещала земля, но до нас не долетало ни звука. Трасса погрузилась в сумерки, опоры, раскинув железные «лапы» над серым туманом, шли к дороге в этих сумерках, шли безмолвно и величественно. Как демоны, как боги, как сама жизнь.

Сожалеть о прошлом — пустое дело, особенно, когда твое настоящее сосредоточено на кончике авторучки. Я ни о чем не жалею. Но, все же, досадно, что Ник не мог видеть их невероятного марша. Он смотрел на дорогу.

* * *

— Началось, — сказал Ник таким тоном, будто речь шла о трансляции ежевечерних новостей. — Меня успели предупредить.

— Кто?! О чем?!

— Вещи. Извини, что соврал и вырубил тебя — сама бы ты со мной не поехала.

Тут он был прав: разговаривать с вещами для Ника было чем-то естественным, но столь же естественным для меня было относиться к этому крайне скептически.

ЛЭП уже минуту как скрылась за поворотом.

Ник сбросил скорость.

На трассе было мало машин. Некоторые ехали, как ни в чем не бывало, некоторые съезжали на обочину, гудели, мигали фарами. Некоторые вели себя странно.

Многотонная фура с синим кузовом наворачивала круги по нескошенному полю. По первому ряду в полусотне метров от нас взад-вперед, подпрыгивая, накатывал колею помятый жигуленок. Пока мы проезжали мимо, я успела разглядеть кучу окровавленного тряпья у него под колесами.

— Твою мать, Ник, чем ты меня накачал?!

Он притормозил около буксующего в кювете микроавтобуса. В кабине горело освещение. У пассажира на переднем сиденье из глазниц торчали дужки очков. Водитель тоже был задушен — петлей, образовавшейся из ремня безопасности.

— Ничем.

На кончике вывалившегося языка водилы чернела точка-выступ — пирсинг или муха.

Клятва Гиппократа не запрещает блевать, но практическая смекалка запрещает блевать в собственной машине, а опыт и вовсе отучает от подобных занятий, так что я просто уткнула нос в шарф, пытаясь обнаружить следы наркотика. Но ничего не унюхала. Не особо, впрочем, и надеялась.

— Почему я? — Странно, но это был первый вопрос, который пришел мне в голову, пока я дрожащими руками пыталась отстегнуться. На всякий случай. — У Сереги полноприводная. Он живет ближе и не смог бы тебе отказать… Да ты и соседскую при желании угнал бы, умелец.

— Вещи любят тебя. Сержа тоже, но Борзая продержится дольше. — Ник втопил педаль, и микроавтобус вместе с кошмарной начинкой остался позади. — Не обижай ее недоверием. К тому же, с некоторых пор, — он картинно потер челюсть, — я предпочитаю ездить с пристегнутыми людьми.

Я, как зачарованная, убрала руку с крепления ремня безопасности.

— А шарф лучше сними. С сегодняшнего дня у вас из-за меня не лучшие отношения. — Да уж, пожалуй…. — Я стянула шарф и запихнула под сидение. — Да какого черта здесь творится!? Змея откусила себе хвост, так, что ли? Армагеддон, Рагнарек?

— Пиздец. Мир сломался. — Ник усмехнулся, криво и страшно. И я ему поверила.

* * *

«Верить, но сомневаться; сомневаться, но верить»: первая заповедь тех, кто в гордыне своей пожелал постигнуть запредельное. Заповедь и долг. Про долг думать удобней всего: он не оставляет выбора

* * *

С каждой минутой наше бегство казалось мне все более бесполезным и постыдным.

— Ник. Для тебя, наверное, люди мало что значат, но у меня в городе остались друзья, — осторожно начала я. — Я пока еще практик, в квартире остался ритуальный чемодан с инструментарием. Я, в конце концов, врач. Наверное, плохой врач, но все же. Возвращаемся.

Он молчал.